Улыбка Феникса

      В таверне с утра было людно. Все собравшиеся, подсев поближе, слушали старого пастуха, вернувшегося с пастбищ сегодня на рассвете. Заросший белой бородой озамодас, спустившись в долину пополнить запасы провизии, не смог отказать себе в удовольствии завернуть в таверну и пропустить с местными по чарке. Тем более что пришел он не с пустыми руками, ему было что рассказать. — Я вам говорю, в окрестностях Емельки появился страшный зверь. Которую ночь мы спокойно не спим у костра. Тварь приходит глубокой ночью, подкрадывается тихо - лист не шелохнется, а потом, подобно вихрю, обрушивается на наше стадо. Что начинается! Гоббалы от страха рассудок теряют и бросаются врассыпную. Мы потом их до обеда по оврагам и зарослям отлавливаем. Одна телушка с перепугу к соседнему околотку убежала. Во страх какой! Его рассказ пользовался успехом. Даже путники, заглянувшие в Емельку перекусить и промочить горло, отложив ложки, вслушивались о чем говорил пастуха. Убедившись, что все глаза обращены на него, старик продолжал вдохновенно: — Зубы – вот такие, с мой палец! — и старик демонстрировал свои крючковатые сухие пальцы, — Видели бы вы какие следы оставляют эти клыки на шкурах наших гоббалов. Впивается в насмерть! — И скольких гоббалов она уже слопала? Пастух ответил с невозмутимым видом: — Пока нападения ограничились парой отгрызенных ушей. Альберт, поджав губы, задумчиво натирал и без того сияющую поверхность деревянной стойки. Старый болтун притащился в таверну с утра пораньше и считал своим долгом рассказать каждому, переступившему порог, о страшной твари, рыскающей в окрестностях Емельки. Старика угощали и рассказ с каждым разом обрастал все новыми, леденящими душу подробностями. — И что же это за зверь такой? — кто-то спросил. — Зверь? Настоящий демон! — старик запрокинул остатки горячительного напитка, и вытерев усы, продолжал, — Крылатый, неистовый! Глаза сверкают как раскаленные уголья. Дикий рык сотрясает сосны. Даже уши заложило! — Уши тебе, друг, заложило не вчера. Да и чего только не приведется впотьмах, — посмеивался Альберт, желая развеять гнетущий обстановку, — Может это был дикий кабан? Говорят, их много развелось в этом году в наших лесах. — Он летал! — доказывал озамодас. — Ну значит это был тофу! Они умеют очень пронзительно пищать. — Тофу? — старик был глубоко оскорблен, — Я сорок лет пасу стада, повидал побольше вашего, господин мэр, и могу отличить страшную тварь от тофу! — провозгласил пастух на всю таверну. Спорить с ним выйдет себе дороже, подумал Альберт. — Не к добру это, — кто-то вздохнул, — Как бы тварь в деревню не повадилась. — Пусть только сунется! — голос принадлежал одному из молодчиков Емельки, — Я ее мигом на вилы насажу. Альберт потер шею, представляя, что начнется, если кому-то взбредет в голову объявить охоту на «страшную тварь». В таверну зашла Фридерлинда. В Емельке ее ласково прозвали мамаша Фридери. Дородная, опрятная женщина, гордо вышагивала в своей нарядной синей юбке, поверх которой был повязан белоснежный кружевной передник. Она пришла за своим мужем. Он просиживал в таверне штаны, и открыв рот, слушал пастуха. Фридери властно встряхнула своего благоверного и объявила, что сорняки на грядке его заждались. Завидев Альберта, женщина расплылась в улыбке и направилась к стойке, полюбезничать с господином мэром. — Господин мэр, — она разложила перед ним свой мясистый локоть, — Как же я рада, что вы наконец к нам вернулись! А теперь, голубчик, рассказывайте! Что нового? — Все по-старому, мамаша Фридери, — без особого энтузиазма говорил Альберт, — Все по-старому. Женщина беззвучно рассмеялась и чуть склонила голову на бок, словно желая заглянуть Альберту в глаза: — Как же по-старому? Не темни, лукавец! По деревне ходят слухи, что у тебя прибавление в семье. — Почему же слухи, — просто ответил он, — вовсе и не слухи. В Емельке все тайное рано или поздно становится явным, это Альберт знал наверняка. Он и не думал скрывать Чиби от