Шаг его был ритмичен и напорист, мрачный ветер беспощадно трепал его волосы, что пламенем горели на фоне суровых острых громадин скал, о которые с шумом и пеной разбивались дикие волны. Локи спешил, Локи сжимал кулаки и в мыслях его крутилось одно лишь слово: возмездие. Он щурил глаза, в которые так и норовил попасть мелкий песок, гонимый злой вьюгой, и скалил в предвкушающей улыбке тонкие губы. Сегодня, уже сегодня весь яд, что он так старательно копил в себе до подходящего момента, забрызгает кожу каждого из тех двуличных асов, что не гнушались приползать к нему, чтобы решить свои грязные делишки, а потом с чистейшими взглядами рассуждали о высоких материях, презрительно посмеиваясь, стоило лишь ему отвернуться спиной. Он был лучше их хотя бы потому, что не слыл жалким лицемером, не строил из себя праведника и не боялся замарать свои руки в каком-то недостойном бога вопросе. Уже показался его взгляду вид на уставленные яствами внушительные дубовые столы, уже мог расслышать он звонкий переливчатый женский смех и басистые мужские голоса, и потоки ненависти и злого веселья так и струились стремительно по его жилам. Давно уже Локи не ощущал себя таким: казалось, одного взмаха его ресниц будет достаточно, чтобы отправить в бездну небытия всех тех, кто гордо и самовлюблённо посмел назваться великими мира сего. В мире мог быть лишь один по-настоящему Великий, и сегодня это звание он не собирался делить ни с кем.
Остановившись неподалёку, нетерпеливо растирая запястья, на которых по-прежнему красовались символы его клятвопреступления, Локи затаился, насмешливо разглядывая собравшихся у Эгира божков, выжидая наилучшего момента для фееричного появления. Богато разодетые асини в тонких шелках и украшениях искусной работы, асы, развалившиеся на шкурах и то и дело отхлебывающие всё подносимый и подносимый проворными слугами хмель — он видел такие пирушки тысячи раз и его горящие азартным пламенем глаза не могли зацепиться за что-то примечательное. Близок, несказанно близок час его триумфа — Локи ощущал, как раскалённая лава вместо крови растекалась по его венам, зажигая яркий огонь в глазах. Он оправдает все из своих самых страшных прозвищ и имён, он ткнёт каждого прямо прекрасным ликом в грязь совершенных ошибок. Он — обличитель, он сегодня несёт ненавистную правду, чтобы досыта напоить ею каждого, кто посмел поставить себя выше других. Локи преисполнен. Локи выходит из тени.
— Что-то не очень вы рады гостям, могучие боги, — с кривой улыбкой, исказившей его лицо, Локи с высоты своего роста оглядывал затихших в ступоре пирующих. — Или не предложите истощённому путнику выпить пару кружек доброго мёда?
Лица одних богов были такими, будто через пару мгновений начнётся Рагнарёк, другие же откровенно закатывали глаза, предвосхищая, что Локи обязательно выкинет какую-нибудь из своих глупых шуток. Он глядел на них, когда-то уважаемых им, на тех, чьего расположения и дружбы искал зачем-то раньше, глядел и видел их до того жалкими и никчёмными, что мог лишь презрительно улыбаться. Пустые лица, десятки пустых напыщенных лиц и стеклянных глаз, в которых отражается лишь гордыня и тщеславие, праздные, скучные, глупые… И среди них — болезненная вспышка — печальные, до дрожи в пальцах знакомые глаза.
Локи с непониманием уставился на фигуру, выглядевшую слишком уж одинокой в гуле всеобщего веселья, раскачивавшую внушительный кубок в небольшой руке. Он было подумал, что разыгравшееся бурей воображение решило подшутить над ним, подменяя незнакомку образом дорогой женщины, но что-то подсказывало, что он зря на это надеется. Лив, это определённо была Лив — одинокая среди кучи незнакомых лиц, откровенно скучающая и витающая своими печальными мыслями далеко-далеко. Исказилось лицо Локи, и он чуть было с остервенением не сплюнул, грязно выругавшись у себя в мыслях. Зачем она здесь?! Это путало все карты, сбивало его с давно продуманной и расписанной партии ходов, заготовленной для каждого из присутствовавших, ибо меньше всего хотел Локи, чтобы вся эта грязная картина открылась ей и, тем более, запятнала её. Его королевна и без того хлебнула и увидела слишком много… Её взгляд, как и десятки других, был устремлён прямо на него. Локи вцепился в него, силясь прочитать хоть что-нибудь, когда губы Лив тронула ему одному заметным полутоном улыбка. Она определённо понимала, что он не ждал встретить её среди этого сборища, и она совершенно точно что-то задумала: к собственному ужасу, от которого мысли в его голове расплывались туманом, Локи слишком хорошо знал этот её взгляд.
