***
Омерзительно громкий звонок городского телефона ознаменовал наступление утра шестнадцатого октября. Звонивший был настырен до того, что даже бряканье крохотного молоточка о металлический набат внутри этого проклятого устройства приобретало воистину наипротивнейшее звучание. Брать трубку Рентон не хотел — слишком уж хорошо он знал, кем был звонивший и какие цели заставили его потратить полфунта на телефонный аппарат в столь ранний час. Однако настырное бряньканье прекращаться ни в какую не желало, потому в конечном итоге Марк всё же оказался у телефона, озлобленно-сонной скороговоркой прошипев в трубку: — Ясплюменянетдома!.. — Да мне похер, — ответно прошипела трубка, — торчать идёшь? Мне трех фунтов не хватает. Але!.. Саймон, мать его, Уильямсон. Во всей своей до гротескного бестактной саймоновой красе. — Нет! — ответ получился чуть более громким, чем ожидалось, — Никуда я не иду. Я в завязке. Всё! Ничто, по мнению Рента, не подчеркнуло бы сказанного лучше брошенной трубки и гудков, эпично разразившихся на другом конце провода, однако же Дохлый не счёл подобную выходку достойным завершением диалога. — Да сбавь ты обороты, истеричка!.. Погоди-погоди, чё сказал?.. — гудок проезжающего мимо автомобиля разбавил треск помех на телефонной линии, однако главную мысль звонивший всё же разобрал. — Ты… как… Как это… ты в завязке?! Гул неугомонных иномарок от близлежащей автострады разметал по округе ещё не пробудившегося Эдинбурга озлобленно-недоуменное «говна кусок!», оставляя Дохлого пинать кабинку таксофона в своём тупом и одиноком отчаянии. Но выместить злобу на кабинке ему оказалось недостаточно — потому уже через полчаса дом Рентонов был атакован звонками, чередующимися с бомбардировкой двери и коленями, и кулаками, и ботинками, однако даже эта канонада не произвела ожидаемого эффекта — знакомая физиономия на порог так и не выползла, распаляя Уильямсона ещё больше. Оставалось одно — просунуть беспокойную голову в дверцу для давно почившей собаки. Сказано — сделано: крашеная в блонд башка вмиг очутилась на уровне лодыжек Рентона, не ожидавшего такого нахальства, но явно караулившего источник шума неподалёку. — Ты ебанулся?! — тот даже подпрыгнул от неожиданности, — У меня мама дома! Вали давай!.. Озираясь через плечо, Рент, плюхнувшийся на колени до того момента, как голова успела заговорить, с завидным упорством принялся выталкивать непрошеного гостя туда, откуда вылез, матеря того на чём свет стоит самым злобным и самым грозным шёпотом. — Проклятье, Рентс!..— бесновалась голова, уворачиваясь от ударов, как резиновый крот от молотка. — Ты чё... Ты реально слезаешь?! — А чё непонятного?! — вновь перейдя на агрессивное шипение, Марк не оставлял попыток избавиться от назойливой башки, умело увёртывающейся от неприветливой осады. Однако от «радушности» приёма голова лишь раззадорилась окончательно и теперь, по всей видимости, даже кайфовала от творящегося вокруг абсурда — остатки злобы при виде друга как рукой сняло. — Рентси-Рентси, до глубины души меня поразил! — рот растянулся в слащаво-гаденькой улыбочке. — Ты в каком мире живёшь, чудила? Говоришь так, будто с витаминками завязать хочешь, ха!.. Ну ты!.. Насмешил, бля… будто это, бля, на пробежку по утрам! Пф-ф!.. Короче, мозгожоп, хоть завтра ты сам как миленький приползёшь на хату за иголочкой, и, зуб даю, чуда никакого с тобой не произойдет, займи трёшку… я тебя умоляю! На коленях, бля, прошу! — Ты мне не веришь?! — ососкорбился Рентон, на мгновение оставив попытки воспрепятствования постороннему проникновению на охраняемую им же территорию. — Я бросаю, блин, сто процентов бросаю — баста! И денег у меня нет, я всё родителям сдал, чтобы неповадно было!.. — У-у-ух ты ж! Это кто тебе так мозги промыл? — былое веселье мгновенно