соседей. Разве такое счастье утаишь? Альберта тревожило другое. Как объяснить появление драконов? Как жители Емельки воспримут новость, что с ними бок о бок будут жить существа, печально известные своим огненным нравом и ненасытным аппетитом. Хлопоты в таверне вкупе с заботами о маленьком Чиби и Гругале — все разом свалилось на голову господина мэра, и придумать хоть какое-то маломальское объяснение, откуда взялись драконы, и какое отношение они имеют к его семье, он не успел. Альберт настоятельно просил Адамая пока избегать встреч с местными и следить за Гругалом. Смотреть, чтобы он держался подальше от чужих огородов и скотины. Но разве за маленьким проказником уследишь? А сейчас, благодаря длинному языку пастуха озамодаса, о Гругале будут судачить невесть что. Фридерлинда принялась беззастенчиво расспрашивать как зовут малыша, сколько ему месяцев и когда будет позволено на него взглянуть. — Они еще совсем крошки, сперва пусть привыкнут к новому дому, освоятся. — Они? Так у тебя двойня? — ахнула женщина. «Тройня» — вздохнул про себя энутроф. И великовозрастный довесок, отправленный в подвал за дурное поведение. В общем гомоне таверны до чуткого слуха энутрофа донеслось подозрительное шуршание, какая-то непонятная возня. Альберт, как и полагается хозяину, знал скрип каждой половицы у себя в таверне, писк всех оконных рам на чердаке. Он сразу определил, что звук шел откуда-то снизу. Пока женщина вздыхала о том, как трудно приходится с детьми в первый год жизни, Альберт внимательней прислушался к происходящему в подвале. Он различил, как на заднем дворе хлопнули дверки, ведущие в подвал. С тех пор как в подвале поселился Килби, просто так, без веской на то причины, туда никто не заглядывал. Альберт насторожился. Кто-то торопливо сбежал вниз по лестнице, ведущей в подвал. По шагам он узнал Юго. Это его несколько успокоило. Что бы не происходило подполом, Альберт не сомневался, что Юго все уладит и переживать не о чем. — Альберт, ты не ответил, — вкрадчивый голос Фридери выдернул его из мыслей. — Хм? — Когда познакомишь с малышами? — продолжала наседать женщина, уставившись на него, — Не терпится их увидеть. — Все в свое время, — уклончиво отвечал энутроф. Альберт искренне надеялся, что Фридери, удовлетворив любопытство, вспомнит о приличиях или о грядках, заберет мужа и, наконец, отчалит от его стойки. Но женщину буквально распирало от любопытства. В общем гомоне выделился чей-то голос: — А вот мой сосед давеча рассказывал, что кто-то учинил погром в его курятнике. Говорил, что перепуганные птицы сбросили перья за одну ночь. А еще, в курятнике пахло паленым. Услышав это, энутроф покраснел от возмущения и принялся яростно натирать первую попавшуюся миску. Возня подполом продолжалась. — Альберт, голубчик, мне кажется, или ты чем-то взволнован? — Что ты, Фридери, все в порядке, — хотя нутром Альберт предчувствовал обратное. К стойке подошел кузнец, здоровенный малый с огромными ручищами в кожаном фартуке. — Доброго утречка! — Здорóво, Гаршак! Кузнец уселся на бочку возле стойки. Сняв кепку, он пригладил торчащий рыжий чубчик. — Яблочного сидра мне и прелестной мамаше Фридери! Я угощаю! Альберт поставил перед гостями два чарки, и достав с полки бутыль с сидром, откупорил пробку. Под ногами раздался ощутимый толчок, словно где-то в основании, таверна внезапно содрогнулась. Послышался треск. Второй толчок, куда сильнее предыдущего, заставил Альберта пролить часть сидра и обеспокоиться уже всерьез. — Мне показалось, или под ногами пол трясется? – спросил кузнец. Альберт поспешно вытирал разлитый сидр: — Гаршак, еще утро, а у тебя уже земля под ногами трясется! – шутка вышла натянутой и неубедительной. Внизу что-то загрохотало, покатилось. Он расслышал голос Юго. — Эй, Альбер, похоже кто-то громит твой подвал! – на всю таверну огласил муж Фридерлинды на случай, если кто-то еще сам не догадался. Даже старый пастух, почуяв неладное, прервал нескончаемый поток своих небылиц и вытянул