Временная петля

За долгие месяцы ему не довелось увидеть хотя бы один сон. Однако, в этот раз в ушах отчётливо звенели чьи-то крики, перемешавшиеся со вздохами глубочайшего отчаяния и горьким плачем. Когда-то ему приходилось слышать такое, но этот сон, очевидно, не состоит из воспоминаний, которые, как ни странно и унизительно было это осознавать, хотелось стереть из памяти. Сложно назвать это сновидением, на самом деле, ведь картинка как таковая перед глазами не засветилась, лишь чёрный фон в сопровождении кошмарных звуков, исчезнувшие только с очередным утренним пробуждением. Том распахнул глаза и уткнулся рассеянным взглядом в малозанятный потолок. Трудно поспорить, но именно сейчас этот «малозанятный» потолок был гораздо более интересным, чем неощутимо дёрнувшееся обворожительное тело, прикрытое светлым мягким одеялом, рядом с ним. Сколько времени прошло, — Реддл давно потерял счёт, — он всё также просыпается с чужой рукой на собственном плече, всё в том же положении, и он давно уже чувствует, как при мгновенном пробуждении вновь появляется издёрганность, что для него являлась непозволительной роскошью. Вальбурга повторно дёрнулась, но глаза не раскрыла, думая, что ещё имеет право находиться так долго рядом со своим сокурсником, которого она так яро кличет своим молодым человеком. Этот самый молодой человек, совершенно не ставивший её ни во что, забавы ради, довольно часто, любил забирать её волшебную палочку и запирать в спальне, чтобы на глаза не попадалась весь оставшийся день. Она каждый раз терпела выходки, потому что не было выбора. Потому что не помнила, и не помнила частое снятие внутреннего напряжения с её помощью. Именно поэтому Вальбурга просыпалась с искренней улыбкой на губах, а не проливала горькие слёзы от того, что её используют, словно ненужную вещь, но иногда необходимую. Обливиэйт, со всей его мощью, и рядом не стоял по сравнению с явлением временной петли. А эта искренняя улыбка по утрам, пропитанная надеждой на нечто большее, серьёзное, выводила из себя даже такого сдержанного человека, как Том. Из-за таких мелочей, пожалуй, он и старался не замечать присутствие посторонней личности в его спальне. Но с каждым прожитым циклом это становилось всё труднее, вроде бы стоило и привыкнуть, смириться до поры до времени с тем фактом, что малоинтересующая его девушка с рассветом солнца ведет себя «по-хозяйски» в пределах собственной спальни Реддла. Не выходит. Оказавшись в сидячем положении, парень нащупал на гладкой поверхности комода свою палочку, одновременно с этим резко проведя по щеке тыльной стороной ладони, будто смахивая остатки минувшего кошмарного сна, внезапно так напавшего на него этим утром. С помощью магии, одежда уже скользила в его руках, но накинуть рубашку с первого раза не получилось от того, что за спиной ощутимо заерзало на постели женское тело. Нежное прикосновение руки к его плечу на секунду заставило остановиться от процесса и безразлично оглядеть ухоженные аристократичные пальцы Вальбурги, украшенные несколькими золотыми кольцами, которые она позабыла снять. Один её перстень имеет 999 пробу золота — наивысший показатель чистоты металла, который только можно увидеть. Насыщенный желтый цвет, не так красиво, как если бы примесей было в нём больше. Отнюдь, своеобразная аналогия с чистотой её крови, очень фанатично намекает другим, насколько всё-таки она из влиятельной семьи, ставшей такой из-за происхождения. Именно поэтому Блэк всегда была частью организованной им группы, в которую входили исключительно чистокровные. Но никогда в группу лиц самых преданных и важных, по той или иной причине, ему. Чистокровность Том уважал и где-то даже грезил им. Грезил о том, что не сможет постичь никогда. И всё же, не все из чистокровных представляли для него большую ценность, чем просто средство достижения