***
Ему казалось более, чем странным внезапное появление в библиотеке этого подозрительного мужчины. Сначала, он не вызывал в Томе ничего, кроме отторжения, скорее, из-за неказистого внешнего вида, на первый взгляд, дедушки… А потом же, Реддл почувствовал что-то такое необычное, заставившее его обратить внимание на речь, вернее, что хочет донести до мальчишки визитёр своими словами. Говорил будто какими-то загадками, почему-то не мог до конца объяснить, кто же он такой и зачем нужен был весь этот диалог. Просто рассказывал, рассказывал, пытался… поменять мнение Тома и изменить его взгляды? Буквально намекал на то, чтобы тот пересмотрел свои приоритеты, да нет, даже открыто говорил об этом. Но к чему это нужно? Оба друг друга не знали и в помине, а какой-то незнакомец взялся поучать ни с того ни с сего юного студента жизни, не узнав даже имени его, и сам не представившись. Несмотря на огромную гору странностей, произошедших за небольшой период жизни Тома, этот момент показался ему интересным. Или лучше сказать, причудливым, что завлекало слизеринца больше углубиться в понимание этого случая в библиотеке. Стоит разыскать старика, да расспросить поподробнее, прибегая к любым методам, будь они даже особо страшными. Итак понятно, мужчина знает много и не зря стал изливать свои мысли Реддлу, как-будто хотел это сказать именно ему, а не кому-то другому, иначе не объяснить подобное поведение. Том терзался в догадках вот уже пару дней, не давало покоя и вынуждало выпадать из реальности на пару часов. Его близкие товарищи пытались добиться внимания к ним во время беседы, но всё безуспешно: он отмахивался, отворачивался, уходил восвояси, но точно не старался поддержать неинтересные разговоры, ничем не впечатлявшие его. Реддл анализировал, хотел прийти к правильному выводу, но всё не мог понять, терялся в своих умозаключениях. И понимал только одно: единственный человек, с кем бедный слизеринец мог обсудить странное стечение обстоятельств — была Лилия, и только потому, что она действительно неглупа в своих предположениях. Хотя успешно делала вид безрассудной дурочки. Девушка не хотела сосредотачиваться на их миссии, она ленилась, упорно оттягивала время до важных дел и это, безусловно, взбесило Тома, который разорвал в миг все их товарищеские отношения. Потому что он не любил, когда люди пренебрегают своими целями, оставляют без внимания серьёзные проблемы и занимаются глупыми вещами, такими как, например, Лилия. Нет, то чем она занимается — высшая степень кретинизма, и явно не близкое Реддлу. Как-то он даже подумал, что не ровен час, когда девушка вот-вот слетит с катушек, если не уже, смотря на всё, что она творит. Быть может, это связано с чем-то психологическим, словно, вся эта ситуация выбила её из колеи и пошатнуло неустойчивую психику молодой студентки, которая скрывает свою истерику за такими вот ненормальными поступками. Раньше Том с Лилией не пересекались нигде, кроме совместных пар, но, естественно, слухи о ней доходили и до его ушей, которые твердили в один голос, что она весьма спокойна и не любит ребячества ни в каких его проявлениях, разве что, среди своей несносной компании могла преображаться в актёра, играющего комические роли в театре. Либо слухи оказались лживыми, либо скопление проблем вынудило её стать другим человеком, то есть, расстроило привычный образ жизни. Своего рода защитная реакция, которая выливается безумными деяниями и успокаивает Лилию, не давая ей постепенно сходить с ума, но то, что она делает, отчасти, только ускоряет момент, когда Дмитриенко помешается и вернуть её к рассудку будет потом невозможно. И почему только Том думает об этой девчонке? В последний раз он оправдывал поступок человека… никогда. Несвойственная ему черта характера, вдруг появилась совершенно неожиданно