♫ Lauv, Conan Gray - Fake
— Арсений Сергеич, можно? — Антон, отклоняясь к дверному косяку, улыбается, как и всегда, нахально и дерзко. Чувствует себя королём, победителем, выигравшим жизнь, и в юношеских зелёных глазах, вопреки глупым ожиданиям преподавателя, ни тени стеснения или испуга. И что с таким делать, если он ни одному правилу не готов подчиняться?.. — Проходи, — цедит сквозь зубы Арсений и поправляет спавшие на переносицу очки. Антон пропихивается в проход и с громким треском роняет свою почти двухметровую тушу на ближайший к Арсению стол, и второй невольно щурится. — На партах не сидят, — произносит тихо, почти неслышно, на что ученик лишь цокает языком и закатывает глаза, но положения не меняет. — Шастун, мне тебя к директору отвести? — А вы попробуйте, — усмехается, смотрит с вызовом, зная, что у историка кишка тонка так сделать, но всё же, якобы послушный ученик, слезает со стола, плюхаясь на первый попавшийся стул. — Ругать будете? — Буду, — Арсений откладывает журнал 8 «Г» и складывает руки в замок, начиная буравить одиннадцатиклассника взглядом. Его подопечный выгибает бровь и закидывает ногу на ногу, решая, видимо, не проигрывать учителю в негласные гляделки. — Почему физрук и учительница географии опять жалуются мне на твоё поведение, Антон? — спрашивает он строго, и Шастун непроизвольно морщится. — Ещё и половины семестра не прошло, а я уже устал это выслушивать. — А что я могу сделать, если у одного крыша поехала, а вторая - бабка припадочная, у которой на старости лет из-за каждой шутки нервы шалят, — Шастун разводит руками и всё же не отводит взгляд, с колкой улыбкой наблюдая за тем, как краснеет от злости историк. — За языком следи, — опускает Антона с небес на землю преподаватель, но тут же берёт себя в руки. Антон хмыкает. Ему все эти нотации, лекции и нравоучения уже осточертели. — Ой, будто я не прав! — снова закатывает глаза, всё же не выдерживая настолько длительной зрительной перепалки. — Будто это не так! — Даже если и так, — Арсений тоже отводит взор, переводя его на стопку непроверенных тетрадей, и тихо вздыхает, — права так высказываться о педагогическом составе тебе никто не давал. Ты представляешь, какой будет скандал, если кто-то узнает?! — Если только вы случайно не взболтнёте, у вас язык без костей, — Антон смелеет, но под конец фразы осекается, понимая, что всё-таки слегонца переборщил, однако преподаватель реагирует на удивление ровно и практически безразлично. — Ещё одна подобная реплика - и я вышвырну тебя из кабинета, — говорит тихо, размеренно, не поднимая глаз, и спохватывается только тогда, когда Тоха резко встаёт. — И пожалуйста. Вам даже не придётся этого делать, — ученик сверкает улыбкой, нахально убирает руки в карманы толстовки-оверсайз и начинает вальяжно вышагивать по направлению к выходу. — Я сам уйду. — Я не договорил! — кричит ему вслед Арсений, моментально выходя из себя: этот мальчишка его до гроба доведёт и, кажется, даже на том свете покоя не даст. — Шастун, мать твою! Но Шастун хлопает дверью. Принципиально громко, чтобы весь этаж слышал, чтобы в каждом уголке гулом отдался его скандальный характер. Арсений слишком гордый, чтобы бежать за ним. Слишком взрослый, чтобы догонять. Не подросток уже, чтобы за каким-то восемнадцатилетним избалованным золотым мальчиком по этажам рассекать. Попов шумно выдыхает, откидываясь на спинку стула и освобождая шею от тянущего галстука. С Шастуном трудно - Арсений это понял ещё в тот момент, когда впервые ступил на порог уже сформировавшегося, тогда ещё девятого «Б». Русый мальчуган ещё в начале знакомства дал понять новому, совсем неопытному классному руководителю, кто здесь папочка. Несмотря