***
Торин поднимается со льда шатаясь от слабости и прикрывая кровоточащую рану на боку ладонью, но огонь в его глазах горит ярким пламенем, ведь наконец удалось ему победить заклятого врага, чья голова, отрубленная в пылу битвы, теперь лежала возле ног гномьего короля. На голос Двалина, прибежавшего на выручку другу, Дубощит оборачивается не сразу, не в состоянии оторвать глаз от собственного окровавленного меча — мужчина до сих пор не верил, что Азог Осквернитель пал. — Ты в порядке? — Подбегает к своему королю Двалин, подставляя прихрамывающему Торину плечо. — Он ранил тебя, брат? — Не волнуйся, не умру. — Дубощит морщится, прижав ладонь сильнее, но храбрится, не позволяет себя жалеть. — Главное, что эта тварь мертва. Где все наши? — В порядке. Не видел только Балина и Бофура, но более чем уверен, что они целы. — Где Брехта? — Торин позволяет замотать свою рану разорванной рубахой, но его облик обманчиво беззащитен, тогда как голос тверд как скала. — Почему ее нет с тобой? В этот момент к обоим мужчинам подбегает Бомбур, раскрасневшийся и вспотевший от долгой битвы и такого же бега, и по взгляду гнома Торин понимает, что что-то стряслось. — Что стряслось? — Брехта… она… Дубощит не стал ждать окончания фразы. Боль в его теле, как и усталость, будто бы отступила, и он побежал вниз по склону туда, где последний раз видел девушку. Он сразу видит Балина, обнимавшего хрупкое девичье тело той, к которой привык как к почти дочери, и согнувшихся над девушкой Бофура, который сминал в руках свою шапку и прятал от постепенно подходящих гномов горячие слезы. — Она мертва. — Тихо произносит Балин, зажмурив глаза и поглаживая несчастную по покрытым снегом волосам. — Наша девочка умерла… Торин превознемогает боль и в ноге и в боку, бежит со всех ног и падает на колени перед девушкой, заключив ее в объятия. — Брехта! Нет, нет, нет! Ну, посмотри на меня! Брехта! Дубощит не видит ничего и никого, ни подошедших гномов, наперебой спрашивающих, что произошло с травницей, ни прекратившего падать снега, почти полностью схоронившего под собой лежащую среди льдов девушку, ни крепкой руки Гэндальфа на своем плече. Он уже не сдерживает слез, покрывает поцелуями холодное и бледное лицо девушки, прижимая ее как можно теснее, будто желая согреть ее своим теплом. — Это я виноват. — Шепчет Двалин, понурив голову и сжав кулаки. — Нужно было остаться с ней. — Не стоит корить себя раньше времени, господин гном. — Вдруг говорит волшебник, присев рядом с девушкой с другой стороны и коснувшись ее лба ладонью. — Она не мертва, но ее дыхание очень слабое, а сердце почти не бьется. Я бы сказал, что она спит, однако долго в таком состоянии ей находиться нельзя, иначе жизнь и правда может покинуть ее тело. — Она жива? — Вскрикивает Торин, безумными от горя глазами глядя на Гэндальфа. — Ты можешь ей помочь, ведь так? Можешь? — Для начала ее нужно унести отсюда, а потом я посмотрю, что в моих силах.***
Брехта не пришла в сознание ни в тот день, ни после. Сколько бы волшебник не колдовал над ней, сколько бы трав не было воскурено в покоях, где она лежала без чувств и памяти, девушка так и оставалась холодной как лед и лишь слабое дыхание, от которого едва ли опадала грудь травницы, никак не выдавая в ней живую, говорило о том, что взломщица гномов еще остается в этом мире. Торин не отходил от нее ни на шаг, сидя в изголовье ее кровати, то и дело касаясь губами холодного лба девушки и перебирая между пальцев потускневшие пряди ее волос. Когда Гэндальф неожиданно покидает Эребор, отправившись в неизвестное путешествие, но обещая вернуться, в королевстве становится еще мрачнее, словно вместе с волшебником ушла и последняя надежда спасти Брехту. К ней приходили и другие члены отряда, приносили цветы в покои, прикормили