♫ James Arthur - September
Sometimes I get a little bit jaded Too much pressure just to make it You smile when I’m angry and I hate it But I’ll still love you for the rest of my life
— Арс, мне надоели твои российские замашки! — Антон хлопает длиннющими ресницами и останавливается посреди дороги, всем своим видом намекая на то, что он никуда не пойдёт, пока его суженый не успокоится. Арсений на такой выпад только беззлобно закатывает глаза, хищно подбираясь к ничего не подозревающему Шастуну с красным пушистым шарфом в руках. — Ты вообще понимаешь, что в Ванкувере +16?! Не +6! Это тебе не Москва! — А я настаиваю, чтобы ты надел этот шарф! — Арсений нетерпеливо топает ногой и неотрывно глядит прямо на упирающегося Антона, который чуть слышно рычит, фыркает, что-то бубнит себе под нос, но всё-таки сдаётся под таким напором. — Другое дело... — Ненавижу тебя, — бурчит младший, нарочито громко цокая, на что Арсений только тепло смеётся и помогает Шастуну стянуть через голову тяжеленный фотоаппарат, буквально притягивающий хрупкого и худого Антона к земле. Заботливо обматывает шарф вокруг Антоновой шеи, которая за последние несколько месяцев покрылась мелкими татуировками, не обращая ни малейшего внимания на препирательства и недовольное сопение, и, расправившись с аксессуаром, чуть отходит, любуясь результатом. — Идеально! — Попов почти начинает хлопать в ладоши, но удерживается. Делает глоток согревающего карамельного капучино и ещё раз пробегается оценивающим взором по внешнему виду парня. — Ты гонишься за эстетикой - я сделал из тебя воплощение эстетики, детка. Антон снова цокает, немного тише, чем до этого, но всё ещё слишком различимо для Арсения, который и бровью не ведёт, потому что привык ко всем Антоновым тараканам за восемь лет совместной жизни. Даже к тем, которые укромно запрятались где-то в уголках его сознания, не желая вылезать на поверхность. Потому что Арсений любит Антона. Кажется, даже сильнее, чем тогда, в их школьные годы. И прекрасно знает, что Антон любит его в ответ. Всё так же порой фырчит, как ёж, нахохливается, как воробей после дождя, выпускает и иголки, и шипы, но любит. Иначе чем объяснить то, что Антон - весь такой неформальный, обвесившийся браслетами, цепями и массивными кольцами, набивший втайне от Арсения несколько странных татуировок, с каждой из которых Арсению, так или иначе, скрипя зубами, пришлось смириться, отрастивший чёлку, временами мешающую заглянуть Шастуну в глаза, и не по одному разу проколовший уши - каждое Божье утро приносит ему завтрак в постель, знает наизусть все его гастрономические предпочтения, подбирает ему образ на фотосессию за пару секунд и послушно смотрит с ним научные документалки об известных исторических личностях, хотя терпеть их не может, и даже вникает в сюжет?.. — Что подумают папарацци, если встретят нас? — только и спрашивает Антон, скорее у себя, чем у Арсения, но Арсений на этот вопрос лишь беззаботно пожимает плечами. Мол, мало ли, что подумают. — Что я становлюсь какой-то ванилькой? Мне хватило недели моды в Париже, когда после очередного показа ко мне подошли с предложением сняться в гламурной рекламе кошачьего корма. Нет уж, увольте! — Шастун усмехается и, резко теряя нить мысли, тормозит у тропинки, уводящей в небольшой, но эстетичный скверик, извлекая зеркалку из чехла. Арсений машинально тормозит рядом, стоически выдерживая пару минут восторженных охов-ахов Антона и щелканий фотоаппарата. — Блять, охуенное портфолио соберу. Кадры ебейшие! — шепчет Шастун, водя подушечкой пальца по сенсорному экрану, а Арсений пропускает мимо ушей эти слова, поправляя очки, съехавшие на переносицу. С нулевыми диоптриями. Уже для стиля, а не для зрения: лазерная коррекция сделала своё дело. — Я тебе, кстати, новую оправу заказал, скоро должна прийти, — Попов даже слегка удивляется тому, что Шастун, безвылазно залипнувший в собственные