на постоянную творческую активность, участие во всех мероприятиях и слепую любовь остальных членов дружного коллектива 9 «Б», у Антона был крайне тяжёлый, иногда просто невыносимый характер. И буйный лидерский нрав. И миллионы в кармане. Почему-то подросток был уверен, что может себе позволить ставить на место даже самого Арсения Сергеевича, что старшему совершенно не нравилось. Но приходилось мириться: Шастун был так называемым "мажором". Абсолютно распущенным и безнравственным, по мнению Попова, сыном одного из самых влиятельных бизнесменов Москвы, и Арсений, скрипя зубами, терпел все его издевательства и ничего не мог с этим поделать. Директор в Антоне, несмотря на постоянные и не имеющие конца и края жалобы и причитания, души не чаял, поскольку именно этот ученик выводил их школу на всё более высокие уровни. Улыбался, трепал Тоху по светлой шевелюре как бы невзначай, и обещал всё решить. И с успеваемостью, и с проблемами в отношениях с преподавателями. Ещё бы! Шастун-старший на всю школу, чуть что, готов несколько партий компьютеров закупить, и проекторы починить, и шторы обновить, и кабинеты покрасить, лишь бы его ненаглядному ребёнку хорошо жилось и дышалось. Арсений злился. Нет! - Арсений был в ярости. Трудно жить, когда тебя унижает под дружный смех на всеобщем обозрении твой собственный ученик, а всё, что ты можешь сделать, - это развести руками и отчаянно вздохнуть, не смея лишний раз взгляд на него поднять. Арсений пока ещё не знал, как с этим бороться. Но отчего-то ему хотелось сделать всё, что было в его силах, лишь бы Шастуна из школы исключили навсегда. Или чтобы, по крайней мере, жилось ему не так сладко, как сейчас.***
— Что Арс сказал? — Серёга закуривает, выдыхая в лицо Антону облако горького дыма, отчего второй хмурится, но ничего не говорит. Они сидят у подъезда Матвиенко вместе с Димкой Позовым и смотрят на густые октябрьские облака вдалеке. Скоро, наверное, ливанёт, и парням придётся разойтись по домам. — А что он мог сказать?.. — Антон пинает какой-то камень и ёжится от холода, пробирающегося под лёгкую ветровку. — Очередную нотационную чепуху а-ля: "Ай-яй-яй, плохой Антоша, так нельзя делать!" — Не боишься нарваться на неприятности? — Дима накидывает на голову капюшон и удивлённо вздрагивает, когда друг начинает смеяться. — Поз, ты думаешь, этот может что-то сделать? Он скорее руку себе откусит, чем осмелится когда-нибудь прийти к Николаичу и настучать на меня. К тому же, директор не идиот. Он знает, что со мной лучше не связываться, — юноша самодовольно улыбается и дёргается, когда на нос опускается первая капля. — Ну нахер, только дождя не хватало, — он закусывает губу и, следуя примеру Позова, тоже набрасывает на уже мокрые от повышенной влажности волосы капюшон. — Короче, не кипишуйте. Арс - самое слабое звено нашего класса, пусть и классрук, у него силы духа не хватит. Всё, что он умеет, - это предъявы кидать. Дима и Серёжа пожимают плечами, пытаясь поверить однокласснику. Хотя Позову отчего-то за друга всё-таки страшно: Антон постоянно влипал в неприятные ситуации, и хотя его всегда выгораживали, раз на раз не приходится. — В любом случае будь аккуратнее, — просит Дима, снимая очки и вытирая запотевшие стёкла рукавом. — Ладно, пацаны, я пойду, наверное, — он переводит взгляд на наручные часы, видя приближающуюся к половине восьмого стрелку. — Ещё конспект писать. — Забей, как это сделал Тоха, — Матвиенко поднимает глаза на русоволосого, который смотрит куда-то вглубь простого российского двора, попросту игнорируя речи друзей по привычке. Отличник Позов хмурится и отрицательно мотает головой, мол, ни за что на свете. — Реально, Поз, — вырывается из