♫ Anson Seabra - put a finger down
Арсений Сергеевич, как и ожидалось, не знал, что с этим делать. Они вдвоём зашли в просторный пустой кабинет, поскольку у историка было окно, и молча устроились друг напротив друга, прожигая друг друга взглядами. Антон не понимал, что сказать. Не мог он ни извиняться, ни оправдываться, ни пытаться выгородить себя. Знал, что виноват, знал, что снова подставил классного руководителя, которому, как няньке, приходится за Шастуном таскаться, знал, что обидел учительницу биологии. Но такова жизнь: либо обижаешь ты, либо обижают тебя. — Ты, Шастун, представить себе не можешь, как ты меня задолбал, — Арсений Сергеевич был почему-то спокоен, как удав. — Ты у меня уже вот здесь, — он провёл ребром ладони по шее, а Антон хмуро улыбнулся. — Ну сказал бы просто, что не сделал. Ну не готов, и всё тут. Почему тебе нормально-то не живётся? — Потому что я ненормальный, — оскалился Антон, сжав пальцы до хруста. Арсений испуганно взглянул на него и заёрзал на стуле. — Чего елозите? У вас шило что ли в одном месте? — саркастически поинтересовался русоволосый, отвернувшись и обхватив себя руками. Такое своеобразное полуобъятие, которым Антон спасался, когда было особенно тоскливо и одиноко. Попов от такого прямого вопроса, мягко говоря, опешил. Его глаза округлились, и мужчина чуть приоткрыл рот в немом вопросе. — Забейте и забудьте, — как-то невесело ухмыльнулся Антон, возвращая взгляд к учителю. — Неудачная шутка. Арсений выдохнул. Он думал, что давно привык находиться с Антоном наедине, ведь он докапывался до подопечного по несколько раз на неделе и даже иногда оставлял парня убираться в классе после учинённого им беспорядка, но поджилки всё ещё предательски тряслись при виде ученика, а сердце внутри сжималось до болезненной пульсации. Попов не хотел себе в этом признаваться, но рядом с Шастуном было поистине страшно. Арсению казалось, что Антон может ударить, если понадобится, поэтому даже в коридоре обходил ученика за километр. Русоволосый прослыл хулиганом и нередко ввязывался в драки и участвовал в стрелках, и не особо уверенный в себе Арсений по-настоящему остерегался его. Но, если доверять интуиции, конкретно в данный момент Тоха бить никого не собирался. Напротив: сидел подавленный, погруженный в свои мрачные мысли, едва заметно дышал и даже не привлёк бы внимания, если бы Арсений не знал, что он здесь. — У тебя всё хорошо? — зачем-то, пересилив себя, осторожно спросил Арсений, и Тоха перевёл на него вымученный взгляд. — С друзьями, дома там, в семье... Антон посмотрел на него, как на полнейшего идиота, и Арсений шумно сглотнул. В этом взоре отчетливо читались и укор за опасный вопрос, и осуждение, и, что пугало ещё больше, правда. Попов попал в точку. У Шастуна определённо не всё хорошо. — Мой дом - это мой дом. Моя семья - это моя семья. Всё, что за этими стенами, вас касаться не должно, ясно? — Антон буквально выплюнул эту фразу, и Арсений едва сдержал себя, чтобы в страхе не отшатнуться. Он хотел пригрозить ученику и напомнить, кто здесь главный, но внезапно понял: в этом нет необходимости. Антон выглядел так, будто умирает изнутри, и Арсений, стиснув зубы, почувствовал, как душу укололи чем-то острым. Что это было? Жалость? — Не надо меня жалеть, — не сказал - приказал Тоха и устремил взгляд в неизвестность. — Если вам интересно, — он начал непроизвольно крутить на запястьях свои излюбленные браслеты, — у меня всё в порядке. Просто лучше некуда. — Он