Он устал от презрения

— Он же не умер? — вздрогнул Ланьфан-цзюнь в полной тишине, привлекая к себе всеобщее внимание. Ему в лоб, прямо на место киноварной точки, попал камешек, который запустила А-Цин. Она, конечно же, получила по рукам дисциплинарной линейкой от Лань Цижэня, но не жалела ни о чём. Гуанъяо выглядел для неё подозрительным типом, ещё накаркает… Мэн Яо потëр лоб, отступая назад и хмурясь. Спиной он уткнулся в грудь Не Минцзюэ, из-за этого с его губ сорвался выдох, потому что от этого было и спокойнее, и страшнее одновременно. На плечо опустилась широкая ладонь, вторая рука, судя по звуку, убрала Бася в ножны. Мужчина торопливо подхватил в воздухе свой Хэньшэн, давая ему обернуться вокруг талии. Не хотелось казаться глупцом перед таким количеством людей. И перед дагэ. Перед ним в первую очередь. Вернув себе неприступный вид, он снова окинул взглядом всех присутствующих, задержав внимание на даочжане, Сюэ Яне и Нинлинь с Чэньчжи. От этой картинки сердце пропустило пару ударов, особенно сильно сжалось и только забилось чуть быстрее. Цзинь Жулань был тут, недалеко от прилетевших. Как и следовало ожидать, рядом с ним стоял Лань Юань, один вид которого заставлял Яо скрипеть зубами. Слишком больно было от осознания того, что даже потеряв Вэй Усяня, Лань Ванцзи был совсем не одинок. Брат, дядя, а после и сын, который стал приëмышем вначале Старейшины Илина, а после и самого Ванцзи. И все в одном ордене, они всегда могли увидеться… И Жулань держал за руку друга, даже не обратив на него внимания. Почему? Отчего так больно видеть это? Словно бы его предал последний кровный родственник. Хорошо хоть Усяня не было. Видеть на лице Мо Сюаньюя чужие эмоции он был бы пока не способен. Для него тот так и остался влюблённым в него братом из жестокой семьи, который с трудом развивал своё ядро и тяготел к другому пути совершенствования. Рука на плече сжалась, вытаскивая его из мыслей. Едва не вздрогнув, Мэн Яо поднял голову на Не Минцзюэ. Шапочка чуть не ударила того по подбородку, но в глазах вспыльчивого мужчины не скользнуло ни капли недовольства. — Пойдём, здесь не на что смотреть. — Чифэн-цзюнь прошёлся ладонью по его руке, а после подтолкнул куда-то, и Гуанъяо оставалось только кивнуть. Пока он думал и сдерживал эмоции, Сяо Синчэнь увёл свою семью, а адепты разошлись. Здесь остались только они и эргэ. Даже Цзинь Жулань ушёл. Не поздоровавшись и не попрощавшись. Лань Сичэнь улыбался ему так, как не улыбался никому вне семьи. Это была улыбка для них с дагэ, для брата, племянника и дяди. И от этого душа Гуанъяо слегка оттаяла, он взял себя в руки и выдавил из себя улыбку. Ей не поверил ни один из старших названных братьев, но раз Ляньфан-цзюнь смог одеть свою маску — значит ему чуть легче. Потому что пару минут назад он выглядел так, словно у него сейчас задрожат губы и он позорно расплачется у всех на глазах. — Саньди, дагэ, пойдёмте, нам стоит покинуть это место и не привлекать внимания, — голос Лань Хуаня как всегда был мягок и нежен, он влёк за собой. Успокаивал. И Цзинь Гуанъяо кивнул, соглашаясь с ним, позволяя увести себя от Стены Послушания туда, куда эргэ вёл их с Не Минцзюэ. Привели их к дому главы Ордена, где как правило останавливались оба названных брата Первого Нефрита клана Лань. Две комнаты были добавлены при перестройке зданий ордена после пожара специально для главы Не и Верховного Заклинателя. К счастью для последнего, место было уединённым, и никто не мог их здесь увидеть. Поэтому Сичэнь обнял младшего брата, а Минцзюэ обнял обоих, будучи гораздо крепче и выше них. Так просто было удобнее. Мэн Яо сильно переживал из-за того, что будет теперь, после того, как о его делах с Сюэ Яном стало известно. Ещё больше он переживал из-за того, что любимый человек мог вместе с этим узнать о его происхождении. Хоть после смерти Гуаншаня о его пристрастиях и стало известно всем, кому не лень, но пока о матери Гуанъяо знали только в Ланьлине. И то, далеко не все. В своё время он постарался над тем, чтобы знающих осталось как можно меньше. Но теперь… Объятия дарили