своих мыслей Антоха, не обращая внимания на вибрирующий в кармане айфон. — Хоть раз сделай всё так, как хочешь сам, а не как родители заставляют. Кайф в свободе, — он подмигивает Позову, который обречённо вздыхает. — Ага, а потом кашу эту разгребать и бегать за биологичкой с просьбой дать дополнительные, — отвечает Димка, и Антон с Серёгой закатывают глаза. — Нет уж, спасибо, родные, за совет, — мальчик в очках театрально кланяется, шаркая ногой, чем вызывает ухмылки у друзей, — но я предпочту им не пользоваться. — Как знаешь, — Тоха встаёт, крепко пожимая руку Диме на прощание. Серёжа проделывает тот же ежедневный ритуал. — До завтра, — он легко машет убегающему в сторону дома под усиливающимся дождём Позову. — Тоже пойду, Тох, — Серёга кивает в сторону подъезда. — Замёрз, как собака. — Вали, несчастный, — смеётся Шастун и цокает, когда раздаётся очередной назойливый звонок телефона. — Мама, — он всё же достаёт гаджет из кармана, с секунду смотрит на горящий экран и сбрасывает трубку. — Уже в печёнках сидит со своей заботой. — Да ладно тебе, — выдавливает Матвиенко и бросает какой-то грустный взгляд на Тоху. — О тебе хотя бы заботятся... — Ты-то хотя бы перестань с этим вот, — кривится Шастун, убирая айфон обратно в карман. Своими репликами обманывает самого себя. — Ты не представляешь, как она достала со своей опекой. Если бы ей было так же плевать на всё, как отцу, цены б ей не было. Но нет же! Она, как курица-наседка, носится за нами с Тимом и житья не даёт! Серёжа ничего не отвечает, лишь продолжает дрожать от холода. Повисает неловкая минутная пауза, и каждый думает о своём. — Может, чая хочешь? — интересуется Матвиенко, нарушая тишину. — У меня никого. — Я бы с удовольствием выпил сейчас чего-нибудь покрепче чая, — усмехается Тоха и дёргает молнию на ветровке к подбородку. — Но пятница только завтра, а на учёбе надо быть трезвым, как стёклышко. — Когда тебя последний раз это волновало? — хрипло хохочет Серёжа, уже мелкими шагами приближаясь к подъездной лестнице. — Не припомню, чтобы великого Антона Шастуна когда-то беспокоило отношение учителей к алкогольному опьянению. — Я никогда не приходил на урок бухим, — с напускным осуждением говорит Тоха, но сам не выдерживает и прыскает в кулак. — Ой, заливай, — тянет Серёжа и достаёт ключи от домофона, звеня ими. — Точно не зайдёшь в гости? — Твоя мать не будет особо рада, если вернётся с работы и увидит меня, а отчим - тем более, — Антон в один прыжок оказывается около Серёжи, и парни обмениваются рукопожатиями. — Так что всё, Серый, спишемся ещё. Серёжа с уверенностью кивает и скрывается за дверью. Антон отворачивается и идёт прочь, ещё слыша громкие шаги друга, скачущего вверх по лестнице. Бредёт вдоль домов-коробок, едва освещённых фонарями, изредка заглядывает в чужие окна, останавливается возле одной из хрущёвок и делает достаточно атмосферный снимок силуэтов двух влюблённых (как ему кажется) людей, сидящих на подоконнике и держащихся за руки в одной из старых московских квартир, думая, что придя домой, обязательно обработает его в фотошопе в приглушённых тонах. Вставляет наушники, включает на полную громкость какой-то модный сейчас американский рэп. Честно сказать, Антон совершенно в нём не разбирается, но ему нравится. Нравится, как мелкий дождь бьёт по лужам в такт биту, нравится наблюдать за погружающимся в сон огромным городом, нравится вдыхать запах мокрого осеннего асфальта, нравится нестись сквозь время и пространство, не думая о чём-то плохом. Да и вообще не думая ни о чём. Разгрузить мысли, очистить разум и поддаться чистой свободе улиц. Антон чувствует себя хорошо.***