фотографии, вообще заметил, что он поправляет очки, и, даже не пытаясь бороться с импульсивным порывом, бесстыдно цепляет Антона за локоть и крадёт с его губ мокрый и до безумия страстный поцелуй. Антон отвечает далеко не сразу. Выпучивает глаза, явно не ожидав от обычно скромного и закрытого на людях Арсения проявления такой нежности во всеувидение. Неожиданный поцелуй старшего даже на мгновение вгоняет в краску, и Антон всё-таки позволяет себе прикрыть глаза и раствориться в ощущениях, углубляя поцелуй. Чёрт возьми. Как хорошо. Так, что простое человеческое счастье, доступное, наверное, только по-настоящему влюблённым, растекается по венам растопленным шоколадом, буквально разрывает грудную клетку и просится наружу, дабы тоже насладиться этими чувствами, плещущими, как из фонтана, этой пока ещё солнечной осенью, которая совсем скоро покрасит Канаду в золотые оттенки янтаря, этой любовью, посылающей мощные электрические заряды от сердца по всему телу. Антон целует пылко и медленно, Арсений целует так, что у Антона всё тело сводит и его слегка ведёт в сторону, будто под градусом, и младший отдаётся полностью, сгорая без остатка, - этому поцелую, своей всеобъемлющей, выдержавшей столько преград любви, Арсению и его рукам, крепко удерживающим Шастуна за спину. И останавливается лишь тогда, когда, открыв глаза, случайно натыкается на изумлённый взгляд какой-то девушки лет шестнадцати, прикрывшей рот ладонью. Отстраняется нехотя, без особого желания, неуютно ведёт плечами, понимая, что их застукали за чем-то интимным, и выжидающе вздёргивает брови. — Oh... sorry for staring... — спохватывается невольная наблюдательница, едва-едва обретя вновь способность говорить, и расплывается в добродушной, восхищённой улыбке. — Just... you look great together, i mean... — она поднимает глаза к небу, словно может найти там какие-то слова-подсказки, и закусывает губу, — even perfect. Sometimes I don`t understand why this world is against love. Антон хмыкает, вытирая губы рукавом джинсовки, всё ещё испытывая эйфорию от такого проникновенного поцелуя, и лишь кивает, негласно благодаря за такой комплимент их странной парочке. — So we are, — разводит руками Арсений и улыбается девушке в ответ. Мягко, лучезарно и при этом слегка смущённо, озаряя каким-то ослепляющим светом и Антона, уставившегося в пустоту, и девушку, не смеющую оторваться от них. — I suppose people hate love when they don`t have it, — с ноткой меланхолии в голосе произносит Попов, ненадолго задумавшись, и прослеживает за тем, как одинокий жёлтый лист плавно падает с раскидистого клёна, опускаясь в бесформенную лужу. — That`s the thing. — Agree, — соглашается наблюдательница, поправляя лямку рюкзака, перетягивающую плечо. — I didn`t have any intention to disturb you, you know, — она краснеет и становится ещё более пунцовой, когда Арсений ободряюще подмигивает ей, чуть толкая Антона, зависшего в одной точке. Тот лишь промаргивается, возвращаясь в реальность, и выдавливает какую-то несмелую ухмылку. — So sorry. Again. Just want you to be happy and that`s all, — она убирает руки в карманы тренча и делает шаг назад. — You`re so nice, thank you so much, — Арсений машет ей на прощание, наблюдая за тем, как девушка, зардевшаяся от стеснения ещё больше, стремительно удаляется в сторону жилого квартала. Поворачивается к Антону, надеясь, что тот хотя бы отмер, но не успевает ничего сказать. — We are already happy! — кричит Антон вслед случайной зрительнице, которая, отойдя уже довольно далеко, разворачиваясь на пятках, расплывается в очередной радостной, абсолютно торжествующей улыбке, и показывает два поднятых вверх больших пальца. — Aren`t we? — он понижает голос до сбивчивого, взволнованного шёпота, не успев переключиться с английского на русский, и смешно морщит нос, когда Арсений срывает с его полураскрытых обветренных губ ещё один поцелуй. — Of