шею. — Подвал? Ах, да! Наверное, Юго с ребятами порядок наводят. Вы знаете этих мальчишек, они… Чей-то дикий вопль, да такой заливистый, что все враз умолкли, прокатился по подвалу. Внизу кто-то дико голосил. И снова грохот. — Альберт, — Фридери была не на шутку напугана, — по-моему, запахло горелым… Да-да, что-то однозначно горит! — Страшная тварь уже в Емельке! – заорал один из молодчиков и вылетел из таверны. Альберт призвал сохранять спокойствие и оставаться на местах. Едкий запах дыма ударил ему в нос. Он схватил ведро из-под стола. — Сейчас вернусь. И он исчез в проеме, надеясь, что обеспокоенная толпа не рванет следом за ним. Юго, кашляя от дыма и спотыкаясь, поспешно раскрывал окна в подвале. Он смутно различал, как в дыму движется белеющий силуэт брата, как он методично, один за другим ворочает сложенные у стены мешки с мукой чтобы разыскивать притаившуюся бестию. — Гругал, — звал Адамай, — Гругал, не вынуждай меня переворачивать все верх дном! Сейчас же выходи! Случилось именно то, чего так опасался Юго – вопреки всем мерам предосторожности, Гругал проник в подвал и теперь наотрез отказывался его покидать. Выложенный деревянными досками, сухой и застеленный половиками подвал послужил хорошим материалом для растопки. Судя по тому, что дымились даже перекрытия, дракон не считал нужным себя сдерживать и от души окатил пламенем все сверху донизу. Язычки драконьего пламени танцевать на поверхности припасов, хранившихся в подвале. — Папа убьет нас! Это же его запасы златоярового ячменя! Юго был готов стащить с головы шапку и ею сбивать пламя. Заготовленные Альбертом зерновые культуры лучших сортов шли на изготовления солода, из которого он по личному рецепту варил первоклассное сусло. Потери будут невосполнимы. Вооружившись половиком, элиатроп сбивал тлеющие островки пламени, спасая остатки ценных припасов. — Ты совсем ослеп, Адамай! — орал Килби из своего угла — Что ты там возишься? Не видишь, вот же он! За тем мешком! Подгоревшая борода, опаленные брови и следы от зубов на шее – все говорили о том, что Килби успел схлопотать от дракона по полной. Теперь, когда подоспели братья, он предусмотрительно отполз за бочку и приготовился обороняться от Гругала отломанной от ящика доской. Пока Адамай безуспешно пытался призвать Гругала к порядку и нащупать маленького проказника, что притаился среди сложенных припасов, Килби не унимался за своей бочкой. Он донимал Адамая потоком указаний, бранил и распекал, что тот не способен совладать с ребенком. — Без тебя разберусь! — огрызался Адамай, —Сиди и помалкивай! Юго чихнул от выбитой из половика пыли: — Килби! Почему ты все еще здесь? Я же велел тебе подниматься наверх! — Ага, — гаркнул Килби, высунувшись из своего укрытия, — если я попытаюсь выйти, он снова на меня налетит! Стоило Килби высунуть голову из своего убежища, как затаившийся дракон, взметнулся из-под мешков. Адамай враз преградил ему дорогу: — Нет, Гругал! Дракон ощерился и метнулся в сторону, потом в другую. Он угрожающе рычал и не оставлял попыток пробиться к Килби. — Гругал! — ожидая в любую секунду, что дракон кинется, Адамай раскинул руки, — Сейчас же перестань! Он до конца надеялся, что маленький упрямец внемлет его словам и подчиниться. Но не тут-то было. Урезонить дракона еще сложнее чем взять над ним верх. Раз прорваться к Килби и как следует всыпать не получается, Гругал взмахнул под потолок и, раздувшись, набрал полную грудь воздуха. — Гругал, нет! — на перебой закричали мальчишки. Адамай в один прыжок оказался на сложенных в углу мешках и попытался схватить дракона. Но опоздал. Из драконьей пасти исторгся целый фонтан пламени. — Юго! — закрываясь единственной рукой, завопил Килби. Прежде чем огненный поток окатил Килби с головы до ног, Юго успел открыть портал. Вспыхнувшее голубое кольцо, заслонило пленника и поглотило большую часть пламени. Воздух, заполнявший пространство, в мгновение ока раскалился, и Килби обдало жаром. Юго перенаправил хлынувший поток