улыбнулся и вмиг стал похож на сбежавшего из психиатрической больницы, потому что словами противоречил собственным чувствам. — А что касается биологички... Я не нарочно её обидел. — У тебя всё не нарочно, — Арсений Сергеевич усмехнулся и проследил за тем, как Тоха усмехнулся тоже. — Сначала задевает за живое, потом думает. Знаю я таких, как ты. — Таких, как я, - это каких? — воодушевился Антон и с интересом уставился на историка. — Глупых, безответственных, самовлюблённых придурков? — он готов был поклясться, что у Арсения на уме именно это. Попов осёкся. Не то чтобы он осмелился бы когда-то сказать это вслух - желание жить всё же пересиливало желание получить по морде, - но Антон охарактеризовал себя именно так, как охарактеризовал бы его брюнет, будь он похрабрее. — Совсем не это, — стушевался Арсений, опуская глаза. — Не оправдывайтесь, — звонко рассмеялся Антон, по привычке закидывая ногу на ногу. — Я же прекрасно знаю: вы ненавидите меня. Я, в свою очередь, ненавижу вас. И мир живёт в гармонии. Арсений неопределённо кивнул, от нервного потрясения начиная сгребать в кучу все лежащие на столе листочки и документы. Люди никогда ещё не разговаривали с ним настолько откровенно, высказывая всю обнажённую правду прямо в лицо, и Попов был поражён восемнадцатилетним Антоном до глубины души. — Переживаете, как первоклассник перед линейкой, — снова не удержался от смеха Антон, и Арсений впервые за всё время заметил, что когда Шастун искренне улыбается, в уголках его глаз расползаются бесчисленные морщинки. — Как вам живётся такому неуверенному в себе? Арсений вздохнул, поправляя в который раз съехавшие на нос очки. — Вообще-то планировалось, что я буду тебя отчитывать, — он улыбнулся, изучая самодовольное лицо ученика. — А ты, дурья башка, стрелки переводишь. Антон встряхнул головой, будто бы избавляясь от всех лезущих туда ненужных мыслей. Такой Арсений Сергеевич не был для него привычным. Обычно Попов журил его, ругался, ставил в ряд тысячу двоек, грозился вызвать родителей и рассказать о распущенности подростка директору, встретиться, наконец, лично с его отцом, переговорить и объяснить, что к чему, чтобы «дома Шастуну-младшему задали такую трёпку, которая ему и не снилась». Искал все способы и пути, чтобы избавиться от надоевшего одиннадцатиклассника и вышвырнуть его уже куда-нибудь. Сейчас он словно сам был подростком: смущался, улыбался и неуверенно теребил рукава синей рубашки, которая ему, кстати, была очень даже к лицу. «Чёрт, Шаст, о чём ты думаешь?!» — Антон встрепенулся, выбрасывая подобные размышления куда подальше. Ещё не хватало проникнуться сожалением к ненавистному преподавателю. Он же Антон, мать его, Шастун, мальчиш-плохиш, гроза всей школы и, наверняка, всего района! А если надо, и всей гигантской бескрайней Москвы! Он никогда, никогда в жизни не снизойдёт до чувств к учителю! Какими бы они ни были. — Вы не умнее, — Антон показал Арсению язык, и второй цокнул. — Обидно, да? — Не особо, — признался брюнет, и русый с досадой осознал, что его слова здесь уже никто всерьёз не воспринимает. Все привыкли к колкостям. — Жаль, — честно ответил Антон и замолчал, раскачивая ногой вперёд-назад. Повисла напряженная пауза. Арсений, дабы убить время, устремил взор в окно, где снова начинался промозглый дождь, и невольно поёжился, представляя, как побежит без зонта по лужам в свою хрущёвку. По пути надо ещё в магазин заскочить: в холодильнике мышь повесилась, а на