Обитель проклятых

      Каждую ночь, уже на протяжении долгого времени Чонгук умирал. Снова и снова. Каждый раз медленно и мучительно. И каждое утро он вновь просыпался живым и полным отчаянья. Ведь он знал, что ничего не изменится, и на следующую ночь всё повторится. Это было его наказание до скончания веков. Это было проклятие.       Он коснулся языком своих зубов, провел по ним. Хотелось до дрожи вонзиться в чью-нибудь глотку. Солнце уже зашло. Чонгук чувствовал всем своим нутром, как ускользает от него время. Еще какие-то минуты, секунды, час — и он вновь будет истекать кровью, мучиться в агонии и снова умрёт. Так было почти всегда, и вряд ли когда-нибудь закончится.       — Чёртовы боги! Чтоб вас… — рык вырвался из его груди, и он стал еще более агрессивно жать штангу от груди.       — Сволочи. Они все, — за спиной раздался знакомый мужской голос.       Чонгук не стал обращать внимание на вошедшего и его слова, лишь остервенело продолжал выплёскивать ярость в физические упражнения. Вверх-вниз, вверх-вниз… Он пришел несколько часов назад сюда, в спортзал в надежде, что чрезмерная физическая нагрузка поможет хоть немного заглушить ярость, душившую его безостановочно. Он перепробовал уже всё: беговая дорожка, бокс с подвесным мешком, сейчас штанга. Он даже чуть сознание не потерял от усталости и напряжения, но, увы, страсти брали всё сильнее верх над ним.       — Тебя не должно быть здесь, — бросил он через плечо собрату.       Юнги вздохнул:       — Послушай, я не собирался тебе мешать, но кое-что произошло.       — Ну, а я тут при чем? — чуть более едко, чем хотел, спросил Чонгук.       — Нужна твоя помощь.       — Я не могу ничем помочь, — ответил он уже холодно и безучастно.       Последнее время Чонгук был постоянно на взводе, и любая мелочь приводила его в исступление. Тогда он становился смертельно опасен для всех, кто оказывался рядом. Даже для друзей. Особенно для них. Он очень любил их, но жажда убивать, крушить превозобладала над ним, затмевая разум и лишая воли.       — Но, Чонгук…       — Я на грани, Юнги, — прошипел он. — От меня сейчас не будет никакого толка. Скорее будет только больше вреда.       Чонгук прекрасно осознавал пределы своих возможностей. Ведь все неприятности для него и его друзей начались именно с того, что он переоценил себя.       В тот далекий день Боги обошли его доверием, поручив задание, которое он по праву и по заслугам считал своим, другому воину. А точнее — воительнице. Пандоре. Она не знала равных на поле боя, но Чонгук считал, что ей было очень далеко до него. И тем не менее ее выбрали хранительницей священного Ларца, где томились в заточении демоны. Демоны настолько злые и неконтролируемые, что им не было места даже в Аду. Чонгук разозлился очень сильно в тот день. Да и другие воины, его друзья, тоже были возмущены до глубины души. Они верно и долго служили своим хозяевам-богам, по первому зову обнажая мечи и проливая ради них свою и вражескую кровь. И какова была благодарность? Когда подвернулось настоящее задание, им предпочли женщину.       Решив проучить своих хозяев и воительницу, воины выкрали у Пандоры Ларец и выпустили всех демонов на волю. Какими же они были глупцами! Они думали доказать своё могущество и силу, заново изловив всех демонов… Но у них ничего не вышло, а Ларец бесследно исчез. Мир погрузился в Хаос до тех пор, пока не вмешался Царь Богов. Он изловил всех демонов и заточил их внутрь каждого из провинившихся воинов. Достойное наказание! Воины выпустили на волю зло, чтобы отомстить за уязвленную гордыню. А теперь они сами стали их вместилищем.       Вот так и появились на свет Повелители Демонов.       Чонгуку достался демон Насилия. Он стал неотъемлемой частью его самого, как лёгкие и сердце. Их сути сплелись настолько плотно, что стали единым целым. И более человек не мог больше жить без демона, а демон — без него. С первого же дня создание, обосновавшееся внутри воина, стало толкать его на разные злодеяния, а он не находил в себе сил сопротивляться. Кульминацией стало то, что демон заставил его убить ту самую воительницу — Пандору.       