во двор. Элиатроп мог только надеяться, что огонь, вырвавшись на волю, не перекинется на крышу таверны. Выбравшись из-под приваливших его мешков, отряхнув муку, Адамай отыскал глазами Гругала. — Ну все, ты сам напросился! — и бросился за драконом. Пока Юго делал все возможное, чтобы загасить пламя, два дракона бесчинствовали и крушили все, что подворачивалось им на пути. Мешки, деревянные ящики, кадка с квашенной капустой — все было перевернуто и расколочено. На пол было разлито растительное масло. Черная бестия металась во все стороны, увлекая своего преследователя все дальше на тропу разрушений. В ограниченном пространстве погреба маленький дракон был куда проворнее старшего собрата и легко уходил от преследования. — Не дай ему поджечь масло! — кричал Юго. Прыгнув за драконом, Адамай сорвал со стены деревянные полки, любовно приколоченные Альбертом еще в прошлом году. На Килби одна за другой покатились банки с соленьями и вареньем. Юго был вынужден отвлечься от тушения пожара. Предугадать направление полета черной молнии оказалось сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Он беспорядочно носился по подвалу и то и дело норовил спикировать на Килби. Вместо одного, Юго открыл сразу несколько порталов. Гругал, обладая молниеносной реакцией успешно обошел и первый портал, и второй, и третий. А вот Адамай, несшийся следом, поскользнулся на разлитом масле и угадил прямо в один из них. Из портала Адамай вывалился кубарем и впечатался в стену. Гругал захихикал и, описав круг под потолком, снова пошел в атаку. — А! Сейчас снова налетит! – завопил Килби. Понимая, что на этот раз защититься доской вряд ли удастся, элиатроп бросился к лестнице. Гругал настиг элиатропа в два счета и, налетев сзади, повалил с ног, оставив на спине три кровавые полосы. Ослепленный ненавистью черный дракон вознамерился в последнем ударе испепелить обидчика раз и на всегда. Килби, предчувствую неизбежное, перевернулся на спину и вжался в ступеньки. Он приготовился встретиться с пламенем лицом к лицу. Несмотря на отчаянное положение Килби, Юго счел момент подходящим, чтобы наконец подловить паршивца. Без лишних объяснений он бросил Адамаю пустой мешок из-под зерна и запрыгнул на бочку. Прежде чем дракон успел обрушиться на свою жертву, его ослепила вспышка портала. На этот раз черный дракон не успел уйти в сторону и угодил в приготовленную для него ловушку. — Адамай! — крикнул Юго, призывая брата приготовиться. Адамай заранее принял боевую стойку и хорошенько уперся ногами. Подобно пущенному снаряду Гругал вылетел из портала и угодил прямо в разинутую пасть мешка. — Попался! — вскричал бело-голубой дракон и, стянув мешок, прижал забияку к полу, — Может это тебя успокоит. Гругал сердито ворчал и изворачивался в мешке, силясь выбраться и докончить начатое. Неожиданно на них обрушился целый шквал ледяной воды. Спасительная влага вмиг растеклась по полу и погасила тлеющие участки дощатого настила. Водяной пар, вперемешку с копотью поднялся к потолку. Когда пар рассеялся, братья увидели Альберта, стоящего на лестнице с ведром. — Что здесь происходит? Почувствовав, что Адамай немного ослабил хватку, Гругал извернулся и тяпнул держащую его руку, прокусив мешок и палец. Адамай вздрогнул и сцепил зубы. Сила укуса этих железных челюстей пронимала до костей. Гругал вырвался из мешка и юркнул в руки Альберта. Мужчина оглядел учиненный бедлам, перепачканного в саже и муке Адамая, потрепанного Килби под лестницей, и заговорил: — Я спрашиваю, что здесь… — он закашлял от дыма, — Вы что таверну решили спалить? — Как вы вовремя, дорогой Альберт! — Килби приподнял себя на одной руке, — Ваши ненаглядные отпрыски во главе с черной бестией чуть не обрушили потолок на мою бедную голову! Адамаю доставляло удовольствия наблюдать за тем, как это бестия трепала меня! Он палец о палец не ударил, чтобы мне помочь! Нет! Он сделал все возможное, чтобы представление длилось как можно дольше. И если бы не ваш Юго… — Ой, не