course we are, — без запинки, без раздумий подтверждает Арсений, в очередной раз влюбившись в отражающиеся в Антоновых изумрудных глазах лучи предзакатного канадского солнца и в мимические морщинки парня напротив. Застывает на какое-то время, внимательно - будто впервые - изучая выразительное, слегка обросшее щетиной, но кажущееся ещё совсем юным лицо Антона, пока Шастун делает ровно то же самое, наслаждаясь этими драгоценными секундами. И спохватывается лишь тогда, когда на наручных часах срабатывает вибрация будильника. — Чёрт, мы опоздаем в аэропорт! — Арсений снова поправляет очки и уже готовится рвануть в сторону метро, но оказывается пригвождённым к месту одним лишь невозмутимым взором. — Если мы не поторопимся, то... — У нас в запасе ещё полтора часа, Арс, — спокойно прерывает его Антон, констатируя факт, и выдыхает с облегчением, видя, как Попов тут же расслабляется. Поддаётся так покорно, как не поддаётся никому и никогда. И младший размышляет об ироничности того, что при всей собственной нервозности и взрывном характере в их нерушимом тандеме именно Арсений постоянно куда-то торопится. Именно Арсения приходится всё время одёргивать, как подростка, спешащего успеть в этой жизни всё и даже больше. Шастун даже усмехается этой мысли, не удержавшись. — И что это за улыбочки такие? — пытливо интересуется Арсений, пристраиваясь рядом и бесцеремонно беря под руку Антона, который даже не пытается сопротивляться, заранее приняв свою участь. — Думаю, почему ты ближе к сорокету таким активным стал! — Мне ещё год до сорокета! — Арсений с наигранной обидой вырывает руки и скрещивает их на груди, на самом деле ничуть не злясь - и не к таким шуткам привык. Да и как вообще на Антона злиться? Не получается даже при сотрясающих стены скандалах. Они, в конце концов, уже слишком много вместе преодолели. Их связь теперь никакими недомолвками и перепалками не разорвать... — Не всё тебе активничать! — он показывает младшему язык, и Антон лыбится во все тридцать два, в очередной раз подмечая для себя, что душой, по крайней мере, Арсений ещё слишком молод. Расцветает, как весенний сад, но от язвительного комментария всё же не удерживается. — Дед, — бросает он как бы невзначай и едва уклоняется от заслуженно летящего в него пустого бумажного стакана из-под капучино.***
— Я так и не понял, почему Йохан не прилетел с вами, — Антон, расправившись с фитилями ароматических свечей, тушит спичку и откидывается на спинку стула, кладя ногу на ногу. Улавливает боковым зрением умиротворённого, едва ли не засыпающего Арсения, расположившегося на софе, который одной рукой поглаживает хорька-альбиноса Бенджи, разнеженно распластавшегося на его коленях, другой - трепля шелковистую шерсть французского спаниеля по кличке Дог, которого Антон притащил с той самой недели моды в Париже пару лет назад. Смотрит на эту идиллию несколько секунд, размышляя о том, что для полного набора Арсению не хватает только своенравного Аша, запропастившегося чёрт знает куда, и дёргает уголками губ в умильной улыбке. Аня ухмыляется, легонько пиная его под столом, как бы возвращая фокус рассеявшегося Антонова внимания к себе, а Ксенька, даже ненадолго отрываясь от смартфона, смеётся от души, с неподдельным ликованием следя за тем, как вечно серьёзный, насупленный Шастун, бесконечно витающий в собственных мыслях и строящий грандиозные планы, становится похожим на довольного кота, когда рядом появляется Арсений. — Йохан остался с Мартином и Эриком, — поясняет Аня, ловким движением пальцев превращая растрёпанные после долгой дороги волосы в аккуратный пучок. — Мартин подвернул ногу, особых поводов для беспокойства нет, но, думаю, проделывать путь из Берлина в Ванкувер ему было бы абсолютно не в кайф. Так что остались наши мальчики в своём чисто мужском обществе, — она хихикает, и Антон понятливо кивает, рефлекторно слезая со стула и устраиваясь на