Королевна

Он слышал, как хрустит битое стекло под лёгкими шагами, возвещая о приближении властительницы ледяного чертога, от которого остались лишь осколки и талые лужи, но повернуться к ней лицом теперь не решался. Он так рвался взглянуть ей в бесчувственные глаза и плюнуть прямо в лицо в отместку за то, что каждый его визит заканчивался ничем, а Лив по ощущениям становилась лишь дальше от него ещё на ступень, но вместо этого встречал свою судью напряжённой спиной. Она так близко, так близко, что стоит повернуться — и он сможет коснуться её рукой, но теперь Локи медлил, окостеневший, поражённый и такой растерянный. Среди холодных ледяных громадин он вдруг почувствовал себя как потерявшийся на ярмарке ребёнок: всё чужое, незнакомое, такое величественное, а он — всего лишь никчёмный одинокий мальчишка, а не могущественное существо, повидавшее на своём веку всякое. И виной всему голос, который он, конечно, узнал, который не мог не узнать, голос, сулящий ему и освобождение, и казнь. Он знал, кто стоит за его спиной, и проклинал свой бескостный длинный язык за всё то, что успел наговорить за время своей исповеди. Теперь Локи прекрасно понимал, чьё платье он забрызгал своим ядом, и от осознания этого он, бесстыжий, маялся муками неизвестно как пробудившейся совести. Конечно, он узнал её. Как было не узнать ту, с кем годами делил постель, с кем прошёл дороги счастья и испытаний, как можно было не узнать ту, чей запах так плотно въелся под его воротник, что не мог избавиться от её призрака даже тогда, когда насильно и упорно гнал его прочь. Конечно, он не мог не узнать голос своей королевны. — Ты так хотел посмотреть в мои бесчувственные ледяные глаза, и вот я перед тобой, Злокозненный Плут, — Локи чувствовал, что она подошла совсем близко. Шорох юбки по разбитому полу так и звал его предстать перед ней лицом к лицу, но беда была в том, что как сильно жаждал он увидеть её, так и боялся этой обещавшей стать роковой встречи. Всего одно простое движение — и вот она, цель твоих странствий и долгих поисков, но что ей сказать теперь? Упасть в ноги и испросить прощения — как это глупо будет выглядеть после его феерического озлобленного представления… Каким будет её взгляд теперь — разочарованным, презирающим, холодным, растопчет его или воскресит? — Не зови меня так, — Локи сжал кулаки и выдохнул, прикрыв глаза. Поворот — и он моргает, не до конца осознавая, что перед ним и вправду она. Локи мог бы не узнать её при случайной встрече, и от этой мысли бросило его в холод. — Какая ты стала… Он заворожённо разглядывал Лив, стоящую перед ним прямо и открыто в серебром сверкающем платье, искрящимся переливами алмазными. Она вся теперь мрамора нежного статуя, выточенная искусным мастером, какая-то непривычно величественная и так соответствующая прозвищу, которым Локи наградил её когда-то давно. Но стоит поднять глаза на её лицо — и сердце его сжимается. Фарфором холодным светится бледная кожа, чистая, без единого изъяна, сделавшим бы мёртвый камень живым и настоящим. Он вглядывался в знакомые черты и не мог к удушающему ужасу увидеть в них ту тёплую и любящую женщину, образ которой он сохранил в своём воображении. Она другая — величественная, спокойная и такая отчуждённо холодная… «Ну конечно, — проносится в воспалённой голове мысль, — я для неё — никто. Забыла». Локи пригляделся и вдруг понял, что наряд её совсем не из серебра, а всего лишь плёнкой инеистой покрытый, а на кончиках ресниц чёрных подрагивают крошечные ледяные капельки. А глаза, так красиво обрамлённые