***
Юноша поправил на лице очки, спрятал под жилет часы на цепочке, выпрямил ворот любимой рубашки с узорчатой окантовкой. Словить себя на мысли, что он готовится к свиданию как девица, было легко, но Александр не приметил ничего зазорного. Он взял со столика возле кровати духи и потёр благовонием шею и запястья. Из аккуратной причёски выбивалась одна кудрявая прядка, с которой ничего не захотелось делать. Она почему-то добавляла некоторой особенности в законченный образ. Чацкий довольно оглядел себя в зеркале. В глазах толика страха и предвкушение. Свидание с мужчиной, кто бы мог подумать. Юноша затушил все свечи в комнате, плотно закрыл ставни на окнах и поправил кровать. Июльская ночь обещала быть тёплой, потому фрак остался покоиться на спинке стула. Александр тихонько шагнул за дверь своих покоев. Отдалённо доносились голоса Фамусова и его подвыпивших на балу друзей, но большая часть дома была погружена в темноту и тишину. Двадцать минут двенадцатого. Тенью Чацкий проскочил на первый этаж в залу, которая почти ничем не отличалась от остальных комнат поместья, только пианино здесь стояло, да картина, особенно дорогая сердцу хозяина дома, на стене висела. Бесшумно дойти до окна и отворить створки оказалось легко. Осталось выйти, ступив во двор, пройти пару метров по траве до забора и махнуть через него с ловкостью крестьянских сорванцов. — Это ещё что такое? — визгливый старушечий голос заставляет юношу испуганно встрепенуться, ударившись головой о деревянную раму. Александр обернулся на голос и увидел стремительно приближающуюся к нему даму, чьё лицо зловеще подсвечивала оранжевым пламенем свеча. Гостившая у Фамусова его свояченица, Хлёстова, не вовремя прошлась от своих покоев до кабинета Павла Афанасьевича, заметив чужую шалость. Чацкий вжался в оконную раму, наскоро соображая, что ему делать. Костлявые пальцы резко схватили его за ухо, и женщина беспощадно потащила воспитанника прочь из залы, ругая его на ходу. — Пустите! — юноша вцепился в чужую руку, стараясь уменьшить боль несчастного уха и отстранить от себя старуху. — Ишь ты, бегать задумал. Пороли тебя мало, давно я говорила, да кто меня слушает! — громко причитала женщина. Дверь в кабинет Фамусова была приоткрыта, но находившиеся там люди притихли, заслышав ругань. Анфиса Ниловна завела в комнату Чацкого, продолжая держать его. — Вот, полюбуйся, кого воспитал, — сказала она ничего не понимающему Фамусову. — Иду по первому этажу, а он стоит как приведение возле открытого окна, бежать хотел! Хлёстова наконец-то отпустила Сашу, тот отлетел от неё на пару шагов, потирая покрасневшее ухо. Павел Афанасьевич с тремя своими друзьями отложил карты, воззрившись серьёзным взглядом на воспитанника, что со слезами на глазах смотрел куда-то в пол. Анфиса Ниловна устало села в свободное кресло за карточным столом, прожигая страшным взглядом юнца. — Саша, ты куда собрался-то? — Фамусов встал с места, опираясь руками о стол, испытующе глядя на сжавшегося у стены Чацкого. Юноша молчал, закусив больно щеку от досады и обиды. До полуночи всего ничего, а его разом настигла гора проблем. Нужно было как-то выбираться из ситуации, бежать, лишь бы успеть к Печорину. Всё предвкушение свидания рассыпалось внезапно и для души болезненно. — Ну, что молчишь? — громче и суровее спрашивает Павел Афанасьевич, выпрямляясь и заводя руки за спину. — На свидание? С товарищами в кабак? На дуэль? Эти вопросы трепали душу Александру, переживающему свою нелёгкую судьбу на эту ночь. Наплести вряд ли что-то удастся, да и молчание начинало Фамусова злить. — На свидание. Хлёстова охнула, прижав ко лбу кружевной платочек. Один из друзей фамусовских хрюкнул, коротко посмеявшись. Чацкий поднял взгляд, решив не терять гордости и стойко предстать перед сидящими. Лицо Павла Афанасьевича будто бы смягчилось, но он продолжал выглядеть сурово. Саша