и так внезапно для самого Реддла, что тот искренне удивился этому. Особенно удивился, когда понял, что выгораживает, в каком-то смысле, Дмитриенко. Опуститься до снятия вины с гриффиндорки — для него сродни унижения самого Салазара Слизерина. — Том, — отвлёк его от размышлений Абраксас, вставая напротив задумчивого парнишки. Малфой нервно руками вертел палочку и поглядывал на своих товарищей, которые также ожидали от Реддла хоть какой-то существенной реакции к ним. Слизеринец всё же обратил свой взор на друзей. — Когда следующее собрание? Обсудить есть что и, как нам кажется, Дамблдор стал подозревать нас в несанкционированном объединении. Похоже, он думает, что мы замышляем что-то. — Так убейте его, — спокойной пожал плечами Реддл, не отображая на лице никаких эмоций. Все, как по щелчку пальцев, выпрямились, недоумённо взглянув на Тома, а Малфой, почесав подбородок, чуть наклонился вперёд и спросил: — Что? — Если у вас на пути преграда — устраните её, в чём проблема? Парень прошёл к первой попавшейся на глаза лавочке и устроился на неё, облокачиваясь на спинку. Группа друзей окружила слизеринца, общаясь между собой лишь глазами, в которых явно виднелась растерянность. Они не понимали, что происходит и почему Том вдруг заговорил об убийстве профессора, причём так открыто и непринуждённо, будто бы каждый день его начинает именно с устранения преград, — как он сказал, — убийством. Убийство — это дело, которое требует высокого профессионализма, если, конечно, не хочешь быть пойманым на месте преступления. Нельзя просто так сказать: не нравится — убейте, здесь каждое действие должно быть продуманно вплоть до мелочей, когда это касается, особенно, самого великого и могущественного волшебника Альбуса Дамблдора. Четыре, стоящие рядом с Томом, подростка прекрасно оценивали свои силы и преимущества против профессора и каждый из них хорошо понимал, что расправиться с Дамблдором просто так никто не сможет. О чём Реддл думал, когда такое говорил — остаётся загадкой для них. — Том, что с тобой сегодня? Ты очень странный, — Лестрейндж напрягся и тихо, почти незаметно, вздохнул. — Зачем нам Дамблдора убивать? — Затем, что вы тупые и не понимаете, как нужно быть аккуратнее в этих делах, к тому же, не болтать лишний раз о том, куда вы ходите и зачем, то единственный оптимальный вариант для вас, пустоголовых, является только устранение проблемы кровавым методом. Но вы даже это сделать не сможете, потому что ваша сила равна гриффиндорским заучкам, которые про боевую магию знают только в теории, — голос Тома всё так же был спокоен, но всё же выдавал некую раздражительность и презрение к тем, к кому он обращался. Хотя раньше парень не испытывал таких чувств к своим товарищам, может, слегка похожих, вроде недовольства, но чтобы так озлобленно быть настроенным против них — никогда, потому как эти люди были единственными его соратниками, теми кто выполнял его приказы беспрекословно и без лишних вопросов. — Ты смеёшься над нами? По какой причине ты сейчас такое нам говоришь? — Закрой рот, Лестрейндж, — Реддл стрельнул глазами в сторону Алфорда. Лестрейндж почувствовал мгновенно, как сосредоточенный на нём взгляд слизеринца таил в себе угрозу и это заставило его умолкнуть разом, как только он понял, что ещё одно неверное слово может его погубить. — Не смей говорить со мной в подобном тоне. Два раза повторять не нужно, они действительно последовав примеру Алфорда, перестали как что-то бубнить, так и переглядываться между собой. Что-ж, ребята и вправду боялись его подобно огня, он был такой же беспощадный, а в своих расправах не щадил никого, и что интересно, знали об этом лишь соумышленники Тома, которые собственными глазами лицезрели преимущество над соперниками. Лестрейндж хорошо осознавал, чем может закончиться их