улетучилось. — Какая такая девица, а? «Я не буду встречаться с конченным торчком, мои подружки в колледже подумают, что я спидозная, бла-бла-бла…», как-то так, да? Угадал, да? — Да пошёл ты, Дохлый! — Марку наконец удалось зарядить ладошкой по вертлявой башке, —Тебе-то вообще какое дело? Я ж не тебя заставляю!.. Саймон лишь рассмеялся ему в лицо, но почти тут же натянул на себя неестественно серьёзную маску, никак не согласующуюся с его наиглупейшим положением. — Да мне так-то тоже надо бы… Недавно сказали тут, что я сдохну в ближайшие лет пять, если не соскочу, прикинь чё? Вот новости, да?.. Ну так что, трёшку дашь? — Кто сказал? — Птичка, бля, напела! — фраза плевком прилетела Рентону в лицо. — «чирик-чирик, чирик-чирик, бросай, выблядок, пока ласты не откинул». Дядька в халате, бля, кто ж ещё. — Не язви, бля! — беззлобно шикнул тот, наклоняясь ухом почти к самому полу, лоб ко лбу с белобрысой головой. — Что сказал-то? Диагноз там… прогноз? Откуда мне знать, что ты щас с дури не выдумываешь? На жалость давишь или… — Я тебе свои анализы принесу, — окрысился Дохлый. — Печени пизда, скоро реально дохлым буду! — А ты неси! — Рент, осклабившись, с готовностью огрызнулся в ответ. — Сначала трёшка! — Да нет у меня, сказал же! Я всё сдал — даже на кофе себе не наскребу. Не привыкшее к физическим разминкам тело постепенно начинало выражать недовольство: колени загудели, шея заныла, затылок, упёртый в дверь, тоже особого довольства не изъявлял. — Скучно с тобой, утырок. Несговорчивый ты. — беззлобно фыркнул Дохлый, сдавая назад, прочь из «собачьей дырки», — Я погнал бабло трясти — зубы стучат, сука, а успокоить нечем… — Погоди, а слезать когда? Или ты пошутил?.. — Сегодня… последняя. — как-то неуверенно пробормотала голова, успевшая исчезнуть уже на пол-лица, — Кольнусь разок напоследок, для храбрости… Хотя, бля, кого я обманываю!.. Если помирать, то под кайфом — я по-другому пока не готов. — Слушай… — как-то само собой перейдя на шёпот, неуверенно начал Марк, наклоняя голову вровень с головой Дохлого до зрительного контакта, — Может, это… ну… вместе?.. Попробуем вместе слезть, а? — Вместе? — лицо Дохлого приняло озадаченное выражение. — Это ж… хату надо. Надёжную. С надзирателями, с замкóм… — С двойны-ы-ыми замками… — немигающе глядя широко распахнутыми глазами в прищуренные глаза напротив, заговорщески протянул Марк. — Лучше с висячим, — добавил Саймон, просовывая кисти рук в дверцу и показывая пальцами некоторое расстояние в воздухе, — во-о-от таким! Марк заметил, что пальцы его мелко и часто дрожат, как у восьмидесятилетнего старика, перенёсшего один за одним штук десять инсультов… И так-то предзнаменование поганое, не то что для двадцати с небольшим. — Лучше со стоячим… — отвлекаясь от мрачных наблюдений, пресно отшутился он. — Только долго думать времени нет, — Саймон судорожно облизнул сухие губы по ту сторону двери, — тебя уже прёт — вены вздулись, скоро весело будет. Я-то сегодня ширнусь, это факт. Так что это… решай давай. — А что решать? Я ж сам себя дома закрыл. Вчера ещё. Я же родителям сдался… — Решать, где соскакивать, раз уж ты про «вместе» заговорил! Я тебе колеса достану, чтоб полегче было. — Мне?.. А тебе? Тебе разве не нужно? — Не, мне нельзя, — отрезал он. — Держаться буду… как-нибудь. «Самонадеянно» — Прям вообще нельзя? — озадачился Рентон. — Может, хотя бы обезбол… слабенький там?.. — Только на крайняк. Я… возьму штуку одну, если доболтаюсь — что-то из серии «разбейте стекло, если всё пошло по пизде». Страховка, одним словом. — Что за штука? — Мощная синтетика — сожрёшь и улетишь. Мультики смотреть будешь, в лучшем случае. Рент никогда не сидел на синтетике, Рент выбирал инъекции, проверенные на собственной шкуре уже не один десяток раз. «Может, не