этими ресницами густыми, глаза её — затянутые узорной корочкой льда глубокие озёра, в которых видит Локи своё отражение, весьма потрёпанное и немного устрашающее. — И как же ты хочешь, чтобы я звала тебя, Великий и Ужасный? — должно было это прозвучать со злой насмешкой, но не было её в голосе Лив. Одна тоска и тихая метелица. — Любимым мужем? — нервно усмехнулся Локи, но под одним тяжёлым взглядом понял, что сейчас это совсем неуместно. — Наколдуй что ли лавку, раз ты решил спалить чертог, — она окинула равнодушным взглядом остатки былого стеклянного великолепия. Шепнул пару слов да махнул рукой Локи — и как бельмо на глазу среди гор снежных возник островок мнимого уюта, однако оба они так и стояли друг напротив друга, словно бы примёрзшие, словно бы не находили сил двинуться с места. — Значит, всё это время моя потеря была спрятана у меня же под носом? — Локи, усмехнувшись, покачал головой, бросая короткий взгляд на Лив, но едва ли ожидая, что она ответит на этот очевидный вопрос. — Наконец-то ты был честен, Локи, — впервые услышал за долгое время он имя своё, с губ её скатившееся, и показалось ему на какое-то мгновение, что что-то былое, тёплое просквозило в её интонации. — И с собой, и со мной. Локи судорожно размышлял, как подобраться теперь к вопросу, волновавшему его больше всего, но не придумал ничего лучше чем ударить им в лоб: — Ты помнишь меня, Лив? А она вдруг засмеялась как-то нездорово, словно подбитая птица, и взглянула на него совсем по-другому: немного растерянно и как-то слишком устало. — Тебя забудешь, милый мой. Да даже если б и попыталась, то ты ведь каждые полгода сюда вспышкой залетал, после которой я лишь в себя приходила в аккурат до новой встречи. — Но ты же просила забрать у тебя воспоминания! — удивлённо воскликнул Локи. — Сгоряча чего только не скажешь, — грустно усмехнулась в ответ, — благо, Вар поняла, что это я не от сердца спорола. Ведь забыть тебя, Локи, значит забыть самые счастливые моменты, что были в жизни моей, забыть детей наших — как я могла пойти на это? Ты так заполонил жизнь мою, что забыть тебя — это и себя из памяти вычеркнуть. Могла ли я пойти на это?.. — Лив, — он было дёрнул к ней руку, но неожиданно в один шаг она оказалась так близко, что обдала его холодом своего насквозь промёрзшего в тонком платье тела. Локи замер и даже затаил дыхание. — Болит? — едва ощутимое, невесомое касание её онемевших пальцев на его израненных губах — и возрождается надежда в нём. «Всё поправимо, ей не плевать, я всё верну!» — глупо бьётся в груди, пока её пальцы так приятно холодят горящее лицо. А она достаёт кипенно-белый платок откуда-то из складок юбки и утирает кровь осторожным движением, внимательно разглядывая его, но глазами с глазами не встречаясь. Локи не выдерживает — перехватывает запястье тонкое и всю ладонь к губам своим прижимает. Не целует, нет — словно бы ищет исцеления и освобождения в этом прикосновении. — Болит, — шепчет, теперь так желая отчаянно отыскать в глазах её то, что казалось утраченным. Её ресницы взлетают вверх — и Локи выдыхает, ибо несмелым огоньком бьётся там где-то похороненное под осколками разбитых надежд чувство. — За что тебя так? — Локи почувствовал, как едва заметно колеблется её спокойный голос. Она сдавалась, она таяла — он буквально ощущал это дрожащими под её прикосновениями губами. — Не бери в голову, — он всё ещё сжимал её ладонь, прижимая её к щеке своей. — Проспорил свою голову одному недоростку, но получить он её никогда бы не смог. Правда, некоторое время пришлось