— Не надо прикидываться невинной овечкой, Локи, — бархатистый голос, никак не сочетавшийся с пепельными сединами пожилого мужчины, пронзил повисшую тишину. — Если ты думаешь, что кто-то здесь рад тебе, то ты ошибаешься, Несущий распри.
«О, Браги, знал бы, как ты ошибаешься, — снова Локи встретился мимолётным взглядом с внимательными синими глазами, — уж в одной душе здесь я уверен больше, чем в себе».
Что-то тёплое затрепетало на краешке его сознания, и Локи хотел даже улыбнуться, но опомнился — он в логове двуличных змей не для того, чтобы размениваться на сантименты. Он пришёл обличать, вершить правосудие, выпячивать пороки, а вместо этого судорожно ищет её взгляда и не может не думать о том, как бы выдворить её куда подальше.
— Я гляжу, ты забыл, Один, как смешали мы кровь с тобой да как обещался не быть гостем там, где мне нет места, — испепеляющий взгляд, прикрытый лживой доброжелательной улыбкой, прямо в лицо Всеотцу, который лишь с видом уставшего от жизни раздраженного старика шепнул что-то сидящему рядом сыну, который, почтительно поклонившись, уступил своё место Локи да наполнил мёдом кубок для него.
— Садись рядом, мой названный брат, да не вздумай затеять брань в доме почтенного Эгира, — безликим тоном произнёс Один, а когда Локи вальяжно развалился поодаль, шепнул так, чтоб услышать мог только он, — ведь за любую выходку придётся заплатить. И не факт, что тебе.
Локи нарочито развязно усмехнулся, отхлёбывая слишком много для одного глотка, чтобы скрыть ком, подступивший к горлу. Злость захлёстывала его: мало того, что то, чего он так долго ждал, грозило обернуться крахом, так ещё и весьма недвусмысленные угрозы… Едва заметно он нервно барабанил пальцами по ноге.
А на дальнем краю стола сидела она — последняя причина, удерживавшая его от задуманного. Локи не мог заставить себя не поглядывать ненароком на Лив, такую далёкую и совсем потерянную для него. Память предательским жестом подкидывала ему картинки той, прошлой жизни, где они неизменно сидели рядом, сплетая пальцы воедино, где он хоть и был никем, но рядом с ней это перестали замечать. Гнал их Локи, упорно гнал, но самому себе устроить обманку было сложнее, чем другим. Постепенно гул хмельной пирушки вернулся в пристанище богов, которые немного расслабились, видя, что Локи спокоен и молчалив. Этого-то он и ждал.
Перебрасываясь с некоторыми из присутствующих короткими фразами, Локи неспешно двигался вдоль столов, старательно теряясь в пёстрой толпе. Близко, он подошёл так близко, что чувствовал свежий запах морской соли вперемешку с морозным утром и горными травами — запах когда-то бывшей его женщины. Он остановился прямо за её спиной, выжидая, когда и без того редкие взгляды и вовсе не будут тревожить Лив. И когда подходящий момент наступил, резко дёрнул её, уволакивая за собой в скрытую скалистыми выступами маленькую впадину. Отрешённый взгляд Лив, кажется совсем не изменился, будто она только и ждала этого. Крепко сжимая её локоть и оставляя между ними мизерное расстояние, Локи прошипел едва слышно на самое ухо, сверкая змеиным взглядом:
— Что ты тут забыла?!
— О, я тоже рада тебя видеть, Локи, — беззлобно усмехнулась Лив, ничуть не теряясь под горящим пламенем его взгляда. — Не делай такие страшные глаза — меня ты ими не напугаешь.
— Это он тебя сюда притащил?! — продолжал цедить сквозь сомкнутые зубы. Безмолвно кивнула в ответ. Локи, всё крепче вцепляясь в её руку, зло выругался.
— Локи, — донеслось сквозь ворох мыслей до него, и взглянул затуманенно Лив в глаза, — жжёт.
Он тут же отдёрнул ладонь, разглядывая пятно, яркой меткой красовавшееся теперь на коже бледной её, и обречённо выдохнул:
— Уходи, Лив. Тебе здесь не место, — силился выглядеть равнодушным, но беспокойство всё же так и рисковало вылиться наружу в жесте, слове и взгляде. А она лишь улыбнулась снисходительно, едва заметно пальцами по его плечу проводя, и понял Локи — никуда не уйдёт. Раздражённый, ещё пару часов назад твёрдо знавший всё о своих желаниях и своём долге, теперь Локи метался, но тихий и уверенный голос вдруг произнёс:
— Делай, что задумал, Локи. Не оглядывайся и не тревожься по таким пустякам.