ной, Килби! – поморщился Адамай, — Ползи в свой угол, и радуйся, что остался цел! — Адамай! — сердито крикнул Альберт, — По-моему, мы уже говорили об этом! — Чуть что сразу Адамай! — Ты отвечаешь за Гругала. Ты должен был ему объяснить, что устраивать разборки под крышей таверны недопустимо! Что жечь вещи, продукты и пленных недопустимо! И это еще не все! Нам предстоит серьезный разговор о том, где и как вы с Гругалом проводите свой досуг. Посмотрим, как вы объясните отгрызенные уши у гоббалов и разоренные курятники! Юго хотел вмешаться: — Папа, позволь мне объяснить. — Не хочу ничего слышать! Лужи пролитого масла, распотрошенные мешки с зерном, грибы, спекшиеся до черной корочки, окончательно вывели энутрофа из душевного равновесия. — Что вы здесь устроили? Какое безобразие! Сейчас же навести порядок! Когда я… Он внезапно замолчал и прислушался: — Ну вот, Чиби проснулся! — он шумно выдохнул, понимая тщетность говорить что-либо далее, — Юго, как закончишь здесь, подменишь меня на кухне! — и переведя взгляд на покусанного элиатропа, добавил, — И позаботьтесь о Килби. Энутроф развернулся и тяжелой поступью стал подниматься по лестнице, унося Гругала с собой. Малыш взобрался на плечо энутрофа и скорчил рожу на прощанье. Когда господин мэр вернулся в таверну, перепуганные посетители обступили его плотным кольцом. — Господа, все в порядке, можете расслабиться и спокойно доедать свое жаркое. — Альберт, вы так нас напугали! – к нему бросилась Фридерлинда, — Мы уже думали бежать за помощью. Из окон повалил дым. Ой, что это? – Фридери вздрогнула, увидев в руках у Альберта нечто черное, зубастое и покрытое чешуёй. — Это же… Это … — разом побелев, заикался пастух озамодас. — Это Гругал, — подхватил Альберт, — Младший братик Юго, дракон. Правда еще маленький, — беззастенчиво обнажив ровненький ряд клычков, Гругал одарил присутствующих очаровательной улыбкой. Альберт продолжал: — Адамай — дракон постарше, с ним вы тоже скоро познакомитесь. А голосистый мальчуган, которого вы имеете удовольствие слышать, это Чиби, он элиатроп. Открыв рты и выпучив глаза, жители Емельки окаменели на месте. Подобная реакция, пусть и вполне себе ожидаемая, заставила господина мэра смутиться. Бросься они в рассыпную, он бы еще мог понять… Потупив глаза, он пробормотал что-то вроде «ну, вот и познакомились» и поспешил подняться к Чиби. Когда энутроф ушел, Адамай, обиженный резкими словами Альберта, принялся поднимать разметанные бочки. Юго заговорил первым: — Ты ничего не скажешь? — А что говорить, – буркнул Адамай. — Может расскажешь, как Гругал попал в подвал? – Юго утер капли пота, собравшиеся на лбу. — А мне откуда знать, — резко отвечал дракон, — я и так круглыми сутками присматриваю за ним! — Сегодня утром была твоя очередь спускаться в подвал. — И? — Ты плохо закрыл дверь! Я же говорил тебе, хорошо закрывай дверь! Прежде чем уйти, убедись, что она плотно закрыта! — Я закрыл дверь! Я дважды ее проверил! — с жаром оправдывался второй. — Он нарочно оставил дверь открытой, Юго, — неожиданно заговорил Килби, — Это же очевидно. — Что? — едва выговорил дракон, до того изумленный, что дар речи ему изменил. Древний элиатроп сидел на полу скрючившись, он держался за алевшие на спине царапины и буравил дракона пристальным, недобрым взглядом. — Уходя утром, вместо того чтобы плотно закрыть, он небрежно прихлопнул ее, и словно невзначай оставил небольшую щелку. Знал, что маленькая бестия не преминет проникнуть в подвал! — Намекаешь что я в подлую натравил на тебя Гругала? Да ты совсем спятил! — Адамай говорил с нескрываемым отвращением, — Если мне захочется устроить тебе трепку, я сам спущусь и разделаюсь с тобой! — Адамай, держи себя в руках! — просил брат. — Юго, ты слышал, что он сказал? — Разделаешься? — зло потешался элиатроп, — Да неужели? Помнится, в прошлый раз ты не больно в этом преуспел — и Килби скользнул пальцем по глазу, напомнив Адамаю о шраме, который оставила его смертоносная коса. Дракона