Арс, как дела? АШ (12:21)
Ты поел? Позвони, как освободишься. АШ (15:37)
Что приготовить на ужин? АШ (17:29)
Ты вообще будешь к ужину? АШ (18:44)
Я надеюсь, что ты поел. АШ (21:38)
Антон понимает – Арс работает. Старается не отвлекать лишний раз, не писать, не волновать. Хотя и срывается зачастую, пишет всё равно, интересуется как дела и поел ли он, спрашивает, во сколько его ждать и ждать ли вообще. Антон не может по-другому. Не умеет. Он привык заботиться, привык переживать, и чтобы отключить эти чувства недостаточно щёлкнуть выключателем. Да и… Шастун в принципе не уверен, что это возможно. Он подскакивает с кресла, как только в прихожей слышится звук открывающегося замка. Трёт на ходу глаза, поправляет растрепавшиеся волосы и привычно почти влетает в коридор, прижимаясь плечом к стене. Арсений, как и всегда, уставший. Челка растрёпана, под глазами мешки, и джинсы, некогда, словно вторая кожа, обтягивающие бёдра, теперь, кажется, даже висят. Антону смотреть на это больно. Он видеть не хочет, как его любимый мужчина загоняет себя, надсаживает организм, не задумываясь о последствиях такой беспрерывной, не щадящей работы. – Как съемки? Шастун улыбается уголками губ, смотрит на Арсения с теплотой и мягкостью, скрывая за этим полным щемящей нежности взглядом собственную эмоциональную бурю. Ему слишком тяжело каждый раз встречать Арса таким: помятым, измотанным, едва ли стоящим на ногах от сильной усталости и недосыпа. – Все хорошо, Тох, – мужчина улыбается в ответ, и, повесив куртку на крючок, подходит к Антону ближе, приподнимается на носочки, быстро чмокает парня в губы и прошмыгивает в коридор, чтобы как можно скорее принять душ, только вдруг чувствует теплую руку на своём запястье и, шумно выдохнув, тормозит, разворачиваясь к мужу. – Даже не пытайся, – предупреждающе выставляет вперёд свободную руку и серьёзным взглядом скользит по взволнованному лицу, – сначала душ, потом ужин. – Сначала ужин. Антон в этот раз так просто сдаваться не собирается. Он и так уже едва ли не тысячу подобных боёв проиграл, потому что ну это же Арс... Разве может он ему запретить что-то, сказать «нет, мы будем делать так, а не по-другому»? Вопрос риторический на самом-то деле. И ответ известен заранее. Но не сегодня. – И только попробуй, блять… – шипит недовольно он, делает шаг ближе к Арсению, вжимаясь практически в его тело, напирает, но мягко и с осторожностью, заставляя мужчину продвигаться в сторону кухни. – Бесишь, – выдыхает с тихим рычанием в губы напротив, но не касается, вредничает, дразнится, а ведь раньше буквально душу дьяволу был готов продать, чтобы иметь возможность касаться этих губ как можно чаще. – Так мило злишься. Арсений в привычной манере улыбается, довольный тем, как легко его мальчик выходит из себя, прикусывает губу, стреляет глазами и пытается дёрнуться, чтобы освободиться, но Шастун, на удивление, держит крепко. И это подкупает. Подстегивает. Заставляет огонь внутри разгораться с новой силой. - Сначала душ, – шепчет почти издевательски, кончиком языка по губам напротив мажет и руки на бедра спускает, сжимая с силой, тянет на себя, перенимая инициативу, а у самого улыбка лисья по лицу расплывается. Ему слишком нравится Антона выводить из себя. Нравится видеть, как даже спустя несколько лет совместной жизни тот всё ещё продолжает вестись на подобные провокации, как бесится, рычит, едва ли не топая ногами от возмущения, и как пытается изменить ситуацию, перетянуть на себя одеяло, показать, что он тоже может быть главным. – Ужин. Антон рыкает снова. Резко подаётся вперёд, слабо цепляясь зубами за чужую губу, и тянет на себя, кажется, впервые застав этим жестом Арсения врасплох. Сразу подмечает, что к