* * *
С утра Энфри снова поднимает грифона. Она решает, что стоит перебазироваться и занять на какое-то время более удобное место, чем открытый всем ветрам и пиратам пляж. Времени у неё… хватает. После событий в Карнвастене Тайный Надзор дал ей три месяца. Прошёл только один. Если Вейрак хочет привести в порядок дела и мысли, пусть приводит под её началом, а потом… Ну что ж, ему придётся выбрать, на какой он стороне. Энфри злится, что даже на этой миссии ей не открыли все карты — словно Вейрак не имел отношения к Тайному Надзору сам. Бесконечные уровни секретности останавливают только безмозглых крючкотворов вроде Бередила. Таких, как Энфри они тормозят. Отоспавшийся и переодетый Вейрак наконец похож на собственные портреты: фамильные черты и сухопарая корректность Диренни. Будет разговаривать про свои авантюры и про цены на овёс одинаково равнодушным тоном. Айлейдские руины, в которых Энфри приземляет порядком пованивающего грифона, не пощадило ни время, ни банда разбойников, устроившая свой лагерь прямо посреди усыпальницы. Сперва Энфри думает лететь дальше, но Вейрак коротко говорит, что разбойники не проблема, а материал. Энфри… вдруг ощущает, что ей нравится такое отношение. Честное. Никто не уважает разбойников. Никому не нужны их трупы. Но Надзор запрещает некоторые вещи формально, в то же время… по факту всем наплевать. Вейрак хотя бы не лицемерит: спешивается с грифона и в ответ на стрелу выпускает несколько прицельных молний. Две секунды, четыре трупа. Войдя внутрь полуразрушенного ритуального зала, Энфри видит древние кости, вывороченные из саркофагов в процессе разграбления могил и брошенные на покрытом пылью веков каменном полу. Подобное неуважение к мëртвым лишает Энфри остатков милосердия. В шайке есть босмеры, имперцы, каджиты, ещё какая-то шваль, кажется, даже апраксики-альтмеры. Энфри расправляется с теми, кого не успевает ударить или выпить Вейрак — тому по большей части плевать на состояние айлейдских мертвецов, но вот книги, пошедшие на растопку, его злят. Он оставляет Энфри главный зал, сам предпочитая выследить и устранить тех, кто оказался в галереях. Посол явно не из тех, что отсиживаются за воинскими спинами. Впрочем, со спецификой его занятий не уметь постоять за себя было бы очень недальновидно. Под конец Вейрак появляется из левого прохода, ведущего в старую библиотеку, в сопровождении двух не очень естественно передвигающихся босмеров. — Этих пока не трогай. Помогут мне убраться здесь; ты же не будешь таскать трупы сама? — Вейрак произносит заклинание, и один босмер послушно начинает собирать оружие и ценности и складывать в саркофаг у стены, а второй — стаскивать трупы былых товарищей ближе ко входу. — Ничтожества и невежества. Топили книгами, разорили захоронения. — Наверное мне не стоит об этом писать в отчётах, — усмехается Энфри, присаживаясь отереть меч. — Как часто ты делал это раньше, керум? — Так открыто — никогда. Но мëртвый Диренни может себе позволить больше, чем живой посол. Айлейдские кристаллы-светильники придают лицу Вейрака мертвенную бледность. Понятно, почему разбойники разбивали их и жались у костра: живой огонь сделал бы это место более приветливым. — Давайте начистоту, юстициар Энфри. Я не имею никакого желания дальше служить Тайному Надзору в ближайшее время. Мне приятнее будет считаться погибшим ещë пару лет. Можешь сообщить, что выудила информацию из моего трупа. — Так не получится. — Тогда мне придётся уйти сейчас. Энфри тяжело вздыхает. Нет, это всё не могло пойти хорошо. — Если ты согласен помочь мне выследить Анкеано и ответить на вопросы о своём исчезновении, я смогу сочинить правдоподобную историю, чтобы тебя оставили в покое на нужное время. — Неужели? — Керум, я — некромантка на службе Короны. За половину того, что я делаю, Анкеано казнили. А что вытворяешь ты, стоило бы жизни десятку таких, как он. Думаю, что покровитель у нас один, просто относительно тебя ей нужны гарантии. Вейрак сперва фыркает, потом смеётся — хотя глаза его остаются холодны. — Ну хорошо, храброе сердце. Но только потому, что я обязан жизнью тебе лично. Я напишу список