учительскую зарплату чёрной икры с устрицами не купишь. — А чего вы хотели? Октябрь на дворе, — проследив за взглядом преподавателя, прервал его мысленные причитания Антон, и Арсений удивился тому, как легко ученик прочёл мысли. И как тонко он почувствовал его состояние. — Это вся воспитательная беседа была? — русоволосый приготовился вставать и опёрся руками о лакированную парту. — У нас с вами всё равно ещё история, — он развёл руками. — Можете оставить меня после уроков. Я могу помочь с чем-нибудь. Разгрести... не знаю... бумаги какие-то, — предложил неожиданно даже для самого себя и тут же замолк. Попов ошарашенно вылупился на него, не находя подходящих слов. Антон ждал вердикта, чуть приподняв брови, и, казалось, правда был готов помочь, если понадобится. — Посмотрим на твоё поведение. Но, если серьёзно, я впервые вижу человека, который добровольно соглашается провести в школе ещё пару лишних часов, — он указал Антону на дверь, и в эту же секунду прозвенел звонок, оповещающий школьников о том, что первый урок закончен. Надо поразмыслить над тем, что сказать биологичке в качестве извинений за нерадивого ученика, сам Антон из гордости просить прощения ни за какие коврижки не пойдёт. Шастун дёрнул уголками губ в кривой улыбке и, надеясь на то, что Арсений Сергеевич не услышит, пробурчал себе под нос: — Где угодно, лишь бы не дома. Но Арсений Сергеевич услышал.***
— Сильно влетело? — Дима подсаживается к Антону и участливо смотрит ему в глаза. Шастун ничего не отвечает, лишь отрицательно помотав головой из стороны в сторону, и хмурится, когда замечает сообщение на экране телефона.Тим, 10:16 Тох, скинь баблишка по-братски. Буду должен
— Ты и так должен, — сквозь зубы цедит Антон, но всё же начинает печатать ответное сообщение. Антон, 10:16 Зачем тебе? И вообще, с какого перепугу я? Отец уже не даёт?Тим, 10:17 Отцу знать необязательно. Не крысь. Скинь.
Антон трёт виски кончиками пальцев и прикрывает глаза, в то время как Матвиенко бесцеремонно заглядывает в мессенджер. — Чё ему надо? — нахмурившись, подобно Шастуну, интересуется Серёга, которому известно, что Тоха с братом не в лучших отношениях. Как там говорят обычно? Не сошлись характерами? — Лишь бы это не то, о чём я думаю, — вздыхает Шаст, набирая очередное сообщение. Серёжа и Дима многозначительно переглядываются, но ничего не говорят, каждый обдумывая что-то своё. Антон, 10:17 Сколько тебе? Тимофей отвечает сразу же, будто ждал этого вопроса.Тим, 10:17 Косаря четыре. Можно пять.
— Сколько?! — всё так же заглядывая к Антону в телефон через плечо, присвистывает Серый и изумлённо хлопает глазами. — Он, кажись, опять... — у Шастуна срывается голос под конец фразы до хрипа, и парень поднимает глаза к потолку, ища там, по всей видимости, ответы на свои многочисленные вопросы, мучающие его изо дня в день. — Наркотики? — как можно тише шепчет Дима, оборачиваясь и ища взглядом тех, кто может оказаться невольным заложником конфиденциального разговора. Антон слабо кивает и дрожащими пальцами отправляет ещё одно сообщение. Антон, 10:17 Слушай, если ты начал опять, то ты от меня ни гроша не получишь, понял? Тимофей долго набирает сообщение, а затем замолкает на несколько минут. Звенит звонок на излюбленный Антоном английский, и подросток уже собирается убрать гаджет куда подальше, когда ловит ещё одну смс-ку.Тим, 10:21 Ну и пошёл нахер значит. Ещё одна мамка в семье мне не нужна. Без сопливых разберусь. Никогда у меня ничего не проси.