— Да как ты не понимаешь, не хочу я, чтобы ты всё это видела! — произнёс он явно слишком громко, рискуя привлечь лишнее внимание. А Лив усмехнулась тепло, да глубоко вздохнула, словно бы ей было ведомо больше, чем ему.
— Мне греет душу, Локи, что беспокойство за меня ещё живо в тебе, — негромко произнесла она, скользя прохладным дыханием по его шее, — но всё же мне самой решать, где быть и что делать.
— Никогда не пользовался этим, но, видать, момент настал, — всё кипел он, — смею напомнить, что я твой муж, и ты, золотко, должна меня слушаться.
Рассмеялась Лив как-то горько, но по-доброму светло, а глаза синие пеленой печальной снова заволокло. Опустила их, словно бы ища под ногами сил, да спустя мгновение вскинула на него решительный взор свой и произнесла с лёгким надломом:
— Ты забыл, что больше не жена я тебе, а всего лишь птица свободная. Не можешь ты мне больше указывать, Локи.
Не было торжества в её голосе, одно лишь сожаление. А Локи слова её в грудь спицей вонзились: поджал он губы, подбородок задрал и прищурился ехидно, глядя на Лив сверху вниз. И она глядела в ответ: открыто, честно и отчего-то очень обречённо. Словно бы были они сейчас не на пиру, а на похоронах, да только в погребальной ладье вместо покойника любовь свою в последний путь отправляли и глядели ей вслед растерянно. Вроде и правильно всё сделано, да только никому не легче от этого. Лив сдалась: привалилась устало лбом к плечу его, краем мизинца ладони горячей касаясь, а Локи так столбом и стоял, голову вверх запрокинув, да сжимал слегка кончики её пальцев в своих.
— Королевна, чувствую, что ты что-то задумала, и мне это не нравится, — почти без прежней язвительности и злобы проговорил Локи, глубоко вздыхая.
— Сколько времени в Мидгарде прошло с тех пор, как я здесь? — вдруг тихо спросила Лив, сбивая его с толку этим.
— Лет пять, наверное, время там идёт медленнее, — небрежно заметил Локи.
— Значит, у Элдурина уже может и невеста быть, — Лив задумчиво улыбнулась, а Локи усмехнулся да неожиданно произнёс:
— Какие там невесты, золотко, одно море на уме да дорога что у одного, что у другого, — осёкся быстро, встречаясь в удивлённым взглядом Лив, загоревшимся вдруг ясным пламенем.
— Ты…
— Да-да, справлялся, — быстро перебил её Локи, не давая вставить и слова, и с показным нетерпением продолжил: — Но ты мне зубы не заговаривай, королевна. И, прошу, уходи и не мешай.
Взглядами долгими сцепились, руками сцепились и разорвать их то ли не могли, то ли не хотели. Накалом бились волны в груди у Локи, ибо понимал — останься она здесь, и в случае чего пойдёт на эшафот вместе с ним, а то и раньше него. Позволить так легко и ловко старому властелину вертеть им Локи совсем не желал. А Лив так странно смотрела на него теперь: не скорбно, а отчего-то восторженно, со странной какой-то совсем не уместной радостью. Времени счёт потеряли оба, совершая тем самым ошибку.
— Так, значит, и вправду это мидгардская подружка Локи, — мелодичный женский голосок вывел их из оцепенения, заставляя одновременно резко повернуть головы на его источник. Обладательнице его нельзя было отказать в привлекательности, даже не так — в величественной, чистой красоте. Длинным водопадом струились пшеничные волосы, улыбка такая открытая, да только вот взгляд насмешливый-насмешливый.
— Жена, — мигом нацепил Локи маску равнодушного веселья, неосознанно выступая вперёд и перекрывая собой молчавшую Лив, которая не стала опровергать слов его как некоторое время назад. — Моя мидгардская жена, дорогая Фрейя, хоть ты этому и противилась, как могла.
— Любишь ты экзотику, Локи, — кажется, не обращая внимания на колкость, продолжила богиня. — То великанши, то люди… Мы для тебя так скучны, что хочется чего-то эдакого?
— Фрейя, милая Фрейя, — Локи сделал шаг ей навстречу и оказался до неприличия близко, — ты вот вроде и покровительница любви, а смыслишь в ней так мало…
— Куда уж мне с тобой равняться, — расхохоталась перезвоном колокольчиков в ответ, проводя по плечу его пальчиком игриво. — И всё-таки, Локи, странные у тебя предпочтения. Девица как девица, ничего особенного.