птиц, вернувшихся в долину, дабы те своим пением возможно вернули целительницу к жизни, но все было тщетно. Коронация Торина прошла тихо, не было шумного пира, как и безрассудного веселья, поскольку каждый видел печаль отразившуюся на лице Короля под Горой, не находящего себе утешения и винящего во всех бедах лишь самого себя. Он помнил, какими словами нарекал девушку, оскорбляя ее и сомневаясь в ее порядочности, помнил ее взгляд устремленный на бастион — последний взгляд, которым они обменялись перед битвой — слышал ее голос, ее пение в своей голове, и ничто не радовало впредь потомка Дурина, в конец потерявшего надежду вернуть Брехту к жизни. Гэндальфа все не было, как и новостей от него, а покои, где лежала воровка стали мрачными и даже птицы перестали прилетать в спальню, будто бы почувствовав раньше всех беду. — Она не дышит, Торин. — Сказал Даин, перед тем, как покинуть Эребор. — Что бы там не говорил этот ваш колдунишка, в девице жизни нет. — И что ты мне предлагаешь? — Почти рычит Дубощит в ответ, тяжело уронив голову на грудь. — Похоронить ее, предать земле? — Поступай как знаешь, ведь ты теперь король. Но не забывай, что королевству нужен сильный правитель, а ты же скорее сам напоминаешь покойника. Железностоп был прав, ведь переложив дела на племянников и друзей, Торин совершенно отошел от дел, так и сидя у постели травницы, как во сне. Свет Аркенстона уже более не манил его, ярко мерцая в королевском троне, а золото в сокровищнице казалось тусклым и раздражающим. — И какое место ты выделишь ей подле себя? Не смотри на меня так, братец, а послушай внимательно! Она человек и старейшины не одобрят такой брак. Тем более, что от ее рода ничего не осталось, некому подтвердить, что она действительно имеет имя, на которое претендует. Шансы выносить наследника у нее также не высоки, тебе ли не знать этого. — Хватит! — Резко рявкает Торин, ударив кулаком по подлокотнику трона. — Слышать ничего не хочу! Не дадут мне жениться на ней, так все равно будет она подле меня, и каждый, слышишь меня, каждый в этом королевстве будет обязан звать ее моей королевой, хотят они того или нет! Даин уходит, а старейшины клана, который оставил Дубощит еще в своих Залах, вскоре присылают посла своему королю, выдвигая условия для его дальнейшего брака. У правителя должна быть супруга, с которой он продолжит род, и лучшие семьи гномов присылают портреты своих дочерей и сестер, организовывая возможные смотрины. Торин злится, ведет себя как волк на цепи, еще больше уделяя внимания посвящению старшего племянника в обязанности будущего короля, и в гневе своем сын Трора безрассуден. Тем не менее, не так был справедлив Король под Горой, как желал того сам, ведь был и младший сын его сестры, отдавший свое сердце прекрасной эльфийке Тауриэль, и однажды Кили приходит к нему, преклонив колено, и просит дать благословение на брак с лесной воительницей, которую полюбил всей душой. — Ты и выкормыш Трандуила? Да ты в своем уме? — Отчего нет? Ты же хочешь жениться на Брехте, отчего я не могу следовать зову сердца? — Не выйдет ничего хорошего из такого брака, Кили, а потому оставь эту прихоть! Я не позволю тебе соединить свою жизнь с эльфийкой, и моего благословения можешь не ждать! Пожалел Торин о своих словах после, и хотел уже было дать добро на этот союз, но гнев старейшин был так велик, что дело получило общественный резонанс как среди гномов, так и среди эльфов. Трандуил также воспротивился союзу, ведь именно из-за любви Тауриэль к Кили, единственный сын лесного владыки покинул Зеленолесье, отправившись в долгое странствие. Дубощит понимал, что Брехта не согласится жить с ним на правах фаворитки, не соглаится молча сносить косые взгляды именитых семей в свою сторону, а потому мысли Торина были черны, как сама ночь.***