При воспоминании об этом Чонгук с такой силой сжал гриф штанги, что едва не повредил суставы. Он потратил многие годы, чтобы научиться контролировать Насилие, сдерживать его кровожадные позывы. Но это ему давалось с неимоверным трудом. И он понимал, что в любой момент может сорваться. «Я бы всё отдал за один-единственный день полного покоя! — часто мысленно кричал Чонгук. — Чтобы исчезло желание делать другим больно. Чтобы не было схваток с самим собой, не было тревог. И не было смерти. А был только… покой».       — Я могу навредить тебе, — обратился он к своему другу, который все еще стоял в дверях. — Тебе лучше уйти, — он положил штангу на место и уселся на скамье. — Только Намджун и Сокджин могут быть возле меня в полночь.       Намджун и Сокджин действительно каждую чёртову ночь оставались рядом, вынужденные принимать участие в том, что с ним происходило. Как бы это их ни ужасало. Такова была потребность поселившихся в них демонов, и они подчинялись этому.       — До полуночи еще почти целый час, — сказал Юнги, бросив Гуку полотенце, — так что я, пожалуй, рискну тебя потревожить.       Чонгук поймал полотенце и вытер пот с лица:       — Дай воды.       Бутылка ледяной воды повторила путь полотенца. Гук поймал ее и в пару глотков осушил, после чего уставился на друга. Юнги был как всегда одет во все черное, а руки скрывали перчатки. Белокурые волосы красиво обрамляли чувственное лицо. Кожа была белоснежной словно фарфор. Но никто из смертых женщин не догадывался, что под внешностью ангела скрывается самый настоящий демон. Они не знали этого, а его темные глаза всегда смотрели слегка насмешливо и недобро.       Чтобы не сойти с ума, Юнги приходилось иногда шутить и смеяться, даже когда было совсем не смешно. Им всем приходилось так поступать. Как и все обитатели крепости под Будапештом, Юнги был проклят. Да, он не умирал каждую ночь, как Чонгук, но его положение было ничуть не лучше. Ибо его прикосновения убивали. В нем обитал демон Болезни.       Он уже забыл, каково это — ощущать прикосновения. Очень давно, лет 500 назад, Юнги полюбил девушку. Всего несколько нежных прикосновений, и любимой не стало. Ее унесла чума, а вместе с ней погибли еще сотни человек. Исчезали деревня за деревней. С тех пор Юнги навсегда усвоил этот урок.       — Удели мне пять минут, — воин был явно настроен решительно. — Пять минут, и я от тебя отстану. Неужели я о многом прошу?       Чонгук поднялся со скамьи, бросил мокрое полотенце и пустую бутылку в корзину для белья. Прошелся по комнате. Остановившись у окна, он скрестил руки на груди и какое-то время молча всматривался в ночь сквозь старинный витраж. Он видел Рай и Ад, свободу и заточение, всё и ничего. Он видел Дом.       Крепость, где жили воины, стояла на вершине холма, и из окна комнаты Гука открывался головокружительный вид на шумный город, который сейчас сиял огнями фонарей, неоновых реклам и прожекторов. Эти огни подсвечивали небесный свод над городом, отражались в водах Дуная. Снег, сковавший деревья в лесу вокруг крепости, воздух и ветер — всё, казалось, было пропитано этим светом. Чонгук и его собратья по оружию и беде специально забрались подальше и повыше. Чтобы не появилось лишних вопросов. «Почему ты не стареешь?», «Почему ты выглядишь как чудовище?» и «Что за вопли по ночам раздаются?». Местные жители считали их ангелами и на холм не совались. То ли от страха, то ли из почтения.       «Ангелы! Ха!» — возмутился Чонгук. Его ногти удлинились, и он вонзил их в подоконник. Будапешт сегодня — это город необычайной красоты, сочетающий очарование старины и современные удовольствия. Но именно от них воин чувствовал себя навсегда отрезанным. Это неприятное чувство отчужденности угнетало его. И, возможно, оно исчезло бы, если он хоть раз побывал внизу. Но, увы, в отличии от остальных, он был вынужден безвылазно сидеть в замке. Максимум, что он мог позволить себе — это прогулка по примыкающему к крепости лесу.       