Мимолётный взгляд незаметно бросил Локи на так и остановившуюся поодаль Лив. Знал, знал, что ревнивой всегда была, но скрывала это, а он-то так любил с огнём этим играться, что нарочно часто дразнил её. Вот и сейчас видел он, как спокойно слушала и смотрела Лив на них, но в синих глазах искорки лёгкие метались. И улыбнулся одними уголками губ — ещё трогает это её.
— Наверное, хорошо молилась своему богу, — ещё одна женщина неспешно вышла из-за скалы, слепя своей золотом сверкающей шевелюрой. Правда больше, увы, взгляду зацепиться было в ней не за что. — А, Локи? Часто смертная на колени перед тобой вставала?
И теперь уже смеялись в лицо его Лив обе женщины, разглядывая её, впрочем, с неподдельным интересом. Злобная усмешка заиграла на губах Локи, который уж было открыл рот, чтобы отвесить очередную колкость, но опередили его:
— Мне хотя бы было, кому молиться, — донесся голос, пропитанный равнодушием и прохладцей. — А вам?
Лив, казалось, совершенно не было дело до тех ехидных замечаний, которыми хотели задеть её. Локи, довольный, перевёл с неё взгляд на примолкших богинь, не такого ответа ждавших, да расплылся в наглой улыбке.
— Прекрасно выглядишь, Сиф, — он обогнул её и встал за спиной, проводя пальцами по волосам, — ну намного же лучше золотые волосы, правда?
Хриплым смехом окутывая замершую на месте женщину, выпустил пряди сверкающие из рук, отступая неслышно. Витало, что-то уже витало в воздухе, когда от шумной толпы отделился мужчина, буквально излучающий лето своей кожей и волосами светлыми, и протянул с улыбкой кубок Локи:
— Давай-ка выпьем лучше, Локи, — он лучезарно улыбнулся, обращаясь уже к богиням: — И вы, дорогие, не накидывались бы так на бедняжку. Тем более, что для смертной она очень даже недурна.
Проскользив вдоль вытянутой фигуры Лив взглядом и задорно подмигнув ей, мужчина ударил своим кубком о другие, призывая к мирному разрешению всех противоречий.
— Выпью с удовольствием за славных асов и асинь, Фрейр, за столь могучих, сильных и справедливых, — особенно выделяя последнее слово, громко возвестил Локи, окидывая взглядом всех гостей поочерёдно, — за таких же отважных, как Браги, бегающий от любой битвы и мелящий языком песни свои глупые. За таких целомудренных, как Фрейя, отдавшаяся за побрякушку четырём сморщенным недоросткам. За таких честных, как Тюр, благородно руку свою отдавший за обман и измену. За таких верных, как Сиф и Идунн, пригревших, уверен, не только меня в своих объятиях, но и добрую половину здесь присутствующих. И, конечно, за могущественнейшего из могущественных, величайшего из великих, справедливейшего и мудрейшего Всеотца, который не чурается грязных делишек и как дрянная баба промышляет дешёвым ведьмовством. До дна!
Опустошил кубок разом и откинул его яростно в сторону. Ничего уже не видел Локи перед собой — гневное пламя распирало, рвало изнутри, жгучей ненавистью заполняя нутро его. Скалился устрашающей улыбкой, от которой замолкали рот желавшие открыть. Локи шёл между рядами богов, щедро осыпая их ядом правды, насильно заставляя слушать даже тех, кто желал укрыться. Хлестал по щекам наотмашь, как хлестали его спину когда-то, оставляя уродливые раны, которые будут потом зацеловывать женские губы. Бросался грязью в их чистые и светлые одежды, и отчаянно остро смеялся, глядя на то, какими мелкими и жалкими были эти чёртовы лицемеры. Локи цедил слова сквозь сомкнутые губы, выплёвывал их с таким презрением, что яд змеиный показался бы блаженным нектаром в сравнении с горечью этой правды. Ошарашенные, опешившие, кто в безмолвии, кто в ответном гневе, ничего, однако путного не могли ответить ему — правил этим праздником Великий и Ужасный.
А позади него скромно стояла простая смертная женщина. Не смеялась, не плакала и ничему уже не удивлялась — лишь провожала его неотрывным взглядом глубоким, да гладила мысленно плечи его. Она знала, как ждал он этого часа, видела, как сам сгорал в ярости своей, но не мешала и не останавливала, ибо то была его правда. Пока он марал свои ладони в нечистотах и с остервенением вытирал их об одеяния асов, Лив смотрела на него — воистину Великого и воистину Ужасного в своём гневе. Она — лишь маленький человек, волею судьбы коснувшийся Бога. Её дело мелкое — Лив давно знала, какое у спутницы настоящее предназначение.