разговор, направленный в негативное русло, и, пожалуй, единственный здесь храбрый в своих высказываниях, не стал молчать долго, решил перевести беседу на другую тему, пока их, так названный, предводитель не захочет сам адекватно обсудить насущную проблему. К слову о проблемах, четвёрка единомышленников знали и о том, что если Реддл перестал проявлять сосредоточенность на их главной цели, значит его мысли заняты куда более важными и неотложными вещами, которые и вызвали в нём нехарактерное раздражение. Но почему-то ни один из них сразу не вспомнил об этом, и всё-таки начинать свои расспросы по этому поводу смелости не хватит и у решительного Лестрейнджа. После долгой паузы, беседа возобновилась уже на непринуждённую тематику. — Малфой, ты выбрал с кем пойдёшь на бал? — Не знаю, — Абраксас пожал плечами, проведя рукой по волосам, ощущая как в компании постепенно начинает сходить былое напряжение, уступая место безбурной обстановке. — Девчонки все страшные как война, ещё и глупые. Слышали их разговоры…? — А как же Друэлла Розье? Одна из красавиц нашего факультета, — в удивлении вскинул брови Ирвин Эйвери, присаживаясь рядом с Томом на деревянную скамейку. — Миловидная на лицо и умом блещет, когда надо. Зачем тебе её знания на один вечер? Будешь на балу с ней сканворды разгадывать маггловские или в волшебные шахматы играть? — усмехнулся он. — Нашему Абраксасу нужна девушка дальновидная, непростая, верно? — Мальсибер громко усмехнулся, пихнув Малфоя в плечо. — Таких мало нынче, а на нашем потоке только МакГонагалл, по его словам, интереснее всех слизеринок вместе взятых. Решил в гриффиндорцы податься? — Не провоцируй меня, Мальсибер. Про гриффиндорцев слышать ничего не хочу, они вызывают у меня рвотные позывы, — скривился Абраксас в лице, нервно дёргая свой форменный галстук на рубашке. — Так ты, — резко замолчал Лестрейндж, насмешливо оглядывая своего друга. — Серьёзно рассматриваешь Минерву? — после этого Малфой захотел оправдаться, мол, нет-нет, быть такого и в жизни не может, но вот Алфорд, созерцая перед собой сокурсника с пунцовыми щеками, отчаянно махающего руками, продолжил издеваться. — От кого, от кого — от тебя такого я ожидал в последнюю очередь! Том устало вздохнул, устремляя свой взгляд на окно. По ту сторону земля покрывается снежными хлопьями, а холодный ветер сметает их с веток, поставленных в ряд, деревцев, оставляя голыми и показывая всю их худощавость. Погода не менялась за всё время одним словом «никак», и, вроде бы, какая разница, но как бы то ни было, она воздействует на наше настроение и люди очень чувствительны к любым её изменениям. Каким бы Реддл человеком не являлся, его глаз всегда радовался весеннему пейзажу: ярко-зелёная трава, что становится такой уже в начале мая месяца, набухающие почки на ветках, пробуждающиеся после зимы и солнце, такое тёплое и приятное, невероятно умиротворяющее. После воспоминаний об этом, Том заметно усмехнулся, опуская глаза к полу. Он не знал с чем связана такая любовь к весенней природе, притом, что весь его внутренний облик, отнюдь, не пестрил цветными красками. Тем не менее, ему нравилось. И почему-то, задумавшись об этом, в голове слизеринца возник образ, который теперь навсегда будет связан с холодным временем года. Это вынудило Тома тихо цокнуть. — А ты? — Реддл заметил на себе заинтересованный взгляд Мальсибера. — Вальбургу уже пригласил? Какой кошмар! Этот вопрос звучал в стенах Хогвартса не первый раз, а что он может на него ответить? Совсем ничего, только выразить своё чрезмерное недовольство и возникшие, далеко не позитивные, эмоции на лице молодого студента говорили гораздо больше, чем обычные слова. Слава Мерлину, парнишка давно привык, когда ему повторно задают вопросы точь-в-точь, как «вчера». Если бы Том зацикливался и дальше на