Глубинный жемчуг

В открытом море — достаточно далеко от обоих берегов, но достаточно близко к плавучему фортпосту маормеров — располазался островок, проозванный альтмерскими патрулями не иначе как «слоадий хер». Клетка, располагавшаяся на самой вершине скалы, венчавшей сей крохотный участок даже не суши, а камня, облепленного ракушками и водорослями, запиралась тремя магическими печатями и одним самым обычным, но тяжёлым замком. В ней болтался альтмер средних лет, исхудавший, как скелет, и подвешенный со всей возможной изобретательностью. Его руки обвивали железные нити, ноги были забраны в магический камень до щиколоток, а под грудь и шею пропустили ремни. Из одежды ему оставили только ветхие штаны до колен, испорченные бурым пятном у пояса. Чтобы пленник не умер от некроза конечностей или голода, по всем путам пустили специальные чары — связывающие, исцеляющие и высасывающие на этот процесс магию из самого мера. Неизвестные позаботились о любой возможности освобождения: зашили губы, сделали клетку из специального металла… исключили попадание в неё птиц или мелких животных. Ничего кроме солнца, моря и солёных брызг — до конца дней, если Великий Змей не оборвет их по своей прихоти. Королевский посол Вейрак всегда подозревал, что рано или поздно удача ему изменит. Никто не узнал бы в нём нынешнем гордого, надменного и грозного посла — он, конечно, остался и гордым, и надменным, но маормеры постарались с тем, чтобы обезопасить себя от его грозности — и уловок. Вейрак пытался вести счет дням, но без возможности пошевелиться не был уверен, что не терял иногда сознания на целые сутки. Он развлекал себя тем, что пытался переподчинить чары пут: по расчётам — лет десять, и он сможет освободить правую руку… Причинами его заключения были долгие, запутанные и очень личные прения между ним и внуком короля Оргнума, включавшие несколько смертей и любовных связей, один акт ритуального осквернения, по меньшей мере три поддельных документа и полвека испорченной работы. Грифон появляется в небе как чёрная точка, и как только становится понятно, что это вообще грифон, а не, скажем, летящий в небе кусок какой-то дряни — приходит и то понимание, что с грифоном что-то не так. Живые твари не летают с такими дырами в крыльях и хвостом, явно обглоданным до кости. С другой стороны, мёртвые летают весьма неплохо, но разобрать, не прощупав магической ауры, не получится — потому Вейрак делает то, что делал последние пару лет: ничего. Мёртвый грифон приземляется на островок, едва не обрушивая неукреплённую часть, но камни кое-как выдерживают. На них соскакивает женщина в форме юстициара — бормочет какие-то заклинания — и смотрит вверх, на клетку, утирая со лба пот. Ветерок играет её рыжими волосами. Она поднимается к клетке по раскрошившимся, поросшим кораллами выбоинам — ступенек здесь не предусматривали. Очищает замок от налипшей грязи и чаячьего помёта, снимает защитные печати… Женщина не смотрит на пленника — а потому не видит, что тот улыбается. Холодные его глаза блестят лихорадочным триумфом. Стоит снять первый замок, как остальные чары начинают… словно крошиться. Путы жаждут быть снятыми; чары выламываются изнутри, поддаются. Становится понятно, ПОЧЕМУ их столько. Больше всего проблем с тем, что нельзя освободить Вейраку руки, чтобы он не упал, не переломав голени, но это маг решает сам — камень внизу сперва становится таким холодным, что у женщины заиндевают латы, — а потом и вовсе трескается и крошится. Вейрак не зарос бородой — наверное, перманентное заклятье, — но вот волосы отросли ниже плеч и выглядят свалявшимися. Освобождённый, он падает молча — потом, с помощью женщины, поднимается. Худой, как скелет, лёгкий, словно подросток. Протягивает руку — и смотрит на кинжал, что у неё на поясе. Ногти на руках и ногах у него длинные и почерневшие. — Я — рив-куратор Энфри, — говорит женщина. — Настоящим уведомляю… Вейрак смотрит на неё так, что Энфри не заканчивает эту фразу и сама фыркает. Есть вот эти въевшиеся морской солью фразы, поросшие бюрократизмом, как корпус корабля снизу — ракушками… Энфри достаёт кинжал и принимается аккуратно перерезать нити, стягивающие пленнику губы. Те не загноились и не почернели, словно проколы сделаны вчера. Так не содержат кого попало… Маормеры готовы были сделать все, лишь бы пленник не смог сбежать даже благодаря смерти… Нити наконец выходят, и можно отстраниться. Энфри видит то, что и ожидала — этот мер не сломлен и не безумен. Истощён, но в полном сознании — и даже сохранил чувство юмора, судя по взгляду… Окончательно освобожденный, Вейрак двигает челюстью. Утирает подбородок. Кашляет. — Юстициар-некромант, — сипит он; улыбка выходит похожей на