необходимых для ритуала отслеживания вещей, хотя понятия не имею, как это достать в босмерской глуши, где мы очутились. Хотя кое-что я найду прямо здесь. — Вейрак проходится по залу. Кривится, когда замечает сколотые барельефы и повреждения. — Айлейды правили здесь всего тысячу лет назад, а теперь словно растворились в воздухе и в крови таких, как Анкеано. Мы пытаемся делать вид, что безразличны к запаху крови, и бесконечно лицемерим. Поверь, я видел, к чему лицемерие приводит. Большая часть тех, кто меня знал, считали, что я вообще не способен к магии сложнее призыва атронаха, которую в Диренни вбивают вместе с гимнами Аури-Элю. Находящиеся под его контролем босмеры что-то роняют; один из разбойников стонет — видимо, не добили. Вейрак отвлекается, произносит короткую фразу на имга. Раненого добивают. Первый босмер тащит за ноги очередного мертвеца прочь из развалин. — Когда закончишь, уйдёшь в ближайшее селение и забудешь дорогу к этому месту, — приказывает ему Вейрак. Потом подбирает с пола плётку для лошадей, упирает в грудь второго босмера и идет, заставляя того пятиться и упереться спиной в какое-то углубление в стене. Произносит несколько слов, и бедняга замирает, словно примороженный к камням. — Что с ним? — В стазисе. Старый способ хранить рабов, которые не очень нужны. — Отпусти его. Я способна убраться, керум, — тихо говорит Энфри. Ей не по себе, но лёгкость, с которой Вейрак пользуется своей силой, совершенно… вновинку. Почти опьяняет. Наверное, посмотрев на него, легко потерять ориентиры, только вот сам посол-то их не теряет. — Этого — после ритуала. Мне понадобится максимально неинтеллектуальный помощник. Не волнуйся, госпожа юстициар, все выживут. Энфри кивает. Подходит к оставшимся трупам разбойников, шепчет привычные слова, чертит в воздухе и на песке даэдрические символы. Мертвецы поднимаются и гуськом, прихрамывая, идут из руин прочь. Вейрак выходит вместе с ними, тяжело опирается на камень у входа и какое-то время смотрит, как Энфри заставляет бедолаг копать себе могилы. Потом молча уходит внутрь комплекса, находит спальник почище, переворачивает его, читает очищающие закляться и буквально валится спать. Он вымотан. Сил не так много, а колдовать приходится часто. Спит он на спине, закрыв глаза локтем. Босые ступни испачканы в крови. Энфри и раньше приходилось ночевать в айлейдских руинах, но никогда — в подобной компании… Бывший посол, мёртвые айлейды в саркофагах, дохлый грифон снаружи и босмер-разбойник, невольно ставший слугой. Соседи, каких поискать.* * *
Когда Энфри просыпается ближе к вечеру, Вейрак уже на ногах и даже успел найти себе камзол и сапоги по размеру. Босмер убирает зал, придавая ему жилой вид — сортирует припасы, складывает одежду, одеяла и прочие личные вещи в две большие кучи: которую сжечь и которую почистить. Вейрак просто сидит у огня и греет руки. Выглядит он не очень хорошо. На полу рядом огрызок яблока. Стоит вспомнить, что он так ничего и не ел, по крайней мере, на глазах у Энфри. Юстициар подсаживается к огню и скептически осматривает оставшиеся от разбойников припасы. — Как твоё здоровье, керум? — Сложности адаптации. Чары, которые на меня наложили, затормозили в организме все процессы, перестроили его так, чтобы я не нуждался в пище и воде годами. Я пытаюсь вернуть себя в норму, но не смогу приспособиться сразу. То, что я сделал с рыбой и змеем, всего лишь экстренное восстановление, жить так нельзя, — он усмехается. — Если ты не вампир. Меры выносливы, но всему есть предел. Мне будет нездоровиться какое-то время. И я буду тебе признателен, если ты изготовишь самый обычный бульон: вода, мясо и батат, никакой соли. Я не рискую отправлять слугу охотиться, а мясо нужно свежее. Сделал бы сам, но увы. — Он протягивает руку перед собой: та сильно дрожит. — Всё закономерно. День, может, три. Энфри кивает и без лишних слов отправляется сперва привести себя в порядок, потом — на охоту. Через какое-то время вымытый котелок со свежей водой и мелко нарезанными кусочками мяса и батата оказывается подвешен над огнем. Повар из неё так себе, в основном получается сытно и