надежду. Хрупкую, как цветок, но такую же прекрасную, не сравнимую ни с чем. Надежду на то, что никто ничего не знает. Единственными людьми, не ненавидящими его за его «гордое» происхождение были такие же как и он последствия работы путан, босяки или же кто-то вроде Мо Сюаньюя. А из тех, с кем он общался, оставался только Сюэ Ян. Который теперь был вовсе не Сюэ, а Сяо. И которого буквально несколько минут назад наказали кнутом за прошлые его преступления. Гуанъяо до сих пор не получил своего наказания, но дагэ четко дал понять — оно будет. Как только, так сразу. Оттого горше и одновременно слаще было принимать эти объятия. Он слегка обмяк в руках тех, перед кем не обязательно было казаться сильным и неприступным. И Не Минцзюэ, и Лань Хуань знали, что ему часто хотелось снять свои маски. Вернее, большую их часть. Его понимали, в конце концов они единственные для него близкие люди. Нефрит клана Лань аккуратно развязал ленточки, удерживающие шапочку на саньди и снял её, и от этого Мэн Яо разом стал гораздо утончённее, нежнее. Она придавала ему какой-то нелепой солидности, а сейчас он становился больше похож на самого себя. Он был гораздо, гораздо ниже обоих братьев. Его хотелось защитить. Но каждый знал, что следование этому желанию кончилось бы нехорошо. — Ну и что тебя расстроило? — ласковая рука Цзэу-цзюня убрала длинные волосы от лица Цзинь Гуанъяо, погладила его по голове, но Не Минцзюэ сжал объятия крепче и жест оборвался. Намек Сичэнь понял. Дураком он не был. К тому же, о совсем не братских отношениях названных братьев он был прекрасно осведомлён и не осуждал их. Любовь слепа. И сумасшествие водит её за руку. Мэн Яо молчал, не настроенный на откровения. Волновался, что скажет лишнего и братья возненавидят его. Или решат, что зря выбрали его своим названным саньди. Им и двоим было бы хорошо. Так думал Верховный Заклинатель. Но Минцзюэ и Сичэнь волновались за него, он ощущал это. И сказал часть правды. Они наверняка постараются понять. Просто обязаны хотя бы попытаться. — А-Лань… я настолько плохой дядя, что он даже не поздоровался со мной и не попрощался? Мне каждый раз кажется, что Цзян Ваньинь настраивает его против меня. В Гусу не сказать чтобы принято выражать эмоции по отношению к близким при посторонних, но здороваться и прощаться всегда учили. А после поездок в Пристань Лотоса он всегда приезжает замкнутым и даже на ужин не приходит, — Цзинь Гуанъяо долго думал об этом. Племянник никогда не рассказывал о своих взаимоотношениях с шиди Цзян Яньли, о времяпровождении в другом ордене он тоже распространяться не любил. Только через несколько дней в Ланьлине он оттаивал и начинал хотя бы улыбаться. А вот Фея Верховного Заклинателя откровенно не любила. Тоже звоночек. Никто не стал бросаться обвинениями в том, что он думает не о том, или же, что он зря обвиняет главу Цзян в том, чего он не делал. Гуанъяо продолжили обнимать. Но тот слегка сжался, не зная, чего ждать дальше. Он по-прежнему волновался. Он редко позволял себе рассказать о своих переживаниях кому-то. Накануне он просто сорвался, он не железный… — Думаю, он просто тебя не заметил. Многих младших адептов напугало наказание Сяо Чэнмэя. Может в страхе и он не обратил внимания на то, что происходит вокруг. — Лань Сичэнь улыбнулся саньди чуть шире, а Не Минцзюэ слегка нахмурился. Его волновало то, из-за чего переживал любовник. Обычно из-за такого сердятся, а не бросаются в слёзы. — Я поговорю с ним и главой Юньмэн Цзян, хорошо? Может, кто-то что-то не так понял, — целомудренный поцелуй в лоб завершил слова мужчины. — Хуань-ди прав. Не надо так сильно переживать. Всё решаемо. Часто достаточно просто поговорить, обсудить проблему, — Минцзюэ слегка ослабил объятия, глава Лань отстранился от них и хватка сжалась уже на Цзинь Гуанъяо, заставляя его вздрогнуть. Он даже не успел испугаться отстранения эргэ. — Да, вы правы… — выдавил он из себя, потом вернул на лицо улыбочку, за которой не было видно его смятения. Но главы великих орденов прекрасно понимали, что их совету Верховный Заклинатель если и последует, то не скоро.