— Где. Ты. Был? — парня встречает гневный всплеск эмоций матери, и Антон недовольно морщит лоб, отодвигая вопящую женщину, норовящую хлестнуть по нему полотенцем, в сторону. Мать невольно поддаётся. — Тош, каждый раз, когда ты исчезаешь, я готова обзванивать все полицейские участки, больницы и, — её глаза расширяются от ужаса, — морги. Никогда меня так не пугай. — А ты запри его дома недельки на две, пускай посидит и подумает о своём поведении, — улыбается брат, шествующий из гостиной на кухню, и Антон скалится, но ничего не говорит. Мать, будто не слыша слов Тимофея, продолжает свою тираду. — А если бы с тобой случилось что? До тебя никогда не дозвониться! — её голос срывается на крик, после чего она затихает, собираясь с силами. — Я же правда волнуюсь... — Вот и хватит, — обрывает её монолог Тоха, снимая куртку и вешая её на крючок. — Я здесь, перед тобой, жив-здоров, как видишь, — говорит язвительно, с сарказмом, но проигнорировать её усталый вздох всё же не удаётся. — Мам, мне восемнадцать лет. Я могу за себя постоять, окей? — он нехотя прижимает низкую женщину к себе, и та утыкается слезливым лицом куда-то ему в грудь. — Всё-всё, перестань. Мам, перестань, сказал, — начинает злиться подросток и отстраняется первым. Антон не любит, когда кто-то распускает сопли-слюни. Антон - мальчик сильный, научившийся за столько лет справляться с любыми трудностями и неудачами. Антон терпеть не может людской слабости, особенно необоснованной. — Слышишь ты меня или нет? — он поднимает мамино лицо за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. У мамы глаза точно такие же изумрудно-зелёные, как у самого Антона, - единственное, что генетически досталось от неё. Остальное всё - от отца, каждая черта лица и даже скверный характер. — Я не в полиции, я не в больнице, я не в морге, — он расставляет паузы похлопыванием по маминому плечу. — И никогда там не окажусь. У тебя ноль причин беспокоиться. Ноль, — он утирает ей слёзы и мысленно даёт себе за это пощёчину. Обещал ведь себе, клялся, что не станет её успокаивать, сама довела себя до такого состояния. — Хорошо, — мама, кажется, действительно отходит и начинает улыбаться. — Но, пожалуйста, бери трубку в следующий раз. Хотя бы короткое "мам, я скоро буду", я больше ничего не прошу. — Ладно, — кивает Тоха, прекрасно осознавая, что при любом удобном случае нарушит это обещание. — Папа скоро вернётся? — Не знаю, у него какие-то переговоры завтра с утра, возможно, в офисе остался с коллегами, — мать неопределённо разводит руками. — Ты чего-то хотел? — Нет, нет, — Шастун-младший с радостью выдыхает, но не показывает того, что счастлив. Без отца гораздо проще. Без отца и дышится легче и свободнее. Отец на Антона хочет в будущем часть бизнеса спихнуть, отец помешан на инвестициях в пользу школы, у отца сдвиг на его образовании и будущем, отца не волнует ничего, кроме учёбы и аттестата. Антон нарочно учится не лучшим образом. Раздражает Шастуна-старшего своими оценками и поведением, многочисленными выговорами от преподавателей. Не исправляется и многие вещи делает специально, пытаясь доказать, что и без красной корочки, которую можно подложить под ножку стола, чтобы не качался, спокойно проживёт. Доказать, что ему нравятся музыка и искусство, поэзия и фотография, что на этом, в конце концов, можно неплохие деньги заработать, если профессионально заниматься. Но отец и слушать его не желает. Шастуну-старшему на собственного сына плевать. Он зациклен на том, что нравится ему. Не на том, чем горит душа Тохи. — Есть будешь? Там рагу овощное есть, — спрашивает мама, и Антон как-то странно кивает, проходя в свою комнату и плотно прикрывая дверь. Быстро переодевается во что-то домашнее, ложится на кровать