много, а вкус… Энфри нравится, а кого-то ещё она не спрашивала. Вейрак сидит над книгами, найденными в руинах. Он уже организовал себе рабочее место — тяжелый каменный айлейдский стол как раз рядом с книжной полкой вместил чернильницу, стопку бумаги, счеты, чертежные принадлежности и компас. Разбойники были снаряжены весьма средне, но Вейрак заставил слугу принести всё, что представляло ценность. Босмер чистит остальные вещи. Наверное, часть энергии уходит на контроль за ним. — Керум, где ты выучился магии крови? У маормеров? — спрашивает Энфри, разливая по плошкам похлёбку. Супом это язык не поворачивается назвать, слишком густо и постно. — Да. Ты правда хочешь знать? — Не для отчёта, керум. Такие знания на Саммерсете могут стоить головы даже Диренни. — Тогда тайна за тайну. Кем были не-Теннерианы? Энфри колеблется. Но на самом деле, терять нечего. Вейрак принимает плошку с похлёбкой, греет об неё зябнущие ладони. Энфри садится на айлейдскую скамью напротив, постелив на камень чей-то плащ. — Всё, что я помню — дом отца, — говорит она медленно, водя ложкой в своей посуде. — Он хотел вернуть мою мать. Та умерла вторыми родами, но он просто не мог принять этого. У нас было большое поместье. Он говорил, что не должен был поддаваться искушению, что его пра-пра-прадед поддался и был проклят, вычеркнут из рода… а потом целыми днями учил меня своей науке. В пять я поднимала дохлых крысят и играла с ними, потому что живых в поместье почти не осталось. В семь подняла грифона-подростка, которому волки выжрали кишки, и каталась на нём. Пыталась индрика, но тот рассыпался... Мне бы хотелось… пообщаться с живым, но животные избегали наших лугов. А вот виноградник рос отличный. Через два года пришли юстициары и сожгли всё. Склеп тоже. Отец из него так и не вышел. Энфри пожимает плечами и принимается за похлёбку. — Мне не было плохо. Отвращение — то, что во многом воспитывается. Конечно, потом мне всё объяснили, но… У меня всё равно другое имя, а документы о самом существовании того места хорошо уничтожены. Теперь существует только юстициар Теннериан. Вейрак кивает. — Спасибо. Теперь твой вопрос. Магия крови и погодная магия сами нашли меня. Я был любопытен и хотел увидеть Пиандонею, думал, что смогу примирить непримиримое, а нашёл куда больше. — Это государственная тайна? — Не из тех, которые не стоит рассказывать дочери бастарда Эрринорнов. Энфри вскидывает на него взгляд. Потом только усмехается. В эти шахматы не выиграешь, не отдав фигуры. — Маормеры нападали на Саммерсет веками, но никто не спрашивает, почему на самом деле. Торговля могла бы быть выгоднее, — продолжает Вейрак. Молча доедает похлёбку, откидывает голову, упираясь затылком о стену, и смотрит на Энфри из-под полуприкрытых век. — Вот маленькая сказка. Молодой, горячий и глупый сын дипломата приносит клятву, что сумеет разобраться в этом конфликте. Становится сапиархом, только чтобы понять, что знания из книг не принесут понимания. Потом маормер убивает его дядю, которого юноша на самом деле даже не любил, скорее понимал, что будет в итоге соперничать с ним за место под солнцем — но мы всегда хотим сами уничтожить своих врагов. А ещё юноша попадает в плен, где несколько месяцев сдирает руки в кровь гребцом на галере. Потом его обменивают на военнопленного с доплатой провиантом — по инициативе маормерской жрицы и сестры убийцы. Энфри слушает, не перебивая. Споласкивает котелок из ведра с водой, наливает новой и ставит кипятиться. Зелёный чай будет кстати. — Вернувшись на Саммерсет, сын дипломата учится всему, чему может, узнаёт тайны, которые проливают свет на другие тайны. У войны оказывается куда больше скрытых причин; война выгодна. Никто не знает, что тайные переговоры идут с самого отделения флота Оргнума, и отношения Саммерсета и Пиандонеи так же запутанны, как и древни. Проходит время, и юноша, попав наконец в состав миссии, направленной на Пиадонею, тщательно выискивает своего врага. И находит. Сперва они хотят убить друг друга, но всё оказывается сложнее. Тот маормер оказывается сепардом… погодным магом. Жрецом, скованным тысячами ограничений. Вейрак