Гэндальф возвращается так же неожиданно, как решил уйти, появившись перед рассветом подобно первому лучу восходящего солнца. В его руках ларец, запачканный кровью, и этот ларец он отдает сидящему на троне Торину, чьи глаза, потускневшие за столь долгое время, не сразу даже поднимаются на вошедшего волшебника. — А ты не торопился. — Я искал ту, кто повинна в горе нашей Лесной Девы, и тех, кто ведает о средстве, способном вернуть ее к жизни. — Гэндальф кивает на шкатулку, устало опираясь на посох. — В нем лежит сердце змеи, Торин, сын Траина, и это сердце необходимо пронзить тому, чья любовь сильнее смерти. Дубощит открывает ларец онемевшими пальцами и не верит тому, что видит — там лежало обычное человеческое сердце и к ужасу Короля под Горой оно все еще билось. — Ты… неужели… — Нет, то работа не моих рук, хотя я призвал на помощь нашего общего друга, чьи когти и лишили виновницу общего горя жизни. То была колдунья по имени Гвиневер, мачеха Брехты, и ее чары, наложенные на несчастную, слишком сильны. — Гэндальф смотрит на Торина твердо, решительно и с радостью замечает, как лицо гнома вновь заиграло красками жизни и заинтересованности. — Что мне нужно сделать? — Пронзи это сердце своим кинжалом на восходе солнца. Поспеши, рассвет уже близок. — И это поможет? — То снимет чары, но вернуть девушку к жизни способен лишь поцелуй настоящей любви. Торин не думает о том, что делает. Подошедшие в тронный зал гномы с молчаливым удивлением наблюдают за тем, как их король достает кинжал, держа в руках чужое окровавленное сердце, и пронзает его почти до собственной ладони, насадив на лезвие как раз в тот момент, когда солнце озарило первыми лучами горизонт. Дубощит стремглав бросается к покоям Брехты, куда сам не заходил долгое время, будучи уже не в силах смотреть на мертвую девушку, и спальня встречает его морозным холодом и мраком, словно даже солцне не могло озарить лик взломщицы гномов. — Брехта, — хрипло произносит Король под Горой, склонившись над травницей, чья кожа была подобна хрусткому льду, — вернись ко мне, я прошу. Он целует ее в губы, вложив в поцелуй всю свою любовь и нежность, после чего касается своим лбом лба девушки, крепко зажмурив глаза, дабы не позволить слезам позорно пролиться на бледные щеки Брехты. И тут Торин начинает чувствовать чужое дыхание. Поначалу слабое, но потом он даже слышит как девушка всей грудью вбирает воздух, как тот, кто долгое время провел под водой и наконец всплыл на поверхность, и Брехта приходит в сознание, резко распахнув глаза и дернувшись в чужих объятиях. — Торин… — Жива… — Мужчина не верит своим глазам, обхватив ладонями лицо воровки, и улыбается так искренне, как не улыбался вот уже много месяцев. — Брехта! Много счастья и радости было в тот день, и наконец был устроен праздник. Племянница Фриды Стоунхард сидела рядом с Королем под Горой в тот день и ее взгляд был обращен лишь на него, своего спасителя и своего героя. В роскоши и достатке прожила девушка много недель, каждое мгновение проводя со своим королем, но вскоре в ее сердце появилась тоска по тем местам, где жила задолго до знакомства с Торином, и она решает предложить ему отправиться в ее любимый лес вместе. — Я не могу сейчас покинуть королевство, ты же знаешь. — Ласково говорит Дубощит, целуя избранницу в губы. — Почему ты хочешь туда вернуться, ведь здесь есть все, что угодно твоей душе. Смотри какие самоцветы я приобрел для твоего нового платья. — Я хочу забрать Грома у того хоббита из Шира. — Мягко гнет свою линию Брехта, даже не взглянув на каменья. — И вороного у Элронда. — Зачем он тебе? Здесь полно других лошадей! Хочешь я куплю тебе самого красивого скакуна, на которого только падет твой взор? Этот разговор закончился ничем, как и