надо?» — Возьми побольше! — Сколько дадут, столько возьму. И ещё курева… Куревом запастись… Марк согласно закивал. — Так что, организуешь нам убежище, а?.. — Я не знаю, как предкам сказать… Они ведь не в курсе, что ты сидишь... вроде бы... А, может, и в курсе... Дохлый притих. Насупился, затем, задумчиво сощурившись, пожевал губу, снова насупился, всем своим видом отождествляя тяготы мыслительного процесса, а под конец нахмурился так, что извилины зашевелились уже буквально, а крашеная чёлка ходуном заходила, и выдал: — Не знаю, Рент. Реально, не знаю. — плодами своих рассуждений мыслитель так и не поделился, — Надо ещё пораскинуть... Я вечером заскочу — всё выясним, лады? Ты пока постарайся разузнать у своих... как-нибудь. — Что разузнать-то? Мне только напрямую спрашивать... Неплохо бы иметь какой-нибудь, ну… запасной вариант. Так, на всякий, если вдруг не выгорит. — На «запасной» бабло нужно, а у меня с ним пока неувязочки!.. Ладно-ладно, подумаю, как только отойду. А пока давай, адьёс! С последней фразой голова исчезла так же внезапно, как и появилась, навязав лишь противное чувство ожидания.***
К вечеру Марку стало хуёво. Спонтанное решение бросить было сделано им впервые, потому он и представить не мог хотя бы половину дерьма, которое предстояло пережить за грядущую недельку. Сначала самочувствие держалось до планки «неплохо» — ничего, что нельзя было бы перетерпеть: сухость во рту, лёгкая тахикардия на ровном месте, непривычная словоохотливость. Последнее прошло за час с небольшим, а вот сухость во рту не перебивал ни чай, ни вода. Мама, сидя с ним всю первую половину дня, охотно выслушивала затяжные монологи, гладила по голове, время от времени держала за руку, неумело пытаясь прощупать пульс, одну за другой наполняла кружки, не оставляя попыток поубавить жажду. После обеда на смену болтливости подоспела нездоровая сонливость, температура резко упала, отчего Марк, захныкав совсем по-ребячески, позволил укутать себя сразу в несколько тёплых одеял. Затем последовали несколько часов беспокойного сна, чередующегося то со скидыванием одеял, то с закутыванием замёрзшей тушки обратно. Проснулся он в пять с небольшим. Всё, что должно было быть на кровати, не без его стараний разметалось по комнате: подушки, одеяла, вся одежда вплоть до нижнего белья. Рентон не помнил ничего из этого, он даже не был уверен, было ли раздевание его рук делом, но волновать его это не волновало. Должно быть, отец пришёл домой чуть раньше — из гостиной доносились приглушённые голоса. Марк силился расслышать сказанное, но гудящая голова протестовала. Время — пять? Пять вечера. Отец возвращается в восемь… Или это часы тормозят? Или это Марк тормозит?.. В голове творился хаос похлеще разбросанных по полу шмоток. Натянув трусы, короткую рыжую футболку с проеденной молью дыркой на спине, Рентон завис на четвереньках в поисках второго носка. Пять… Десять… Полчаса?.. Мама, бесшумно приоткрыв дверь, тихонько позвала на ужин, от которого в этот раз Марк и не подумал отказаться, забив на подходящую натянутому носку пару. Днём ему было не до еды, зато к вечеру пробудился невиданный для парнишки весом в 52 кило при росте в 176 см аппетит. Запечённая с овощами картошка в сливочной заливке и чай с вареньем стали натуральной панацеей в две полноценные порции — мама была довольна, но не говорила ни слова, лишь улыбалась и кивала, перепрыгивая беглым взглядом с сына на главу семейства. К предложенному кусочку торта Рентон не притронулся, но нашёл в себе силы допить нн-ую за день кружку чая и, вяло поблагодарив, хотел было отправляться в опочивальню, повинуясь нахлынувшему бессилию, однако стук в дверь без разрешения втиснулся в его планы. — Мы ждём гостей? — первым среагировал отец. — Нет, милый, мы никого не ждём. — мама, растерянно помотав головой, тотчас поспешила к двери. Марк остался сидеть за столом — он догадывался, кого и зачем на порог дома Рентонов нелёгкая занесла, потому лишь в безмолвной мольбе воздел к потолку тощие руки, откидываясь на спинку стула под пристальным отцовским взором.***