чему, улыбается довольно и, отстранившись, аккуратно пихает его к стулу, заставляя сесть, и сам же ногу через его бедра перекидывает, чтобы Попов даже и не думал сбежать с кухни. – И не спорь, – шепчет едва слышно, наклонившись к самому уху мужчины. Бегло языком по хрящику мажет, выдыхает шумно, обжигая нежную кожу горячим дыханием, и улыбаться не перестаёт, потому что все слабые места Арса за эти годы выучил слишком хорошо. – Не расстраивай меня, папочка. И отстраняется, чтобы в голубые глаза заглянуть, которые – Антон уверен – загорелись в предвкушении. Ведь это блядское «папочка», произнесенное шёпотом на самое ухо, везде и всегда приводило только к одному. – Это запрещённый приём, Антон. Арсений в одно мгновение становится серьёзным, пальцы на талии Шастуна сильнее сжимает, взгляда с его лица не сводит и выдыхает шумно сквозь плотно стиснутые зубы. На Антона злится за то, что тот так нагло и бесцеремонно пользуется его уязвимыми точками, и на себя – за то, что эти уязвимые точки у него в принципе есть. – Нет. – Шастун отрицательно качает головой, поджимает губы, стараясь сдержать почти победную улыбку. Специально бёдрами ёрзает, подаётся чуть вперед, проезжаясь по чужому паху, и ресницами невинно хлопает, одними губами произнося беззвучное «а ой». – Ужин. Душ. А потом десерт. По глазам читает, что Попов готов сдаться вот-вот, и сильнее вперёд подаётся, своим пахом к его притирается, губы кусает, ладонями чужие плечи поглаживает, а сам едва ли не мурчит от удовольствия. Носом в щетинистую щёку утыкается, выдыхает медленно, и губами линию челюсти выцеловывает. Дразнится, играется, Арса пытается раззадорить, на эмоции вывести, чтобы тот хоть раз себя в его шкуре почувствовал. – Я картошку пожарил. Как ты любишь. – Невыносимый, ей богу, – тихо посмеивается Арсений в ответ, подаётся головой чуть вперёд, чтобы урвать поцелуй, но Антон, кажется, удивляя в этот раз даже самого себя, отстраняется, не позволяя своему мужчине получить желаемое. – Что за дела? – Санкции, – пожимает плечами Шастун, улыбается хитро-хитро, а сам ладони Арсению на щёки укладывает, большими пальцами скулы поглаживает, смотрит внимательно в голубые глаза, в которых сейчас слишком много вопросов читается, и ответы на эти вопросы Антон пока что дать не готов. – Ну так что, ужин? – А может ремнём по заднице, м? – с тихим рыком тянет Арс, чуть грубо сжимает пальцы на ягодицах мужа и губы кусает, одним только взглядом буквально испепеляя Антона, – такой дерзкий, – носом в шею утыкается, самым кончиком медленно-медленно вверх ведёт, запах такой родной и привычный уже вдыхает, наслаждается. Зубами цепляется за кадык, кусает, кожу оттягивает, и тут же языком по этому месту мажет, зализывая укус, – посмел ослушаться папочку, - рычит, отстраняется, c вызовом на Антона смотрит и не дышит почти, впитывая в себя каждую эмоцию на его лице. – Не-а. Антон улыбается снова, голову чуть назад запрокидывает, чтобы Арсению больше возможностей для касаний дать, выдыхает шумно, чувствуя, как внизу живота всё сладким узлом стягивается. Он себя ненавидит почти за эту излишнюю чувствительность, о которой Попов слишком хорошо осведомлен. И которой, конечно же, постоянно в наглую пользуется. – Все, отпусти, – укладывает свои ладони на руки Арсения, сжимает мягко и отводит в стороны, давая понять, что до ужина он во все эти игры не играет, – я же сказал, сначала ужин. – Малыш, не зли меня, – неожиданно грозно шипит Попов. Резко выдёргивает руки, пальцами цепляясь за кисти Шастуна, сжимает, но так, чтобы сильного дискомфорта Антону не причинить, рыкает грозно сквозь плотно стиснутые зубы и сам уже подаётся вперед. Носом к носу с парнем сталкивается, прямо в губы