смотрел на него, пытаясь найти в чужих глазах понимание. Павел Афанасьевич являлся обладателем скверного характера, но был шанс, что он поймет трепетное сердце, его мотивы и отпустит. Он не был лишён простого сострадания. — Мне Танька говорила, что нужно ему запретить общаться с Софьиными подружками! Небось с ними так осмелел да заигрался… — Анфису Ниловну заставил умолкнуть жест Фамусова. — Я знаю эту девушку? — тихо спросил он. — Нет, мы на балу познакомились, — чётко ответил Чацкий, будто бы больше не боясь наказания за ночной побег. — Да ладно вам, — вступился гость Фамусова с моноклем на глазу и в красном фраке, что сидел и дымил трубкой, наблюдая сию сцену. — Мальчишка совсем, дайте нагуляться, изверги. Кто ж по молодости на свидания не сбегал? — Кто-то, кто правила приличия помнит! — фыркнула Хлёстова. — Да не ворчи ты, — отмахнулся от неё Павел Афанасьевич. Старуха обиженно откинулась на спинку кресла, поставив на стол свечу, которую до этого вертела в руках. Фамусов задумался, глядя на воспитанника. И вправду, мальчишка совсем. Если бы дочь родная смела так бежать, то был бы скандал. А тут, увидь кто Сашу, бездумные сплетни пустят. Стоит Чацкий в ожидании слов, всё смотрит жалобным взглядом котёнка, которого грубо пнули сапогом. У юноши вспотели ладони от волнения, но он ждал решения, игнорируя рвущиеся наружу эмоции и отчаянные просьбы. Павел Афанасьевич вздыхает. — Будет тебе сегодня урок, — строго говорит он, расслабив лицо и грозя пальцем. — Пётр! Через секунду в кабинет заходит слуга, кланяясь. Чацкий до последнего надеялся на доброту Фамусова, не уделив внимания его зловещим словам. Павел Афанасьевич и был бы рад отпустить воспитанника на все четыре стороны, но пока тот живёт в его доме, то и ответственность за все юношеские поступки несёт он. Мало ли, что произойдёт, а к нему через пару недель заявятся родители тайной девушки с бала с разговором, что дочь их ребёночка под сердцем носит от Александра. — Раз на балу виделись, значит, ещё увидитесь. Нечего ночами гулянки устраивать. Уведи в покои и запри там до утра. Слуга кивает, осторожно, в отличие от Хлёстовой, берёт юношу за предплечье и выводит из кабинета. Саша кидает жалобный взгляд на Фамусова, но боится открыть рот, чтобы сказать что-то, попросить отпустить. Впрочем, узнай Павел Афанасьевич полную правду, то стало бы ещё хуже. Чацкий плетётся вслед за Петром, что освещал дорогу до комнаты молодого дворянина. Лишь ключ щёлкнул, закрывая дверь, слёзы покатились из глаз дорожками на щёки. Александр заметался по комнате, не пытаясь смахнуть влагу. Признался, да увидеться не сможет. А вдруг Григорий обидится на то, что он не пришёл в назначенный час. И чувства, и страх накатили на юношу. И злоба с обидой скопились в груди. Он хотел увидеть мужчину, провести с ним несколько приятных сердцу часов. Слушать его голос, чувствовать его руки. Чацкий спешит к окну, приоткрывая ставни: слишком высоко, да и во дворе крепостные мужики не спят. В отчаянии, оставленный наедине с собой, Саша пытается понять, что ему делать. Он всё же вытирает слёзы и платком, что хранился в кармашке жилета, протирает очки. Уставшая от этой ночи голова пытается сообразить план дальнейших действий. Чацкий зажигает свечу и садится за свой стол, где стопками лежали книги, листы, да дневники матери с газетами. Юноша берёт чистую бумагу, открывает чернила и принимается черкать записку, стремясь унять беспокойную дрожь в руках. Через пару минут мучений в виде подбора нужных слов, чернила остаются сохнуть, а заключённый в собственной спальне возобновляет ходьбу. Сна ни в одном глазу, он точно уже не успеет к полуночи выбраться из дома и добраться до Григория. Саша останавливается, вслушиваясь в звуки дома. Чьи-то тихие шаги в коридорчике заставляют быстро подскочить к двери, заглянув в замочную скважину. Чацкий узнаёт в свете свечи