Дохлый волчком вертелся на крыльце. Утренняя доза и последующие самоуверенные чаяния на то, что соскочить — дело плёвое, нужно лишь захотеть, задирали градус его настроения до предела. В кармане куртки задорно прыгали добытые вербальными фокусами таблетки в пластиковых пакетах, на одном из которых зачем-то был нарисован череп с крестом из костей, а стаканчик кофе жутко жёг руки, но ни одна мелочь не могла омрачить его радостных мыслей. Смутила их только внезапно появившаяся на пороге фигура миссис Рентон. — До-оброго вечера, миссис! — протянул он с некоторой долей театральности, однако тут же себя одёрнул, учтиво поинтересовавшись, — а как там Марк? Всё ли с ним?.. А-а-а, неплохо? Очень, очень рад! Могу я передать ему этот… скромный стаканчик ароматного американо для поднятия настроения и восполнения сил?.. Ответ «а не поздновато ли для кофе?» окончательно убедил Рента, доселе тихорившегося в кухне, подняться из-за стола. — Ко мне?.. — включив режим полуглухого и полуслепого дурачка, вопросил он, направляясь к двери во всем своём великолепии: футболке, едва доходящей до середины живота, трусах и носках абсолютно разного фасона. — О-о-о, а вот и он, наш здоровяк!.. — Саймон понимал, что ещё секунда, и он точно-точно заржёт самым хамским образом. — Ты и правда выглядишь… отлично! — Спаси-ибо… — сквозь зубы выдавил Рентон, — ты… только ради кофе… заглянул?.. Склеивать слова, приводя их в разумно звучащий порядок, в нынешнем рентоновском состоянии становились в разы сложнее, потому на каждый кусочек предложения требовалось время. Мама терпеливо продолжала стоять рядом, приобнимая Марка за плечи, отчего тому делалось ещё паршивее, ведь реакция на эту милейшую картину пробивала Дохлого на ржач, пуще прежнего подначивая выкинуть что-нибудь эдакое. Поспешно заключив, что отделаться от родительского контроля так просто не выйдет, Рентон пустил в ход максимально доступную его взгляду красноречивость и, шевеля пересохшими губами без единого звука, выдавил буква за буквой: «я. не. го-во-рил» и следом — «я. не. зна-ю». «Дохлый не тупой, Дохлый допрёт» — мысленно обнадёжил он самого себя. — Ну да-а, кофе… ради… — просипел тот, проглатывая рвущийся на волю хохот, — ну и… на успехи твои… посмотреть… Читать по губам Дохлый умел на пять с плюсом — столько магазинных краж было совершено с помощью этого детсадовского приёма! В ответ на расшифрованное послание он сделал вид, будто стряхивает что-то со своего плеча, что в изначальном переводе означало «есть чем ширнуться», ну, а в нынешней интерпретации — что-то вроде импровизированного «есть идея». Рентон уставился на него, как гвоздями прибитый — щенячьими глазами, не выражающими ничего, кроме всепоглощающей заинтересованности. «Ну? Ну? Что за план?» — вопрошали глаза. — Ладненько, — Дохлый вдруг как-то неловко взмахнул руками, краем глаза наблюдая, как миссис Рентон немного отдалилась от сына, среагировав на удачно разразившийся шум на кухне. — Обнимемся, что ли! В шаг приблизившись к Ренту, он отрывисто и быстро зашептал тому на ухо: «Есть дом. На месяц. Бесплатно. Решайся», после чего закономерно отстранился, придурковато улыбаясь. Марк вновь зашевелил губами, расставляя ещё больше пауз для упрощения понимания зашифрованного: «Завтра. Скажу. Утром. Приходи… Надо. Спросить». И тут же, не упуская момента, с деланным добродушием рассмеялся: — Спасибо, что зашёл, дружище, я был та-а-ак рад с тобой повида-аться! Ход сработал чётко — миссис Рентон, подоспевшая