Сады Рэддхема. Книга I.

Всем дорогим мне людям, которые верили в то, что я смогу написать что-то интересное и достойное; всем, кто случайно набрёл на эту историю и читает её; всем-всем-всем в этом мире

      На улице так холодно, что даже сквозь плотную ткань перчаток ощущается, как мороз покалывает кожу. Всадник кутается в тёмную накидку, выпуская изо рта маленькое облачко пара. Оно тут же рассеивается в воздухе. Лицо скрывает капюшон, из-под которого практически невозможно различить его черты. Он наматывает поводья на кулак, заставляя лошадь сначала замедлиться, а потом и вовсе остановиться. Кобыла под ним недовольно шаркает копытами по снегу и мотает головой. Незнакомец цокает языком, проводя рукой по её шее в успокаивающем жесте.       Находясь на возвышении, да ещё и верхом на лошади, всадник видит перед собой небольшое озеро с зеркальной гладью, около которого в разные стороны расползается деревня. Домики с активно дымящими трубами и протоптанные кем-то дорожки. Это самая обычная деревня где-то на окраине страны — её местоположение даже не отмечено на карте. Зачем же тогда, спрашивается, страннику останавливаться и наблюдать за озером? Для чего ехать в такой мороз, да ещё и в такую даль от столицы? Уж точно не ради остроты ощущений и красивых пейзажей. Ни лошадь, ни всадник не сходят с места, продолжая терпеливо чего-то ждать.       Он повыше натягивает кожаные перчатки и поворачивает голову в противоположную сторону, вновь осматривая местность. Вокруг один сплошной лес. Сама деревня находится в низине, на берегу того самого озера, что изначально привлекло внимание путешественника. Отличное место для жизни, ничего не скажешь. Хочешь ловить рыбу — вот тебе озеро. Хочешь поохотиться — вот тебе лес. И почва наверняка плодородная. Но для того чтобы найти это место, приходится попотеть — деревня располагается почти на границе с Домом Воздуха.       Такие деревушки не редкость, и всадник встречает по пути как минимум пять точно таких же: домики, коих от силы штук пятнадцать, окружённые густым лесом и огромными сугробами, возвышающиеся вдоль протоптанной дороги. А может, их того больше. В подобной местности народ знает друг друга поимённо — путешественников в этих краях, тем более в это смутное время, можно сосчитать по пальцам. Единственное, что выделяет эту деревню среди сотен таких же, — это проклятое озеро.       Шум, раздающийся со стороны деревни, заставляет всадника вздрогнуть. Он пытается разглядеть происходящее. Долго всматривается в домики, щурит глаза от яркости белого снега. И тут взгляд цепляется за небольшую процессию: две крепких женщины хватают девушку, держа её настолько высоко, что ноги той отчаянно пинают воздух. Остальные жители покорно следуют за ними.       Эта девушка... по сравнению с теми двумя, она настолько хрупкая, что неосторожное движение может с лёгкостью заставить её треснуть, переломиться, сломаться. Кожа у неё бледная, сливается с сорочкой и снегом. Светлые волосы, что достигают поясницы, растрёпаны, и завывающий ветер заставляет их взлетать над плечами. Судя по немного сонному лицу и одеянию, становится ясно — её только подняли с постели.       До него вдруг доносится ещё один истошный крик. Бедная девочка. Перешла дорогу не тем людям и теперь вынуждена пожинать плоды своих ошибок. Она отчаянно мотает головой, пытаясь выбраться из хватки сильных женских рук. Что-то шепчет — он не слышит, но по яростному шевелению её губ может понять, что она просит о милосердии.       Путник лишь на секунду прикрывает глаза. С такого расстояния он видит так мало и размыто, что начинает болеть голова. Глазницы под закрытыми веками вспыхивают острой болью, а потом он распахивает их. Цвета вокруг становятся не такими яркими, домики и деревья превращаются в пятна, а вот лица... теперь он отчётливо видит каждое. Особенно чётко выделяется лицо этой бедной девушки. Во взгляде карих глаз теплится надежда, обращённая к так называемым палачам. Но они на неё не смотрят, с каждым шагом приближаясь к своей цели.       Всадник ощущает, как к горлу подступает ком, сглотнуть который никак не получается. Наблюдать за происходящим тяжело, но ослушаться приказа равно смерти. И он замирает, как мраморное изваяние в Садах Дворца, не находя в себе сил на лишний вдох.       Начинается снег. Крупные хлопья кружат перед глазами, мешая детально рассмотреть картину сего действа. Он должен удостовериться, что всё выполняется идеально и не возникнет никаких проблем или непредвиденных обстоятельств после. Всадник фыркает и вытягивает шею, думая о том, что это неправильно. Но правильность в таких краях в такое время — понятие растяжимое, а быть борцом за справедливость он не нанимался.       