цели и власти. Сдержанно убрав с плеча руку Блэк, парень накинул рубашку на тело, едва не издав характерный вздох, что сдал бы его точно с потрохами, рассказал бы о его отношении ко всякого рода нежностям, ненужных ему вчистую. Хотя, возможно, — он всё ещё старается отрицать, но на дне его сознания колышется из рук вон дурная мысль, — кое-что изменилось. Каждое изменение в Реддле, которое считывается им как «плохое», вызывает отрицательную реакцию. К примеру, он совершенно точно бы не отказался от того, чтобы этим утром рядом с ним семенила Лилия, иногда отдающая этой самой нежностью. Вот только Лилию ему не доводилось видеть с того самого момента. Чтобы не развивать мысли о безнадёжной гриффиндорке, парень махнул головой, устремляя взгляд на отражение в зеркале, которое отчётливо показывало его ровно сидящего, а другую фигуру он в упор не хотел рассматривать. Поменьше дум этим утром и Том точно сможет окончательно прийти в себя, но, чтобы очистить голову от навязчивых мыслей, требуется скорее сбежать из подземелья, от коего подташнивает. Он никогда не думал, что это место, с самого начала считающееся для него чем-то вроде настоящего дома, пропитанное духом всевластия и непобедимости, начнёт приносить ему невыносимый дискомфорт. Едва ли не буквально выворачивает наизнанку, особенно, от понимания того, что внутреннее спокойствие более не сыскать в стенах учебного заведения, ему полюбившееся с первого прибытия. Где-то на подкорке, совершенно неожиданно, всплывает запоздалое, возможно даже, горькое осознание, которое вскричало ему о том, что внутреннее спокойствие никогда и не было Реддлом приобретено. Покой приходилось самостоятельно выращивать, однако с самого рождения ни разу по-настоящему не имел возможности чувствовать его, лишь не существующее в действительности, в точности мнимое, ощущение душевного равновесия, не имеющее под собой крепкого фундамента. Да, безусловно именно здесь он защищён, в отличие от того же приютского дома, где каждую минуту ожидаешь, когда прямиком на тебя с некогда чистого неба свалится очередной снаряд, но этого, как оказалось, вовсе не достаточно… Том сделал многое для того, чтобы смерть перестала дышать ему в затылок. Для этого не побрезговал даже использовать в своих корыстных целях труп молоденькой студентки, не заслужившей такой печальный конец и без того короткой жизни. Если по правде, для грязнокровки у Реддла и единой капли жалости не нашлось, к сожалению, он не старался её отыскать. Потому как, по его мнению, маглорождённые её не достойны ни в каких проявлениях. Зато он точно знает, что его достопочтенная спутница — Лилия, полукровка по происхождению, никогда бы не простила Тома, узнав все детали смерти Миртл Уоррен. И он ни за что не даст ей узнать о них, если всё-таки сможет схватить её самолично за руку в одном из проходящих ими циклов, и они закончат начатое дело вместе. Сейчас, в Большом зале, слизеринец сидит всё на том же месте, как и всегда. Пусть, его смена — это чуть ли не единственная мелочь, которая могла бы хоть что-то изменить в дне, сценарий коего не имеет возможности поменяться. Том механически делает одно и то же действие: поднимает руку с горячей чашкой чая, наполовину опустелой. Смотрит вперёд, оглядывает с присущим равнодушием лица студентов, в частности гриффиндорские, среди которых не нашлось то самое, необходимое ему видеть. Подле него сидят верные товарищи, что-то лепечущие, верно, о своём, но он не слышит сокурсников как должен, только неразборчивые и несвязные словосочетания, от того, что фокус внимания смещён отнюдь не на них. Впрочем, вот, что же такое интересное они могут выдать из уст, о чём он ещё не слышал и не знает? Проблема как раз в этом — абсолютно ничего, и никто не сможет, если же он сам не вмешается в естественный процесс вещей временного витка и настойчиво