под прощание, каким-то чудом (под одним из имён «наивность») упустила секундное затишье, не придав тому должного значения: — А Саймон уже уходит? — Да, ма, — не давая безобидному вопросу возможности обрасти лишними деталями, спешно выдал Марк, перебрасывая из руки в руку горячий стаканчик с плескающимся под крышкой содержимым, — Саймон спешит. А Дохлый ухватился за «спешит», как за ниточку, растягивая очередную буффонаду: — Это да, это ты верно подметил, братан, у меня… э-э-э, кошка вот-вот родит, присутствовать надо бы, а то как она там одна-то будет, так что… да, идти, идти нужно. Бежать даже! До свидания, миссис Рентон, до встречи, Марк! — с этими словами он птичкой слетел с крыльца, не удержавшись от соблазна немного проскользить по литым перилам, и направился вверх по улице, насвистывая что-то себе под нос.***
Ровно в девять утра по лондонскому времени он вновь нарисовался на пороге жилища Рентонов, привычно ныряя головой в дверцу для домашних животных и обнаруживая в коридоре уже поджидающего у стены Марка. То, что с момента последней их встречи тот изменился в обратную от лучшей сторону, даже в полумраке не смогло укрыться от зорких глаз. — Балдёжный видок, дружок!.. — Да иди ты… Я щас коньки отброшу, мне вообще щас не до шуток… — не отлипая от стены, не своим голосом прохрипело подобие Марка Рентона, — С ма говорил… меня никуда дальше дома не пускают… Отец вколол чего-то в жопу, чего — не сказал. Дальше… пиздец. Я не знаю, как… я реально… реально готов в петлю лезть… Про то, что ночка выдалась весёлой, Марк умолчал. Про обессилившую маму, отключившуюся на полу его спальни — тоже, но Дохлый и без слов догадался, раз уж приятель общался не жестами и не шёпотом. — Ты хотя бы вошкаешься, — Дохлый попробовал пожать плечами в положении полулёжа, но тут же бросил эту затею, — я безвольный, мне группа поддержки нужна — чирлидерши в юбчонках, плакаты мотивационные… Короче, ладно, хер с ним. Держись, мужик. Я тебя уже даже зауважал — такой вид у тебя хреновый. Рентон шутки не оценил. Единственное, что он мог бы сейчас оценить по-настоящему — инсулиновый шприц с мутной жижей, но бросать начатое и клянчить у Дохлого дозу было ниже его достоинства… . …Вплоть до следующего дня. Спонтанный побег, спонтанный укол, мгновенное купирование болевого синдрома и бесконечная ненависть к себе за проявленное малодушие — то, чем ознаменовался финальный рубеж его неудачной «завязки». Следующая их встреча прошла под эгидой негативных чувств: разочарования в себе — от Марка, моральной и физической подбитости — от Саймона. — Я съебу сегодня ночью. — многообещающе заявил Рентон, уже по привычке опускаясь на четвереньки в поклонении половику. — Днём пасут по-строгому, прям до замка на спальне, а за окном не следит никто — я же типа не долбоёб с подоконника сигать. А я долбоёб, чел, я съебу из окна, хоть кости переломаю. Я из дома неделю не выходил, меня коробит, я их уже видеть не могу!.. Пылкий в своей безостановочности монолог летел Дохлому прямо в лоб, оставляя того без шанса на самооборону. — Ты ж сорвался — понт тебя пасти, — в уголке рта у Ульямсона мирно тлела сигарета, периодически кочующая в чужие руки. — Сорвался. Поэтому кнут теперь без пряника. — угрюмо отозвался Рент, выпуская носом сизые клубы прямо в холл. — Соскочить хочу, но сложно это… пиздецки сложно. Я и подумать не мог, что прям… настолько. Половинка оставшейся сигареты вновь переползла к задумчивому Дохлому, задержавшись в зубах на несколько долгих-предолгих минут. — Ну и погнали вместе… Сам же предлагал, — над лицом Уильямсона взвилось особенно плотное облако, скрывая за собой обесцвеченную копну, — сестра на месяц умотала, оставила хату и кошку под мой… неусыпный… контроль и недоразвитое чувство… совести… — слова