***

Гуанъяо следующие несколько дней… Был предоставлен самому себе. Эрге был занят работой ордена и предложениями Сюэ Яна, приходил он только по вечерам, а его сил хватало только на совместное чаепитие с младшим братом, после чего он уходил в свою комнату и с отбоем отходил ко сну. Дагэ был занят с Хуайсаном, а когда не был занят с ним, пропадал неведомо где. Проследить за ним Мэн Яо очень хотел, но ему не давали. Или Ханьгуан-цзюнь вмешивался, или Не Хуайсан начинал жаловаться на то, как брат его гоняет на тренировочном поле. Порой начинал показывать ему коллекцию вееров, и это ужасно раздражало, но Минцзюэ надеялся когда-то, что они поладят и намеренно ругаться было бы недальновидно. Было же очевидно, что дагэ примет сторону Незнайки, а не его… Суда, обещанного Чифэн-цзюнем, всё не наступало. Заняться в чужом ордене было совершенно нечем, оставалось только гулять и чудо, что Ханьгуан-цзюнь разрешил играть с его кроликами. Их кормление занимало большу́ю часть его времени, а потом их можно было гладить и стараться не думать о том, что Не Минцзюэ здесь, рядом, но так недосягаем для него. От мыслей об этом на глаза наворачивались слёзы, и он давал им волю. Кролики никому не рассказали бы, а держать всё в себе было плохой идеей, об этом ему говорили все, кому не лень. И даже стыд перед самим собой уже не так пугал. Он… чувствовал себя лишним, не важным… Прошло две недели. Приехал Цзян Ваньинь, а с ним и Вэй Усянь. Кролики вернулись под его крыло, а Саньду-Шэншоу стал занимать остатки свободного времени Лань Хуаня, и Цзинь Гуанъяо отметил, что он последний, кто не знал об этих отношениях. Очередной укол в сердце, который не перекрыло даже возвращение золотого ядра Сюэ Яну. Почему у убийцы клана Чан всё так хорошо? Муж печётся о нём как о сокровище, у него детки, которые улыбаются видя его, Мэн Яо, но уходят, потому что родители запретили общаться с дядей Яо. А он бродит по Гусу как неприкаянный, просто пытаясь наконец отвлечься от тяжёлых мыслей. Прошла ещё неделя. Сюэ Ян постепенно привыкает к ядру, Сичэнь и Минцзюэ шушукаются постоянно, прерываясь с его появлением. Складки на лбах говорили о том, что разговоры были неприятны им, но необходимы, и он не должен был их слышать… Они определённо касались его. Его деяний в прошлом. И Цзинь Гуанъяо задался вопросом, почему он до сих пор в Облачных глубинах. Сичэня практически не видно, Минцзюэ тоже, разговоры с Хуайсаном опостылели, день племянника расписан с пяти утра до девяти вечера и всё свободное время он проводил с Лань Юанем («Яо, ты не имеешь права отрывать ребёнка от друга», повторял он себе) или Цзян Ваньинем («Он его дядя, и вам нельзя ругаться» — было мантрой). Больше его ничего тут не держало, но ровно в тот день, когда он уже собрал вещи и был готов встать на Хэньшэн, дагэ пришёл в его комнату, и подхватив под бёдра, стал его целовать, вновь прижимая к стенке, выбивая воздух из лёгких. В этот раз он тоже брал своё, но как-то… Отчаянно. Словно боялся потерять. А после стянул с него шапочку, стал расслаблять пояс, отбросил чужой меч в сторону вместе с золотыми одеждами. — Дагэ, что ты… — губы снова заклеймили горячим поцелуем, а руки Мэн Яо жили своей жизнью и сами не знали, чего хотят — оттолкнуть или прижать для продолжения. Властные ладони главы Не