Он уже пылал безумным пожаром, бросаясь последними словами, разя копьями правды, казня и никого не милуя. И не слышал он даже ответных упрёков в женоподобии, трусости и, конечно, во лжи, которые бранной рекою лились с уст светлейших, пока не донесся до ушей его голос из-за спины:
— Значит, вот каковы боги, которым мы поклоняемся.
Забыл. Он совсем забыл о том, что и Лив, его бедная Лив стала свидетельницей этой грандиозной обличительной перебранки. Вот и пришёл тот момент, когда пора было и перед ней явиться во всей своей устрашающей красе — и развернулся Локи резким движением к ней прямо лицом. Глазищи чёрным огнём горят, оскалом звериным губы скривило, а руки объяты потоками пламени — ты убоишься его. И выбрасывает последний свой подарок Локи:
— Это я истинный убийца Бальдра.
Где-то вдалеке он слышит сдавленный крик обезумевшей Фригг, в которую яркой молнией попало болезненное воспоминание о светлом боге весны, о любимом безвременно почившем сыне. Где-то там кто-то пытается дёрнуться к нему, но окутан Локи пеленой огненной — не подобраться так просто.
— Что, таким тоже нравлюсь, золотко? — тянет слова и злобно смеётся, не подходя, правда, ближе. Молчит Лив в ответ, но глаз не отводит да делает шаг навстречу пожару его. Яростная ненависть вдруг захлёстывает с новой силой, и дёргается с места Локи, сжимая с силой её подбородок:
— Глупая, глупая смертная — я ведь просил тебя уйти, — змеиным шипением бьёт и её заодно со всеми. — Зачем ты суёшься везде, где не просят?! Кому нужны неуёмные твои жалкие чувства?!
— Мне нужны.
Как же злит её спокойствие! Локи свирепеет, скалится в неестественной гримасе, сверкая клыками, обдаёт её горячим выдохом и готовится уже шепнуть что-то мерзкое, задыхаясь в бешенстве, но холодные пальцы обхватывают лицо его, перетряхивая всё внутри:
— Давай, скажи мне, какая я жалкая и никчёмная, как не нужна тебе никогда была, как использовал меня, чтобы силы набрать, и как упивался моими страданиями, — шептала твёрдо, а в глазах её вьюга словно бы вилась. — Ударь, Локи, я подставляю тебе щёки.
Впился в неё пожирающим пламенем своих глаз — он одержим. Он готов оставлять ожоги и ноющие порезы на всех без разбора, ранить ударами огненного хлыста — Локи всё позабыл, сам сгорая в горниле страстной ненависти. А Лив улыбалась ему в лицо.
— Нет, — мотнул вдруг головой и отшатнулся от неё, будто пьяный.
А вокруг бушевали грозы и сверкали молнии — среди громких криков, среди обвинений и насквозь пропитавшей всё ненависти боги опускались до скота, не щадя друг друга. И как же глупо смотрелась улыбка Лив на этом фоне — и как же глупо почувствовал себя Локи, глядя на неё.
— Ты, — раскатом грома прогремел над гнусной пляской ярости голос Тора, — ты, мерзкий козёл, посеял здесь раздоры! И ты ответишь за это!
Взмах могучей руки — и, прошибая скалы, летит легендарный молот к своему хозяину. Локи, опешив на мгновение, оглядывается, ищет Лив, и находит. А с её губ рвётся крик отчаянный:
— Беги!
Всего на миг замирая, видит в последнем взгляде, как вскидывает руки вверх Лив — и вырывается из них хрупкий вихрь, ледяной стеной отделяя его от опешивших асов. Стремительно синеют ладони у неё, покрываясь корочкой инеистой, теряет цвет её кожа, становясь мертвецки бледной, и, дрожа, расправляет она неловко плащ — и взметается соколицей в небо.
И он срывается резво с места, несётся, несётся подальше куда, ещё не осознавая того, что натворил. Слышит, как хрупкий лёд разбивается, но преимущество он получил — скрыться с глаз долой теперь точно сумеет, и неистовое ликование заполняет его естество.
А в удаляющемся клёкоте соколином он отчётливо слышит несказанные слова любви.
***
— И что же в итоге? — мрачным голосом спросил Сагр, устало подливая себе в кубок ещё мёда.