застревали в никотине, пробиваясь сквозь дымную завесу с какой-то особенной неохотой, — Никакой хуйни с лэндлордами, никаких тёрок с предками — всё красиво будет… Киношно даже… — Я за кошку боюсь, — затягиваясь от пропитавшегося чужими губами фильтра, уже чуть менее безразлично хохотнул Рент, — нам бы хотя бы за собой уследить… каким-то чудом. — Да ладно, она умная — не сдохнет. — Уильямсон отмахнулся, вяло сгримасничав. — Сама до магаза прошвырнётся да говно своё в толчок сплавит?.. С таким зверем и я в деле. — вот и отшутиться удалось вполне себе искренне, — Осталось всего-ничего — съебать грамотно… — Ты с четвёртого этажа прыгал, и чё, умник? — тлеющий окурок умер под ребром ботинка вне зоны видимости, — Короче, раз ты в деле — к одиннадцати буду ждать на заднем. — Я в мусоровоз нырял, а не в гравий мордой, умник! — огрызгулся Рентс. — Я вообще про то, что палиться нельзя! — Ну вот и не пались. По-тихому, шустренько… — Дохлого вероятные препятствия, по всей видимости, волновали мало, а то и вовсе не заботили, — А, ну и полотенце с постельным захвати — она меня сожрёт, если хоть одно сраное пятно найдёт. А она, сука, всегда находит… Рент приготовился загибать пальцы — что именно он совершенно точно тащить не будет. Баш на баш, коль на то пошло. — Могу плеер взять, но к нему батарейки… — Да сдался нам твой плеер, — отмахнулся Дохлый, — у неё плейстейшн есть! Типа нинтендо, только баще — якудзы придумали. Короче, сам увидишь, всё покажу! — Дрочево захватить?.. Хм-м-м… Шмотки, наверное? Вдруг я сюда вообще не вернусь никогда?.. Список так и норовил перетечь в абстрактные рассуждения, прямо как Марк, перетёкший с коленно-локтевого в горизонтальное положение. — Не-не, вернёшься, куда ты денешься. Тебе с моей сестрицей жить не понравится, уж поверь! — хохотнул Дохлый. — А на лицо она как? Даст присунуть разок-другой — понравится. — Представь меня с сиськами. Нормалёк? — В самый раз. Как раз их-то тебе и не хватает, ну и пиздёнки ещё, с ней вообще отпадно будет! Голова на мгновение скрючилась в имитации нескрываемого отвращения: — Да ладно тебе, я и без неё хорош! Шмотки собирай, прынцесса, в одиннадцать у нас намечается особенный променад! По его окончанию ты мне и без пиздёнки дашь за бутылку минералки и полпачки сигарет. — И не надейся! Так легко мою королевскую жопу не купишь!.. Но смазку я на всякий захвачу, а то вдруг с сестрицей свезёт… Захватил он не только смазку, но ещё и пару гандонов, остатки наспех скрученных некогда косяков и такие жизненно важные для 22-летнего раздолбая вещи, как устряпанную всеми физиологическими соками склейку из взрослых журналов, тройку сменных трусов, блевотного оттенка майку-алкоголичку и до неприличия драный пуловер размера XL. Заранее плотненько утрамбовав необходимое для проживания и выживания в тряпичный рюкзак и проверив тот на наличие свободного пространства, Рентон умудрился в буквальном смысле впихнуть невпихуемое — портативный CD-плеер, содержимое маминой копилки-монетницы, полоску обезбола, пересыпанное из банки в пакет отсыревшее печенье, обнаруженный в спешке запас из трёх бичпакетов и даже сувенирную кружку с Iggy Pop'ом, с дизайном из кофейно-чайной феерии разводов, намертво въевшихся в керамику. Рюкзак, готовый разойтись по швам от любого случайного прикосновения, так и не смог вместить джинсовку — потому напоследок пришлось забить под завязку ещё и нагрудные карманы последней: зажигалка, фонарик, искорёженная пачка жвачки, запасная серьга и брелок в виде литой заячьей лапы в позолоте — надёжный и верный талисман с самопальной гравировкой «M.R.» на обратной стороне. Всё самое-самое ценное. На случай, если и впрямь придётся залечь глубоко и надолго… Когда со сборами было покончено, Рентон уселся на кровать в ожидании прихода полуночи — единственного доступного ему прихода. Отказываться от ужина в районе девяти он не стал — запихав в себя как можно больше и захватив остатки порции с собой, он вновь вернулся в родные четыре стены и сам не заметил, как уснул, завернувшись в одеяло с дутым рюкзаком в обнимку.***