не вынудит людей вокруг заниматься другим, чем-то, что не будет выводить Реддла из себя. Неужели вечная жизнь, о которой он так мечтает, выглядит почти также? Сколько должно будет пройти лет, чтобы целиком и полностью осточертел мир, его люди, уникальные создания, и история мироздания, тщательно скрываемая за семью занавесами? Том получил самое настоящее бессмертие, его действительно ничего не сможет убить, но какой ценой, и в том ли варианте, в котором так сильно хотел? Он знает: конечно, нет. Однако, может ли отличаться вечное бытие от того, которое он просил сколько себя помнит? И насколько долго Тома хватит после, если всё вернётся в исходную точку, и он продолжит измываться над собственной душой, достигнув одну из приоритетных целей? А этого, увы, не знает. Странно выходит, но Лилию выловить он не может около недели, может, больше… Будто девушка в действительности испарилась, но ее не получалось узреть среди толпы студентов, будь они из другого факультета или из факультета Гриффиндор. Лилия весьма заметная девчонка, узнать издалека не составит особого труда, особенно, если она подаст голос, который ни с каким другим буквально не спутать. Том побывал в той же гостиной Гриффиндора, знает и где находится комната в женском общежитии, в кой она проживает, только это не дало своих плодов. Её рыжий друг и под пытками не выдаст местонахождение Дмитриенко просто потому, что не знает где она. Подумать только, в одиночку прятаться от человека, который ни перед чем не остановится, чтобы найти того, кто ему нужен в данный период. Лилия отлично знает это: кто угодно или что угодно поможет Реддлу отыскать ее, как бы сильно она не хотела скрыться, а уж если эта «игра» совершается во временной петле — пиши пропало, долго не получится оставаться в тени. И, видимо, гриффиндорка оказалась не так глупа, — да, впрочем, глупой не была она никогда, просто характер оставляет желать лучшего, — потому что знает, как в неё играть. Том в самом деле был в разных местах, где они появлялись вместе — ничего. Лишь иногда призрачное ощущение её присутствия в замке, и от этого, несомненно, можно отталкиваться и приходить к мысли, которая говорит о их таинственной, невидимой связи, образовавшейся за время их общения. Внутри замка Хогвартс ему стало нестерпимо душно. Ходить среди людей, ставшие в один момент для него безликими, и то самое молчание в собственной компании приближенных воспринималось им же самим в штыки, а наряду с этим значительно увеличивалось в размерах желание сбежать оттуда, где за ним тянется чувство безысходности, доселе им не встречаемое. Но это чувство дерзко пресекается, благо Том остаётся сильнее ситуации, негатив от которой навис над ним подобно грозовой туче с нескончаемо льющимся дождём. Стоило Реддлу выйти из здания, приняв на себя долгожданный порыв холодного ветра с затерявшимися в нём снежинками, парень остановился подле близстоящей скамейки. Один вдох и, кажется, в голове начинает проясняться немного. В тот раз Оливер Браун отказался раскрывать всю правду, которая могла бы помочь разобраться Тому в возникшей трудности, но парень молчал как партизан. Совсем странный и нетипичный в общении, молодой человек отдавал тёмным флёром страха и тревоги, что несомненно Реддл смог распознать и в его глазах. Но то, что Том увидел в воспоминаниях Брауна заставило его надолго задуматься. Похолодеть от знакомых образов, мелькающих поочерёдно, и когда представленные ему картины прекратили сменять друг друга, вынудив слизеринца задержать дыхание от изумления, он наконец понял, что именно за образы он видел в голове Оливера. Это были не просто поединки. Это были самые настоящие сражения не на жизнь, а на смерть, где каждая секунда стоила многого. Это была война. Том видел, как Оливер Браун держал юного студента, младше него самого на пару лет, за