и прикрывает глаза, пытаясь с помощью погружения в транс найти портал в параллельную реальность, где его отец не грёбанный бизнесмен, сыплющий деньгами направо и налево, способный купить фейковое расположение людей, а какой-нибудь простой сантехник, повар или пожарный. Вот, точно! Пожарный вполне подошёл бы. Шастуну-младшему в детстве даже нравилась эта профессия. Ещё совсем крохотный, Тоша собирал коллекцию пожарных, гордился огромной игрушечной пожарной машиной, готов был бросаться на помощь в любую секунду, спасать людей из огня и выходить из тлеющего дома в копоти, еле передвигать ноги, но быть уверенным, что правильно делает своё дело. Вырос. Уже ни в чём не уверен. И никуда не готов бросаться. Свою бы шкуру спасти от реалий этой жестокой вселенной. И пожар теперь не только снаружи, но и внутри. Пожар везде. Всё горит, всё полыхает оранжевым заревом, поминутно превращается в пепел, а Антон бежит вдоль искрящихся пламенем деревянных досок его осыпающегося мира и не может найти выхода. И уже сомневается в том, что хоть что-то делает правильно. В том, что ещё можно спастись.***
Позов выглядит крайне заспанным и уставшим, будто всю ночь разгружал вагоны. — Кажись, реально до посинения писал, — шепчет Матвиенко Антону, выводящему какие-то незамысловатые узоры на полях тетради. — А ведь ему ещё Арсу доклад рассказывать, бедняга, — Серёжа горько усмехается, видя, как Позов от изнеможения роняет голову на парту. В класс заходит биологичка, и Диме, сидящему за первой партой, не остаётся ничего, кроме как встрепенуться и хотя бы постараться принять бодрый вид, хотя выходит из рук вон плохо. — Дима Позов, ты вообще спал? — удивлённо хлопает глазами молодая преподавательница, про себя отмечая, что дети, похоже, действительно устали от такой нагрузки в одиннадцатом классе. Один Шастун выглядит свежим и выспавшимся, но оно и понятно. — Угу, — кивает головой подросток, неловко поправляя очки. — Так, хорошо. Ребята, сейчас объясню вам новую тему, открывайте параграф одиннадцать. Во второй половине занятия напишем небольшую работу, — класс недовольно загудел. — Без паники, она абсолютно несложная, справится даже Шастун. Несколько человек засмеялось, а Антон недовольно фыркнул. Таким способом его умственные способности ещё никто не оскорблял, но особо обидно не было: он давно привык к подобного рода шуточкам, хотя всё ещё не понимал, почему не имеет права отпускать ответные в сторону самих преподавателей. Зуб за зуб же, разве не так? Их классный руководитель, видимо, так всё-таки не считал, продолжая отчитывать Шастуна за его нахальные выпады. Ну и ладно. Ну и пожалуйста. — А пока вы читаете материал, я пройдусь по рядам и посмотрю наличие ваших конспектов по "видам естественного отбора", — добавила учительница и начала подходить к каждой парте по отдельности. — Капец тебе, Тох, — одними губами произнёс Серёжа, выуживая из-под учебника зелёную тетрадь. — Ты хотя бы словечко написал там? — Нет, но вообще похер, веришь? — Шаст ухмыльнулся одними уголками губ. Ему не привыкать получать очередную двойку. Если есть лишний повод позлить отца и вбить ему в голову, что не создан Антон ни для каких наук и всё тут, Шастун такой возможности не упустит. Серёжа вздохнул, незаметно для биологички похлопал друга по плечу и уткнулся в собственный коряво написанный конспект. — Молодец, Дим, — похвалила Позова учительница, лучезарно улыбаясь. — Если вам понадобится пример, то вот он, — обратилась она ко всему одиннадцатому «Б», и Дима, сжимая в руке аккуратную блоковую тетрадь с выделенными маркерами темами и важными словами, просиял. Шастун хмыкнул. Нашёл, чему радоваться. — Серёж, в следующий раз, прошу, поаккуратнее. И