На улице декабрело уже в октябре, но особенно явно температурные перепады всегда ощущались ночами. Через сложенные в лодочку ладони просачивался пар, но замёрзшие пальцы это не отогревало, потому ситуэт под окнами пританцовывал на месте, вынужденный расходовать столь ценную энергию на обогрев. «И чё дальше?» — прикроватный торшер подсвечивал комнату изнутри, совершенно не давая ответов на складывающиеся в голове Уильямсона вопросы. Минуло полчаса от одиннадцати, Рентон так и не объявился, а он, как сраный мотылёк, мониторил чужое окно, коченея в объятиях октябрьской прохлады. Оставался один вариант (исключая не особо притягательную отключку от обморожения) — самому разобраться в происходящем, по-шпионски ловко забравшись на крышу, однако Саймон медлил... Шпионских навыков ему не доставало. Зато ещё в школьные годы он неплохо показал себя на пэйнтбольном стрельбище и как бы в доказательство уже несколько минут крутил в руке удивительно гладкий, округлый камешек, прицениваясь к тому, как бы поточнее зарядить этим нехитрым снарядом в окно манящей спальни, при этом не расколотив его целиком. Подкинув камешек в руке разок-другой, он размахнулся, прицелился со снайперским прищуром, и уже через пару секунд наблюдал, как снаряд благополучно долетел до цели, оставив за собой лишь круглую, аккуратную лунку. Непредвиденный треск стеклопакета живодавом выдернул Рентона из объятий Морфея, заставив того взвизгнуть от неожиданности. Выстроить цепочку сукцессивности событий и грамотно вклинить в неё «рентонблятьтысдохтам» оказалось задачкой не из простых, однако недостающее звено в лице зажатого между ног рюкзака мигом исправило ситуацию в нужную сторону. Беглого взгляда на циферблат будильника хватило для осознания ключевых моментов суматохи — он проспал. Дохлый ждёт. Предки спят. Держа ухо востро, он шустро распахнул окно и, завидев маячащую у кустов фигуру, негромко присвистнул, дважды щёлкнув пальцами. Фигура сиюсекундно среагировала на вызубренный в пылу совместных похождений шифр. — Я ща тебе рюкзак скину, слыш!.. Поймаешь?.. — голос, сиплый ото сна, без труда вещал на нужной частоте — достаточно чётко, чтобы расслышал Саймон, но недостаточно громко, чтобы всполошить семейство. — Давай уже, бля! — Саймон покинул стрелковую позицию и устроился прямо под окном, с готовностью раскинув руки. Когда тюк с пожитками спустился на него с высоты второго этажа, Дохлый выругался — проклятый рюкзак по весу чуть уступал своему владельцу: неверная позиция, от природы слабая мускулатура рук — Уильямсон, не удержав равновесия, опрокинулся на траву, приложившись башкой о сырую землю. Марк же, наспех втиснув туловище в подобающий вечернему променаду прикид — узкие джинсы, жёлтые носки до лодыжек, потёртого вида разлетайку и заготовленную заранее джинсовку — окончательно преисполнился решительностью и смело, почти с разбега, перемахнул через подоконник вслед за сплавленным рюкзаком. Вышло не сказать чтобы ловко, но на целостность жизненно важных органов жаловаться не пришлось. — Валим! — скомандовал он, небрежно отряхнув колени и перехватив из рук Дохлого увесистую поклажу. Перемахнув через забор, товарищи резво двинулись вверх по улице, вдохновленные первым за это время удавшимся планом. Дом, которому суждено было стать их временным пристанищем в попытках избавления от пагубной зависимости, как обнаружилось, находился всего в десяти минутах ходьбы от жилища Рентонов — удачное стечение обстоятельств, удачнее не придумаешь…