помолчать… Ты мертвецки холодная, Лив. Ему хотелось согреть её, но сколько бы ни держал её руку, та не становилась теплее. — Я привыкла, — повела она плечом равнодушно. — Что с тобой случилось? — спросил Локи, а потом зашептал какие-то слова непонятные и спрятал её пальцы в своих ладонях, опускаясь на пустующую лавку. Лив присела рядом, на самый краешек, не вынимая своей ладони из его плена, но и не потворствуя ему. Разговор обещал быть долгим. — Брось, ничего не получится, — проговорила она, — я насквозь промёрзла, Локи. — Получится, — твёрдо ответил он, — даром ли я тут бог огня. Лив лишь вздохнула тяжело, позволяя ему продолжать эти странные и весьма бессмысленные попытки что-то исправить. — Попала прямо в руки Хеймдаллю, который услышал возню на радужном мосту, он на меня поглядел да и не придумал ничего лучше чем отвести прямо к Всеотцу, — здесь Локи оторвался от её ладоней и вскинул на Лив удивлённый взгляд. — Да, доставили, на колени поставили. Один как зыркнет на меня своим глазом да как пригвоздит им к месту — ни пальцем дёрнуть, ни звука выдавить не могла. «Ты, — говорит, — строптивая мидгардская подружка Локи, которой не хватило ума вовремя остановиться, зачем нарушила границы миров?» — Очень в его духе, конечно, — с усмешкой заметил Локи. — Значит, это он тебя в такие дали засунул? — Нет. К счастью, быстро явилась Вар, избавив меня от необходимости в одиночку объяснять что-то верховному богу. Один не захотел возвращать меня домой, а она придумала эту уловку для тебя — и меня сослали сюда. — И ты всё это время сидела в этой ледяной тюрьме совсем одна? — Лив смотрела немигающим, пустым взглядом куда-то далеко-далеко, и что-то внутри Локи сжалось. — Но ты-то ведь ни в чём не виновата — где хвалёная справедливость Вар?! — Всё правильно, Локи, ибо это был урок не только тебе, но и мне. Тут, знаешь ли, есть много времени, чтобы подумать, — уголки губ Лив передёрнулись в тусклой улыбке. — И потом, мне всегда нравились холода. Смотри, чему научилась тут. Она выставила ладонь перед собой, и взметнулся из неё вверх маленький вихрь из ажурных снежинок. Локи улыбнулся, глядя на ту наивную силу, которую смогла взрастить в себе Лив, и теперь демонстрировала отчего-то ему. Она остановилась, что-то обдумывая, а потом, всё так же не глядя ему в глаза, заговорила вновь: – Знаешь, когда ты пришёл в первый раз, то я была душу готова продать, лишь бы ты убрался подальше. А ты всё говорил и говорил, говорил и говорил, а у меня перед глазами вся жизнь наша проносилась. Я так силилась тогда всё расчеркнуть, всё вытравить — и каждый чёртов раз, когда вроде бы становилось легче, ты возвращался и заводил свою песню. — Лив, — коснулся Локи её прохладной щеки, а она глаза прикрыла, явно душа подступившие к горлу чувства. — Я твоих визитов так боялась, но не могла перестать ждать — это так глупо, да? Злилась сама на себя — обманул, бросил, а я, как преданная собачонка, всё равно у двери сидела, — рваный смех вырвался из её груди. — Это уже какое-то нездоровое влечение, так нельзя, не должно быть… Локи видел, как идёт трещинами ледяная стена, которой наивно пыталась оградиться Лив, но имел ли он право теперь, когда сам признал, что любовью едва ли можно назвать то, что он испытывал к ней, помогать ей рушиться? Он совсем не хотел ей боли, и сам отчего-то маялся теперь вместе с ней, но упорно не мог придумать способа помочь. Только сидел вот так рядом и старался делать вид, что не видит, как рвут её противоречия. Глубокий выдох разрезал пелену тишины. — Я должна была, я