задохнулся от бессильной злобы: — Ах, ты враль! Сейчас же бери свои слова обратно! — Боишься, что Юго увидит твое истинное лицо. Пусть видит! — Нет, Адамай! – Юго схватил брата сзади за локти и удержал на месте, когда тот был уже готов налететь на элиатропа. — Пусти меня! — вне себя закричал Адамай, — Ты что, веришь ему? Сейчас же отвечай! Веришь? — Сейчас же приди в себя и успокойся! — в ответ прокричал Юго, — Одной драки было достаточно. — Вот ты как, значит! Вот ты как! — Ади, успокойся! Успокойся, прошу тебя, — Юго удерживал брата и ясно понимал, что реши он вырваться, ему с ним не совладать, — Он этого не стоит. Не стоит, я тебе говорю. Он тяжело дышал как раненное животное, весь напрягся как пружина, и Юго с ужасом думал о том, что будет, если эта пружина выстрелит. Наконец, после бесконечно долгих мгновений, дракон сумел преодолеть себя и высвободился из рук брата. Он отступил в сторону. — Ты прав, Юго, он не стоит этого. Таков был Адамай – тяжелая драконья кровь могла накрывать его с головой, но при необходимости он умел смирять бушевавший в нем гнев и подчинять эмоции рассудку. Он вернулся к осколкам побитых горшков, демонстрируя полное безразличие по отношению к элиатропу. — Займись этим… — он кивнул в сторону Килби, подчеркнув свое нежелание пачкаться его именем, — Я сам здесь приберусь. — Признавать свои ошибки всегда похвально, Адамай! — на распев проговорил Килби, воткнул еще одну булавку в драконье самолюбие. — Себе об этом скажи, старый псих! Юго подхватил элиатропа под руку и довольно грубо выволок из подвала. Он притащил его на задний двор, где на небе во всю сияло полуденное солнце, а на веревке сохли выстиранные пеленки. С лугов веял прохладный ветерок. Он приятно обдувал лицо и взмокшие под шапкой волосы. Только сейчас Юго почувствовал, как у него саднит руки и горят пятки, которые он нечаянно обжег, пытаясь затоптать подгоревший половик. Килби уселся на трухлявое бревно, заросшее вокруг сочной травой и цветущими сорняками. После тусклой лампады, освещавшей его сумрачную обитель, яркое солнце заставляло его часто моргать и щуриться. На Килби по-прежнему ничего не было, кроме портков и потерявшей форму, разлохмаченной шапки, «уши» которой, когда-то высившиеся над головой, теперь клочьями свисали по бокам. Пшеничного цвета волосы свалялись, и неухоженными прядями лежали на исхудавшей груди и плечах. Красные отметины, больше похожие на следы от ожогов, покрывавшие кожу элиатропа причудливым узором, исчезли окончательно. Пугавшая чернота губ и ногтей тоже сошла на нет. Сила покинула его, погасла, как задутая свеча. Сейчас в Килби было трудно разглядеть того воинствующего, неистового элиатропа с гордой осанкой и горящим взглядом, равно, как и скромного, благовоспитанного ученого с вкрадчивым голосом. Он предстал во всей своей неприкрытой, уродливой наготе, как в прямом, так и в переносном смысле. Его тонкие, правильные черты заострились на бледном лице, а глаза продолжали поблескивать недобрым огоньком. Юго сдернул с веревки одну из пеленок и обмакнул в кадку с дождевой водой. Он бросил ее Килби: — На! Вытри лицо! Килби поймал тряпку и развернул ее с показной брезгливостью: — О, как великодушно с вашей стороны, король Юго! Вы так заботитесь о бедном пленнике!.. Я тронут. Дождавшись, когда элиатроп сотрет с лица копоть, Юго вырвал у него тряпку: — А теперь признавайся, Килби, это твоих рук дело? — Ты вообще о чем? — Это ведь ты открыл эту злосчастную дверь! Ума не приложу как ты дотянулся до ручки, но это был ты. Ты, как я посмотрю, готов рискнуть собственной шкурой, лишь бы нам досадить! — и Юго продолжал, все больше убеждаясь в своей правоте, — Ты сам устроил это представление, сам спровоцировал Гругала. А потом решил все свалить на Адамая. Нечего сказать, умеешь ты сталкивать лбами! — И зачем мне это понадобилось? — вяло отозвался Килби. — Не прибедняйся, Килби! Я хорошо изучил твои уловки. Я вижу тебя насквозь. У тебя талант стравливать людей. Но не в этот