длинную косу и знакомое платье. — Лиза! — негромко зовёт он девушку. Та сначала испуганно оборачивается, а потом спешит к двери. — Вы что-то хотели? — шёпотом спрашивает девица, тоже приседая к замочной скважине, чтобы лучше было слышно. — Лиза, нужна твоя помощь, это очень важно и срочно, — отчаянно просит Александр через дверь. — Проси, чего хочешь. Девушка хмурится недоверчиво, подозревая, что её могут куда-то втянуть. Но Саша всегда к ней был добр, и дружили они, как равные по статусу. — А что нужно сделать? Чацкий хватает со стола письмо, сворачивая его несколько раз и проталкивая в щель между дверью и полом. Лиза берёт лист в руки, разглядывая его и ничего необычного не видя. — Это письмо нужно к полуночи отнести в N…й сад. Там должен быть офицер Григорий Александрович, отдай ему и передай потом мне, что он сказал, — объясняет юноша служанке весь план действий. — И только не читай, что там написано. Лиза умела читать скверно, но суть она могла понять, оттого Александр решил предостеречь, зная её девичий интерес ко всему тайному. Чацкий цеплялся за эту девушку, как за последнюю помощь и, притихнув, дожидался ответа. — Что угодно могу попросить? — заинтересованно переспросила девушка. — Что угодно. — У меня совсем лента износилась… — Куплю три ленты! — И платье опять штопать надо… — И платье новое будет завтра же вечером. — Хорошо! — обрадовалась Лиза. — Ждите, Александр Андреевич, я всё передам. — Спасибо, — радостно выдохнул Чацкий, устало облокотившись о дверь. Девушка приближается со свечкой к часам на стене, видя, что до полуночи всего пятнадцать минут, а после спешит с письмом в руке вниз, выполнять поручение.***
В тёмном саду страшно, но таинственно и притягательно. Лиза прячет голову под платком и оглядывает сад в поисках чьей-нибудь фигуры. Она замечает движение в беседке в паре метров от себя и спешит туда. Мужчина в расслабленно расстёгнутом мундире, что стоял там, заслышав спешные шаги, сам выглядывает из беседки, но вместо ожидаемого им юноши видит девицу-служанку. — Вы Григорий Александрович? — неожиданно смело спрашивает девушка, офицер в ответ кивает. — Юный дворянин Александр Андреевич попросил передать Вам. Бледная маленькая ручка протягивает сложенный лист. Лиза Печорина немного удивила: в отличие от других служанок, эта была совсем не робкой и глаза даже не прятала. Офицер бормочет «спасибо» и разворачивает письмо, вставая так, чтобы лунный свет освещал слова. Лизанька, которая послушно не читала письмо, сейчас из интереса попыталась скосить свой взгляд в бумажный лист. Григорий же взволнованно вчитывался в строки: «Григорий Александрович, Простите мне, что я не смог прийти в назначенный вами час. Мой побег пресекла тётка Софьи, а Фамусов распорядился запереть меня до утра. Надеюсь, мы скоро вновь увидимся. Не крушите себя неудачей нашей встречи. Представьте, что я вновь уронил перед вами обе перчатки.» Печорин, долго ожидавший в этом саду юношу, облегчённо выдохнул. С ним всё хорошо, просто не повезло с побегом. Мужчина успел несколько раз виновато пожалеть об устройстве тайного ночного свидания. Он усмехается и точно для себя понимает, как сильно хочет увидеть Сашу и обласкать его, наверняка расстроенного. — Как тебя зовут? — спрашивает офицер девицу, пряча от её любопытных глазок письмо во внутренний карман мундира. — Елизавета. — Хорошо, Елизавета, — лукаво улыбается служанке Печорин. — Любишь пряники? — Люблю, — быстро отвечает девушка. — А румяна хочешь? — Хочу, — озорные девичьи глаза так и загораются восторженно. — Доведи меня до поместья и открой покои Александра Андреевича, а тебе завтра же будут пряники и румяна, — просит офицер. Лиза немного обдумывает предложение. В любом случае, скоро все гости и жители дома уснут, а столько гостинцев на дороге не валяется. Девушка зазывает за собой офицера, ведя к поместью. Она быстро доводит