— Я сбежал, как видишь, — усмехнулся Локи, сверля взглядом светлую жидкость, стекающую по стенкам кружки.
— А… — хотел сказать что-то травник, но был перебит:
— А её я найти не смог.
Повисшее молчание, кажется, было таким густым, что того и гляди белой туманной пеленой окрасит затхлое пространство небольшой комнаты в отшельническом жилище Сагра. Неотрывно глядя на золотистые переливы мёда, Локи впервые замолчал так надолго за все последние вечера, но травник, так желавший насладиться покоем и отдохнуть от бесконечной его болтовни, теперь был не рад.
— Погибла?.. — осторожно поинтересовался он после слишком затянувшейся паузы.
— Хуже, — отстранённо прозвучало в ответ, — как в воду канула. Исчезла.
— Да быть такого не может! — Сагр не сдержал удивлённого возгласа.
— О, поверь мне, дружище, ещё как может, — с издёвкой ответил Локи. — Все силы вложила, видно, в свой прощальный подарочек во имя моей свободы.
— У Мимира был?
— Был.
— И что? — нетерпеливо поднажал Сагр.
— «Не вижу ни среди живых, ни среди мёртвых», — вторя манерам великана закатил Локи глаза. — Только зря время потратил.
— Получается, дух разлучился с телом, но к Хель не попал… Ищет пристанища?
— Не знаю, — отмахнулся Локи, глуша очередную порцию хмеля. — Устал от этого неведения.
— Да поди и не искал ты её, — только махнул рукой Сагр разочарованно. Отчего-то долгая история, которую изрядно захмелевший Локи рассказывал уже несколько вечеров подряд, разбередила ему душу и даже вызвала какое-то подобие зависти. Ведь подчас судьба бывает довольно жестока: чем только заслужил этот рыжий плут, напрочь лишённый понятия о чести и ответственности, такую отчаянно красивую историю любви? Если, конечно, он всё это не выдумал…
— Ну конечно, куда уж мне, рыжему чёрту, какие-то привязанности иметь, правда? — блеснул мутноватыми глазами раздражённый Локи. — Не бери в голову, Сагр — не было никакой королевны. Байками про всесильную любовь над твоей одинокой и хмурой жизнью потешиться хотел.
Резко вскочил Локи, разминая плечи, да, рассмеявшись, вышел из комнаты, оставляя мрачного травника одного раздумывать над услышанным.
Не было никакой королевны — Локи уже почти поверил в это. Уже почти вытравил из памяти её тонкие запястья, её острые плечи, сдержанную улыбку и, конечно, проницательные глаза. Какую тонкую шутку сыграла с ним судьба: оставивший будет оставлен, покинувший будет искать.
Себя обмануть трудно, но он пытается. Часто забывается в объятиях случайных женщин, тайком наводя на них образ другой: прикасается пальцами к чуть выступающим позвонкам на женской спине, откидывает с шеи тёмные волосы и оставляет на ней алые метки, сжимает бледную кожу, с лёгким хрипом выдыхая её имя. И спадает иллюзия тут же — то не она. Нет c тобой твоей королевны.
И хотел бы Локи сказать, что жизни нет без неё, да только живёт: просыпается от слепящего солнца, топчет тяжёлыми сапогами траву и снег, ест, пьёт, улыбается… И гонит её образ прочь, и бежит от него, как от огромного ядовитого паука, преследующего жертву. Прячется в кабаках, в хмеле, в злых шутках и притворных улыбках, прячется и внушает другим, что всё как и прежде. И внушает себе, что всё как и прежде.
А ведь мир на самом деле не заметил такой мелкой потери. Лето пахнет солнцем, дурманя разум пёстрыми красками заката. Осень пахнет дождём, разбрасывая по гулкому ветру хилые листья. Зима пахнет морозцем, рисующем на стёклах замысловатые узорные покровы. Весна пахнет новой жизнью. Всё как прежде.
Но видит во сне Локи теперь новый кошмар: в благоухающем весеннем саду среди цветущих вишен гуляет она, носящая под сердцем его дитя. Прикрывает глаза и улыбается ароматам новой жизни, которая приходит в природу и которая нежным бутоном распускается внутри неё. Когда бабочка робко опускается на её ладонь, замечает, наконец, его, зовёт к себе, и он подходит немного несмело, ласково пальцами проводит по распущенным волосам, оставляя в них синий цветок горечавки. И купается в лучах её улыбки, и целует запястья её, и чувствует себя на своём месте, чувствует себя таким счастливым…
И просыпается один. В душной маленькой комнате с лёгкой дрожью в руках ощупывает холодную постель — нет её. И словно в пьяном дурмане поднимается, пошатываясь, бредёт к окну, в которое светит глупая луна и глупые звёзды, и смотрит, долго смотрит в темноту — ищет в ней Лив. Прислоняется горячим лбом к стеклу и душит подступивший к горлу ком, от которого позорно дрожит губа. На краю его снов он вновь покинул её, оставил одну. «Найдись!» — еле слышно шепчет в темноту предрассветного неба.