Антон хмыкает, а Серёжа сочувственно поджимает губы. По крайней мере, Антон чётко уверен: его ненаглядный братец снова связался с психотропными веществами и на этот раз, видимо, всё крайне серьёзно.***
Уроки проходят относительно спокойно. Антон вполуха слушает преподавателей, но не шумит и не нарушает дисциплину, поэтому педагогам на него в принципе плевать. Серёжа, спрятав телефон за пеналом, играет в какие-то танки, и изредка несильно пихает Антона в бок, гордясь очередной пройденной миссией. Дима старается не уснуть, но всё же периодически зевает, прикрывая рот рукой и борясь с назойливым желанием прилечь на парту хотя бы минут на тридцать. Когда приходит время последнего предмета на сегодня - истории - и одиннадцатый «Б» спускается с третьего этажа на второй, на урок к своему классному руководителю, Шастун пытается вести себя как ни в чём не бывало. Будто на первом уроке он не хамил биологичке и не сидел с Арсением в кабинете, выслушивая очередные слабые нотации. Первая половина истории проходит спокойно. Арсений Сергеевич что-то негромко вещает про фашизм в Италии и Германии, Антон размеренно качает ногой, никто никого не трогает, никто ни к кому не цепляется. — Дим, ты должен был приготовить доклад, — говорит Арсений Сергеевич, застёгивая верхнюю пуговицу на рубашке, и Тоха снова ловит себя на мысли, что все эти рубашки ему безумно идут, но тут же направляет свои размышления в другое русло, начиная разглядывать меняющийся рекламный щит в нескольких метрах от школы. Дима выходит к доске, прижимая к груди скомканный листок, и начинает рассказывать, иногда спотыкаясь и мямля, однако продолжает несмотря ни на что. Арсений кивает, но морщит лоб в негодовании, когда Позов начинает путаться в фактах через каждое слово. — Дим, что это такое? Не учил? — Попов был ярым сторонником зазубривания, это знали все. — Да я учил, просто... — мальчик в очках не находит оправданий и низко опускает голову. Усталость после ночных зубрёжек с силой бьёт по вискам, и он едва сдерживается, чтобы не упасть в обморок. — Просто - что? — Арсений скрещивает руки на груди, начиная постукивать подошвой ботинка по полу, и Антон наконец отрывается от лицезрения тоскливой осенней улицы. — Дим, твой рассказ максимум на три, — Позов начинает глотать воздух и шевелить губами, как рыба, потому что ненавидит, когда старания не оправдываются и, особенно, когда его отчитывают перед одноклассниками. — Ставить эту оценку? — Вы слепой? — как-то совсем осмелев, не выдерживает Шастун, и Попов вздрагивает от неожиданности, резко поворачиваясь к нему. Дима за спиной брюнета отчаянно машет руками, мол, успокойся, это того не стоит. — Прости? — лишь произносит Арсений Сергеевич и сверкает глазами. А он-то после инцидента с учительницей биологии подумал, что Антон может быть адекватным. И даже спокойным, если потребуется. Может не дерзить и не нарываться. Ошибся, кажется. В классе воцаряется тишина, все следят за дальнейшим развитием событий. Антон привык, что на их перепалки одноклассники смотрят, как на выступления двух голодных оскалившихся тигров в цирке. Ну что же... Хотите шоу - будет вам шоу. — Спрашиваю ещё раз: вы слепой? У него синяки под глазами от недосыпа и голос, как будто его заставили из мёртвых восстать. А поскольку вы не видите таких элементарных вещей, я делаю вывод, что вы слепой. Вам, наверное, очень тяжело с таким недугом. Из разных сторон кабинета доносятся невольные смешки, а Арсений не знает, что на это ответить. И думает, что, возможно, Антон всё-таки прав. Каким бы тоном ни говорил и чего бы ни предъявлял. Попов возвращает взгляд к Позову, белому, как мел, и всё же смягчается, понимая, что Шастун не лжёт, а и вправду заступается за близкого друга. И Арсений впервые осознаёт, какой Антон храбрый и беспринципный, когда дело касается товарищей. Глотку перегрызёт, если будет нужно. — Ладно, Дим, расскажешь в следующий раз, когда будешь хорошо себя чувствовать, — Арсений оценивает взглядом вмиг повеселевшего и благодарно и неуверенно улыбающегося Позова, возвращающегося на своё место, и переводит взор на самодовольно усмехающегося Шастуна, от напыщенного вида которого в жилах вскипает кровь. — А ты, — обращается он к высокому белобрысому парню, — останешься после уроков. Видит бог, Арсений этого не хотел.***