подобных, так скажем, мелочах, то был бы ничем не лучше упрямой Дмитриенко, которая уж слишком часто стала нервничать из-за систематически повторяющихся диалогов, выводящие её из себя. Совсем недавно она говорила, что с самого начала всей этой заварушки с петлёй, сердилась и паниковала, когда рядом стояла кучка учеников с гриффиндора, общаясь на одну и ту же тему, никак не меняя банально порядок предложений. Том, после недолгой паузы, спокойно ответил своему товарищу: — Зачем она нужна? Мне её компания чужда, — незамедлительно цокнул слизеринец. Мальчишки синхронно вытянулись в лице после услышанного, а Лестрейндж ехидно протянул: — Да-а что ты? Сам говорил, что из всех слизеринок, Блэк единственная, кто достойна твоего особого внимания. — С ней не о чем разговаривать. Каждый раз, когда она открывает свой рот — мне хочется закрыть уши, и это при всём том, что Вальбурга является одной из самых умных и начитанных красавиц слизерина. Только начитанностью здесь не пахнет, — Реддл усмехнулся. — Даю пари, она решила разнести эти слухи с помощью своих преданных подружаек, от которых, как от неё самой, толку ноль. Любая другая девица на фоне Блэк, смотрится намного интереснее. — Надо же, как быстро меняется твоё мнение, — глаза Малфоя недоверчиво прищурились. — Вчера ты говорил мне другое. Реддл сжал кулаки в карманах, насупившись, но затем его лицо приобрело заново обычное его выражение. «Вчера»… А Том уже давно не помнит, что говорил в то далёкое, последнее воскресенье в его жизни. Пришлось согласиться с Абраксасом, так как мнение он действительно стал менять быстро и не только касательно Вальбурги, но и насчёт других. Он снова посмотрел в окно. За ним мальчишка отчётливо увидел, как две знакомые фигуры, ровным и медленным шагом следуют ко входу в замок, попутно разговаривая о чём-то неизвестном ему. Реддл, благодаря своему хорошему зрению, смог-таки разглядеть как улыбалась широко Лилия, как студёный ветер развивал её тёмные волосы, а некоторые пряди попадали на лицо, затрагивая покрасневшие щёки и замёрзлый нос. Она была совсем раздетая, вернее, верхняя одежда отсутствовала на ней, что было достаточно странным, учитывая такую погоду, при которой риск заболеть увеличивался с каждой секундой проведённой снаружи. Школьная форма вовсе не могла согреть бедную студентку, посему Дмитриенко, в попытках согреться, обвила себя руками, старательно терла свои плечи. Подле гриффиндорки возвышался профессор Дамблдор, но в отличии от неё, тот был одет по погоде, тепло и не испытывая дискомфорта. Сам он тоже принимал участие в разговоре, кивками соглашаясь с девушкой. Том нахмурился, поджав губы. Профессор никогда ему не нравился, впрочем, как и всему факультету Слизерин, но у него и его соратников были с Дамблдором свои счёты, о которых другим лучше не знать. А Лилия смелась, уютно чувствовала себя рядом с учителем трансфигурации, что, несомненно, Реддла не поражало, даже несколько возмущало. Собеседники вошли в замок, стряхивая на пороге снег с ботинок, в случае девушки — лакированных школьных туфелек на толстом маленьком каблучке. — Не переживайте, мисс Дмитриенко, Вы ещё очень юны для того, чтобы так быстро отчаиваться. Сейчас Вам подвластно всё! — улыбнулся профессор, склонив голову в бок. — И, пожалуйста, не выходите на улицу впредь без тёплой одежды, иначе простудитесь, оглянуться не успеете. — Я постараюсь, — не без смешка, ответила ему девушка и они разошлись в разные стороны кто куда. Том проследил за уходящей Лилией и уловил взгляд зелёных глаз несносной гриффиндорки, которая почувствовав чьё-то присутствие рядом, оглянулась. Дмитриенко не задерживая свой взор, тут же отвела его и устремилась вперёд, понимая, что следующие, невероятно долгие и мучительные, неизвестно из-за чего, несколько секунд Реддл будет смотреть на неё пронизывающе, многозначительно…***