И мечется Локи, и покоя найти не может. С наслаждением издевается над собой, наигрывая на лютне выцарапанные на осколках сознания строки о покинувшей птице, да с яростью бросает инструмент в стену, чтобы тут же наколдовать новый и продолжить этот бесконечный круг изощрённой пытки. Всё не так! Всё должно было быть не так! Ему предначертан был Норнами другой путь — знал это Локи. С ним рядом должна была быть другая, кроткая, мирная и смиренная, а оказалась Лив — решительная, стойкая и отчаянная. Но судьбу не обманешь, хоть он и сумел избежать предопределённого ему наказания, судьбу не обманешь, ибо кто-то был должен всё равно поплатиться. И теперь лишь понял Локи, что на самом деле значили эти далекие жуткие сны в Мидгарде, и теперь уже наяву слышал он шепотом пустынного ветра и криком чёрных птиц те самые слова: «Это сделал ты!»
Он и не понял сразу, чего именно хочет от него Всеотец, когда спустя кучу времени после его пламенной перебранки в очередное пристанище ворвались с грохотом два ворона, впились когтями в его плечи, растёсывая их до мяса, и потащили его куда-то, как потом оказалось — в Мидгард. Поджидавший уже Один лишь смерил его взглядом презрительным да прогремел над ним:
— Пора платить, Зачинщик несчастий. Ты подстроил смерть моему любимому сыну на моих же глазах — теперь погляди, как умирают твои дети.
За волосы держал его милостивый Всеотец, как собачонку на привязи, заставляя силком смотреть на то, как в пожаре битвы гибнут его сыновья — и не мог этого Локи остановить, пригвождённый к земле силой куда большей, чем сам он обладал. Пытался вырваться, кричал, бился — всё без толку, ибо невидимые кандалы сковали его изнутри. Повинные лишь в том, что отцом их стал он — его сыновья, которым рассказывал он бесконечные истории и сказки, которых учил запускать по весне самодельные корабли в быстром ручье, его сыновья, выношенные самой дорогой женщиной, были смертны. Локи пытался не смотреть, но веки опустить не мог: и вот лицо Элдурина искажается в болезненной гримасе, а из вспоротой грудины торчит клинок. Уже несётся резвым вихрем к нему брат, но не успевает — в самую шею вонзается отравленная стрела. А Локи ревёт, ревёт волком от собственного бессилия, ревёт от того, что за дела его платят те, кого он, оказывается, любил.
— Они ни в чём не виноваты! — вырвался хрип из его иссохшего горла.
— А Бальдр в чём был виноват? — злым шепотом раздаётся в ответ.
— В том, что вы все возомнили себя властелинами и решили повернуть судьбу вспять, — одержимо сверкнул золотыми глазами Локи.
— Смотри, — прошипел на ухо Один, — я не стал опускаться до твоих грязных игр. Я всего лишь дождался момента, предначертанного им судьбой, хотя мог бы послать им смерть гораздо раньше. Путь в славную Вальгаллу твоих отпрыскам закрыт. Отправятся к сестрице.
Вот оно — бремя бесконечности. Суждено ему пережить детей своих и увидеть их последний час. Всеотец уходит, явно довольный свершившимся возмездием, а Локи ещё долго сидит в пыли и грязи, смотрит в бледные лица, слишком сильно похожие на его собственное, вытирает кровавые подтеки с кожи и шепчет уже бесполезные заклинания. А потом дрожащими руками прикрывает остекленевшие глаза и зовёт дочь, чтобы с милостью приняла в свой мрачный мир единокровных братьев. Хель слышит отца — в её чертогах им будет спокойно. А Локи думает лишь о том, что единственной радостью сейчас стало то, что всего этого не видела Лив.
Он не хотел задумываться над тем, что стало с ней самой, ведь едва ли были лёгкими и радостными последние часы перед тем, как дух её покинул тело и затерялся где-то, ища пристанища и покоя. Локи хотелось верить и надеяться, что она хотя бы не испытывала боли — рассыпалась бы тысячей голубых бабочек по свету или мерцающей звёздной дымкой, освещающей в ночи путникам дорогу. Больно было думать, что его королевна и тогда оказалась одна — он был слишком занят спасением своей шкуры, чтобы думать о ней. И теперь оказалось, что так много важного не было сказано и сделано, что он так много не успел разглядеть, пока она была рядом, что сам путь принёс ему больше радости, чем цель, к которой он летел. И теперь оказалось, что без Лив ему было очень грустно.