руку, уже безжизненную, похолодевшую и бледную, с которой неторопливо стекали на землю багровые струи. В момент, как Оливер поднял свой затуманенный взгляд на родного брата, картинка размылилась. Стала вовсе нечёткой, смотрелась, как сквозь туман, потом потерявшись среди других таких же картинок, заполненных сверху донизу глубоким душераздирающим отчаянием. — Возьмите это, — прозвучал в ушах властный женский голос, молниеносно указавший на большую внутреннюю силу женщины. — Меня не станет в скором времени, но у Вас всё ещё есть возможность предотвратить последствия моих ошибок, — она протянула ближе деревянную шкатулку, являющуюся хранителем ценных для них предметов. Лицо этой женщины было скрыто капюшоном дорогой мантии, из которого ниспадали тёмные волнистые волосы, отчего вовсе не было понятно Реддлу, что за личность предстала перед Оливером. — Я… Я сомневаюсь, что вторжение в прошлое обойдётся без других происшествий. Последствия, возможно… Они будут ещё хуже… Куда ужаснее. Разве это может нам помочь? Я опасаюсь этого, — парень замотал отрицательно головой, в голосе слышалось сомнение и недоверие к возможному решению проблемы, охватившую каждого волшебника. — У нас нет другого пути. Отступать поздно. Ныне покойный Дамблдор одобрил мой замысел, значит, Вам остаётся лишь это. Я желаю Вам удачи, мистер Браун, и надеюсь… Лёгкие кудри зашевелились, когда неизвестная женщина подняла руки, намереваясь скинуть капюшон с головы, наконец показывая себя тому, кто сейчас впивается в неё твёрдым взором. — У Вас получится вернуться живым. Но если Вы решите остаться там, я не буду винить в этом. Каждый из нас хочет жить в том месте, где не будет царить страх, где не будет пахнуть смертью, мысль о которой сковывает всё тело в попытках сдаться и склонить голову перед ней. Самое главное, где есть шанс на счастливую жизнь. Хотя, я бы описала то время совсем не лучшими словами, оно было по своему страшным, таким же опасным. Но там, в магическом мире, всё ещё можно было разглядеть светлые лучи в облаках, он действительно подавал надежды на лучшее будущее. Может, так и случится, если вовремя успеть. Этот диалог между женщиной и Оливером Брауном до сих пор стоял в ушах, не желая покидать голову Реддла, потому как вопросов возникало всё больше, особенно после услышанного и увиденного. Том не глупый человек, понимает, что сам замешан в событиях будущего, весьма обречённого для других людей. На ум сразу же пришла догадка, которая гласила о вмешательстве в спокойную жизнь магов Гриндевальда, он и сейчас пытается свою политику вдолбить в людские умы, подняться на пьедестале, чтобы его идеи поддерживал каждый. О принципах идеологии Геллерта Реддл догадывался, некогда даже видел в нём значимую фигуру в волшебном мире, которая способна перестроить политическую систему — то, что явно поддерживал и сам Том. Но чтобы… чтобы допустить войну и смерть многих волшебников, в том числе и чистокровных? Такое вряд ли хотел Гриндевальд, и всё же, если виновником событий окажется он? Как же тогда Том окажется в числе его союзников? И Лилия?.. Где кроется желанная всеми фибрами души правда? Кажется, свет на неё пролиться может совсем уж нескоро, это тайна покрытая мраком, так отравляет разум. Особенно, когда некому рассказать о том, что узнал. С этой информацией Том остался в одиночестве, осознавая единственный момент: вокруг нет тех людей, которые бы поняли его так, как понял бы его человек, с которым он один на один впутался в проблему, не имеющая, на первый взгляд, конца. Реддл посмел сам над собой потешаться: оказалось, что до этого он не был в одиночестве. Вернее сказать, был, само собой, но он выбирал это сам. Быть в одиночестве и проходить по жизненному пути в одиночестве, держа других людей на расстоянии вытянутой руки, решал всегда сам. Полного доверия не