Лилия ходила из угла в угол в пустой комнате, куда не заходили её соседки с тех пор как ускакали на занятия вместе с другими студентами гриффиндора. Воздух накалялся рядом с Дмитриенко из-за её эмоционального состояния, совсем нестабильного: она то смеялась истерично, то плакала без остановки, то злилась, швыряя бедные подушки, чуть ли не выпуская из них перья. Целое утро провела девушка в обнимку с салфетками, вытирая мокрое и покрасневшее от слёз лицо. Раньше она не могла и предположить, что способна на такие ярко выраженные эмоции, потому как, если и могла реветь, — ведь Лилия человек как никак, и контролировать подобное пока не научилась, — то быстро успокаивалась, приводя свои чувства в порядок, потом же, отправлялась к друзьям как ни в чём ни бывало. Сейчас же, девушка, хватаясь за грудную клетку, качалась на кровати вперёд и назад, надрывно вздыхая. Не могла и слова из себя выдавить, лишь протяжной жалобный стон, после которого сама себя возненавидела за собственную слабость, ментальную и физическую, а побороть этот недуг — Лилия не в силах на данный момент. Внутри поселился тягучий неприятный комок страха за дальнейшее, чувство безысходности стало пожирать её полностью, не давая возможности легко дышать. Дмитриенко качнулась снова назад и упала спиной на мягкую кровать, бездумно начиная разглядывать пустой потолок. Повезло, что её в таком растрёпанном и неряшливом образе не видят её же друзья. Септимус сначала постарался бы успокоить свою подругу, но потом же пустил пару шуток на эту тему, а может и не пару, а целое множество. Только вот, какая к чёрту разница, если всё равно завтра и навсегда, без возможности вспомнить этот момент своей жизни, они забудут. Забудут! Всегда будут забывать всё происходящее 20 декабря 1943 года в понедельник, а Лилия будет помнить всю свою оставшуюся жизнь до последнего момента, пока не спятит окончательно и не начнёт бредить. Она уже и забыла сколько дней прошло с того самого начала её «безудержного веселья», перестала самостоятельно отсчитывать дни, просто потому что сбилась со счёта и банально не имеет понятия, как же заново начать. Лилия утёрла с лица солёные слёзы и тихо, бесшумно поднявшись на свои ноги, побрела дрожащей походкой, чуть ли не спотыкаясь, к выходу из спальни. Её глаза опухли, ресницы слиплись, а на них можно было, хорошо присмотревшись, увидеть маленькие капельки, больше походящие на росинки после дождя, но, увы, это были лишь последствия горького плача, которые девушка смахнула рукавом наскучившего джемпера. Ручку двери она дёрнула резко и вылетела, будто пуля револьвера, не закрывая спальню, стартанула вниз по лестнице, придерживаясь за перила. Пустые коридоры, по которым едва ли не перекатывались перекати-поле, но Лиля не обращала внимание на отсутствие студентов, что сейчас находились на занятиях, пришлось только на секунду прикрыть глаза от солнечного ослепляющего, жуть какого неприятного, света, блеснувшего ей в глаза. Они мгновенно защипали, нуждаясь в защите. Одной ногой Дмитриенко переступила через порог здания, чувствуя стремительно нарастающий холод. Снег, лежащий на лестнице, попал в чёрные туфельки гриффиндорки через верх и начал таять, предоставляя уйму неудобства. Несмотря на то, что девушка оказалась на улице без зимней куртки и прилагающих к ней других тёплых элементов одежды — ей было глубоко плевать. Она пробежалась по короткой лесенке, оказываясь по щиколотку в сугробе. Продолжая утирать нескончаемый поток слезотечения, Лиля ощущала прохладу на лице, но так и не старалась утихомирить своё сильное душевное томление. Мерлин, как же она…устала. Морально, да так, что буквально хотелось кричать от того, как яростно скребут кошки на душе. А помочь ей никто не может, ведь только Лилия