Беги-не беги, Локи, а она всё же здесь. Ветра дикие вторят имя её, что рассыпается на языке остренькими осколками былого счастья. В мерном шёпоте летних трав её голос мерещится, затягивающий добрую песню о птицах, конечно. Первоцветы робкие пробиваются её нежной улыбкой сквозь ковёр прошлогодних листьев. Она всё же здесь — горит светом в груди твоей.
Знать бы только, что где-то, пусть бы и в недосягаемой дали от него, всё же живёт его королевна. Быть может, улыбается кому-то незнакомому, опираясь на крепкую и надёжную руку, становясь для другого отрадой. Или поёт колыбельную синеглазому младенцу, что тихонько дремлет на её груди. Или рассекает солёный воздух, возвышаясь над палубой корабля, с восторгом глядя далеко-далеко — туда, где не ступать ему никогда. Так хотелось Локи увидеть её ещё разочек, пусть бы с другим, пусть бы другую, поцеловать ласковым шёпотом ветра в лоб и благословить на добрый путь. Знать бы, что обрела-таки счастье настоящее, которое он ей не подарил, ибо даже сейчас не знал Локи, смог бы отдать он всё то, что имел, чтобы быть рядом с ней. Он, оказывается, вообще так мало о себе знал...
И однажды будет Локи лежать в облаке синих цветов, что высаживал по его просьбе каждую весну Сагр, и смотреть в бесконечную небесную даль. И вдруг рассмеётся звонко — ведь она сбылась у него. И сколько бы ни пытался спалить дотла он свои воспоминания, сколько бы ни силился забыть её — не смог. И Локи улыбнётся, улыбнётся небу и шепнёт той, кто его не услышит:
— Я понял, королевна. Я теперь понял.
Не будет он больше гнать её из своих мыслей, не будет больше жалких попыток избавиться от того, что цвело — так несправедливо несвоевременно! — у него внутри. Пусть растёт, пусть греет его в бесконечном пути. Жертва любимых не будет забыта, пока он топчет ещё землю — и Локи будет улыбаться, ибо она всегда желала ему счастья. И навсегда останется Лив с ним, ибо время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии. И навсегда останется с Локи её бесценный подарок — его жизнь, в которой была любовь.
***
Когда месяц умер в предрассветной тишине, Локи открыл глаза, удивлённый слишком хорошим своим самочувствием после длинной попойки. Ещё слабо соображая, что к чему, провёл рукой по навязчиво лезшим в глаза волосам и с удивлением обнаружил, что зачем-то собрал их накануне в косу. Силясь вспомнить предыдущий вечер, задумчиво почесал бородку — отдёрнул ладонь, когда понял, что её нет. Сон сняло как рукой — резким движением метнулся к зеркалу, от которого тут же отпрянул. «Опять пытался себя обмануть?» — мелькнула мысль. Локи судорожно вглядывался в синие глаза отражения, попутно ощупывая тело, в котором застрял его дух. И этот самый дух теперь замирал то ли от восторга, то ли от страха, то ли от неверия, ведь по ту сторону зазеркалья он видел её — изменившуюся, в странном наряде, но определённо то была Лив. Его Лив, следы которой он уже бросил искать, с потерей которой давно смирился, которую отпустил, пожелав счастья, где бы она ни была…
«Это уже не любовь, а судьба», — в мечущихся мыслях зацепился Локи за одну-единственную.
И теперь, неведомым каким-то образом застряв в её теле, он касался её же пальцами её лица, волос и губ, улыбаясь с ненормальным упоением. Порывисто окинул взором комнату и обнаружил собственное тело на лавке — так странно было наблюдать самого себя её глазами. Быстро прикинув, что раз его дух в другом теле, то и его вряд ли пустует, Локи посыпался под гнётом целой тучи вопросов. А если она не помнит его? А если всё помнит? Ещё не ясно, что хуже… А потом глянул ещё раз в зеркало — а не всё ли равно? Ведь если осталось от неё не только лицо, но сама суть, то, значит, он всё-таки любимец судьбы, так расщедрившейся на ещё одну встречу. Это всё прояснится, он был уверен, а пока…
А пока его тело начинало медленно оживать и кряхтеть, и Локи, нацепив маску безмятежного веселья, выдохнул, решительно повернулся и сверкнул её улыбкой:
— О, ты очнулась!