диване рядом с Арсом, который тут же тянется к нему каждым атомом, словно примагничиваясь, чтобы зарыться в густую кудрявую шевелюру. И Антон сдавленно рычит, ломаясь только для вида, потому что сразу же поддаётся этим манипуляциям и сам льнёт к ласкающей ладони. Дог, осознав, что Арсений переключился с него на Антона, недовольно тявкает, ревниво прижимая уши к голове, но покорно спрыгивает с дивана, не планируя мешать гармонии, образовавшейся между этими двумя. Семенит по ламинату и вскарабкивается на низкий подоконник, полный мягких подушек, рухнув прямо на Ксеньку, чуть не выронившую телефон от неожиданности. Девочка закатывает глаза, прямо как Арсений, подгибает под себя ноги и облокачивается на одну из подушек, позволяя спаниелю прилечь рядом. — Ну ничего. На Рождество вместе приезжайте... Я, кстати, до сих пор в шоке с того, что ты урвала себе немецкого миллионера, — Антон кладёт голову Арсению на плечо, и второй рвано выдыхает с нескрываемым наслаждением и обмякает окончательно, приобняв младшего за талию. — Я до сих пор в шоке с того, что ты урвал себе моего дядю, школяр несчастный, — ехидно парирует Ксенька, и Антон строит гримасу, пока Арсения прорывает на раскатистый хохот, за что он получает слабый толчок в бок от Шастуна. — Что есть, того не отнять, — подыгрывает Попов племяннице и не успевает толком сориентироваться, когда Антон, подорвавшись с места, хватает со стола кусок шоколадного торта и без зазрения совести суёт ему в рот. Арсений снова смеётся, хрюкнув, но затыкается, прекрасно зная, что эти танцующие бесенята в зелёных глазах напротив означают только одно: сегодня обычно прохладная осенняя ночь будет жаркой до одури. — Боже мой, Аня, как ты справляешься с этой занозой в заднице? — вопрошает Антон, делая вид, что ему безразличны возмущённые стреляния глазами со стороны Ксюши, и невозмутимо принимается чайной ложкой за свою порцию торта, специально выбрав кусок с вишенкой. — Если бы эта заноза в заднице была одна! А их трое, двое из которых - близнецы, — всплёскивает руками Аня, и Антон без труда различает лёгкую иронию, сочащуюся в каждом её слове. Потому что уверен на всю тысячу процентов, что сестра Арсения любит свою семью. Какими бы страшными занозами в заднице ни были бы её члены... — Люблю я их, — словно прочитав его мысли, констатирует факт женщина, и Ксенька, до этого переписывавшаяся с кем-то из своих немецких друзей, недоумённо вскидывает брови и закусывает щёку изнутри, задумываясь о чём-то сокровенном, интимном, не доступном ни матери, ни Арсению, ни Антону. И, кажется, только Дог полностью понимает её, тычась ей в лицо мокрым тёмно-коричневым носом. — Когда любишь, стерпишь всё. И истерики, и перепады настроения, и придирки, и настойчивые требования. — Мне ли не знать, — Шастун впускает в лёгкие побольше воздуха, так, что грудная клетка почти трещит по швам, и с бессознательной улыбкой вспоминает сцену с шарфом в парке. Аня права. Арсений любит его, а потому заботится, повязывая на шее этот дурацкий и даже немного колючий, но - чёрт бы его побрал - такой тёплый шарф, даже зная, что Антон будет жаловаться, ныть и препираться. А Антон, в свою очередь, любит Арсения, потому что идёт на поводу, старательно сдерживая свои приступы неконтролируемой пассивной агрессии даже в самые трудные жизненные периоды. А иногда и вовсе несётся в коридор наперегонки с Догом с такой радостью, что старшего, возвратившегося домой с очередной изматывающей фотосессии для какого-нибудь бренда или с курсов по изучению французского, буквально сносит этим потоком струящегося изо всех щелей счастья. Антон сглатывает, переводя отсутствующий, рассеянный взгляд на Ксеньку, снова уткнувшуюся в телефон, - точную копию Арсения. Такие же тёмные густые волосы, спадающие на виски, такая же чёрная чёлка, почти достающая до пронзительных океанических глаз - чарующих и завораживающих. И