Сердце болезненно сжимается, стоит ему заметить, что девушку ведут именно к озеру, которое каким-то чудом не покрывается кромкой льда в такой лютый мороз. Он не знает, как это может быть возможно, но уверен, что сегодняшняя казнь должна состояться с вероятностью ста процентов — этому благоволит даже сама природа. Или магия?       На воде стоит деревянная лодка, пришвартованная к небольшому рыбацкому мостику и покачивающаяся из стороны в сторону на мелких волнах. Крепкий мужчина, сидящий в ней, поднимается на ноги и вытягивает руки, балансируя между лодкой и берегом. Босые ноги девушки упираются в борта. Она вновь истощённо кричит, но теперь крик её больше похож на вопль раненого животного, угодившего в ловушку. Всадник думает, что она наверняка мысленно проклинает всех, кто её окружает, включая и его Суверенного. Из глаз текут слёзы, заставляя светлые волосы липнуть к мокрым покрасневшим щекам.       Лодочник хватает её щиколотку — девушка всячески пытается увернуться, хорошенько пнуть мужчину, но попытки оказываются тщетными. Собравшиеся вокруг люди молча наблюдают за происходящим — лица их похожи на непроницаемую маску. Словно кто-то руководит их эмоциями. Металлическая застёжка обвивает лодыжку и с характерным щелчком захлопывается. То же самое происходит и со второй ногой, после чего они втроём усаживают девчонку в лодку. Подумать только — для усмирения одной девчонки понадобилось целых три человека. Она не перестаёт извиваться, желая вырваться из хватки, но силы неравны. Они продолжают сворачивать её руки, срывая с губ истошные крики.       Кто-то из толпы отшвартовывает лодку. Лодочник отталкивается вёслами от берега, и плот трогается с места, разрезая озёрную гладь и пуская мелкие волны. Всадник вздыхает, и изо рта снова показывается облако тёплого пара. Пальцы как можно крепче сжимают поводья — так, что кожа перчаток скрипит, заставляя лошадь нервно забить копытами на месте.       Давайте же. Быстрее.       Это несправедливо? Да, возможно. Но кто посмеет возразить? Кто посмеет встать против ЕГО решения? Всадник снова шумно выдыхает, чувствуя, как болезненно сжимается в лёгких. Его эта ситуация... напрягает. Дело в одной несчастной светловолосой девчонке? Это её ведут на казнь? Это ей не повезло, и она каким-то боком перешла дорогу Суверенному? Что ОНА могла сделать, что только для неё одной затеялся весь этот цирк?       Рука застывает у лица. Он проводит перчаткой по капюшону, стряхивая снег. Девчонка больше не кричит, только тихо плачет, не сопротивляясь крепкой хватке женщин.       Лодка медленно останавливается посреди озера. Всадник скрипит зубами. Это то, чего ждёт его Суверенный: избавления, свободы от той, чья жизнь ему неугодна.       Рослые женщины поднимаются на ноги, хватая девушку под подмышки. Глаза её наверняка опухают и краснеют — всадник уже не обращает взора на неё. Он не хочет становиться свидетелем жестокости его Государя. Не хочет видеть, как мучатся ни в чём не повинная девчонка. Словно слыша его мысленный протест, чувствуя его присутствие, она вдруг поднимает голову. И в этот момент всадник скользит по ней взглядом. Вряд ли она может увидеть его лицо, но тёмный силуэт уж точно — фигура верхом на лошади выделяется среди белоснежных сугробов и елей, виднеющихся позади.       Всадник чувствует, как орава мурашек бежит вдоль позвоночника. Он может поклясться, что читает по её глазам то, из-за чего сердце замирает и болезненно сжимается.       «Ну же. Любуйся! Пусть все любуются!»       Или это всего лишь плод его разыгравшегося воображения? Он не уверен в этом, но чувствует, как мышечный орган бьётся в груди, подобно напуганному зверьку. Девочка не сводит с него пронзительного взгляда карих глаз.       Её тело, как мешок с овощами, скидывают за борт лодки, заставляя озёрную гладь пойти крупными волнами. Она хочет зацепиться за борт, подняться, скользя длинными пальцами по гладко отполированной древесине, но не выходит: груз, пристёгнутый к ногам, тянет девчонку ко дну.       Всадник тут же отворачивается, с силой обхватывая поводья. Он уже не видит, как кончик пальца скрывается под водой, не видит и не слышит, как охает толпа, как озеро покрывает рябь. Быстро разворачивает лошадь, пришпорив по ней сапогами, произносит звучное: «Но, девочка!», и копыта той глухо стучат по земле, припорошённой снегом. Хлопья рябят перед глазами, бьют по мёрзлым щекам вместе с колючим ветром. Но он не намеревается оставаться здесь, чтобы переждать метель. Лучше уж найти какой-нибудь замызганный трактир.       Но только не здесь — в месте, где тонущее тело девчонки идёт к песчаному дну. В месте, где, возможно, перечёркнута история Рэддхема. С этого дня её осуждающий взгляд будет преследовать его в кошмарах. Не всадника.