Ногти Гука стали еще длиннее и почти уже превратились в когти. Демон внутри него зашептал быстро: «Ударь стену! Сломай что-нибудь! Круши, убивай!» О, он был бы рад прикончить богов, всех до единого. Обезглавить, вырвать их чёрные гнилые сердца. Демон заурчал в знак одобрения. «Еще бы ты не урчал, — брезгливо подумал воин. — Ты всегда рад, когда речь заходит о насилии. И не важно, к кому оно будет применено». Целая вечность отделяла воинов от той истории с Ларцом, но Чонгук прекрасно помнил, как именно всё было. Реки крови, крики, стоны, смерть, разложение… Обезумевшие от крови злые духи, разрывающие и пожирающие трупы. Потом в него вселили демона Насилия. И сознание погрузилось во тьму. Исчезли звуки. Он почти ничего не видел и не чувствовал. Когда наконец очнулся, пробуждение оказалось страшным: Чонгук был весь в крови, а у его ног в предсмертной агонии билась Пандора. Образ умирающей воительницы преследовал его и по сей день.       Именно тогда, стоя над её бездыханным телом, он поклялся себе, что впредь этого не повторится, что он научится противостоять приказам демона. Но поздно. Когда Верховный бог Зевс узнал о смерти воительницы, он рассвирепел и наслал на несчастного еще одно проклятие: каждую полночь он будет умирать, подобно Пандоре. От шести ударов мечом в живот. Но если она мучилась несколько минут, то его пытка будет длиться вечность.       Чонгук сжал зубы, пытаясь подавить очередную вспышку злобы. «Не ты один в этих стенах страдаешь», — напомнил он себе. Другие воины тоже были одержимы. В Юнги воплотилась Болезнь, в Намджуне — Смерть, в Сокджине — Боль, в Хосоке — Гнев, и, наконец, в Тэхёне — Разврат. «Почему мне не достался Разврат? Я бывал бы в городе, знакомился с женщинами, упивался каждым звуком, каждым прикосновением», — порой думал Гук. Он опасался появляться среди людей — не был до конца уверен в себе. В том, что сумеет совладать с демоном в случае чего.       — Перестань пялиться в окно! — прервал его мрачные мысли Юнги. — Неужели тебе совсем не интересно то, что я собираюсь тебе сказать?       Чонгук моргнул:       — А, ты все еще здесь…       Юнги повел бровью:       — Видимо, ответ на мой вопрос — «нет».       — Мне хреново.       — Кончай ныть! Я должен тебе кое-что показать. Это очень важно. Идём. По пути объясню, — с этими словами Юнги развернулся и вышел из зала.       Поколебавшись немного, Чон последовал за другом. «Юнги сказал, чтобы я кончал ныть. Да, именно это я только и делал», — подумал он. Мрачная весёлость вытеснила апатию. «Что же все-таки, черт возьми, произошло?» — пронеслось в его голове. Он продублировал этот вопрос вслух.       — Наконец я слышу в твоем голосе хоть какое-то участие.       — Не приведи бог, если это очередная твоя идиотская шуточка!       Юнги временами любил розыгрыши. Например, когда Тэхен заявил, что в городе перевелись хорошенькие девушки, он закупил несколько сотен резиновых женщин, надул их и рассадил по всей крепости. Таким образом воин спасался от скуки.       — Очень мне надо шутить над человеком, — огрызнулся Юнги, не оборачиваясь, — у которого плохо с чувством юмора последние столетия.       Он шли по длинному полутемному коридору. Хоть в замок давно провели электричество, часть помещений, в том числе этот коридор, по-прежнему освещались факелами. В их неровном, пульсирующем свете казалось, будто пространство наполнено духами и тенями. Замок, в котором жили воины, — Обитель проклятых, как его в шутку называли они сами, — был построен много столетий назад. Хоть воины отремонтировали и осовременили его, как могли, в воздухе все равно витало ощущение старины. Они обошли уже почти половину их жилища, но никого так и не встретили.       — Где все? — удивился Гук.       — Тэ в городе, ищет себе новую женщину, — ответил Юнги, язвительно добавив: — У нас заканчиваются продукты, за которые он отвечает, и было бы хорошо пополнить запасы. Но нет же! Женщины, разумеется, важнее.       «Везет же засранцу!» — подумал воин, но вслух ничего не сказал. Проклятие Тэхена и его демона Разврата состояло в том, что он был одержим жаждой секса. Но с одной женщиной воин мог переспать лишь единожды. И из-за этого он вечно искал новых знакомств. Если в какой-то из дней ему не удавалось соблазнить ни одной женщины, участь Тэ была незавидна — демон требовал своего. Заставлял делать его такие вещи, от одной мысли о которых любого обычного мужчину вывернуло бы на изнанку. Чонгук помнил об этом «побочном» эффекте, но все равно часто завидовал другу, особенно в те моменты, когда тот начинал рассказывать о своих «победах». Нежные прикосновения… Быстрое дыхание… Горячая кожа… Стоны наслаждения…       Юнги тем временем продолжал:       — Хосок… — он запнулся. — В принципе, это только одно из того, что я хотел тебе сказать.       — Что-то с ним произошло? — требовательно произнес Гук, пока темнота застилала его мысли, а злость заполняла его. «Круши, уничтожай», — Насилие кричало внутри него, скребясь в углах мозга. — Он ранен?       Хосок, как и все они, был бессмертным, но даже бессмертного можно было тяжело ранить или даже убить.       — Нет, — угадав его мысли, быстро заверил его Юнги. — Ничего подобного… Он в порядке.       Медленно, но Гук расслабился, и постепенно Насилие отступило на задворки сознания.       — Что тогда? Где же он? Расчищал беспорядок и выкинул что-то нужное?       У каждого из воинов были свои обязанности по ведению домашнего хозяйства. Хосок должен был следить за чистотой, на что он безостановочно жаловался и возмущался. К Чонгуку обращались, если нужно было что-то починить. Юнги играл на бирже — им ведь надо было как-то обеспечивать себя деньгами. Намджун платил по счетам и занимался всей прочей канцелярией. И, наконец, Сокджин закупал оружие.       — Его… призвали наверх.       Чонгук едва не споткнулся от неожиданной новости, шок на мгновение ослепил его.       — Что? — определенно ему послышалось.       — Боги призвали его, — терпеливо повторил воин.       Но Олимпийцы не разговаривали ни с одним из них со дня гибели Пандоры.       — Что им надо? И почему я слышу об этом только сейчас?       — Первое. Никто не знает. Мы смотрели фильм, когда он неожиданно выпрямился в кресле, онемевший, словно больше не было никого дома. Несколькими секундами позже он рассказал нам, что был призван. Никто из нас даже не успел отреагировать — только что Хосок был с нами, и тут его не стало.       Переведя дух, Юнги продолжил:       — Что же до твоего второго вопроса, то я пытался тебе всё сказать. Но ты не стал слушать.       У Гука дёрнулся глаз.       — Ты должен был сказать мне сразу!       — Чтобы ты, расчувствовавшись, запустил в меня штангой? Нет уж. Я, знаешь ли, Болезнь, а не Глупость.       Это было… это было… Чонгук не хотел размышлять, что это было, но не мог остановить ход мысли. Иногда Хосок, хранитель Гнева, полностью терял контроль над своим демоном и становился полностью неуправляемым. И тогда он начинал пачками вырезать смертных за их осознанные грехи. «Вдруг боги разозлились на него за это и призвали, чтобы в наказание наложить на него еще одно проклятие, как в свое время на меня?» — думал он.       В сердцах Гу прорычал:       — Если они что-то с ним сделают, клянусь, я найду способ взобраться на чёртов Олимп и устрою там такую резню, что мало не покажется.       Его глаза полыхнули красным.       — Не заводись, — примирительно сказал Юнги. — Мы все беспокоимся за Хосока, но пока ничего плохого не случилось. Скоро он вернется и объяснит, что к чему.       «Справедливо», — подумал Гу и усилием воли заставил вновь себя расслабиться.       — А еще кого-нибудь призвали? — спросил он.       — Нет. Больше никого. Намджун собирает души. Сокджин…не знаю, где он. Наверное, режет себя опять где-нибудь.       Гук подавил вздох. Хотя ему самому приходилось несладко, он всей душой жалел Сокджина, который не мог прожить и часа, не нанося себе увечий.       — Что еще ты хочешь мне сказать? — он слегка коснулся кончиками пальцев двух высоких колонн, что примыкали к лестнице, прежде чем начать подъём.       — Думаю, лучше будет, если я покажу тебе.       Будет это хуже, чем объявленная новость про Хосока? Чонгук гадал, шагая мимо комнаты развлечений. Их святилище, создавая которое они не пожалели трат, было заполнено шикарной мебелью и всеми удобствами, которых воин мог желать. Имелся холодильник, переполненный изысканными винами и пивом. Бильярдный стол. Кольцо для баскетбола. Большой плазменный экран даже сейчас высвечивал изображение трех обнаженных женщин в середине оргии.       — Вижу, Тэхен был здесь, — отметил он.       Юнги не ответил, но ускорил шаги, ни разу не взглянув на экран. Гу прикусил язык, поняв, что сваляв дурака. Из уважения к чувствам друга, красивого, обаятельного, словно специально созданного для плотских удовольствий, но навсегда от них отлученного, воины старались не касаться в его присутствии тем, связанных с женщинами и сексом. Даже у Чонгука время от времени случались интрижки. Его любовницами обычно становились бывшие пассии Тэхена, которые, не желая смириться с тем, что всё кончено, поднимались к замку. По большому счету им было все равно, с кем спать, их мучило желание — они все еще находились под влиянием демона Разврата. Поэтому, не застав Тэ или получив категорический отказ, они с легкостью утешались в объятиях Гука.       Старый замок хранил много тайн. Поэтому для защиты оных, воины не допускали людей внутрь крепости. И, следуя этому правилу, Чон уводил девушек в лес и там овладевал ими среди вековых деревьев, прямо на голой сырой земле. Секс получался обезличенным, но он большего и не хотел. Поставив девушку на колени, он входил в нее сзади — ему было важно не видеть лицо партнерши, чтобы Насилие, пробудившись, не принудило его к чему-нибудь такому, за что потом ему придется себя ненавидеть.       Наконец они добрались до комнаты, которую занимал Юнги. Чонгук окинул спальню друга недоуменным взглядом. С прошлого его посещения она изменилась: вдоль одной из стен разместился огромный аппарат с кучей мониторов и кнопок, с лампочками и рычагами, с панелью управления. В отличии от Юнги Гук недолюбливал технику. Мир менялся слишком быстро, а он за ним не успевал. Тем более его тяготило ощущение, словно каждый новый виток технического прогресса еще на шаг отдаляет его от старого мира, когда они были просто беззаботными воинами. Но всё это, конечно, не мешало ему активно пользоваться всеми новшествами.       — Ты решил захватить мир? — хмыкнул он, наконец оторвавшись от созерцания машины и повернувшись к другу.       — Ну что ты, я лишь скромный наблюдатель за этим миром. Зато теперь мы можем быть уверены на сто процентов, что в этих лесах даже комар не пролетит без нашего ведома. Очень удобно, — ответил довольно Юнги, усаживаясь в офисное кресло перед самым большим из мониторов. И принялся нажимать кнопки на панели управления. Монитор зажегся, на нем появилось изображение. — Так. Вот, собственно, что я хотел тебе показать.       Чон встал за спиной друга и уставился в экран. Не увидев ничего, кроме деревьев, он нахмурился.       — И что я должен здесь увидеть?       — Секундочку. Терпение.       — Давай быстрее, — сказал он резко, явно не обладая тем самым терпением.       — Умеешь же ты вежливо попросить, — хмыкнул Юнги. — Еще буквально момент.       Он снова пробежался по клавишам. Изображение сместилось в сторону и окрасилось в цвет инфракрасного спектра. Между сине-зелеными деревьями мелькнуло красное пятно.       — Сделай так, чтобы оно снова попало в кадр! — Гук резко склонился к экрану, едва не задев друга.       Он был профессиональным воином и убийцей, а не шпионом, но всё же знал: красное свечение — это тепло живого организма. Еще несколько ударов по кнопкам. Экран мелькнул, красное пятно снова оказалось в кадре.       — Это человек?       — Однозначно.       — Женщина или мужчина?       Юнги пожал плечами:       — Скорее женщина. Мужчина был бы крупнее, ребенок — наоборот.       Жители Будапешта и окрестных селений сторонились крепости, не говоря уже о том, чтобы прийти на холм ночью. Чонгук мог по пальцам одной руки пересчитать смертных, которые поднимались к замку за последний год: курьеры, несколько детей и, конечно же, подружки Тэхена.       — Может то одна из очередных девочек Тэ? — предположил он.       — Может и так. А может…       — «А может» что?       — Ищейка, — закончил свою мысль Юнги. — Наживка, если быть более точным.       Гук плотно сжал губы.       — А если без шуток?       — А я и не шучу. Подумай сам. Курьеры ходят с сумкой или коробкой. И они, и подружки Тэ идут прямиком к двери, нигде не задерживаясь. А у этой при себе ничего нет, и она ходит кругами, через каждые несколько минут останавливаясь. Прижимается то к одному дереву, то к другому. Что она там делает? Взрывчатку закладывает? Или устанавливает камеры?       — Ты же сам только что сказал, что она с пустыми руками.       — И то, и другое достаточно маленькое. Она может прятать их под одеждой.       Чонгук прикрыл глаза и помассировал шею.       — Ищейки не показывались уже несколько тысячелетий, — тихо произнес он.       — Ну, может, их дети, последователи искали нас всё это время, и вот наконец очередному поколению улыбнулась удача.       Страх неожиданно зашевелился в животе Гу. Сначала шокирующее призвание Хосока, а теперь непрошеный посетитель. Простое совпадение? Его мысли перенеслись назад в те черные дни в Греции, дни войны и дикости, воплей и смерти. В те дни воины были больше демонами, чем людьми. В те дни тяга к разрушению диктовала каждый их поступок, и людские тела усеивали улицы. Ищейки вскоре восстали из пытаемых масс… Лига смертных, намеревшихся изничтожить тех, кто выпустил такое зло. И была порождена кровавая вражда. Сражения, в которых он боролся с лязгом мечей и бушующим огнем пожаров, горящей плотью. И мир, как нечто из сказаний и легенд…       Однако величайшим оружием Ищеек было прелестное коварство. Они обучали женщин-наживок соблазнять и отвлекать внимание, пока они внезапно нападали, убивая. Так они устроили убийство Аластора, хранителя Недоверия. Они не смогли убить самого демона. Однако, он выпрыгнул из подкошенного тела, — сумасшедший, обезумевший, искаженный потерей своего носителя. Где демон обитал сейчас, никто не ведал.       — Боги, действительно, нас ненавидят, — сказал Юнги. — Не было лучшего способа навредить нам, чем подослать Ищеек в тот самый момент, когда наша жизнь более или менее устаканилась.       Чувство ужаса внутри Гука нарастало.       — Им вряд ли захотелось бы, чтобы демоны, безумные и неуправляемые, а именно такими они будут без нас, вырвались в большой мир. Разве нет?       — Кто знает, почему они поступают так или иначе, — произнес воин утвердительно, без малейшего намека на вопросительную интонацию. Ни один из воинов, даже после стольких лет, так и не научился понимать этих богов. — Чон, мы должны что-то сделать.       Чонгук бросил взгляд на часы и напрягся.       — Позвони Тэхену.       — Я позвонил. Его мобильный не отвечает.       — Позвони…       — Ты действительно думаешь, что я дернул бы тебя почти в полночь, будь здесь хоть кто-то еще, кроме нас двоих? — поинтересовался Юнги, повернув голову и пристально посмотрев на друга. — Кроме тебя пойти некому.       Гук тряхнул головой:       — Совсем скоро я умру. Я не могу выйти из замка.       — Я тоже не могу, — произнес друг в ответ, и в его глазах мелькнуло что-то устрашающее, какая-то горечь, сделавшая их из карих в темные, почти черные. — Ты, по крайней мере, не уничтожишь весь род человеческий, просто выйдя на улицу.       — Юнгиии…       — Тебе не победить в этом споре, ЧОНГУК. Поэтому не трать зря время.       Гук запустил руку в темную, длиной по плечи, шевелюру, его раздражение все возрастало. «Пусть оно остается в лесу и умрет», — заявило Насилие, подразумевая под «оно» человека.       — Что если это Ищейка? — спросил Юн, словно прочитав мысли друга. — Что если это Наживка? Мы не можем оставить ее в живых. Ее надо убить.       — А если это невинный человек, а мое полуночное проклятие начнет действовать? Что тогда?       Выражение лица Юнги на миг исказило чувство вины, словно жизни, которые он некогда забрал, в один голос обратились к его совести, умоляя спасти тех, кому он в силах помочь.       — Я не знаю. Действуй по обстоятельствам. Но сидеть, сложа руки, мы все равно не можем…       Гук стиснул зубы. Он не был жестоким, бессердечным воином, не был зверем. Он ненавидел волны злобы, которые то и дело накатывали на него, угрожая полностью им овладеть. Он ненавидел то, что делал, то, чем и кем он был, а главное — то, чем стал бы, если хоть на миг перестал сопротивляться темным желаниям и мыслям, которые посылал ему демон.       — Где сейчас человек?       Решение было принято: он спустится в ночь, пусть это и может ему дорого обойтись.       — Возле Дуная.       «Минут через десять он будет на месте, если пробежится, — решил он. — У меня как раз хватит времени, чтобы вооружиться, найти человека, проводить его в убежище, если он невинен, или убить при необходимости и вернуться в крепость. Если что-то вдруг меня задержит, я умру прямо в лесу, и тогда все прочие смельчаки, которые имели неосторожность подняться на холм, если такие найдутся, окажутся в опасности. Ибо когда начнутся первые боли, Насилие полностью подчинит мои мысли и чувства. Единственной моей целью тогда будет уничтожение».       — Если я не вернусь к полуночи, отправь остальных искать мое тело, а заодно и тела Намджуна и Сокджина.       Смерть и Боль приходили к нему каждую ночь, независимо от того, где он был. Боль наносил удары, а Смерть сопровождал его душу в Ад, где она и пребывала, терзаемая огнем и демонами, почти столь же злобными, как Насилие, до самого утра. К несчастью, Гук не мог поручиться за безопасность друзей, застань их полночь в лесу: он мог ранить их, когда они придут. И если это произойдет, то физические страдания, которые он испытывает каждую ночь, дополнятся муками совести.       — Пообещай мне!       Блеснув глазами, Юнги кивнул:       — Будь осторожен, мой друг.       Гук поспешно вышел из комнаты. Когда он уже прошел половину коридора, раздался крик:       — ЧОНГУК! Ты должен взглянуть на это!       Быстро шагая назад, он ощутил новый укол страха. «Что на этот раз?!» Вновь оказавшись у мониторов, он воззрился на друга. Тот мотнул подбородком в сторону экрана.       — Кажется, там еще четверо. Все мужчины… или амазонки. Раньше их не было.       — Вот черт! — Чонгук внимательно рассматривал новые красные пятна. Они двигались на некотором расстоянии за маленьким пятном. — Я разберусь с ними… Со всеми!       Воин быстро и решительно зашагал по коридору. Добравшись до своей спальни, он кинулся прямиком в гардеробную, минуя кровать, которая составляла единственный предмет мебели в комнате. Раньше здесь было больше мебели, но он разнес всё в щепки во время приступов безумия. С тех пор он отдавал предпочтение, как это называл Тэхен, минималистичному дизайну. Единственной причиной, по которой он не избавился от кровати, было то, что Сокджин должен был приковывать его к чему-то, когда наступала полночь, и металлическая кровать как нельзя лучше для этого подходила. Воины в огромных количествах закупали сменные матрацы, простыни, цепи и металлические изголовья. И хранили их в соседней спальне, чтобы они всегда были под рукой.       «Надо торопиться!» — подумал Чонгук. Он быстро натянул черную футболку, обулся и закрепил клинки на запястьях, поясе и голенях. Никаких пистолетов. Он и Насилие были согласны в одном — убивать врагов надо, когда они подходят близко. И делать это следует своими руками.       Окажись кто-то из смертных, что бродят сейчас в лесу, Ищейками или Наживкой, — они обречены.