ему холодным воздухом выдыхая, улыбается как-то даже по-дьявольски и обнажает клыки. – Ты же знаешь, что бывает, когда… Арсений не договаривает. Одной рукой опирается о спинку стула, поднимаясь на ноги, а другой обвивает Антона за талию, чтобы тот не упал. К себе его прижимает ближе, даже через рубашку чувствуя теплоту чужого тела, глазами сверкает и, пошло ухмыльнувшись, мягко отталкивает парня к стене. Сам же следом к нему шагает, упираясь руками по обе стороны от головы, коленом ноги ему раздвигает аккуратно, подаваясь вперёд, и бедром по паху проезжается, чувствуя, насколько сильно Антон возбужден. Напирает, сильнее жмётся, словно вплавиться в парня пытается и не дышит почти. Только ресницами расслабленно хлопает и с упоением наблюдает, как во взгляде напротив в очередной раз зарождается сладкая буря. – You're a good boy. Коротко бросает он с самодовольной усмешкой и резко отходит обратно к столу, оставляя Шастуна стоять вжавшись в стену. И тот злиться бы на Попова должен, но не может, да и не хочет. Потому что давно уже признался себе, что ему нравится это всё. Что у него кинк на Арса-папочку: властного, дерзкого, не терпящего отказов и неповиновения. И его кроет каждый раз как в первый, когда между ними происходит подобное. Когда Арс не просто просит, когда он приказывает. У него сердце снова и снова кульбитом выворачивается в груди, дыхание перехватывает и, кажется, даже кончики пальцев покалывать начинает от чувств, от эмоций, которые переполняют, одновременно и заставляя задыхаться, и давая глоток свежего воздуха. – You're a fucking devil, – шепчет Антон в ответ, чтобы привлечь к себе внимание. Не двигается почти, только дышит шумно, взгляда с Арсения не сводит, каждое его движение контролирует и улыбается довольно, когда мужчина всё-таки тянется к тарелке, чтобы положить себе картошку. – I'm your devil, baby, – улыбается в ответ Арс и садится за стол. Посмеивается тихо, замечая, что Антон все также стоит прижавшись к стене, взглядом в него стреляет и коротко кивает на стул рядом с собой, – сядь. Шастун даже сейчас не смеет ослушаться. Подходит ближе, садится, на мужчину смотрит выжидающе и нервно губы кусает, словно у них действительно всё в первый раз. Не дышит почти, улыбается уголками губ и, словно лис затаившийся, ждёт. Взгляд то вниз опускает, то на Арсения – так, что глаза в глаза и ни миллиметром в сторону. – Ждешь пока поцелую, м? – с тихой усмешкой интересуется Арс, выгибает бровь, совершенно по-блядски прикусывая нижнюю губу, и тут же отправляет в рот брусочек картошки, от парня не отрывается, пережевывает вдумчиво, медленно и снова клыки обнажает в улыбке. – Нет, малыш, – качает головой и на спинку стула откидывается, чтобы расстояние между ними увеличить. Неподкупность, неприступность свою показать пытается, а в действительности – просто сорваться боится. И Антон это знает. Поэтому ответную улыбку прячет, поджимая губы и снова в сторону куда-то смотрит как-то неопределенно, то ли злится, то ли обижается, пальцы на собственных бедрах в предвкушении сжимает, а дальше только властное и грубое, чуть отдалённое, словно из под толщи воды, – руки, Антон. Вздыхает тяжело, послушно руки отводит назад, сцепляя пальцы в замок за спинкой, и со стула съезжает почти, протягивая ноги на половину кухни. Всем своим видом демонстрирует безразличие к подобным приказам, только забывает постоянно, что взгляд буквально горящий огнём выдаёт его с потрохами. Он терпеливо дожидается пока Арс поест, ни слова не говорит, хотя и хочется. Ослушаться хочется. Вперёд податься резко, заставая врасплох. Губами прижаться к уху, чтобы с тихим рыком прошептать ту самую невозможную, до ужаса блядскую фразу. Папочка, накажи