прошлись по телу, желая приласкать в привычной им грубоватой манере, а после толкнули Верховного Заклинателя в кровать. Минцзюэ брал партнёра страстно, с попытками быть нежным, но какая-то жадность не давала полноценно раскрыться этому чувству. Эта ночь была подобна последней, будто бы дальше — только неизвестность. С таким же пылом Яо отдавался своему любимому перед тем, как пойти к Вэням, совсем не зная, ни что его ждёт в стане врага, ни что ждёт их отношения с Не Минцзюэ. Но что заставило Чифэн-цзюня брать его с такой же отчаянной страстью? Чего боялся глава одного из великих орденов? Мэн Яо не знал. И лишь робко гладил грудь, на которой была устроена его голова, переживая, что разбудит уснувшего мужчину, устроившего его словно под крылом. Рука на плечах, прижимающая к себе Ляньфан-цзюня, действительно напоминала его. И Цзинь Гуанъяо уснул, беспокойно вздрагивая в таких родных и близких объятиях, которые незримо держали здесь Верховного Заклинателя все эти дни. Их не было наяву, но просто тень воспоминаний о них держала его как на привязи. Самой крепкой из возможных. Утро началось очень странно. Гуанъяо даже не понимал, сон это или явь… Мягкие поцелуи, тёплые любимые руки, нежные действия родного человека, одевающего его в одежды и несущего на руках куда-то из комнаты, в которой они заночевали вдвоём. Просыпаться, если это сон, не хотелось. А если это явь… Мужчина хотел навсегда сохранить этот момент в своей памяти, хотел, чтобы это не прекращалось. Так хорошо и совсем не одиноко. Совсем-совсем. Руки Не Минцзюэ были сильными, крепкими, надёжными. Такими же надёжными, как скалы, на которых располагались Облачные Глубины. Но даже это ощущение не было вечным. Вскоре Гуанъяо поставили на землю, потом жарко поцеловали, вытаскивая из царства сна. Верховный Заклинатель оказался прижат к широкой груди дагэ, рядом стоял встревоженный Лань Хуань. Мэн Яо слегка встрепенулся, смотря внимательно по сторонам и понимая, где они стоят. В стороне от кустарников, за которыми они стояли, находился Храм Предков клана Лань. И в него стекались главы и старейшины разных орденов. Такое бывало только на важнейших собраниях, как правило — судах. И Яо знал, кого будут судить. — Почему я узнаю обо всём только сейчас? — он отстранился от такой желанной и надёжной груди Минцзюэ. Взгляд устремился в первую очередь на Лань Сичэня. Глава Ордена всегда знает, что происходит на его территории. А тот смотрел на него с болью в глазах, из-за чего Цзинь Гуанъяо вспыхнул и ушёл, не дожидаясь ответа. Шёл он гордо, готовый принять наказание, раз уж его уличили. Раз… он настолько опротивел братьям и племяннику — он не будет мешать наказанию. Какой смысл во власти, если не с кем разделить её плоды? Зачем стремиться к лишнему грузу ответственности, если в собственных глазах ты помёт кролика в золотой дорогой обёртке от конфеты? Никто его не остановил. И он не оборачивался, а потому не видел, как глава Цинхэ Не бросился бесшумно за ним, но был остановлен эрди. Цзинь Гуанъяо держал лицо со всем мастерством, которое у него было. Ни одна заклинательская рожа не могла увидеть за лёгкой улыбкой бури его эмоций. Боль в глазах Сичэня была для него сродни предательству. Потому что выглядела так, словно Цзэу-цзюнь разочаровался в нём. И Мэн Яо догадывался, отчего