его до дома, где уже погасили все свечи и закрыли окна, пропускает через отодвигающиеся доски в заборе и проводит к потайной двери на кухню. Печорин запоминает эти лазейки наперёд, послушно идя за служанкой и мысленно благодаря её за помощь. Его доводят до двери в покои Александра, откуда приглушённо струится свет. — Стойте здесь, — шепчет Лиза и спешит куда-то в другую комнату. Григорий с интересом прислоняется ухом к двери, но ничего не услышав, опускается на корточки, заглядывая в скважину. Резкое возвращение девушки заставляет тут же подняться. Мужчина не успел разглядеть удручённо сидящего за туалетным столиком Сашеньку, который вновь размышлял о своей любви и поминутно поглядывал на часы. Лиза показывает офицеру ключи. — Вы тут до утра пробудете? — тихо и с интересом спрашивает она. — До утра. — В шесть придёте в кухню, я там буду, и отдадите. Этот ключ, — девушка выуживает из связки ключей один и отдаёт его в руки Печорину, — от покоев Александра Андреевича. — Спасибо тебе, Елизавета, — улыбается ей Григорий. Девушка кивает головой и спешит куда-то по своим делам. Мужчина с помощью нужного ключа открывает дверь, заставая врасплох Сашу, не слышавшего тихих разговоров в коридоре. Он мог ожидать чего угодно, но только не встречи с офицером. Тот же улыбнулся и приложил палец к губам, лишь бы юноша на радостях не зашумел. Вновь закрывается дверь, а маленький ключик откладывается на туалетный столик. Мальчишка, не совладав с собой, всё же подлетает к Печорину, заключая его в объятия. Григорий тихо смеётся, глядя на счастливую улыбку уткнувшегося в его грудь юноши. — Саша, ты опять смеешь себе творить преступные вещи, — Чацкий поднимает на мужчину трогательно заинтересованный взгляд. — Возлюбленных при встрече требуется целовать. Григорий смотрит довольным взглядом на чужие краснеющие щёки и томится в желании стать ещё ближе к юноше. — Вы придумали это правило этикета только что, — робко произносит Александр. Он читал классику, в ней главных героев всегда преследовала любовь. Там было несложно: влюблённые соприкасались горящими устами и целовались. В теории всё до глупого легко, но что нужно делать в этом поцелуе — непонятно. Чацкий продолжает обнимать офицера за поясницу и думать тяжёлые для него сейчас думы. Пальцы чужой бледной ладони едва ощутимо касаются щеки. Печорин гладит его по лицу нежно, а во взгляде его ни капли плутовства или равнодушия. В их карей темноте блестит нечто влюблённое. Не игривое, а нежное. Вся эта авантюра с прониканием в чужой дом так раззадорила, что мужчина ещё сильнее Сашей заинтересовался. Возможно, чувства к этому мальчишке начинают перерастать из «банального влечения» во что-то… Григорий не хочет заканчивать эту мысль. Юноша нерешительно глядит светлыми глазами на красивое лицо, обрамлённое белокурыми прядями. Пальцы с щеки опускаются к подбородку, несильно сжимая его. И Чацкий наконец-то поддаётся зову, исходящему из самого сердца, целуя Григория. Он лишь касается своими мягкими губами чужих, неловко зажмурившись. Печорин от такой детской забавы почти смеётся, но сдерживает себя. Обе ладони его ложатся на щёки мальчика, а уста будто бы сами, заучив движения, начинают целовать. Осторожно, стараясь не спугнуть. Александр отдаёт себя во власть мужчине, совершенно не зная, что нужно делать. Поцелуй оказался не такими, как Саша его представлял. Слишком мягко, влажно и сложно. Григорий целовался спокойно, ничего необычного не переживая, помимо тактильного наслаждения. А Чацкий не мог понять его движения, оттого отвечал неловко и неумело. Офицер неожиданно прикусывает нижнюю губу юноши и, улыбаясь, отстраняется. Тот от укуса краснеет ещё сильнее, будто бы ему на ухо шепнули непозволительную пошлость. — Как тебе? — тихо спрашивает Григорий. — Не знаю. Чацкий робко ведёт плечами. Тут же его стремительно ответно хватают за поясницу и