было ни к одному живому существу, поэтому подсознательно выбирал таких личностей, которым полностью и нельзя довериться. Держать в страхе и заставлять прислуживать ему — пожалуйста, он всегда готов. Понятие «дружбы» или «душевной близости» совершенно неизвестны ему, это что-то далекое и непостижимое даже сейчас. Проще говоря, понял, что тогда у него был, как бы он не колебался в душе, отрицая, выбор, а в данный период уже нет. Есть один выбор: либо стоять на месте, существуя, а не проживая жизнь, либо двигаться дальше. И он определённо выберет второй. Всегда выбирал второй вариант, потому как характер не позволит опустить руки. Не того избрали на роль козла отпущения, хотя, даже если и он причастен ко всем несчастьям, своего конца во временной петле Том точно не увидит. Не готов и не смирится. Лилия могла избрать первый вариант, исходя из поступка, совершённого ею, она, где-то нехотя думается ему, передумала возвращаться. Одна Дмитриенко ведь не справится. И эгоистичная часть Реддла громко начинает твердить ему о том, что найти её стоит и против воли вырвать из «клетки». Пройдя пару шагов, Том одним махом стряхнул со скамейки налетевший снег, присаживаясь на свободное место. Оглядывать окрестности территории школы было куда интереснее, нежели опять слушать занудную лекцию профессора Слизнорта. Сам по себе профессор не был занудным, да и его лекции, пары всегда завлекали, но не в сотый раз, когда уже наизусть можно каждое слово Горация проговорить. Уж точно не сегодня. Взор его карих глаз прошелся по вытоптанной кем-то на снегу тропинке, а затем, когда спиной почувствовалось чьё-то присутствие и до ушей дошёл глухой звук закрывающейся массивной двери, перешёл на появившееся в поле зрения знакомое лицо. Реддл не стал долго сверлить взглядом подошедшего вдруг Лестрейнджа, но обратил внимание на настороженное поведение сокурсника, его аккуратные и тихие шаги по хрустящему снегу твердили о некой напряжённости, однако, Алфорд и не думал возвращаться в помещение. Немного помедлив, он всё же сел рядом с Томом, пару раз взглянул на него, но из уст первые слова вылетели чуть позже, в момент, когда Лестрейндж утвердился в том, что парень никак не против неожиданно пришедшей компании, нарушая этим самым желанную тишину и спокойствие в атмосфере. Конечно, несколько против. Да, впрочем, ладно, ничего не станется с ним, если Алфорд чуть потревожит его. Всё-таки этот слизеринец один из немногих, к кому Том относится более чем положительно. — Позволишь задать вопрос?.. — замялся слегка Алфорд. Том утвердительно кивнул, настроив моментально зрительный контакт со своим однокурсником. Занимательно, что былая характерная уверенность Лестрейнджа куда-то подевалась рядом с Реддлом, но у этого имелась своя причина… — Люди такие странные бывают, — парень облокотился на спинку скамейки, кожей ощущая мокрое касание маленьких снежных кристалликов. — Вчера они одни, а сегодня могут быть какие-то другие. Знаешь, я далеко не слепой, и не дурак, чтобы не видеть очевидных вещей. Наверное, именно поэтому я нахожусь среди твоих верных товарищей, — самоуверенности ему не занимать, но Реддл не мог отрицать его высказывание, ведь так, по сути, и есть. Других бы он не стал держать возле себя. Только вот, к чему клонит Алфорд, Том так и не понял сразу. — Ближе к делу, Лестрейндж. — Не думай, что я специально сую свой нос в чужие дела… Просто… Ещё вчера мы были сплочены общими идеями, у нас есть цели, которые мы преследуем объединившись. Некоторые из нас даже имеют какую-то выгоду, общаясь с тобой. Да ты и так это знаешь, — ну, конечно. Реддл тихонько усмехнулся, натянув на губы подобие ухмылки. — А сегодня, мне думается, у тебя появилось нечто другое. Блеск в глазах «сменил направление», понимаешь, о чём я? Мы обсуждали наше собрание недавнее, а ты даже бровью не повёл, в