— Нравится тебе войну со мной вести? — как только дверь за последним старшеклассником закрывается, хмыкает Арсений, торжественно вручая Антону швабру и пустое пластмассовое ведро для воды, которые подросток пилит взглядом пару секунд, но всё же добросовестно принимает. — Вы же сами эту войну и начали, — пожимает плечами, чувствуя себя совершенно защищённым даже наедине с преподавателем, который от злости мечтает ему шею свернуть. — Это когда? — Арсений ухмыляется и присаживается на край своего стола, опуская руки на колени. — На партах не сидят, — язвительно передразнивает классного руководителя Тоха, заставляя старшего опешить, выходит в коридор и возвращается с полным ведром воды, принимаясь за самую дальнюю часть кабинета, моя под шкафами. — К слову, для этого, — он указывает окольцованной ладонью на грязный пол, — есть уборщицы. — А ты скоро станешь моей личной уборщицей, — смеётся Арсений и не может смириться с тем, что Антон его вопрос проигнорировал. — Так что насчёт войны? Антон на миг останавливается, бросает на педагога короткий непонимающий взгляд. — Вы пришли и с порога начали права качать, не зная, что каждый член нашего сплочённого коллектива подчиняется только мне. Я у них как царь зверей. — Мало ты на льва похож, если честно, — не удерживается от беззлобного смеха Арсений Сергеевич, продолжая буравить Антона взором. Младший больше походил на отчаянного растрёпанного щенка, который бросался на прохожих и рычал на каждого, кто стремился к нему прикоснуться, но точно не на огромного кота с рыжей гривой, перед которым готовы были склонить головы все остальные обитатели большой саванны под названием Москва. Арсений невольно прыснул. Ей-богу, зоопарк какой-то. — Позволь тебе напомнить, что... — начал он, но одиннадцатиклассник внезапно прервал его. — Позволяю, — пожал плечами Антон, едва справляясь с длинной шваброй. — И как с тобой разговаривать? — А вот не знаю, я человеческого языка не понимаю, — Антон усмехается, думая, что у него получится в очередной раз вывести Арсения Сергеевича из себя, и эта мысль доставляла ему какой-то неописуемый детский восторг. Нравилось мальчику наблюдать за тем, как злится Попов, как по его скулам ходят желваки, как он сжимает и разжимает кулаки, не в силах что-либо предпринять, потому что в такие моменты он был достоин кисти какого-нибудь знаменитого художника. Тоха ловит себя на том, что порой специально доводит классного руководителя до такого состояния, лишь бы вновь увидеть его в гневе. Как псих какой-то. — Кхм, — Арсений на несколько минут прерывает словесную перепалку, слезает с парты и обходит её кругом, внимательно изучая педантично разложенные стопки тетрадей и учебных пособий. Шастун продолжает тщательно намывать пространство под партами. Как ни странно, его это успокаивает, возвращает в нормальное состояние. — Да, я знаю, что вы мой классный руководитель, и что с того? — первым прерывает молчание Антон, и Попов переводит на него заинтересованный взгляд. — Ещё полгода, и мы с вами больше никогда не увидимся. У каждого человека своя жизнь, у вас и у меня - тоже. Я не готов, чтобы кто-то устанавливал собственные правила в моей. Вы думаете, что делаете лучше своими нравоучениями, но вот в чём беда: я не хочу к вам прислушиваться. У меня и без вас достаточно тех, кто на мозги капает... Он останавливается на несколько мгновений, чуть не наступив на ведро, и тихо матерится. — И неужели тебе нравится это? — боязливо спрашивает Арсений Сергеевич и ловит на себе удивлённый