хотела ненавидеть тебя, Локи, — резкий взгляд её поблёскивающих глаз прямо ему в нутро и шёпот: — но не могла. И сейчас не могу. С горькой улыбкой на губах Лив закрыла глаза — она смеялась над собой, такой наивной в своей слепой привязанности. — Оно выросло — это чувство в груди, — вдруг порывисто прижала она его ладонь к себе, и Локи услышал, как громко бьётся её сердце. — Оно выросло кустами диких роз — никого не спрашивая и ни с кем не советуясь. Мне так нравилось, как цвело оно, как силу набирало и как било буйством своим сквозь время, и я это чувство в себе лелеяла, хранила и растила, как дитя в утробе. И только руки о шипы изранила, пытаясь вырвать эти розы с корнем, а им всё нипочём оказалось. И я смирилась и больше не хочу расставаться с этой своей любовью. Пусть растёт. Зачем говорила сейчас ему всё это, наверное, и сама не знала, но только Локи смотрел на неё и улыбался тихонько, ибо была она в этой своей любви так хороша. — Но что ты с этого будешь иметь? — вырвалось у него, а Лив глянула как-то по-доброму снисходительно, да провела нежно и легко пальцами по щеке его. — Может, поймёшь когда-нибудь, Локи. И задумались они каждый о своём. Силился Локи понять свою королевну, да мог с трудом. Не верилось ему, что вот так просто говорит она о любви своей тому, кто её растоптал, пусть и не по злому умыслу. Это и впрямь всё было каким-то неправильным: и Локи, наверное, предпочёл бы стерпеть заслуженную истерику и даже пару пощечин на своём прекрасном божественном лице, а не эту великодушную отповедь. И в очередной раз подумал он о том, сколько загадок таили в себе эти глубокие синие глаза, которые сейчас словно бы успокоившись разглядывали мерцающие горы на горизонте. Прожив с ней рядом и узнав, кажется, каждый её вздох или жест, он так многого не понимал и, оказывается, не знал про неё. А, быть может, просто не стремился узнать?.. — И что же, плюнул ты в лицу Всеотцу, когда возвратился домой? — прервала Лив его рваные размышления. — Домой, — усмехнулся Локи. — У меня нет дома, Лив, как оказалось. Отец погиб сразу после моего рождения, а горе-мать не выдержала этого и сбросилась со скал, предварительно подкинув меня в Асгард. Вот ведь как получается, золотко: что в Мидгарде был я подкидышем, что здесь им же и оказался. Ещё и полукровка. Сам не заметил Локи, как начал перебирать её пальцы. Отчего-то совсем не хотелось выпускать их, словно бы могла она исчезнуть, не держи он её. — Знаешь, я отчего-то был уверен, что всколыхну весь Асгард своим триумфальным возвращением. А как явился к Одину в чертоги, как поглядел на всех этих божков недоделанных, смотревших кто с презрением, кто с любопытством, и даже разочаровался. Едва ли Всеотец удивился, когда меня увидел, только вздохнул так, словно бы ему нежеланного чужого ребёнка подкинули на шею. — Ты ждал, что весь Асгард падёт ниц перед Великим и Ужасным? — Локи заметил, как на лице Лив проскользнула лёгкая улыбка, и, конечно, тоже улыбнулся тепло, поглядывая искоса и несмело поглаживая руку её. — Ага, но пали передо мной только таверны да трактиры местные, — он усмехнулся снисходительно собственным заблуждениям. — Но ты на этом не успокоился, — скорее не вопросом, а утверждением отозвалась Лив, глядя куда-то в бескрайние слепящие просторы. — Конечно, — подтвердил Локи, разглядывая её профиль. Волевой, точеный, чертами своими выгравированный тонко — Лив так изменилась здесь, за пределами Мидгарда, что не знал бы он, что она человек, то мог бы принять за одну из своих. Но в груди так и расплеталась