умолкает надолго. Вода в котелке успевает закипеть, и Энфри разливает по кружкам чай. Бомер всё ещё занят уборкой, но на него не хочется отвлекаться. Вейрак отпивает чая. Его лицо и голос совершенно спокойны. — Мы учились друг у друга. Всему, чему могли. Трансмутировали кровную вражду во что-то… иное. Я входил к нему и той жрице, его сестре… что запрещалось их законом. Мои отчёты не содержали точные источники и методы получения моего влияния, а он… нарушил свои обеты по собственным причинам. Постепенно мы оба поднимались всё выше, пока я не стал главой корпуса, а он — ответственным за переговоры со стороны Пиадонеи; Велена же руководила частью флота и собирала сторонников при дворе Оргнума. И пока мы оставались на своих местах, на море был мир. Мир не был выгоден тем, кто привык наживаться на конфликтах. Мы извивались змеями и даже позволили несколько локальных военных инцидентов; мы извивались и откусывали головы, но в конце концов один из внуков Оргнума открыто бросил обвинение. Лишённого всех званий и регалий, «сепарда-предателя» принесли в жертву королевскому Морскому Змею, древнему и могучему, чья чешуя бела, как жемчуг, и змей поглотил его. Когда я оказался там, то убил и стражей, и Змея, вырезал его мозг и сердце и пожрал сам, а потом выпустил кишки королевской особе и заставил эту жидкую водицу от крови Оргнума плясать среди чешуи и мерзости, держа собственные внутренности в руках. Меня схватили и посадили в клетку, но они знают, что я ещё не закончил. Честность за честность, Энфри. Тайный посол Вейрак всё равно умер. Энфри долго молчит. Масштабы случившегося… впечатляют. Вейрак действительно предельно честен с ней. Любовники-сепарды из жреческой верхушки? Королевский Морской Змей? Убийство стражей и внука Оргнума? О, аэдра… наверное тот жрец и правда очень много значил. Так много, что теперь за эту смерть расплачивается весь Санхолд. — Как его звали? — Что толку в имени? — Вейрак всё ещё спокоен, но то, как он опускает веки и молчит, стоит иных долгих речей. — Ты ошибаешься, полагая, что я стану говорить о том, о чём не желаю. Если у тебя есть ещё вопросы, задавай их; я отвечу — или нет. Энфри не знает, как реагировать, и предпочитает подлить ещё кипятка обоим в чашки. — Кхиртан из Этон-Сула, — наконец говорит Вейрак, и кажется, это именно то, что он сказал тогда, когда отрезал волосы. «Кхиртан-эрна ан Этон-Сул» или что-то вроде — и формула, наверное, на маормерском. Сейчас Вейрак не вкладывает в эти звуки никаких особенных смыслов, но они очерчивают пустоту. — Он был знатным? — Ты никогда о нём не слышала. И не должна была. Сепарды у маормеров сочетают навыки погодных магов, заклинателей змей и боевых чародеев. Без Кхиртана партия милитаристов при дворе Оргнума всё равно взяла верх. Замять скандал бы уже не вышло. Я просто показал, что Саммерсет — не беззубая вёльва. — Мне жаль, — выдавливает из себя Энфри. Вряд ли Вейраку нужны слова утешения. Ему нужна была плата кровью, и он её взял, как и ответственность за инцидент. — А что стало с Веленой? Той жрицей? — Мне не известно точно. Я не чувствую её ни среди живых, ни среди мёртвых. Думаю, Оргнум убил её тоже. Что ж, боль — всего лишь одно из возможных ощущений, — Вейрак ставит на стол чашку и тянется за плащом, чтобы укрыться. Его знобит, но жалким он не выглядит. — Но её змей жив. Змеи маормеров невосприимчивы к магии крови и к почти всей магии вообще. Их лучше убивать обычным оружием или натравливать друг на друга. Я поглотил сердце вожака; пусть и не ради власти над ними, но теперь они меня слушают, а я слышу их. Сам он кажется не мёртвым и не живым, а где-то между, стоящим в глазу бури: ведь в самом центре циклона спокойно. — Значит, поэтому тот змей следует за нами. Считает тебя своим вожаком, — говорит Энфри, продолжая рассматривать Вейрака. Дело не в чертах лица или в чем-то подобном, но читать его сложно. Он совсем другой, непривычный и… даже немного жуткий. — Ты продолжишь мстить, не так ли? — Да, — просто отвечает Вейрак. — Но подбираться нужно будет долго. Сперва я приду в себя. Когда решу, что это случилось, то встречусь с Айренн-и-Арана