как-то маловато, но на четвёрку тянет, — биологичка отошла от Матвиенко и протянула ладонь к тетради Шастуна, который исподлобья взглянул на неё. — Антон? — Вы можете не терять своё время, у меня всё равно ничего нет, — огрызнулся он, отодвигая тетрадь как можно дальше, практически к краю парты. — Уже третий раз за месяц. Объяснишь? — девушка сложила руки на груди и в упор уставилась на подростка, который этого взора совсем не боялся. Антон горделиво задрал нос: — Вы ошиблись, моя дорогая, Шастун даже с этим не может справиться, а вы говорите про какую-то там самостоятельную? — он улыбается, но мысленно хочет дать себе под дых за невежество к биологичке и за собственное безрассудство. Антон понимает, что ему не нравится грубить. Не нравится смотреть на то, как начинает закипать от негодования молодая преподавательница. Не нравится ощущать на себе десятки пар настороженных глаз одноклассников, привыкших, однако, к таким ситуациям. Подобное происходило почти каждый день. Почти каждый день Антон кому-нибудь хамил, кого-нибудь оскорблял, лишь бы доказать кому-то своё превосходство. И в глубине души знал, что хочет, чтобы отец наконец разочаровался в нём, махнул рукой на образование и перестал строить ненужные и неправильные ожидания. Антон не хотел соответствовать чужим стандартам. Тем более, стандартам своего отца. Стоит отдать парню должное: каждый год он участвовал в олимпиадах по английскому и литературе и даже занимал призовые места, заботясь о престиже школы, но лишь потому, что не мог отказаться от того, к чему тянуло по-настоящему. Он любил эти предметы, но во всём остальном не хотел быть прилежным пай-мальчиком, делающим добросовестно все домашние задания и учащим все параграфы, хотя неплохо разбирался во всех школьных предметах и при желании смог бы спокойно учиться на четыре и пять. Но желания не было. А Шастун, в свою очередь, не был идеальным. И всему миру пытался это показать, выпустив иголки, как ёжик, лишь бы не трогали. И не делали больно. Стоит только стать мягким и добрым, как все вокруг начнут что-то требовать от тебя. И кусаться. А пока ты можешь кусаться сам, никто тебя не обидит. — Мне надоело такое отношение к моему предмету, — как ножом, разрезает молчание биологичка, говоря настолько строгим и требующим подчинения тоном, что у всех в кабинете волосы дыбом встают. Антон не из таких. Антон подчиняться не привык. — А мне надоел ваш предмет, — стискивает зубы Шастун и борется с желанием себя ударить. Серёжа рядом испуганно сглатывает, а Димка и вовсе косится с подозрением, не понимая, что вдруг нашло на друга. — Давайте, выгоняйте уже за дверь, как это у вас принято, — Тоха отклоняется назад и скрещивает руки на груди, отводя взгляд от учительницы. Чувствует вину перед ней - ни биологичка, ни биология ничем не заслужили подобных высказываний и его неприязни, но Антон по-другому уже не может. Позволяет себе слишком много, прекрасно осознаёт это, а потому хочет со всей силы вписаться головой в стену, но от слов своих не отказывается. — Так, всё, это уже ни в какие рамки, — парень краем глаза замечает, как у девушки трясутся руки, и ему становится жаль её и стыдно за себя, но извиниться равно проиграть. И изменить самому себе. Он лишь поднимает на неё растерянные глаза и готов поклясться, что в это мгновение она понимает его, как никто другой, но ему лишь кажется. Девушка непреклонна. — Я иду за твоим классным руководителем. Надеюсь, Арсений Сергеевич знает, что с этим делать. "Если бы я сам знал, что с этим делать", — думает Шастун и вздрагивает, когда преподавательница, покидая помещение, настолько громко хлопает дверью, что та чуть не вылетает из петель.