раз! — Юго постарался придать голосу уверенность, которой у него, к сожалению, становилось все меньше, — Тебе не рассорить нас с Адамаем! — Мне? Ссорить вам? Вы и без меня отлично справляетесь, — его переполняло затаенное, злое торжество, — Того и гляди вцепитесь друг другу в глотки. То-то я порадуюсь. — Нет, это немыслимо! Ты продолжаешь нарываться! После все, что с тобой произошло, тебе все еще мало! – вопреки данному обещанию, держать эмоции в узде и не поддаваться на провокации, элиатроп распалялся все больше, — Там, в измерении Пустоты ты ползком за мной тащился, лил слезы и умолял, чтобы я не оставлял тебя там. А что в ответ? Ты даже не пытаешься создать видимость хорошего поведения! Вместо того, чтобы вести себя как следует, сидеть тихо и не вякать, ты упорно продолжаешь нарываться на неприятности! Ты понимаешь, что я в любую минуту могу отправить тебя туда, откуда ты явился? Да что с тобой не так? Откуда в тебе это непрошибаемое упрямство! Сколько можно злобствовать? Сколько можно доводить Адамая? Меня уже с ума свел! Где твоя совесть? Где твоя благодарность? В тебя, что, бес вселился? Ты совсем рехнулся, Килби? — Благодарность? Меня держат на привязи как презренное животное! – сорвавшимся голосом вскричал Килби, и ярость зверем клокотала в его тощей груди, — Обращаются со мной как с отбросом! За это я должен быть благодарен? Юго с жаром выпалил: — Ты сам в виноват в своих злоключениях, Килби! Где-то сверху, под синей черепицей распахнулись ставни. В оконном проеме показалась голова Альберта. — Эй, вы там! Потише! — шикнул на них энутроф, — Я ребенка укладываю. На руках он держал завернутого в одеяльце, хныкающего Чиби. Увидев отца, мальчик устыдился и тут же смолк. Энутроф только покачал головой. Когда Килби поднял лицо и посмотрел на зареванную мордашку Чиби, Юго заметил, как в глазах элиатропа промелькнуло что-то неопределенное, что-то вроде болезненной тоски, но тут же ушло в глубину. Опершись единственной рукой о колено, он мрачно уставился себе под ноги. Неотвязная, гложущая жалось сдавливала мальчику сердце. Сколько раз он выдирал ее с корнем, но она все равно возвращалась и продолжала его снедать. Дождавшись, когда Альберт прикроет окно и снова углубиться в комнату, Юго вернулся к разговору, стремясь подвести черту: — Я уже говорил, если ты хочешь человеческого отношения, если хочешь выйти из подвала, тебе придется признать свои ошибки и принести извинения. Нужно было видеть, как изогнулась надменная бровь старшего элиатропа. — Извинения? Ему слово вывернуло внутренности, так уродливо исказились его черты. И пока мальчик говорил Килби зачерпнул с земли пригоршню песка и бросил Юго прямо в лицо. — Вот тебе мои извинения! Поступок в высшей степени оскорбительный, хуже пощечины, нацеленный скорее унизить, чем навредить, но этого хватило, чтобы ошарашить и выбить Юго из седла. Этой пригоршней песка Килби хлеще всяких слов, выказал, до какой степени он не уважал и не считался с Юго. Мальчик, не ожидавший такой наглости, тряс головой, отплевывался и судорожно выскабливал песок из глаз. — Килби! Задави тебя гоббал! Юго был уверен, что Килби воспользуется возможностью и даст деру. Далеко, конечно, не уйдет, но понервничать и поискать себя заставит. Каково же было удивление элиатропа, когда, насилу разлепив ободранные песком веки, он увидел мерзавца, по-прежнему сидящим на бревне. Килби потешался во всю. Тощий, с проступившими ребрами, Килби содрогался от смеха и его обрубок непроизвольно подергивался вслед за туловищем, вызывая в Юго особое омерзение. —Чтобы мне, извиняться перед вами? Какой же ты наивный, Юго! Я не нуждаюсь в вашем прощении! Ты действительно думал, что я покорно склоню голову и буду ходить по струночке? Думал, ты меня приручишь как зверька, и я буду есть с руки? Не дождешься! — казалось, он ждал целую вечность, чтобы сейчас разом выпалить в лицо все, что так долго разъедало его изнутри. — Значит отправляйся в свой подвал и сиди там, пока не