почти сажают на туалетный столик. Мальчишка удивлённо охает, руки переносит на чужую шею. — Что же вы делаете? — спрашивает недоумённо Саша. — Тебе понравится, душа моя, — Печорину милы эти робость и неопытность, которые подначивают устроить юноше самую лучшую ночь в его жизни. Поцелуй теперь не нежный, а пышущий страстью, которая юноше была не знакома, но которая внезапно заставила осмелеть и пытаться отвечать чужим ласкам. Руки офицерские даже через слои одежд доставляли крайне много удовольствия, хоть и странного, непонятного. Когда губы Григория опустились с теми же пылающими поцелуями к шее, Александр на секунду, кажется, покинул бренный мир. В книжках по анатомии, что читались из чистого интереса, не было рассказано, что тело может так остро и приятно на что-то реагировать. Чацкий выгнулся от этого чувства, пробежавшегося по нему. Ещё пару сантиметров вниз, и он распластается по своему столику, но крепкие офицерские руки не давали этого сделать. Неправильно это всё, наверное, но так хорошо. Печорин, в свою очередь, наслаждался юношей, которого давно хотел заполучить полностью. Его мимолётными эмоциями на милом личике, его нежной шеей с еле уловимым запахом духов. И, принимаясь наскоро расстёгивать чужой жилет, мужчина вновь ловит себя на мысли, что не просто капризное желание заставляет выцеловывать сейчас юношескую шею. Будто бы не было тех любовниц и любовников прошлых лет его идущей молодости. Будто не было великой любви, будто только Саша для него остался. Заполнил голову маревом и сам же стал фонарём, что освещает путь. Хотя и идти никуда не хочется. Хочется стоять посреди этого сладкого марева и раствориться в нём. Повинуясь странному позыву, Александр выпрямляется. Пальчиками он касается ворота мундира, заставляя Григория оторваться от своего занятия. Офицер с огоньками в глазах и улыбкой кивает. Мундир не сильно шумно падает на пол, но этот шум вынуждает замереть и прислушаться. Тишина, никого не потревожили. Саше почему-то становится смешно, но чужая ладонь игриво прикрывает ему рот. Теперь юноша мог быть ближе, он касался плеч, что скрывались под тканью рубашки, гладил спину. И снова поцелуй, на который Александр был готов ответить с пылкостью, если бы его не испугали новыми причудами. Язык нагло раздвинул несопротивляющиеся губы, добавив странности ласкам. Тут же с Чацкого стянули жилет. И эти действия заставили распахнуть глаза в недоумении, но после того, как ладони Григория подхватили ноги, вынуждая обвить ими поясницу, даже этот грязный и совсем не поэтичный поцелуй наконец-то расслабил смущённого юношу. Насколько же низко он сегодня упадёт или возвысится от своих чувств? Печорин отрывается от чужих губ, вспоминая внезапно о различных условностях. Он немного отстраняется от юноши и наклоняется, чтобы стянуть с себя сапоги, в коих в июльскую погоду было невыносимо жарко, а после снимает ботинки с Саши, как узорчатые туфельки с ножек девушки. Мужчина старается не смотреть на чужие краснеющие щёки, которые подзывали зацеловать их быстрыми поцелуями. Он оглядывает комнату, примечая кровать с пологом, которая была велика для одного человека, но недостаточно широка для двоих. На туалетном столике ожидаемо стояли принадлежности для умывания. Григорий с нежностью целует разгорячённого юношу в лоб, чтобы успокоить и наконец-то поставить на ноги. — Помоги-ка, — Печорин становится напротив зеркала и берёт в руки приятно пахнущее мыло. Чацкий, опомнившись, берёт кувшин с водой и льёт на чужие ладони. Мыльная вода стекает в умывальный таз, мягкое полотенце быстро впитывает остатки влаги. Саша передаёт мужчине кувшин и тоже моет руки. И вся эта процедура почему-то сильно веселит своей неожиданностью и почти интимной близостью ладоней двух молодых людей, будто бы до этого они не целовались с особой жадностью. Григорий ведёт юношу к кровати, осторожно укладывает