невесомая паутина тоски по покинувшему её щеки румянцу, по озорному блеску, заволакивавшему её яркие глаза, по смеху её такому иногда неудержимому, заливистому, душевному. — Асы так слепы в своей гордыне и уверенности во всесилии, что кто-то непременно должен будет подрезать им крылышки. Я посмотрю, посмотрю, как они будут смеяться, когда увидят себя не в кривом зеркале, а в правдивом… В глазах его полыхнуло пламя. Локи, погрузившись в мысли о возмездии, стал забываться, растворяться, всё рассуждая и рассуждая о том, каким будет час расплаты для заблудившихся в своих идеалах богов, пока не был прерван ледяным замечанием: — Будут крушить всё вокруг, как и ты, когда с истиной лицом к лицу встретился. Лив не глядела на него, а грустно уставилась своим пустым взглядом всё в те же непроглядные гористые дали, а Локи осёкся, словно бы ушат воды на него резко вылили. — Лив, — начал он было, но она прервала его, не церемонясь: — Что движет тобой на самом деле, Локи? — тон не требовательный совсем. Она словно бы силилась что-то понять, докопаться до той самой пресловутой правды, глянуть в душу ему, которую он иногда и от самого себя прятал. — Ты возмездия хочешь или справедливости? — И того, и другого, — после некоторого раздумья протянул он. — Только не спрашивай, чего больше — всё равно не смогу ответить. Ненавижу чёртовых асов за то, что сделали они со мной и с детьми моими. Лив вздрогнула, а губы её дёрнулись странно, что не скрылось от глаз Локи. Он напрягся всем телом, уже предвосхищая следующий вопрос её. — Локи, — она заметалась беспокойно слегка, блуждая взглядом под ногами и перебирая пальцами нервно складки платья шуршащие. Но собралась, как и всегда, и вскинула прямо на него глаза, — у меня ещё много вопросов, но все они не имеют большого значения и роли большой не сыграют. Ты ведь пришёл не беседы вести. Ты искал меня — я перед тобой. Ты был честен, ты исполнил наказание, каким наградила тебя Вар — теперь ты свободен. Можешь больше не являться сюда… — Королевна, — он перехватил и вторую руку её и пристально вгляделся в глаза, — остановись. Спроси. Я весь перед тобой. Ты имеешь право знать всё, что хочешь. — Ты любил мать своих детей? А их самих? — выпалила Лив на одном дыхании, и встревоженно вперила в него свой загоревшийся неожиданно взгляд. Локи выдохнул даже как-то облегчённо, видя, понимая — ещё живая. Ещё не превратилось её трепетное сердце в бесчувственный кусок глыбы, ещё не погибла она в этом изгнании в царстве бесконечных метелей. Ещё есть шанс, что спасётся она, отогреется и, быть может, сможет снова засмеяться когда-нибудь. Хотя, конечно, он понимал — своими руками так отдалил её от этого. И собирать теперь ему из осколков образ его королевны. — Золотко, я жил с Ангербодой так давно, что от воспоминаний об этом остались лишь трое отпрысков, которые держат в страхе все девять миров. — Ответ ли это? — она всё не сводила глаз с него. — Иллюзией любви там никто никого даже не тешил. Что был, что не был — она почти никак не реагировала даже, когда я вваливался в очередной раз в её хмурое жилище. Меня там не напрягали, не упрекали, но скорее не от того, что принимали всей душой, — он внимательно взглянул на ловящую каждое слово его Лив, — а попросту потому, что ей было всё равно. И меня это устраивало. А вот детей она действительно любила, с трепетом к ним относилась, совсем не замечая того, что так отпугивало остальных. Да и я не видел в них чудовищ никогда. Настоящие чудовища искусно прячутся за прекрасными ликами справедливости и