взор. — Естественно, нет, — вздрагивая, честно отвечает Антон, и корит себя за свою честность. Он же должен быть ежом! Должен выпускать иголки! Но что делать, если иголки колют изнутри, задевая за живое? — Так... так почему, Антон? — брюнет оставляет пустовать свою парту и подходит к подростку всё ближе и ближе, пока не достигает его наконец. — Я же вижу: ты можешь быть нормальным парнем, — Антон закатывает глаза, — и учиться тоже можешь, даже не смей упираться. Англичанка на тебя молиться готова, почему же остальные предметы страдают? Шастун молчит, перекручивая на фалангах кольца. Молчит и едва дышит, почему-то ни капли не боясь задохнуться. Арсений Сергеевич неприлично близко. И в физическом, и в ментальном смысле. Пытается заглянуть в душу и вывернуть её наизнанку. Пытается вылечить. Антон не хочет, чтобы его кто-то спасал. Он думает, что не заслуживает помощи. — Не спрашивайте, — шепчет наконец, вновь принимаясь за уборку. — Вы не поймёте. — Но я попытаюсь... — Вы. Не. Поймёте. — Сказал, как отрезал. Арсений качает головой и отходит, понимая, что влез в личное пространство практически с головой. Что-то в Шастуне притягивало его, как магнитом, и действительно хотелось помочь ему, хоть чем-то, пусть неощутимо, но для Попова это было крайне важно. Преподаватель встряхивает головой: не хватало ещё париться об ученике, которому на всё и на всех плевать. Арсений думает, что Антон со своими колючками его внимания не достоин, и тем самым обманывает самого себя: достоин, ещё как достоин! Возможно, даже в тысячу раз достойнее остальных. Ведь не может он самостоятельно попросить подмоги. Боится выглядеть слабым в чужих глазах?.. Телефон Антона вибрирует на столе, и ученик вздыхает, видя на экране надпись "отец". — Да, пап, — берёт трубку, шумно выдыхает и прикрывает глаза в своей обычной манере. — В школе ещё... — Арсений с сочувствием наблюдает за подопечным, который начинает тереть кончиками пальцев переносицу, всё ещё не открывая глаз. — А... подъедешь? Я у Арсения Сергеевича, — распахивает глаза, не веря своей удаче. — Хорошо. Арсений смотрит на вмиг переменившееся выражение лица Шастуна. Каким-то он стал чересчур радостным и довольным, таким, что аж взгляд из стороны в сторону скачет, как у сумасшедшего. А Антон понимает: сейчас отец в очередной раз убедится, что его ненаглядный сынок неидеален, ведь его снова оставили после уроков за ссоры с преподавателями. Может быть, хотя бы сегодня бесполезные ожидания рухнут и отец больше не станет подпитывать себя надеждой на то, что Тоха займёт в будущем его место в бизнес-компании, которая Антону абсолютно не сдалась? Арсений Сергеевич в это время думает, что парень сошёл с ума. И ему кажется, что Антон настолько боится встречи с отцом, что превращается в неуравновешенного пациента психиатрической лечебницы. И эта утренняя фраза насчёт того, что Шастуну лучше где угодно, лишь бы не дома, окончательно сбивает историка с толку. Ладно, попробует чем-нибудь уладить ситуацию. — Всё нормально? — на всякий случай осведомляется брюнет, и Антон энергично кивает. — Всё отлично! — чуть ли не вопит подросток, и Арсений теперь уверен на все сто: от испуга у его подопечного крыша поехала. Закончив с уборкой, Антон помогает разгрести книжные шкафы и постоянно чихает от пыли, как котёнок, вызывая у Арсения Сергеевича невольную улыбку. Отец заходит в кабинет в половине четвёртого, и Тоха ощущает, как трясутся поджилки от мазохистского ожидания. — Ну что, как тут мой оболтус? — он даже не смотрит на Антона, крепко пожав руку Арсению Сергеевичу. "Выскажите, выскажите ему всё!" — мысленно молит Шастун-младший, и у него округляются глаза, когда он слышит, что именно начинает говорить о нём Арсений Сергеевич. — Вы знаете, любезно согласился помочь мне после уроков, — неловко улыбается и растягивает некоторые слова историк, зная, что прёт против собственных принципов, не у него ли была идея поиграть в вышибалы? У Антона