и попробую найти новое место, где пригожусь ей. Если королевский дом не заинтересован во мне, я найду иной способ получить нужное влияние, легальное и тайное предпочтительнее. Я должен уничтожить тех, кто посмел ранить меня и повредить делу, которому я посвятил больше восьмидесяти лет. Но это не единственное. У Саммерсета много врагов; большинство из них внутри, и их имена для меня не тайна. Я уверен, что Айренн найдет мертвого Вейрака ещё более полезным, чем был живой. — А если тебя захотят судить? — Не захотят. Поверь мне. — Одного не могу понять, керум, — вздыхает Энфри. — Что мне, огрим тебя дери, писать в отчётах… — Не волнуйся об этом, просто выиграй мне немного времени, если сможешь. Как ты помнишь, у нас с тобой один покровитель. На Саммерсете безопасно только в тени: на очень глубокой воде никто и не заметит, что у тебя острые зубы. Юстициары, насколько я знаю, бравые воины, но последним из них, кто действительно понимал в политике, был Синдрель из Шиммерина. Его сожрал змей в битве при Санхолде почти век назад, когда мне было двадцать пять. Остальные вертятся, как их завели, словно детские игрушки. Тебе ли не знать. Босмер моет пол. Снаружи дует ветер. Разговаривать больше не хочется. Энфри садится зашить рукав куртки, который надорвала в бою. Ветер всё крепчает, и Вейрак идёт наверх, к проходу — и, кажется, выбирается наружу. Его нет довольно долго. Когда Энфри решает выйти и посмотреть, что происходит, то видит, что рубашку и сапоги Вейрак оставил у входа. Он на пляже; стоит, вернее, сидит, согнувшись, на коленях, упершись рукой в песок, лицом к морю. Змей медленно перевивает кольца рядом. Накрапывает дождь, и серое небо сливается со свинцовым морем в одну большую, недобрую хмарь. Когда Энфри подходит, Вейрак поднимается и молча делает жест рукой, приглашая следовать с собой. Змей ныряет в волны — море неспокойно… Вейрак поднимается на холм, восходит по обломанной лестнице на самую верхнюю площадку руин. Смотрит на море — и на огромный шторм, что собирается. Там и сям уже ударяют молнии, дождь идёт самый настоящий. Буря развивается очень быстро — огромные грозовые облака в открытом и бездонном небе, и кажется, всё это просто так — от Вейрака идёт плотный, словно закручивающийся поток. Вдали видна точка — наверное, корабль. Судьба этого судёнышка совершенно ясна, но Вейрака словно заботит не только корабль; он… даёт себе выход. Энфри просто стоит рядом и наблюдает за ним, за тем, как колдует Диренни — это честь… зрелище… и что-то сродни погребальному обряду. Да, именно обряду. Сперва Энфри кажется, что от разговоров и воспоминаний у неё мысли путаются, но нет. В магии Вейрака есть чёткие моритурные обертона. Корабль… жертва? Шквальный ливень режет тело косыми струями, оглушает. Вейрак поднимает руки и кричит что-то; на море в темную точку ударяет молния, и та исчезает. Стихия начинает стихать, но тот, кто её вызвал, снова стоит безразличным. Ливень сменяется тонкой моросью. Энфри рада промокнуть, хотя вода абсолютно ледяная, но… так она словно очищает лучше. От своих и чужих тайн… У Вейрака тоже вымокли и лицо, и исхудавшее тело. Кажется, что «маормерская акула» сейчас грызёт небо — чтобы дать себе пережить боль и избавиться от неё. Когда дождь становится тише, Вейрак отирает лицо, потом разворачивается и начинает спускаться вниз, хотя босому поскользнуться на старой лестнице довольно просто. Входя в руины, Вейрак подхватывает свои рубашку и камзол, но вытирается позже, другой тканью. Снимает штаны, переодевается в сухое. Кажется, наготы он не боится, да и… зачем бы. Энфри не похожа на ту, кто будет стесняться мужчин, особенно истощённых и способных утопить корабль, не моргнув. Энфри разогревает похлёбку. Вейрак пытается поесть, но через пару ложек его явно начинает тошнить, потому он морщится, отставляет плошку и идёт лечь у костра. Прикрывает веки. Может, трата энергии не была самой умной вещью, но в глупости Вейрака точно не упрекнуть. У каждого свой ритуал прощания. Энфри думает, что не сможет заснуть, но отключается, едва успев переодеться сама и кое-как высушить и переплести волосы.