благих намерений. — Почему они… — Такие уродились? — закончил за неё Локи. — Кто знает — видать, судьба такая. Ангербода из рода великанов — может, это как-то сказалось, не знаю… — Знаешь, Локи, когда я только узнала о том, что у тебя была здесь семья и что наказание понёс ты именно из-за неё, то сначала такую обиду отчего-то испытала, а потом, ты удивишься, зависть, — Лив рассмеялась грустно, а в уголках глаз блеснули льдинки. — Ведь с ними, как ни странно, у тебя хоть какая-то связь прослеживалась, а с нами… Она отвернулась, прячась от него, но острые плечи дёргались, выдавая то, что пыталась скрыть. А Локи уставился ей в затылок, не мигая, и не мог ни слова произнести. Как он мог утешить её, когда перед этим наговорил… Всякого. — А мне так хотелось, чтобы нами ты тоже дорожил, — подавляя всхлипы, прошептала совсем упаднически. — Мне так хотелось остаться не просто тенью в твоей бесконечной жизни, понимаешь? Но кто я такая, чтобы просить большего? Ослепшая и потерявшая себя в своей любви недалёкая девчонка, отчего-то решившая, что счастьё её будет длиться вечно… — Лив, — всё-таки решился Локи заключить её в объятия. Холодное худощавое тело её даже не сопротивлялось — дёргалось лишь слегка в удушающих порывах. — Мне не было никогда наплевать, Лив. Прости… — Да в чём виноват ты, Локи? — вдруг усмехнулась ему в плечо она. — В том, что я, зная прекрасно, какой ты, придумала себе иллюзию твоей любви, хотя ты никогда и не давал мне ложных надежд?.. Как могу винить тебя в том, что стремился быть собой? Но добрых восемь лет в обмане, Локи, зачем? Почему прямо не сказал, чтобы я не маялась этой чёртовой неизвестностью? Разве когда-нибудь держала я тебя? Неужели ты так и не понял, что любви моей хватило бы на то, чтобы отпустить?.. Вцепилась пальцами в его костлявые плечи, таким истерзанным взглядом в него врезаясь. А Локи был сражён и разбит этой несуразной, неправильной, слишком отчаянной любовью, которой не было объяснения. — Хотел всё получить и при этом остаться в вашей памяти хорошим мужем и отцом, — прошептал он, смахивая с её глаз мгновенно застывавшие слёзы. — Зря ты боялся моей любви Локи, зря. Не так она страшна была. Мне бы хватило знать, что ты жив и счастлив, — Лив порывисто провела пальцами по его щекам. Она — его боль во плоти, та, что рвёт кожу и ломает кости. И смотреть на неё ему тоже так больно, но Локи смотрит — вот его кара, вот наказание, а не какое-то странствие в поиске бесконечном. — Прости, королевна, что усомнился в тебе и что всё вот так обернулось, — он сжимал её лицо, цепляясь длинными пальцами за случайные пряди, выбившиеся из причёски, скользил по нему глазами, не решаясь расцеловать, хотя так хотел этого. — Я прощаю, Локи, — прошептала хрипловато Лив. — Давно уже простила. Ты много счастья мне подарил, куда больше, чем я вообще ждала от жизни. — И столько же горя, — засмеялся он глухо. — И столько же горя, — кивнула она с улыбкой. — Но на то ты и есть самое противоречивое существо всех девяти миров. Лив отстранилась и утёрла остатки слёз прямо рукавом платья. А дальше Локи всё видел словно бы в замедленном сне: как сняла она кольцо обручальное, взглянула на него и вложила в его ладонь. — Ты свободен, Локи. С кольцом возвращаю тебе твои клятвы, — она шептала, стараясь вновь не сорваться на плач. Сжала в кулак его руку и задержала в своих небольших ладонях на мгновение. — Ступай с миром и будь счастлив. — Не-ет, — он растерянно замотал головой, — нет-нет-нет, Лив, я не хочу… — Хочешь, милый. Ты сюда пришёл за освобождением — и я его тебе дарую, — скромные дорожки слёз вновь заструились по щекам. — А как же ты?.. — А я останусь здесь, — она снова достала платок и утёрла проступившие на губах его капельки крови. — Дожидаться, пока Всеотец смилостивится и отпустит меня. — Да зачем ты ему сдалась?! — брови Локи вздёрнулись гневно, а глаза окрасились огнём раздражения. — Ты правда не понимаешь? Чтобы в случае чего надавить на тебя мною, — словно бы истины прописные объясняя, проговорила Лив. — Он хотел, чтобы я воззвала теперь к твоему светлому началу, убедила позабыть обиды и жить мирно-дружно. Но я не буду этого делать, Локи. Поступай, как должен, как чувствуешь. Одна живая душа тебя за это не будет судить. — Я спалю в чертям Асгард завтра же, — вскипел он мгновенно. Злоба текла вместе с кровью по венам его, и глаза жёлтые пламенели, наливаясь яростью. — Я приставлю к глотке проклятого одноглазого властелина чёртов Гунгнир, который сам же ему и приволок, и я заставлю, заставлю ответить его за весь произвол, что этот умалишенный старик вздумал творить. На кончиках его пальцев снова заиграли искры — Локи забывался, горел в своей ненависти, не обращая внимания на внимательно глядевшую на него Лив. Облик его менялся стремительно — и вот он не весёлый изворотливый шут, а опасный, великий, пугающий… Случайно попалась она ему на глаза — и Локи остановился. Показать ей другое лицо и не напугать до смерти казалось задачей невыполнимой, да вот только во взгляде Лив ничего не изменилось. Он уставился на неё немного обеспокоенно, а она, словно бы читая его страхи, произнесла: — Не важно, в какой ипостаси. Локи провёл обоими руками по волосам своим, запрокидывая голову, будто бы могло это помочь собраться с мыслями ему. — За что ты такая на меня свалилась, Лив? — проговорил он с какой-то грустной нежностью, не ожидая ответа. — Да ни за что, так просто вышло, — усмехнувшись, пожала плечами. Порывисто обернувшись, Локи вновь приблизился к ней, хватая за руки. — Я хочу что-нибудь сделать для тебя. — Я бы хотела вернуться домой, — тихонько произнесла Лив, — но вряд ли ты сможешь помочь мне в этом. — Прости, королевна, если тебя здесь держит сам старик, то и правда вряд ли… — Тогда, быть может, в царство Хель? — Локи глянул на неё с неподдельным ужасом в глазах. — Твоя дочь же будет милосердна к мачехе? Я же могу зваться мачехой самой смерти, получается? Лив нервно рассмеялась, отводя взгляд в сторону, а Локи порывисто замотал головой: — Худшая из возможных идей, Лив. Я тебя убивать не стану, даже не проси. — Тогда покажи мне сыновей, — сорвалось с её бледных губ. — Я могу лишь создать иллюзию, но, Лив, легче от этого не станет, поверь мне… — Локи поднял глаза к небу, проводя по её плечам ладонями. — Хоть так. Он глядит вдаль и шепчет слова, вызывая в памяти образы сыновей, таких, какими сам помнил их. И вот издалека мчится прямо к ним маленький рыжий вихрь: улыбается широко, в глазах веселье озорное плещется. А за ним ещё один, побольше да поспокойнее спешит. И видит Локи, как глаза Лив озаряются, как присаживается она и широко руки для объятий расставляет, забываясь совсем, веря в то, что всё по-настоящему… Видит Локи, как ловит она ребёнка, но рассыпается иллюзия в руках её яркой пылью, и бедная Лив, слезами заливаясь, прижимает к себе пустоту. Он не может больше смотреть, он отворачивается и трёт влажные глаза, отгоняя, отсекая от себя тоску, мгновенно вырвавшуюся из недр груди. Успокоившись, поднимает её, по голове гладит в напрасных попытках утешить, прижимает близко-близко к