сама должна справиться с этим, от друзей и преподавателей ждать помощи, вероятно, не стоит. Да и она не должна, так как точно уверена, что другим людям в принципе не интересно и слышать о тяготах жизни юной студентки. Один раз выплакает все слёзы и всё придёт в норму, опять и снова, гриффиндорка сможет всё сама, без вмешательства иных лиц. Дмитриенко махнула головой, сметая с волос снежинки. Подняв голову кверху, девушка увидала снегопад, падающие кристаллики льда скромно приземлялись на землю. — Мисс Дмитриенко, — сзади послышался хруст снега. Твёрдой походкой обладатель знакомого голоса ступал в сторону засмотревшейся Лилии. — Негоже в такую погоду прогуливаться без тёплых вещей. Для таких спонтанных выходов из замка, я всегда ученикам рекомендую носить шарфы-пледы из мягчайшей шерсти. Они снизят риск заболеваемости, но с ними также лучше долго не находиться на свежем воздухе, — Лилия вздрогнула, оборачиваясь к профессору Дамблдору, который подкрался к ней со спины. — Я просто захотела прогуляться немного, привести мысли в порядок… — слегка хрипловатым голосом, произнесла студентка. Она потупилась на месте, но потом опустилась на корточки и взяла в руку небольшую горстку снега, начиная лепить из него комок. Становилось всё холоднее, но виду девушка не подавала. Выпрямившись, и шмыгнув своим красным носиком, она запустила снежок куда-то вдаль, наблюдая за его приземлением. Преподаватель заметил её покрасневшее лицо, но явно не от холода. — Вы расстроены? Очевидно — да, но Дмитриенко растеряно пожала плечами. — Немного, но я справлюсь. Мне больше ничего не остаётся, как переждать это и наконец остыть… — Такой прекрасный день, а Вы позволяете себе расстраиваться, — бесстрастно произнёс он, но на его лице мелькнула еле заметная ухмылка. — Что же Вас опечалило, мисс? Лилия не знала, зачем Дамблдору понадобилось выводить её на диалог, хотя и предполагала, что это был лишь естественное любопытство, присущее Альбусу. Гриффиндорка поджала губы и затем приоткрыла слегка рот, вдыхая побольше воздуха. — Я просто в смятении на данный момент. Мне казалось, что если я буду привносить в свою жизнь больше забавы, так сказать, то мне станет намного легче. Думала, что отпущу ситуацию, оставляя всё как есть и это облегчит моё состояние, — Дамблдор кивнул. — Но, похоже, это не так, — Лилия обречённо прыснула, скорее от абсурдности ситуации, наверное, она начинала понимать, что совершила ошибку. — И Вы решили отчаяться? Вам стало всё равно на следующий день, на свои мечты и цели…? — Да нет у меня ни того ни другого, я пустая в этом плане, разве что, мечтаю о…прошлой жизни, в которой я могла всё, наверное, — Дмитриенко двинулась вперёд, наступая на следы незнакомца, что шёл по дороге какое-то время назад. За ней подоспел и профессор. — Но Вы правы, мне действительно уже неинтересно думать, что я могу сделать завтра. Недавно планы возникали в моей голове из ниоткуда, креативности мне было не занимать в моих проделках, извините за откровенность, — Лилия смущённо улыбнулась. — И вот, стоило одному человеку сказать одно слово, а я тут же в слёзы. Но это только потому, что он оказался прав… Студентка подняла руку, чтобы отодвинуть ветку деревца от себя. Она сама и не осознавала, что стала выговариваться, видимо, сейчас ей было это нужно как никогда. Пускай, недавно в её голове прочно засели мысли о том, что помощь от других ей не нужна и подавно, но придётся повременить со своим «стойким» принципом жизни. Дамблдор потёр подбородок. — Слово имеет огромную силу, оно может ранить наше сердце. Но совершенно необязательно расстраиваться после него. Возможно, неприятные слова, сказанные в Вашу сторону, могут быть предостережением от необдуманных поступков. Лилия, подумайте хорошо, что вы сделали такого, за что услышали в ответ неодобрение? — Я…я и вправду ничего не делала, то есть, совсем не принимала участие в наших совместных делах. Мне было интересно другое, по крайней мере, я думала, что мне будет лучше заниматься другими вещами, оставляя… — Лилия замолкла, прокручивая сказанное ею сейчас. — Оставляя весь груз на спине этого человека, именно так, да. Я не чувствовала никакой угрозы от того, что делала, а он видел это и понимал, чем может всё закончиться. Но тут опасность не заключается в риске смерти, скорее, в том, что это может пошатнуть мой рассудок. — Вы только что нашли в неприятных словах смысл. Нельзя постоянно видеть в критике что-то негативное, упуская важный посыл, вложенный в них. Люди, что категоричны в своих высказываниях, изредка, но бывает, хотят этим самым спасти нас от проблем, которые могут возникнуть из-за нашей опрометчивости. Конечно, это не ко всем относится, но Вы уверены, что тот, кто Вас обидел, хотел исключительно задеть Ваши чувства? — Лилия вновь пожала плечами, не зная как ответить. — Может Вам, дорогая Лилия, стоит пересмотреть интересы и направить все свои силы в правильное русло? — Я согласна с Вами, но очень трудно перейти через себя. Моё позитивное мышление уже отравлено негативом и это мне мешает сейчас. — Невозможно, чтобы было всё и сразу. Стоит поразмышлять, определиться со своими желаниями и прийти к окончательному выводу. На это потребуется время. Но я бы посоветовал Вам поговорить со своим товарищем и прийти к компромиссу, чем скорее, тем лучше. — Я бы с радостью, но между нами толстая стена недопонимания, — Лилия приподняла брови и отвела взгляд в сторону. — Мы никогда раньше не общались, но общая проблема вынудила сплотиться нас и, к сожалению, из этого мало что выходит хорошего. Всё только хуже или, может, мне так кажется, но я уже знать не знаю, как справляться с этим. Конструктивный диалог у нас часто превращается в длительные перепалки. — Он сложный человек, как считаете? — Невероятно сложный, — выдохнула она. — В принципе, я не лучше, просто он достаточно умён, а я не очень. Поэтому мы не можем быть, знаете, на одной волне, словно друзья. — Не принижайте себя и свои способности. Люди разные и все индивидуальны в плане талантов, умений, главное, не забывайте их развивать, не останавливайтесь на достигнутом. Но, к слову о вашем общении, — профессор задумался. — Не всегда друзья должны похожи быть на друг друга, если Вы другая совершенно и Ваш с ним интеллект разнится, то, пожалуй, это однажды выручит вас обоих. К примеру, он может не знать того, что знаете Вы, мисс Дмитриенко, и наоборот… Довольно занимательно. Дмитриенко согласно кивнула и немедля шагала вперёд. Диалог между ними уже давно стал менее формальным, посему Лилия позволила себе спросить о том, чем занимается на зимних каникулах сам профессор Дамблдор. Это не особо интересовало её, но сделала она это только в попытках не приостановить разговор, чтобы не возникла гнетущая тишина, которая уже так надоела студентке. Альбус совсем не стал уклоняться от вопроса и даже рассказал о предстоящей поездке на запад к своим давним знакомым, что уже вот десять лет, — подумать только, — всё не могут дождаться приезда Дамблдора. Лилия перестала смотреть себе под ноги, уже не такая поникшая, теперь была заинтересована в разговоре. Кажется, бушующий ураган в её груди немного поутих. Но не до конца, посему до сих пор ощущала себя отвратительно, но приняла решение, что обязательно обдумает всё тщательно, взвесит все «за» и «против», хотя, Мерлин, что тут думать, если ответ прям-таки семенит перед глазами. Когда профессор и студентка вошли в замок, они почти сразу разошлись, пожелав друг другу хороших праздников. И встретив Реддла, ей уже не хотелось сверлить его злобным взглядом, но чувствовала она, что между ними есть напряжение.