Антон, вернув свой взгляд на любимого человека, мерно сопящего рядом и почти отключившегося от приятной истомы, в который раз признаётся себе, что людей красивее он за свои двадцать семь лет ещё не встречал. Да что уж греха таить? - Арсений был и остаётся его лучшей моделью. Даже несмотря на то, что они уже давно не работают вместе в одной студии и пересекаются в профессиональном смысле только на самых грандиозных показах по всему миру. Так или иначе, по всей их комфортной двухуровневой квартире бережно развешены на верёвочках их самых забавные и идиотские совместные фотографии, а на рабочем месте Антона стоит в рамке одна-единственная, которую не могут заменить даже самые лучшие и идеальные, сделанные во время работ с самыми культовыми моделями, - та самая, с осенним закатом, расплескавшим все тона по обычно серому от смога московскому небу. Арсений уже сотню раз порывался убрать её, мол, много чести. Да и покрасивее снимки есть. А Антон не позволил. Чуть ли зубами в неё не вцепился, как в самое бесценное сокровище. Шастун, недолго думая, подхватывает плёночный фотоаппарат, жмёт на кнопку, поймав в кадре Ксеньку, сидящую в обнимку с Догом, и девочка тут же поднимает на него глаза, ошарашенная и смущённая, и часто-часто моргает. — Эй! — кричит она, спускаясь с подоконника, потревожив тем самым задремавшего спаниеля и даже умудрившись разбудить Бенджи, и достигая Антона в три размашистых шага. — Чего это ты удумал? А вдруг там неудачный ракурс?! Или не моя рабочая сторона?! — Милая, успокойся. Это самый лучший фотограф, с которым тебе доводилось работать, — не пряча своих нежных чувств, на автомате произносит Арсений, разлепив глаза, и хмыкает, когда девушка не сдаётся и пытается отобрать у смеющегося Антона плёночный фотоаппарат. — Так, Ксюш, ты точно моя родня, а не Шастуна?! Больно упрямая. — Ментальная связь, — заливисто ржёт Антон, шуточно отбиваясь от Ксеньки, которая, похоже, и вправду не собирается отступать. — Сломаешь! — вопит он, когда та всё-таки дотягивается до злополучной камеры, уже готовясь рвануть её на себя. — Удалить ты всё равно ничего не сможешь, это же плёнка, — разжёвывает, как малому ребёнку, пока Ксенька с интересом крутит в руках невиданную доселе вещицу, и выпучивает глаза, когда девочка с злорадной усмешкой роняет: "Say cheese!" Раздаётся щелчок, и Антон воет, устремив взор в потолок, когда понимает, какое выражение лица у них с Арсением будет на готовой фотографии. Отнимает фотоаппарат у разулыбавшейся девочки, протирая объектив тканью синей толстовки от пыли и следов чужих пальцев. — 1:1, — хитро подмигивает ему Ксенька, присаживаясь за стол рядом с Аней, и зачерпывает ложкой торт, тут же расплываясь от удовольствия. — Вау... Вкуснотища! Вы где такой взяли? — Арс пёк, — не без гордости объясняет Антон, убирая несчастный фотоаппарат и скрещивая руки на груди, теснее прижимаясь к Попову, который чуть ли не мурчит в ответ на такие уютные проявления Антоновой любви. — Я способен только на "Наполеон" по маминому рецепту, — Арсений крупно вздрагивает, непроизвольно кладя руку ему на торс. Разговоры о родителях были для Антона чуть ли не самыми болезненными на протяжении долгих лет, особенно после того, как мать умерла, не пережив инсульт: Антон не раз отмахивался от попыток проработать это с психологом, дабы справиться с травмой, и не вспоминал ни отца, ни мать уже несколько месяцев, словно их не существовало вовсе. А потому подобные откровения могут свидетельствовать лишь о том, что Антон открыт семье Поповых. И доверяет им на все сто, так небрежно и даже без толики щемящей грусти упоминая тот самый мамин "Наполеон", который однажды, сам о том не подозревая, повернул судьбы двух влюблённых людей на сто восемьдесят градусов. — Всё хорошо, — словно бы ощутив тревогу и настороженность Арсения, едва слышно шепчет Антон и млеет, когда чужие, но такие родные и мокро-тёплые губы невесомо касаются его шеи, тут же покрывшейся мурашками. — Тут посторонние, а ты играешь не по правилам, — его бархатный голос превращается в рычащий, становится ещё тише, ещё неразличимее и уже не доносится до Ани и Ксеньки, но Арсений не останавливается ни на миг, и проводит шершавым языком по оголённому предплечью Шастуна, вызывая у второго приглушённый стон. Загорается бенгальскими огнями, так, что почти искры из глаз сыплются, и лишь лукаво спрашивает: — А разве есть правила, чудо?.. Приподнимает брови в немом вопросе и действительно забывает о том, что в комнате кто-то остался, потому что мир предательски сужается до них двоих. Антон смотрит так, что во рту пересыхает, а где-то в горле застревает хриплое "чёрт возьми, как же я тебя хочу", опаляющее внутренности языками пламени, и только остатки здравого рассудка и возмущённое замечание Ани вынуждает вернуться с небес на землю: — Не при детях, господа! — Мам, мне четырнадцать! — обделённо хнычет Ксенька, цокая языком, и вновь приземляется рядом с Догом, подхватывая на руки ещё и ничего не соображающего хорька, невинно хлопающего блестящими красными глазками-бусинами. Гладит пушистую шёрстку, следя за Антоном и Арсением, поглощёнными друг другом, и вдруг громко восклицает: — Я напишу про вас фанфик! — Чего?.. — у Антона вытягивается лицо, а Арсений лишь озадаченно хмурится, словно его застали врасплох. — Даже не думай! — Фан-что?.. — только и переспрашивает Попов и, пользуясь временным замешательством младшего, просовывает шаловливую ладонь ему под толстовку, вцепляясь в разгорячённую плоть. Младший округляет глаза до размера пятирублёвой монеты и едва подавляет гортанный стон. Аня улыбается и отводит взгляд, будто не замечая этих махинаций с Антоновым телом. — Не бери в голову, Арс, — Аня неодобрительно качает головой, метнув на дочь предупреждающий взгляд, на что Ксенька лишь фыркает, явно намекая на то, что ей плевать на любые запреты, и с коварным огоньком в глазах утыкается в телефон. — Подростковые глупости... — Глупости-глупости, — себе под нос передразнивает маму девочка и, поправив носок, болтающийся на пятке, вновь принимается за Дога и Бенджи, постепенно растворяющихся в её плавных поглаживаниях и почёсываниях. Глядит на сгустившиеся краски Ванкувера, мерцающего и вечно живого, по которому, вопреки желанию побыстрее вернуться в Берлин, ужасно соскучилась за время отсутствия, на виднеющиеся неподалёку деревья, которые вот-вот покроются оранжевой и алой листвой, на ночное небо, подсвечивающееся огнями многочисленных зданий и крохотными звёздами, и мечтательно закусывает губу, прислушиваясь к беседам мамы и Антона с Арсением, звучащим словно из параллельной реальности. К их смеху и к чересчур эмоциональным возгласам. Таким родным и тёплым, согревающим лучше свитера зимой, лучше камина с потрескивающими в нём брёвнами. — Ну что, друзья, за работу? — заговорщически шепчет она спаниелю и хорьку, которые уже уснули, растаяв от ласки её ладоней. И, в очередной раз украдкой бросив изучающий взор на Антона, лежащего на коленях у Арсения, который аккуратно перебирает пальцами его кудрявые светлые волоски, и где-то в глубине души позавидовав этим двоим - таким разным и таким похожим одновременно, что сердце невольно замирает в грудной клетке, открывает пустую заметку в телефоне, поиграв бровями. — Дог, как начать - с диалога или с описания? Пёс, сопя, только лениво дёргает ухом, гавкнув что-то неразборчивое (хотя явно красноречивое), но большего Ксеньке и не надо. — Ну с диалога - так с диалога, — беспечно заключает она и, не отвлекаясь ни на шум, ни на гул поздних автомобилей за окном, ни на многоголосый счастливый хохот, содрогающий озарённую переливами свечей гостиную, быстро выводит, стуча ногтями по крошечному экрану: "— Арсений Сергеич, можно? — Антон, отклоняясь к дверному косяку, улыбается, как и всегда, нахально и дерзко"...