***
Ниган — тот, кто носит кожаную куртку, имеет Люсиль и стальные яйца. Вот что он думает о себе. По-честному, важно лишь то, что от Природы. Тут не до тонкостей: с яйцами родился — с ними и помрешь. Если ты не мужик, ни черта не поможет: ни полицейская академия за спиной, ни сотня киномудаков, с которых жаждешь взять пример, ни гребаные моральные ценности, ни блеянье: «Я лидер. Рано или поздно я поквитаюсь, и Нигана убью. Убью, Карл». В перемены Ниган не верит. Берут не пример, а хер в рот. Кто свиньей родился, медведем не станет. Ниган — медведь. Или другой хищник. И потому так любит кожанки. Зверю нужна приличная шкура, правда? Жаль, быстро обтрепываются в боях. Приходится менять. А пройдет лет 30, и на земле не останется ни одного урода, способного нормально сшить кожаную куртку. Будут тачать шкуры на манер дикарей. Ну, не то, чтобы Ниган собирался прожить так долго… Люсиль — не куртка. Ее не заменить. Как ту, именем которой она названа. Не важно. Другая жизнь, задолго до всего этого. Эта Люсиль удобно ложится в руку, не подведет, не предаст, не пойдет по чужим рукам, выполняет твои желания с первого взмаха. Это как на войне: оружие солдату и за женку, и за мать, и за отца. Многие думают: он не расстается с Люсиль, чтобы устрашать остальных. Пусть думают. Но все проще: без Люсиль он — не совсем Ниган. Не полностью. Та Люсиль была настоящей женой, пока смерть их не разлучила. Единственная сучка, которую он по правде любил. Та Люсиль пела. Пела так, что душу наизнанку выворачивало. Та Люсиль готовила по утрам блинчики и улыбалась, пока он трепался на кухне про то да се. Разглядывала его украдкой так, будто он гребаный Джонни Депп, будто никогда не сможет насмотреться досыта. С тех пор Ниган встречал разных кисок, сладких, горячих, настолько крутых, что Люсиль на их фоне выглядела бы дурнушкой. Но так, как она, на него больше никто не смотрел. Та Люсиль удерживала его от необдуманных поступков, от всяких-разных решений с психу, и в той жизни это было правильно. Она была хрупкой, усмешливой, немного лукавой, мягкой, но с перчинкой, которая превращала ее в фурию, если кто-то задевал то, что ей дорого, или когда Ниган напивался в хлам. Именно она сказала, что не видать ему счастья, продавая чертову уйму машин и зарабатывая все бабки на свете. Не его это. Так что, не пойти ли поработать с пацанами, такими же беспутными и озлоблеными щенками из бедных кварталов, каким когда-то был и он сам? И не отступалась, сколько он ни ржал, какой из него к черту учитель. Он же с детства видел: мужики-педагоги — еще те дерьмовые педрилы, занудные и зашуганные, от свихнутых мозгов до лилипутских членов. — Вот и стань таким учителем, какому бы ты поверил в 13 лет, за кем бы пошел, — говорила Люсиль. И эта была, наверное, единственная жена, которая уломала таки мужа поменять работу, потеряв при этом в деньгах. Просто потому что ему так лучше. Люди думали: в их семье — домострой. На то и было похоже. Вот только Ниган командовал, куда они поедут в отпуск, как сделают ремонт и идут ли в гости к друзьям. А Люсиль говорила ему, как жить. Всего лишь. Ему это нравилось. Сейчас, как жить, подсказывала другая Люсиль — бита. И в новом блядском мире это был хороший и честный советчик. В ее имени было не столько посвящение жене, сколько намек — с кем ему теперь сверяться. Убийца — тоже работа. Как продажник. Как учитель. Не хуже, не лучше. Сейчас убийцами стали все, вот только ловко выходит не у всех. Сейчас правильнее жить кочевниками. Проще, эффективнее, умнее. Не время еще разворачивать хозяйства. А хорошо ли это, плохо ли… как у кого-то хватает наглости корчить из себя святошу, когда все, от мала до велика, выбивают ходокам мозги, разгуливают с топорами и «пушками»? Уничтожаешь вчерашних друзей, жен, детей. Снявши голову, по волосам не плачут. Трупы разгуливают по планете. Как там говорится: ад опустел — все черти тут. А за Сатану, похоже, сойдет сам Ниган. Та Люсиль говорила: остановись. Эта Люсиль говорит: не останавливайся.***
Карлу кажется, что он зеркало, и в нем отражается все, что он видит. Олени — красивые, с трепетными глазами. Небо — пронзительно-синее, когда лежишь на траве и смотришь. Лес — зеленый, запутанный, переплетенный корнями, мощный. Ночь со странными звуками и шорохами. Жидкая жирная грязь под ногами. Умирающие, истекающие кровью и болью. И сам ты от этого становишься немного красивым оленем, немного огромным небом, немного пугающей ночью, немного умирающим… Папа говорит: наша задача — выжить, как можно дольше. Как может быть задачей то, что не имеет смысла? Если жить непонятно зачем, то к чему тогда это делать как можно дольше? Просто потому что хочется? Но то, что хочется, на каждом шагу оказывается неправильным выбором. Единственное, что бесит Карла в людях, — ложь. Еще слабость немного, но ее как раз можно понять. Особенно старших — они жили в каком-то другом мире, который сам Карл уже плохо помнит, с «МакДональдсами», парками аттракционов и офисами. Они все никак не могут привыкнуть. Не могут понять, что Карлу и его сверстникам нравится проводить время в лесу, и по другим развлечениям они не