другом каком-то месте словно находился. У таких волшебников, например, как мы очень развитая интуиция. Ты очень озабочен чем-то другим, но это «что-то» вызывает отнюдь не позитивные мысли. Я это чувствую. — Ты ко мне в душу залезть хочешь? — удивление проскочило в голосе Реддла, кой никак не ожидал подобной смелости со стороны Алфорда. — Тебе лучше скорее уйти подальше, чтобы не захлестнуло разочарование от моих последующих действий. Ты же как «один из моих верных товарищей» должен отлично знать, как я воспринимаю подобные выходки с чьей-либо стороны. — Ненавидишь, да, знаю, — парень тут же поджал губы, как бы показывая внутреннее неудовлетворение. — Видишь ли, мы знакомы около шести лет, и мне бывает видны некие изменения в настроении, когда как другие совершенно слепы. Наслышан о твоей самодостаточности, но иногда людям нужны другие люди, возможно, это именно тот момент, когда стоит выглянуть из-за выстроенной стены?.. — «Другие люди»? От таких слов Алфорда и сам Том изумился от не пойми откуда взявшегося излишнего дружелюбия чистокровного Лестрейнджа. Почему он указывает на его происхождение? Среди волшебников с чистой кровью мало тех, кто заботится в принципе об окружающих, кроме самого себя. Кому-кому, но таким, как тот же Алфорд Лестрейндж, Том никогда не собирался отдавать ключик от глубин души, несмотря на вполне неплохое отношение, которое отчасти было обусловлено приносящейся от общения пользой. — Намекаешь на себя, не так ли? Что ж, вынужден тебя огорчить, но на твой вопрос у меня нет ответа. Не советую лезть дальше, потому как до добра тебя это точно не доведёт. Алфорд спокойной пожал плечами, будто изначально предполагая, что разговор может ни к чему не привести. Это было ожидаемо. Чувствуя, как снаружи становится значительно холоднее, и погода начинала всё больше портиться, давая знак с помощью усилившегося зимнего ветра, Лестрейндж решил не медлить с информацией, вспыхнувшей у него в голове после разговора пятиминутной давности. Он чуть повернул голову в сторону Реддла, но не поднял своего взора, уставившись куда-то вдаль, где один за другим стали показываться чьи-то фигуры, по-видимому, студентов. — Я нашёл то, что ты просил, — Реддл принялся вслушиваться в каждое слово товарища. — Диадемы Кандиды Когтевран в Хогвартсе, конечно, нет. О месте хранения может знать её дочь — Елена. Призрак факультета Когтевран, Серая Дама. И вот в чём загвоздка: её не так просто поймать внутри замка, но мне всё же удалось это сделать. Однако, дочь основательницы оказалась весьма необщительной, скрытной девушкой, за которой нужно ещё побегать, чтобы узнать хоть маленькую горстку знаний. Мне она не открылась, быть может, тебе больше повезёт, — Лестрейндж насмешливо улыбнулся. — Вы с ней довольно похожи в этом плане. — Алфорд, ты… — вдохнув морозный воздух в лёгкие, Реддл запнулся на полуслове, медленно начиная поворачивать голову, чтобы встретиться взглядом с сокурсником. На лице Тома почти явно отпечаталось замешательство, когда до него молниеносно, сразу после того, как Лестрейндж закончил говорить, дошло, что данные сведения за всё время пребывания в петле тот ни разу не сообщал ему. Казалось бы, вполне нормально, что какая-то малая часть информации начинает просачиваться благодаря цепочке каких-то действий или манипуляций, — было проверено неоднократное количество раз, — но вот такие, совершенно верно, нужные сведения для Реддла, Алфорд был обязан рассказать, притом ещё давно. — И что же ты… — Том покрутил головой, чуть сощурив глаза, и вместе с этим пытался правильно подобрать слова. — Так долго молчал об этом? У тебя была важная информация, поиск которой я доверил тебе ещё в начале ноября месяца. Я не успел состариться и заиметь склероз, чтобы позабыть о таких вещах, Лестрейндж. Что это за выходка? Между ними образовалось