на мягкое одеяло в объятия свежего постельного белья. Вспоминались все эти французские романчики, откуда можно было вычитать о подобных пошлых делах, что творились сейчас между молодыми людьми. Александр, кажется, на жизнь вперёд нацеловался, но его губы продолжают терзать. Руки мужчины расстёгивают маленькие пуговки, что пролегли до середины чужой рубашки, снимают хлопковую вещь через голову и откидывают на стул, где висит фрак. Очки спадают и остаются осиротело лежать возле подушек. Русые вихры растрепались сильнее, добавляя волшебного обаяния отроку. Печорин, согнув руки в локтях возле чужой головы, рассматривает милое лицо с серыми глазами и алыми от поцелуев губами. В глаза бросается до этого незамеченное левое ухо, которое до сих пор выделялось краснотой. Чацкий уже и забыл про него, но пришлось вспомнить, когда офицер поцеловал его в недавно пострадавшее от старушечьей руки место. — До сих пор болит? Саша отрицательно качает головой и одним взглядом умоляет продолжить ласки. Более не закрытая рубашкой кожа была совсем чиста, и первые щекотные поцелуи, следы от которых пролегли на рёбрах, вынудили юношу издать звук, заставивший судорожно прикрыть рот ладонью. Такие звуки могли вырваться, когда ударишься больно коленкой о пол, а теперь каждое прикосновение чужих губ заставляло мычать в ладонь, лишь бы стоны не услышал кто-то за пределами покоев. Печорин наблюдает за смятением Александра и довольно улыбается, как улыбался его смущению на балах. Ладони гладили тонкое, угловатое тело, осыпая его ласками и не смея оторваться. Григорий уже давно выучил особенно приятные места на человеческом теле. Рука Чацкого, что была свободна, в блаженстве опустилась в светлые волосы мужчины. Печорин на момент отрывается, но не позволяет чужой руке покинуть плен своих волос. Он стягивает с плеч простые, не вышитые подтяжки-ремешки и расстёгивает пару верхних пуговок на рубашке быстро и судорожно, чтобы не сильно отвлекаться от юноши. Различные поцелуи с укусами и нетерпеливые прикосновения уносили далеко от Саши его робость, распаляли сильнее с каждой быстротекущей минутой. Ладонь Григория неожиданно ложится между ног, вынуждая снова прикрыть рот, чтобы эти неприличные звуки не вырвались. Но мужчина руку не убирает, а продолжает гладить, с интересом рассматривая юношу и наблюдая за его взбудораженной реакцией. Чацкий думает, как пойдёт их близость дальше, ведь они оба мужчины. Если с женщинами всё относительно понятно, то как разбираться здесь? — Тебя что-то беспокоит? — тихо спрашивает Григорий почти в губы Саши, не прекращая своих поглаживаний. — Или удивляет? Александра волнует то, что с ним творит его собственное тело. Какие-то невыносимые ощущения между его ног заставляли тяжело дышать, а сердце биться чаще. Юноша мог испытывать эти ощущения раньше, но никогда он не решался прикоснуться к себе, будто бы после этого последует что-то страшное. Однако сейчас его терзает лишь немного пугающее неизвестностью удовольствие. Печорин не прекращает наблюдать за чужим лицом, руки Саши трогательно его обнимают. — Сделайте так, чтобы стало легче, — эта просьба звучит так умоляюще, что Григорий не смеет ослушаться, ведь он прекрасно понимает, что нужно юноше сейчас.***
Утро наступает непозволительно быстро, солнечные лучи пробираются через ставни, оставляя на полу и стенах полоски света. В поместье ещё совсем тихо. Юноша выбирается из-под душного одеяла и тёплых объятий, чтобы немного остудить покрытое испариной тело. Александр сужает глаза в попытке разглядеть время на часах, потому что искать очки ему не хотелось. Половина шестого. Он проспал от силы часа три, но почему-то дальше спать совершенно не хотелось. Печорин же ещё мирно посапывал, лёжа на животе и одной рукой обняв подушку. Вторая теперь была вытянута поперёк кровати, ибо до этого она обнимала Сашу. Чацкий сидит и смотрит