передумаешь! — запальчиво говорил Юго, стараясь силой голоса скрыть свою растерянность и досаду. Но хитреца не проведешь, он знал, что победа осталась за ним. Старший элиатроп, сорвав цветок, стал вдумчиво разглядывать его лепестки. Килби заговорил с легким оттенком печали: —Ты всегда был таким, Юго. Подчинить, сломать, заставить. Говоришь, что видишь меня насквозь, а по существу, ничего обо мне не знаешь. Зато я знаю тебя лучше, чем ты знаешь сам себя. Ты ничуть не изменился. Вы все остались прежними. К чему мне тогда меняться? — Привет дому сему и всем, кто в нему! Такое незамысловатое приветствие могло принадлежать только одному человеку. Юго, словно очнувшись от тяжелого сна, с надеждой обернулся: — Руэль! Увидев старого скрягу, бодро шагавшего по тропинке в тени раскидистого дуба, Юго буквально просиял. Только сейчас он понял, как сильно ему не достает друзей, каким слабым и беспомощным он становится без них. Мальчик, не стесняясь бросился к старику и чуть не сшиб того с ног. Килби передернуло от отвращения при виде этой трогательной сцены. — Тише, малыш! Повалишь, костей не соберу! —Ушел и даже не попрощался! — журил его элиатроп, — Где ты пропадал? — Я обо всем расскажу! Дай дух перевести, — энутроф сбросил походный рюкзак со спины и принялся разминать хрустевшую во всех направлениях спину. Солнышка весело играло на его гладкой лысине. Старик сделал вид, будто только теперь заметил Килби: — А, Ваше Величество! День добрый! — заговорил энутроф и отвесил ему шутовской поклон, — Как поживаете? Все хулиганите? Ну-ну! Килби и ухом не повел, обратив на энутрофа внимания не больше чем на муху. — Как домашние? — он снова переключился на Юго, — Слышу карапуз все воюет. — Воюет! И Гругал чуть не сжег подвал, — в присутствии Руэля эта довольно скверная новость, прозвучала комично. — Значит, все в порядке, — заключил старик, и схватив парня за плечо, завернул к себе поближе, — Мне с тобой поговорить надо. Чем раньше, тем лучше. — Альберт меня в таверну послал, там дел невпроворот. Если ты не против посидеть со мной на кухне, пока я буду готовить… — Почему нет, заодно нальешь старику чарку другую промыть горло, накормишь досыта. У меня с голоду живот к спине прилип. — Тогда проходи, Руэль, — и обернувшись к Килби добавил, — Пойду провожу его величество в его опочивальню! Он уже достаточно погулял. Струд расположился на кухне, освободив ноги от деревянных башмаков, измявших ему пальцы до кости. Юго поставил перед ним кружку яблочного сидра. Между нарезкой овощей и приготовлением подливки мальчик поведал о своих злоключениях. Закипавшее в котле жаркое распространяло бесподобный аромат. Закрыв котел тяжелой крышкой, маленький элиатроп опустился на скамейку в полном изнеможении. С потолка свисали гирлянды из пестрых лукавиц и чеснока. Выслушав его до конца, энутроф заговорил: — Это все потому, что ты слабину с ним дал, парень. Он жалость твою чувствует, сердце твое доброе знает. Уже небось просек, что в пустоту не спровадят? Юго кивнул. — Я с преступниками повозился, знаю их замашки, — с видом большого знатока он поскреб подбородок, — Закуй их в кандалы, свяжи по рукам и ногам, но, если слабость выкажешь, пиши пропало. Они из шкуры вон вылезут, лишь бы верх над тобой взять. — Ну это не про меня, — возразил Юго, — Я не поддамся на его уловки. — Зря ты так, — предостерегал Руэль, — Килби уперся и зубы сцепил, ему сейчас все нипочем. С места не сдвинешь, хоть дубиной лупи. А вот ты, приятель, уже начал сдавать. Из вас двоих первым сломаешься ты. — Ты о чем? — Он ведь умышленно тебя изводит, — старался объяснить Струд, — Ты затеял с ним игры, в которых тебе с ним не тягаться. Нельзя, нельзя его в Емельке оставлять. Не совладать тебе с ним! — сказал он, как отрезал. Элиатроп протяжно вздохнул. — Подбодрил, Руэль, нечего сказать. Кто же, если не я? — Кто? — старик загадочно приподнял бровь и налил себе еще сидра, — А вот это правильный вопрос. Как раз об этом, малыш, я пришел с тобой говорить.