скучают. Старшим хочется, чтобы было безопаснее. Но так ли хорошо все было в их мире? Карл читает. Карл прочел уже много книг. В одних кто-то убивает людей, а остальные его разыскивают. В других книгах огромное множество людей одевают в специальные одежды, дают им оружие и гонят навстречу — убивать друг друга. Называется «война» Солдаты летают по небу со специальными штуками, которые падают, делают в земле воронки и убивают тысячи людей. Те, кто хочет служить какому-то невидимому Богу, обвязывают себя поясами с взрывчаткой, и подрывают, прощаются с жизнью только ради того, чтобы погибли все те, кто рядом. Так чем же этот мир был хорош? Может, в нем просто легче было врать. Убаюкивать себя разными сказочками. Хоронить мертвецов тайком, и идти веселиться. Зарывать их в землю, и верить, что они на небесах. Их покойники не были так заметны — не высовывались из могил. Можно было ходить в такие места, где все покупают и развлекаются, танцевать большими толпами под громкую музыку, смотреть кино и думать о том, что в нем, а не о том, что вокруг. Нет, сейчас не опаснее жить, чем раньше. Сейчас просто честнее.***
Когда хочешь кого-то убить, почти у всех начинает пригорать, думает Ниган. Многие ползать на коленях готовы, расплатиться рукой-ногой-сыном-женой, лишь бы позволили выжить. И этим удобно пользоваться. Есть, конечно, и те, кому уже все равно. Сдвинутые, погасшие люди, в которых уснул инстинкт выживания. И еще есть совсем уж единицы тех, кто смотрит не со страхом, а с ненавистью. Видят взмах Люсиль, а сами представляют, как вцепятся в тебя зубами. Корчатся от боли, но не скулят, а бредят тем, как сжимаются на твоем горле их пальцы. Ярость — вот что делает человека сильным. Таких Ниган узнает сразу. Возраст не имеет значения. Он помнит еще по школе горящие гневом глаза, упрямые лобешники, сжатые кулаки. Лидеры от Природы. Такие мальчишки и даже девчонки обычно крепкие, сбитые, коренастые, энергичные. Однажды довелось повидать сопливую первокласницу, в ярости сжимающую зубы на руке обидчика. До мяса, до кости. Бей или беги — закон Природы, который срабатает, когда приставишь к голове пистолет. Притворяться бесполезно: некоторые хорохорятся, оглядываются на зрителей, выжимают из себя проклятья. Но Ниган чувствет запах их страха. И когда начинаешь бить, шелуха враз слетает. Бей или беги. И ни воспитанию, ни опыту натуру не переделать: кому-то положено бежать, кому-то сражаться. И, твою ж мать, разве не справедливо, что все эти долбаные стада овец должны обслуживать лихих пастухов? Смельчаков Ниган или убивает сразу, чтоб не плодить сильных врагов, или оставляет при себе. Обрабатывает. Договаривается. Прикармливает. Учит доверять. Ни в коем случае не ломает потехи ради. Люди — это ресурс. Будущие лидеры умеют ждать, соблюдать правила, подчиняться, когда надо. Они понимают, что их время еще придет, что без иерархии и порядка — никуда. Когда-то один из них займет его место, и все, на что Ниган надеется: этот парень и дальше будет называть себя его именем. И его преемник. И преемник преемника. Ниган всегда будет править Святилищем. Круто, правда? Карл не похож ни на овцу, ни на пастуха. Когда он попадается под руку, Ниган не ждет ничего интересного: просто пацаненок Рика. Хрупкий, со смазливой внешностью, похожий на девчонку. Ниган смакует страх его отца, намереваясь отрубить его руку, спрашивая, когда перетягивает предплечье, не больно ли. А Карл почти улыбается, смотрит открыто, в глаза, и мужчина поначалу думает: гребаный простодушный дурачок. Бывают же такие! Потом до пацана, конечно, доходит, но он ведет себя тише мыши, не издает ни звука. И Ниган больше о нем не вспоминает. Когда они встречаются в следующий раз, в руке у Карла пистолет. И это, блядь, так естественно. Не то, что его папенька, квохчущий вокруг чада. — Вам пора уйти, пока не узнали, насколько мы опасны, — глаза сияют чистой яростью, но такой сдержанной, осознанной, и в то же время концентрированной. Ниган широко усмехается, покачивается на каблуках, спрятав руки в карманы. — Прошу прощения за мой французский, но какого хера, ты мне что — угрожаешь? Вот это экземплярчик! Таких лидеров не бывает. Кожа да кости. Бледная немочь. Быть такого не может! Может, парень просто тронулся умишком? — Я понимаю, ты расстроен. Но не могу допустить угроз ни ему, ни мне. Что дальше, малыш, думает Ниган. Давай, твой ход. Влезает этот чертов Рик со своими поучениями. Ему просто на роду написано быть «не в тему». — Не груби, Рик, у нас тут разговор, — рычит Ниган. Карл не меняется в лице, не идет на попятную. Стоит и раскачивается с «пушкой» в руке, как кобра. Прищуривается. Выглядит он не обезумевшим, не отчаянным и даже сейчас не сильно-то разозленным. Упрямым. Холодным. В своем праве. Редко когда Ниган испытывает восторг, редко что удивляет в последнее время так, как этот тонкокостный парнишка. — Так, пацан, на чем мы остановились? Ах да, твои гигантские взрослые яйца, — весело кривляясь, говорит Ниган. — Не угрожай мне. Слушай, ты мне нравишься. Не хочу подтверждать свою правоту жестоким способом. Хороший мальчишка. Таких он еще не встречал. Надо брать.