на спящего мужчину, поправляет его волосы, гладит невесомо по щеке и усам. Немного болели плечи, на которых красовались пятнышки, непонятно как оставленные чужими губами. Тянущие ощущения сковали тело ниже поясницы, хотелось приложить к животу что-то тёплое. Почему-то приятная слабость была в ногах, будто бы если Саша осмелится встать, то тут же осядет обратно, потому что ноги его не выдержат. Юноше раскрыли секреты близости двух мужчин с помощью масла, что покоилось в подсвечниках давно потухших свечей. Не было бы этого масла, Чацкий и сесть не смог бы, наверное. У туалетного столика продолжал одиноко валяться офицерский мундир, пока вся остальная одежда, совсем не по этикету, была навалена на один стул близ кровати. Александр до этого наслаждался блаженной пустотой в голове, но этот мундир заставил подняться на дрожащих ногах. На удивление, они выдержали его. Юноша босыми ступнями подходит к элементу военного гардероба и поднимает его. Тяжёлый, но не слишком. Одеяние из чёрной ткани, названием которой Чацкий не интересовался, украшено золотистыми пуговицами, эполетами и прочими разными деталями. Саша поддаётся мимолётной забавной идее и накидывает мундир себе на плечи. Давно ему интересен был этот предмет. Александр оглядел себя в зеркале, не признавая самого себя. Утром прошлого дня на него глядел шестнадцатилетний молодой дворянин со знатной фамилией, а теперь кто-то незнакомый, изменившийся за эту ночь и ставший другим человеком. Эти пару ночных часов, наполненных ловко слившимися болью, удовольствием и самыми нежными чувствами, вспоминаются внезапно, заставляя немного покраснеть. Юноша не пытается поправить растрёпанные волосы или из приличия накинуть на себя домашнюю одежду и отложить чужой мундир. Он начинает забавляться перед зеркалом, крутясь в военной одежде и держа её за полы. Александр улыбается, глядя на нового себя, и не может нарадоваться на своё отражение, будто правда глядит на него другой мальчишка. Красивый и повзрослевший. Мундир хоть и тяжёлый, голой коже неприятный, но такой глазу притягательный, пахнущий Григорием Александровичем. Чацкий прижимает мундир плотнее к себе, вскидывая гордо голову, будто бы он герой-офицер, разбивший в битве врага. А потом не выдерживает и почти смеётся от собственной наигранной важности. Зато позади кое-кто смешка не сдерживает. Саша оборачивается и видит, что Печорин уже не спит, а лежит на боку, подперев голову рукой. — Тебе смешно? — смущённо спрашивает Александр, пряча от чужих глаз свою наготу. — Ты очень мил в моём мундире, — хриплым спросонья голосом отвечает Григорий. Чацкий спешит снять и отложить на стул чужую одежду, а сам ныряет под одеяло в объятия к мужчине, чьи руки тотчас же юношу обвивают. — Ночью ты наготы не стеснялся, — шепчет офицер прямо на ушко. — Прекратите! — возмущённо, но весело произносит Александр, утыкаясь в чужое плечо. Нет, сон не отступил. Глаза блаженно слипались, а поглаживания по голове и спине убаюкивали. Юноша совсем позабыл о происшествии с Хлёстовой и Фамусовым. Григорий полностью отвлекал от всех плохих мыслей. — Мне нужно идти относить ключи Лизе, — голос Печорина заставляет открыть глаза и жалобно поглядеть на лицо офицера. — Мы ведь ещё увидимся? Спрашивает так трогательно и будто бы отчаянно. Саше кажется, что, если Григорий покинет его покои, то они больше никогда не свидятся. Мужчина же, глядя в эти светлые глаза, поглаживая чужие волосы, понимает, что не сможет просто умышленно исчезнуть. Он не знает, как долго пробудет в Москве, но уверен, что не оставит Сашеньку на произвол судьбы в одиночестве, будет даже вдалеке от него писать длинные письма и ждать новой встречи. Печорин улыбается, чувствуя, как равнодушие и циничность его сердца затмевают чувства к мальчишке напротив. — Увидимся обязательно, я обещаю, — Григорий целует чужую щёку, успокаивая Александра.