но я — убийца собственных чувств

[много вырванных листов]

[ничего не изменилось. я давно уже себя не чувствовал таким злым. таким, черт возьми, злым, что хочется сжать кулаки до хруста, свои или чужие — неважно. желательно твои. после того измерения температуры ни-че-го не изменилось. лайт разговаривал со мной как ни в чем не бывало. проверял гребанные отчеты, предлагал идиотские теории. но все-таки, если я смотрел на тебя дольше обычного, ты отворачивался, бурча что-то наподобие: «рюзаки, отстань». а я, как человек терпеливый, не обращал внимания, да и много было других вещей, о которых следовало бы думать. но даже терпению приходит конец. я уже давным-давно вылечился. мы опять сидели ночью в диспетчерской, а лайт постоянно ныл, что время позднее и пора спать. эти ситуации уже стали рутинными. единственное отличие — после поимки кеске хигучи, то есть ецуба-киры, мы перестали ходить в наручниках. — твой рабочий день закончен, ты можешь идти, — твердо сказал я, делая акцент на последнем слове. ты хмыкнул. теперь нас связывало что-то покрепче железных цепей. но я не мог понять что именно. сожалеешь ли ты о том поцелуе? я обернулся и, прищурясь, посмотрел на лайта. — тебе неловко? — наверное было опрометчиво задавать такой вопрос прямо. лайт нервно провел рукой по волосам и отвел взгляд. — с чего бы? все время забываю, что роль старшего в нашей дружбе играю я. дружба — отвратительное слово. тем более, и не дружба у нас вовсе... — будто бы ты не понимаешь, — теперь я повернулся на стуле, оказываясь всем телом перед лайтом, а не только корпусом, — тот поцелуй — это было по-настоящему? ты смотрел в одну точку на полу, словно пытаясь понять сказанные мной слова. но они не были сложными. не для твоего острого ума, лайт. — в смысле это правда произошло, или… — ты запнулся и мельком взглянул на меня. боже, твой по-детски смущенный взгляд сведет меня в могилу. — или. мы оба поняли, что скрывается под «или». — я не знаю, я не думал, — честно ответил лайт и вернул прежнее серьезное выражение лица, — к чему вообще такой вопрос? — а, ну если ты собираешься вести себя как ни в чем не бывало, то я так не могу. ты вновь провел рукой по волосам, вздохнул и подошел ближе ко мне. твои движения такие резкие… непонятные и… неуверенные? ты встал перед мной и твои пальцы аккуратно подняли мою голову за подбородок. ты заставил меня смотреть на тебя. так паршиво — снизу вверх. встречался ли он с кем-то раньше? с мисой. а с парнями? ты будто хотел что-то сделать, как-то показать свои слова на действии, но ничего не мог, кроме глупых касаний моего лица. впрочем, это было немного приятно. — чтобы меня поцеловать тебе надо хотя бы нагнуться, потому что с кресла вставать я не собираюсь, — твоя рука дернулась, но ты ее не убрал. — кто сказал, что я собираюсь целовать тебя? — а разве нет? — я вопросительно изогнул бровь, — ты смущаешься, когда я долго на тебя смотрю. ты касаешься меня. держу пари, твое сердце сейчас очень быстро колотится. и ты не ушел, когда я сказал, что твой рабочий день закончен. следовательно, вероятность того, что ты влюблен в меня около восьмидесяти четырех процентов, а остальные шестнадцать это то, что ты просто любвеобильный дурак. ты с застывшей гримасой удивления смотрел на меня, будто я совершил какое-то открытие. — а что насчет тебя? — внутри себя я усмехнулся. очень вовремя ты задал вопрос. — я хотя бы уверен в своих чувствах. ты мне нравишься, лайт, — я совсем не растерялся. сложнее было признаться в этом самому себе пару недель назад, чем другому человеку. — но… я твой подозреваемый, — это была самая глупая фраза, которую ты мог сказать тогда. именно это мне в тебе и нравилось. это интересно. уже в тот момент я начал слышать в твоих словах фальшь. в ответ на эту фразу ты хотел бы услышать что-то вроде: «нет, лайт, я тебе верю», — или: «я не могу подозревать близкого человека», — но ты совсем мне не близок. любовь это не синоним доверия. я просто знал, что даже если не смогу тебе доверять, мне захочется тебя бесконечно трогать, целовать, говорить с тобой о всякой ерунде ночами. я… не знаю как об этом написать, и моя голова полна бредовых мыслей. единственное, что я знаю точно — моя влюбленность настоящая. — это неважно. у нормальных людей отношения развиваются последовательно. знакомство, затем общение, затем свидание, затем поцелуи и прочее. кажется, мы нарушили порядок. и у нас совершенно нет времени на его восстановление. жизнь — жестокая штука, ха. и мы к сожалению оказались по разные стороны баррикад. я не верю тебе, ягами лайт. каждой клеточкой своего тела я тебя подозреваю и упрекаю. не доверяю. совсем не доверяю, поэтому и сказал следующие слова. скорее всего это люди называют азартом, но мне так наплевать. — меня зовут эл лоулайт. — что? уголки моих губ едва приподнялись. ты отшагнул назад, но продолжал смотреть мне в глаза обезумевшим взглядом. нет, не взглядом убийцы. нет, не взглядом человека, добившегося своей цели. совершенно другим. взглядом человека, увидевшего что-то страшнее самого главного страха. лайт очень быстро моргал, облизывал губы и ничего не мог вымолвить кроме «что». тогда я сказал свое имя не чтобы проверить твою веру в меня и, как бы это романтично не звучало, любовь. я сказал это потому что мне уже нечего терять. я сломался, когда понял, что ты и есть кира. я не знал что делать. я всегда ставил работу выше всего остального, и я облажался. я бесполезен перед самим собой. у меня есть приемники, которым я рассказал, что если я умру в ближайшие два дня, то лайт — кира не на девяносто девять процентов, а на сто двадцать. — ты врешь. зачем тебе говорить свое имя? я ничего не ответил и помотал головой. опять отвернулся к мониторам. я думал, что имя станет последней моей фразой, и я даже не успею ничего записать в дневник. ведь твоя игра со мной, с моими чувствами, с тем самым измерением температуры очевидна. хорошая актерская игра. и я поддался. но несмотря на твой холод, на твое лицемерие, которым я себя тешил, неужели правда где-то под ребрами у тебя пусто...? невозможно не привязаться к человеку после того, что мы прошли. сможешь ли ты жить дальше, видя в каждом человеке меня? однако, через два дня, и через три, и через пять — я оставался жив. уморительно. и даже сегодня, спустя неделю, когда я пишу все это — я все еще жив. хотя я был уверен в скорой смерти, и этого не произошло. так сложно записать мое имя в тетради, или я правда ошибся в расчетах? быть того не может. все же, пока я жив, хочу еще поговорить с тобой. хочу еще раз полежать в одной кровати и даже сейчас, когда я это пишу, я улыбаюсь. хочу признаться в не-просто-симпатии. хочу и не жду ответа. потому что просто эгоистично хочу. правда сейчас нужно связаться с ватари и решить некоторые неполадки. а потом, я уверен, мы поговорим. я опять затащу тебя в эту диспетчерскую, может но… колокола звонят сегодня слишком громко.]