бегут мурашки по всему телу. Он его защищает? Он его выгораживает? Но зачем?! Ведь сейчас сделает только хуже! — Ч-чего? — одними губами переспрашивает парень, но ни отец, ни Арсений Сергеевич этого шёпота не различают. — Вы знаете, вы меня приятно удивили, — Шастун-старший щурится и как-то неестественно улыбается, переводя, наконец, взгляд на вжавшего голову в плечи сына. — А то обычно исключительно жалобы. Не знаю, как с ним справляться... Ишь ты - согласился помочь! — Да я и сам не ожидал, — смеётся Арсений и нелепо поправляет спавшую на лоб тёмную чёлку, чувствуя себя спасателем, только что вытащившим человека из ледяной воды. "А я-то как не ожидал..." — проносится в голове у Шастуна, и он начинает пятиться к выходу, на ходу забирая свой рюкзак и телефон. — Ладно, спасибо, что обрадовали, — Андрей жмёт руку Арсению Сергеевичу, и отворачивается. Попов бросает короткий взгляд на Антона, который его взором испепелить готов, и готов закричать от отчаяния, не понимая, что он снова сделал не так. — Хорошего дня, — не говорит - цедит сквозь зубы (историк непроизвольно отмечает про себя, что эта привычка досталось Антону от родителя) отец и окончательно толкает сына к выходу. — До свидания, — как-то хмуро произносит Антон и с треском закрывает дверь. Арсений так и остаётся стоять посреди кабинета, думая, что не дано ему понять, что только что произошло и куда улетучился позитивный настрой одиннадцатиклассника.***
В машине тепло и пахнет дорогим одеколоном, но Антон ненавидит этот запах и морщится, не обращая внимания на недовольное лицо отца. Несколько минут они едут по начинающей темнеть Москве в тишине. — Можешь же, когда хочешь, — говорит Андрей громко, и Тоха почти глохнет. — Если бы о тебе всегда так высказывались, мне бы даже не приходилось на тебя орать ежедневно и тратить свои нервы. Правда, что-то тут нечисто, но раз Арсений Сергеевич говорит... Антон ничего не отвечает и щёлкает ремнём безопасности. — Кстати, поскольку тебе уже есть восемнадцать, я подумал, что могу уже в ближайшее время переписать на тебя часть фирмы, чтобы ты стал совладельцем. Как тебе такая идея? — Плохая, — шипит подросток, вставляя наушники, но отец в ярости выдёргивает их из ушей. — Куда?! — Перестань вести себя, как ребёнок. Если я сказал, что ты будешь работать у меня в компании, значит, будешь! Я забочусь о твоём будущем, а ты ведёшь себя, как эгоистичный мудак! — Ты заботишься о своём будущем, потому что тебе нужен тот, на кого, в случае чего, можно будет спихивать все сложные дела и аферы. Мне нахер не сдался твой бизнес, ясно? — не выдерживает Антон и в сердцах пинает автомобиль изнутри, снова втыкая наушник, но на этот раз только в правое ухо. — Слушай, мне надоело, — отец резко тормозит, и Тоха подаётся вперёд, чуть не ударившись головой о зеркало. — Твоё скотское отношение уже ни в какие ворота! — он срывается на крик, и Антон вздрагивает, но не подаёт вида, что ему до чёртиков страшно. Так, что аж в горле пересохло. — Хочешь ты этого, сука, или нет, но ты будешь частью моего бизнеса! — Пап, мне нравится искусство, — обиженно и тихо тянет Шастун, думая, что он в ловушке. Выхода из этой ситуации он не видит. Разве что сделать фальшивый паспорт и сбежать. — Ты не помешаешь мне самому выбрать своё предназначение, — он дует губы. — Я, может, вообще фотографом буду. — Никто не спрашивает, чего ты хочешь, — глухо рычит Андрей, снимая блокировку с дверей. — Твоя судьба давно предопределена. А сейчас выметайся, потому что я не намерен этого терпеть, — он кивает головой в сторону проспекта, и Антон бросает на него полный нескрываемого возмущения взгляд. — Вон, я сказал. Антон не говорит ни слова. Выходит из машины, подцепляя телефон и вещи, и, даже не застегнув куртку, быстро удаляется в сторону Серёжиного дома. Благо, не отъехали далеко. — Урод, — шепчет, борясь с собственными эмоциями, и ещё больше злится, когда начинается дождь.