себе. И не находит ничего лучше, как унять боль её очередным маленьким обманом — и всхлипы становятся реже, а дрожь в худом теле постепенно проходит. Вычеркивает этот миг из её памяти, но сам едва ли сможет избавиться от этой картины в голове теперь — знает Локи, что будет сниться ему в дурных снах. Ему всё ещё хочется отдать ей что-то, и вдруг приходит мысль неожиданно. Локи порывисто расстёгивает накидку, покоившуюся на плечах его, и кутает в неё Лив. — Оперенье Фрейи, — пояснил в ответ на взгляд вопросительный. — Захочешь — обернёшься соколицей и полетишь, куда душе угодно будет. В девяти мирах много красивых мест, Лив, тебе же нравилось глядеть на чужие земли. — А ей что скажешь? — Лив внимательно разглядывала странное облачение. — Это дело моё, не беспокойся, — усмехнулся Локи. — Получается, мечты сбылись? — задумчиво проговорила Лив. — Вот ты, Локи, могущественный бог, а я могу птицей по свету летать… — Получается, сбылись, — совсем не веселая усмешка вновь скривила его губы. — Кто ж знал, что мечтать нужно было о другом. Молчание повисло между ними. Всё, что могли сказать друг другу, уже сказали, и оба понимали, что время уходить. Ему — бродить по мирам и нести свою правду, ей — ждать, когда последнее предназначение её будет исполнено и вернётся птица в родное гнездо. Неловко вынула свои руки из его, подняла глаза — пора. Улыбнулся ей последний раз — и сделал шаг прочь. И уже в спину, не выдержав-таки, крикнула ему: — Ты счастлив теперь, Локи?! А он резко остановился, обернулся со странным взглядом, и метнулся порывисто вдруг к ней, чтобы оставить горячий поцелуй на её ледяном лбу. Посмотрел долгим взглядом в глаза да так ничего и не сказал — и умчался, оставляя её одну с её странной и неуёмной любовью глядеть ему вслед. Они ещё будут встречаться: иной раз услышит в небесной дали Локи несмелый клёкот и увидит небольшую пёструю птичку. Улыбнётся, махнёт ей рукой — и приземлится соколица ему на плечо осторожно на пару мгновений, глянет своими синими глазами, да обратно вспорхнёт, оставляя Локи ещё долго искать силуэт её вдалеке. И лишь однажды волей случая застанет её в истинном обличье: набредёт на озерцо, а на берегу увидит, как снимает его королевна душное платье, оставаясь в одной тонкой рубахе, как распустит косу да войдёт в воду, проводя пальцами по её глади. Притихнет Локи, желая страстно и боясь подойти, да не выдержит и покажется, произнесёт: «Здравствуй, ундина», заставляя её замереть. Не выдержит, подойдёт опасно близко, пустит руки в мокрые волосы, обовьётся вокруг тонкой талии, прижимая к себе, чувствуя сквозь влажный хлопок тело её знакомое, и не сможет отпустить так просто. Оставит поцелуи в исступлении на бледных плечах и шее, порвёт рубашку, обещая наколдовать дюжину новых, упьётся ею, потеряв голову. Лив не найдёт сил противиться ему, хотя будут рвать её противоречия: не так, не должно, не стоит… Но сдастся грустно в сладкий плен его ласк, сдастся, пытаясь не думать и не вспоминать, стараясь насладиться сполна коротким мгновением ложной близости. Упокоит голову на его груди, усыпанной веснушками, не растрачивая себя в лишних разговорах, запоминая, впитывая, чувствуя. И Локи будет непривычно молчалив, не признаваясь себе в том, что до сих пор помнит отчего-то каждую черту её тела. Он уйдёт, гонимый молодыми ветрами неизвестно куда, неизвестно зачем, а Лив ещё долго будет лежать на жестковатых перьях, царапать о них солоноватые щёки, не находя в себе сил ступать дальше, ещё раз в мыслях крутя то, что возвратить уже было нельзя.