гримасу. — Моя благодарность тебе и твоим нанимателям. И поздравление. Ты только что крупно поссорилась примерно с третью королевского двора Оргнума. Глаза у него серые, как море. Не выцветшие — наоборот, довольно яркие. — По всей видимости, вы — Вейрак Лаэран, керум. Мне очень жаль видеть вас в таком положении. У меня в сумке есть исцеляющие и тонизирующие зелья… — Да, моё имя Вейрак. Дай мне пару минут и свой кинжал, если позволишь. Говорит он довольно медленно — язык и губы плохо слушаются, но нечёткости нет. Энфри кивает и протягивает ему кинжал рукоятью вперёд. Вейрак благодарит — коротким легким намеком на полупоклон. Он не выглядит как тот, кто собирается атаковать. — Наверное, стоит расстроиться, я-то так хотела замуж за маормера. Каких нанимателей вы имеете ввиду? — Айренн всегда ценила меня, но посылать юстициара-некроманта, ещё и одну, слишком неуместно. Ты одета по форме, но вооружена иначе, а уж транспорт… И не маскируешься. Значит, я нужен не только короне. Теперь… прошу извинить. Он поднимается и, шатаясь, подходит к краю скалы. Сперва проводит себе кинжалом по ладони — кровь густая, темная, — потом этой же рукой сгребает в горсть волосы — и отрезает сразу как можно больше. Белые неаккуратные пряди тут же сгорают, а Вейрак что-то произносит шёпотом. Что-то похожее на имя. Или клятву. Или короткое заклинание. Под черепом на его шее татуировка — спиральный змей вокруг маленького солнца. Потом — и смотреть на это действительно неприятно — он протягивает иссохшие руки к морю. Сперва ничего не происходит, и проходит даже больше двух минут, но потом из воды безо всякого предупреждения выныривает огромная рыбина, вылетает, словно пущенный из баллисты снаряд — уже магией возносится выше и… распадается на плоть и кровь, которые буквально всасываются в Вейрака — в рану на руке, в рот, глаза и косой шрам на животе. Когда этот странный… ритуал?.. завершается, Вейрак оборачивается к Энфри. Он всё ещё худ, но выглядит немного лучше. — Думаю, твои зелья понадобится позже. Здесь должен быть форпост не так далеко. — Нам лучше отправиться на Саммерсет, — возражает Энфри. — Разве? — улыбка у Вейрака холодная. — Я даю вам слово чести, юстициар, что не останусь в долгу за своё спасение. Но здесь, на море, вам лучше слушать меня. Новость о том, что я освободился, в этот самый момент достигла Пиандонеи. Я должен сделать её оглушительной, чтобы меня меньше искали. Энфри не видит в этих словах логики, но кивает. Она забралась достаточно далеко, и если Вейрак не сошёл с ума, то ему есть что рассказать королеве. Что до его методов, то они с Энфри в одной, если так можно выразиться, корзинке. Они спускаются к грифону, молчаливо подгнивающему на солнце. — Откуда он? — интересуется Вейрак, прежде чем забраться в седло позади Энфри. Той это не очень нравится, выпадет ещё, но она не спорит. — Велкинары затащили в Этон-Нир слоада. Этот грифон никому не принадлежал, но умер, защищая братьев. Мне поручено упокоить беднягу с честью. Я исполняю поручение — он служит короне так, как может. Потом я успокою его дух. — Айренн шире во взглядах, чем Хайделлит. — Намного. Но и он был не так уж строг. Вы использовали магию крови, керум. — Маормеры научились этому у морских змеев и слоадов. В открытом море все способы хороши, если хочешь выжить. Когда грифон взмывает в воздух, Вейрак поневоле обнимает Энфри за талию. Приходится смириться. — Я воняю смертью, наверное, побольше него, — усмехается Вейрак. — Надеюсь, это не проблема. — Я привыкла к вещам похуже. На физическом плане от него пахнет только морской солью и кровью, а что там на астральном, лучше не думать. Он высокого роста даже для альтмера и нависает над Энфри почти на целую голову. — Будет хуже, когда пульс восстановится: через пару часов мое тело начнет расконсервироваться. Нужны будут вода, лучше источник, пара больших животных и сахар. Какой сейчас день и год? Какой магией вообще можно сохранять пленнику жизнь в таких условиях — без еды, воды и движения? Энфри называет дату, теряясь в догадках: сколько Вейрак находился в своей тюрьме, если задает такие вопросы? Интересно, в курсе ли он, что вытворяет на Саммерсете Нивар Ксол… — Два года, три месяца и одиннадцать дней. Я ошибся на шесть дней. Плохо, — между тем заключает Вейрак. — Что ж. О том, кому и зачем я понадобился, поговорим на земле. Сейчас я хотел бы оставить послание своим тюремщикам… вон там, на северо-западе. Грифон летит быстро — куда быстрее, чем мог бы живой. Форт представляет из себя странную конструкцию — несколько соединенных кораблей… на самом деле, приближаться не очень хочется. — Сейчас дай мне упасть в море, — скрипуче просит Вейрак. — Когда я закончу, ты сможешь сесть