последующие. Ощущение, будто ее заперли в клетке, не покидало девушку, а тоска все больше пожирала сердце. Старейшины как и члены других кланов, дальние родичи Торина и все те гномы, что бывали в Эреборе смотрели на бывшую воровку предвзято, кто-то даже с нескрываемой неприязнью, как на самую обыкновенную наложницу, дешевку, которой короли обзаводятся развлечения ради. Вскоре Брехте надоела и стрельба из лука, и вышивание, и уроки музыки, и даже делегации от эльфов, что как-то прибыли в Эребор от Транудила не принесли ничего в истомленное сердце. Лишь один Кили, который виделся с любимой украдкой, когда той удавалось сбежать из-под надзора Трандуила, категорически воспротившегося неравному союзу, понимал Брехту, и с ним они подолгу вели беседы, изливая друг другу душу. — Почему ты не дашь добро на брак Кили с Тауриэль? — Спрашивает однажды Брехта у Торина, когда они гуляли по окрестностям. — Потому что у такого брака нет будущего. Он еще слишком молод, чтобы совершать такие ошибки. — У нас с тобой тоже нет будущего. — Криво усмехнувшись, говорит девушка. — Как там говорят старейшины? Пока первые морщины не коснутся моего чела? — К чему такие разговоры? — Вмиг становится серьезным и суровым Торин. — Нам сейчас хорошо вместе и никто не посмеет… — Суть не в том, кто что посмеет, а что нет страшаясь тебя и твоего гнева. Я не привыкла к такой жизни, понимаешь? Я здесь как птица в клетке… — И что же ты хочешь? — Уже куда более резким голосом спрашивает гном. — Надоело быть со мной, быть моей женщиной? — Не это мне надоело! Я привыкла к свободе, которой здесь нет! Брехта уже не раз видела Торина в гневе, но после стольких месяцев, наполненных радостью и теплом разделенной любви было сложно спокойно смотреть на искаженную злостью гримасу и глаза, метающие молнии. Разговор не самым лучшим образом повлиял на отношения девушки и гнома, поскольку выяснять отношения Торин не любил да и, сказать по правде, не умел, а Брехта не желала идти на уступки. Беседа забылась, но лишь потому, что более к подобной теме не возвращались, однако тучи все сгущались, на этот раз излившись в виде гостей, прибывших в Эребор, и была среди них сын одного из старейшин, приехавший сватать свою сестру. Женщины гномов редко покидали родные места, а потому привез с собой высокородный мужчина портреты своей родственницы, показывая их Дубощиту, на что тот взирал с молчаливым безразличием, встретив, тем не менее, гостя с удовольствием. Брехта застает небольшой кусок разговора, когда Король под Горой хмельно пировал с прибывшим гномом в просторной зале, и слышит: — Да, твоя сестра настоящая красавица. Любой мужчина будет рад такой супруге, которому подарит она крепкого сына! — А достойна ли она самого короля? — Кто знает. — Улыбнувшись, говорит Торин, отпив еще браги. — Кто знает, какого короля сумеет околдовать твоя сестра. Девушка все еще плохо понимала родной язык народа, с которым так много было связано в ее жизни, однако кое-что все же уловила, разумеется, не совсем правильно. Не было в словах Торина злого умысла, ведь сам он себя не считал тем самым мужчиной, который зажил бы счастливо с этой высокородной гномкой, но подпитанная злыми сплетнями, будто травнице не место в Эреборе по правую руку от короля, да предрассудами, что скоро Дубощит пресытится своей фавориткой, Брехта в итоге позволила дурным мыслям поглотить себя до такой степени, что решилась на то, что долгое время изгоняла из своего сердца. Она садится за стол в своих покоях, уже одетая по-дорожному, и пишет своему королю письмо, в котором выражает всю боль душевную и любовь сердечную. Оставив также прощальные записки для других гномов, девушка ускользает из Эребора под покровом ночи, когда в зале для торжеств еще не стихли тосты и громкий мужской смех…