напряжённое молчание. — Хочешь знать моё мнение — мне не нравится твоя идея с крестражами, — проговорил Алфорд, выдыхая тёплый пар. — Полагаю, ты считаешь, что я должен его учитывать? Ошибка за ошибкой, друг мой, — последнее было произнесено Реддлом желчно. — Это касается лишь меня, уясни это раз и навсегда. — Ты мало что рассказывал мне о процессе создания, да в целом о самом артефакте, существование которого вообще у меня вызывает смутные сомнения. Мне просто важно знать, все ли сведения ты почерпнул, чтобы продолжать увеличивать количество крестражей? Один у тебя уже есть, к чему больше? — Пытаешься усомниться в моих познаниях? Ты слишком далеко заходишь, — хотел закончить Том, начиная чувствовать нарастающее раздражение от навязчивых вопросов, но однокурсник поспешил мягко перебить его. — Нет-нет, конечно, нет, — положив ладони на сиденье, Алфорд оттолкнулся с места, дабы стряхнуть прилипшие к мантии снежинки. — Это может быть опасно и мне бы хотелось знать, причинит ли это вред в дальнейшем, только и всего. Растянувшись в язвительной улыбке, Реддл облокотил руку на опору скамейки, находившуюся подле него, и стал медленно постукивать по ней, как бы показывая свою задумчивость. — А с чего это ты стал таким доброжелательным? Ты, хитрый и изворотливый человек, чего-то захотел поиметь с меня, не так ли? Подлизываешься, ну точно. Я тебя знаю. Что ты хочешь? — Реддл стрельнул недобрым взглядом, заставив этим Алфорда слегка поёжиться. — Да ничего ты не знаешь… — тихо произнёс однокурсник, делая пару шагов вперёд, чтобы направиться обратно в замок, но остановился, решив договорить. — Что ж, ладно, дело твоё и меня оно не касается, ты прав. Я ухожу — не хочу опоздать на урок к Слизнорту. Лестрейндж запустил правую руку в волосы, затем смахнул надоедливые снежинки с каштановой челки, и немедля прошёл по каменной лестнице, наконец оказываясь в тёплом помещении. Кроме отдалённых голосов парочки студентов, где-то неподалёку у тропинки, ведущей к небольшой хижине лесничего, Том больше ничего не слышал. Он не спеша выпрямился, корпусом развернулся к входу в замок, положив при этом предплечье на спинку скамейки, и начал вглядываться в массивную дверь, за которой чуть меньше минуты назад пропал Алфорд. Ему ещё не доводилось видеть своего, так называемого товарища, таким. Парень показался Реддлу весьма неестественным в этот раз, его поведение не соответствует тому безразличному, обычно не проявляющему интереса к делам чужого человека, если эти дела не касались его самого, Алфорда. Чаще всего строил из себя что-то, а наигранная вовлеченность показывалась молоденьким студенткам, однокурсницам, что млели при одном только взгляде и были падки на харизму красивого слизеринца. Том чрезвычайно наблюдательный, хочется сказать. Как раз поэтому сразу же разглядел то малейшее, — пусть и длилось оно не больше пяти минут, — изменение, моментально скрывшееся за маской полного равнодушия, так присущее ему. К слову о наблюдательности. За каменной рамой возле входной двери, где в данный момент точно никого не должно быть, показалась фигура. Характерная походка с широким шагом и высокий рост моментально дали понять, кто же там находится. Септимус Уизли по «однотипному сюжету» просто-напросто не мог оказаться на первом этаже, когда как в эту секунду обязан был со своим непутёвым дружком Поттером набираться знаний у Горация. И это насторожило Тома сполна, чтобы спохватиться и проследовать за уходящим в другую часть здания гриффиндорцем. Тому важно знать, где сейчас пребывает Лилия, и он абсолютно точно знал, что в смене маршрута по замку у Септимуса виновна Дмитриенко. Им правда важно встретиться и обсудить виденное Реддлом в воспоминаниях Оливера Брауна, ведь глаза у женщины, которая сама передавала старинную шкатулку в руки мальчишки, без всяких сомнений, были Лилии.