на палубу. Если я окажусь без сознания, отнеси меня на сушу. Не пытайся дать мне воды или зелий — сейчас они будут ядом. Энфри подавляет желание направить грифона к берегу. Если Вейрак захочет спрыгнуть в море — он спрыгнет, так что придётся играть по его правилам. В какой-то мере её восхищает этот мер — на грани гибели он действует полностью сосредоточенно… Впрочем, у него было время подумать. …Вейрак падает в воду — и через пару минут возносится вверх на спине морского змея. Тот вертится, кричит и ревёт, но подчиняется — и обрушивается на маормерские корабли, потому что Вейрак отнял его разум у колдунов-подчинителей. Всё происходит быстро и точно — безжалостно, словно кто-то травит насекомых; над палубами повисает то самое ало-костяное марево, в которое превращалась рыба — только втягивается не в Вейрака: тот кормит своего «союзника», и змей принимает жертву, соглашается служить добровольно. В конечном счёте Вейрак остаётся один, если не считать двух змеев, что покорно выписывают круги в воде около оставшихся обломков. Они тоже подчинились? Кажется, поднимать его на грифона не стоит — он нашёл себе транспорт: отвязывает маленькую шлюпку. Читает какое-то заклинание; привязывает канат и набрасывает петлю на шею змея-вожака. Машет Энфри рукой. Змей двигается вперед — таща за собой шлюпку, и курс выбирает верный — к Саммерсету, точнее, к мелким прибрежным островам в его менее обитаемой части. Энфри может видеть, что Вейрак скорее падает, чем ложится. Оседлать змея он уже не смог бы. * * * В гроте, куда змеи в итоге приволокли шлюпку, достаточно места и для грифона, и для них самих, и для необходимого ритуала. Вейраку очевидно хуже; он побледнел, раны на губах и на теле открылись, склеры глаз стали красными, как у данмера. Змеи выглядят не лучше. Змей-вожак исцарапан, на его шее след от ошейника, глубоко перетёршего чешую. Второй и вовсе стар и слеп, и двигался за первым скорее просто потому, что не знал, куда ещё деваться. Еле волоча ноги, Вейрак магией выпаривает воду из довольно удобного углубления в скальной породе. Кажется, у него неисчерпаемый запас магических сил даже в таком состоянии. — Мне понадобится твоя помощь. Когда я скажу, перережь горло слепому змею и проследи, чтобы вся кровь стекла сюда, и я оказался в ней полностью. Когда он умрёт, а у меня начнутся судороги, уходи и уведи грифона. Два, может быть, три часа. Потом возвращайся. Что бы ты ни слышала из грота, не приходи раньше. Потом я расскажу, если захочешь. Сейчас нет времени. Змей-вожак свернулся кольцом на мелководье, тянется к Вейраку, нервно высовывает язык. Слепой змей кое-как заползает на уступ и ложится, чтобы быть удобным для ритуала. Вблизи они не кажутся такими огромными. Просто морские гады. Кто бы знал, что у них есть разум. Слепой, кажетя, давно хочет умереть, но ему не давали. — Он не выживет, даже если его выхаживать. Обменял на месть тем солдатам остаток жиз… …Вейрак хочет ещё что-то сказать, но вдруг молча падает на одно колено, упирается рукой в землю. Переваливается через край углубления. Энфри молча выхватывает кинжал и выполняет инструкции. Чешуя у морского змея подаётся плохо, но, вспоротая, расходится словно сама. Тот умирает быстро, и Энфри подтягивает его тело раной к краю углубления, позволяя крови его наполнить. Потом уходит, убедившись, что кровь покрывает Вейрака целиком — и добавив пару заклинаний от себя. Ритуал ей не известен, но в целом понятен: жизнь в теле бывшего посла приостановили и надеялись на то, что даже если кто-то освободит его, то не сумеет грамотно возродить, потому тот всё равно умрёт через несколько часов. Хитро. Сколько еще альтмеров Саммерсета может похвастаться, что владеет магией слоадов и змеев? Какой-нибудь ещё? Иногда Энфри кажется, что если некий безумный сапиарх придумает заклинание правды и прочтёт его на собрании всех алинорских шишек, окажется, что каждый первый владеет запрещённой магией, знаниями или хотя бы артефактом. От грота исходит столь пугающая аура, что даже птицы в округе замолкают. Энфри вздыхает: пару раз её вычисляли именно по таким вот признакам. Так что теперь, проводя сложные опыты, она заставляет летать вокруг дохлых ворон. Она безошибочно определяет, когда ритуал заканчивается, и возвращается в грот. Вейрак лежит все там же, но крови в каменной чаше больше нет — её больше вообще нет, ни капли, ни в иссохшем теле слепого змея, ни вокруг. Змей-вожак резвится в воде за пределами грота. Он выглядит… лучше. Как и Вейрак. Тело посла больше не напоминает скелет, даже лицо стало немного моложе, затянулся шрам на животе и порез на ладони. Штаны, правда, превратились в бурую ветошь. Он дышит спокойно. Может быть, стоит разбудить его.