это. Сучëныша Яна хотелось распотрошить через его драгоценный шрам на животе. Если бы не он, то всё было бы как раньше! Как он хотел! А в итоге из-за него Гуанъяо сидит тут, а до этого почти месяц был рядом с любимым и получил его страсть лишь накануне суда. Стало понятно, что обсуждали братья, пока его не было рядом. Ясно, почему этой ночью его брали так отчаянно. Как перед долгой разлукой. Вот она, эта разлука. Глава ордена Ланьлин Цзинь прекрасно понимал, что вероятность того, что он получит приговор, при котором он останется жить, так мала, что её не стоит даже высчитывать. А уж сохранение возможности быть вместе с любимым дальше было нереальным. Вот назвали причину сбора, вот его вызывали как подсудимого. Всё это проходило мимо него. Он смотрел только на эргэ и дагэ. Две фигуры в стороне оказались для него и вовсе незамеченными. Когда стали называть его первое имя сердце пропустило удар. Не к добру было его упоминание… Когда вслух сказали о том, кем была его мать — сердце почти остановилось. В ушах зашумело, образ любимого человека поплыл перед глазами, но он сидел, не шелохнувшись. Пошли перечисления его грехов, в сборе которых определённо помог мелкий предатель Сюэ Ян. На глаза навернулись бы слёзы, только нельзя было показывать своих слабостей даже сейчас. Он будто улыбался всем своим злодеяниям, а в голове пульсировала только одна мысль: «что теперь он будет думать обо мне?». Он не слушал, что говорили вокруг. Не Минцзюэ сидел мрачный, как и положено тому, кто узнал о том, что его младший названный брат оказался таким низким человеком. Лань Сичэнь выглядел довольно взволнованным, что тоже было понятным для всех, кто его знал. И Цзинь Гуанъяо видел в них то, что видели и другие. Хотя причины перемен на их лицах были совсем иными… Начали обсуждать наказание. Смерть, на которую так расчитывал Мэн Яо, была в первые же минуты отметена. Причём, не абы кем, а Первым Нефритом. — Смерть будет слишком лёгким наказанием для него, — слова услышали все и с пылом поддержали, а сын шлюхи буквально ощущал, как рассыпается его сердце от этих слов, не оставляя ни одного кусочка, из которого его можно вырастить заново. Обсуждающие предлагали разное — от избиения и до отправки его в бордель, работать так, как работала его мать, но в чём они все были единодушны, так это в решении снять с него все титулы и отлучить его от ордена отца, Цзинь Гуаншаня. Поэтому прямо там его раздели до тонких нижних одежд, в которых было прохладно на каменном полу, даже шапочку сняли. И точку не забыли стереть. А сам подсудимый молчал, продолжая улыбаться, но глаза его были пусты, всё, что с ним делали было уже так неважно… — Вы его прав всех лишите. В брак можно запихнуть, как рабыню. Этого он точно не вытерпит, — послышался слабый голос с другого конца зала. Головы метнулись туда, где находился говорящий. Сяо Чэнмэй, человек, самый близкий к Мэн Яо в прошлом, полулежал в объятиях мужа вырвавшись из медитации. И его мнение для всех в конкретно этом вопросе было… весомым. — На том и остановимся, — голоса вторили друг другу, а подсудимый едва заметно дёрнулся всем телом, с трудом удерживаясь от того, чтобы обнять самого себя. Улыбка стала чуть шире, но казалась всем именно такой, какой и должна была казаться — истеричной, нервной, отчаянной.