меня. Но Антон молчит. Только голову опускает, чтобы улыбку спрятать, нижнюю губу привычно кусает едва ли не до крови и на Арсения принципиально не смотрит. Вредничает. Играется. И мысленно уже празднует свою победу. Ровно, до момента… – Вставай и пошли. Арсений не просит. Даже не требует. Приказывает. Приказывает так, что ослушаться просто невозможно. И Антон подчиняется. Встаёт, на Арса смотрит внимательно, дожидаясь, пока тот уберет тарелку в раковину, а после послушно выходит за ним в коридор. Шаг в шаг почти. Улыбается уголками губ в предвкушении, глазами сверкает и искусанные губы облизывает. Мужчина ни слова больше не произносит. Молчаливо проходит до конца коридора, сворачивая в ванную и прижимается пятой точкой к стиральной машинке. Ждёт. – Иди ко мне, – требовательно. И Антон, кажется, всё с полуслова понимает. Подходит ближе, снова кончиком языка по собственным губам мажет, в глаза напротив заглядывает, вчитывается, думает всего пару секунд, а после послушно опускается на колени. Сглатывает шумно, голову чуть назад запрокидывая, смотрит снизу вверх и пальцами цепляется за пряжку ремня. Возится несколько мучительно долгих секунд, взгляда от Арса не отрывает, расстёгивает пуговицу, тянет собачку молнии вниз и приспускает брюки до колен. Улыбаться перестаёт. Смотрит покорно, готовый выполнить любой новый приказ, но Арс молчит и Антон это молчание воспринимает как вызов. Прячет руки за спину, подаваясь вперёд, и губы на отчетливо проступающем под тёмной тканью боксеров члене сжимает. Целует, поднимается выше, дышать перестаёт почти и зубами осторожно цепляется за ткань, тянет вниз, но так, чтобы только головка виднелась. Губу закусывает в предвкушении, приближается, но касаться не спешит. Зрительный контакт разрывает, опустив взгляд вниз, хотя и знает, что Арс злиться будет, ведь разрешения на это никто не давал. Улыбку скрывает едва ли и холодным воздухом дует на головку, раздражая чувствительную кожицу. Видит, как у щёлки капельки естественной смазки скапливаются и уже подаётся вперед, чтобы языком их собрать, только чувствует вдруг, как крепкие пальцы сжимаются на затылке, заставляя отстраниться. – С огнём играешь, – предупреждает Арсений. Взглядом недовольно стреляет, хмурится, давая парню понять, что очень зол и к самому его лицу наклоняется, не обращая внимания на то, как болезненно проезжается по возбужденному члену ткань боксеров. – Малыш снова ослушался, м? – Папочка, накажи меня. Умоляет. Смотрит открыто, доверчиво, с какой-то невероятной нежностью, дышать забывает, только губами иногда рвано воздух ловит и взгляда от голубых, пропитанных одновременно и теплым морем, и холодными льдами, глаз не отводит. Видит, как привычно светлая радужка темнеет от возбуждения, и чуть вперёд подаётся, чтобы к чужим губам прижаться своими. – Блять. Арсений шипит, выдыхая шумно прямо в губы, рычит, светлые волосы в кулаке сжимает сильнее и назад оттягивает, заставляя Антона отстраниться. Выпрямляется, снова опираясь на машинку, вдыхает медленно и грубо парня обратно к себе притягивает, лицом вжимая в собственный пах. Почти сразу хватку ослабляет, давая ему небольшую свободу действий, но руку не убирает и только светлые прядки пальцами мягко перебирает. Антон губы привычно облизывает. Подаётся вперёд, зубами цепляясь за ткань, резко тянет вниз, аккуратно помогая себе руками бельё до колен спустить, и снова послушно прячет их за спину. Шумно сглатывает, сверкая глазами, и, подняв взгляд вверх, языком касается головки. Мажет аккуратно на пробу самым кончиком, предэякулят собирает и облизывается пошло, смакуя вкус на языке. Вперед подаётся, вбирает в себя только головку пока, языком ласкает уздечку, щеки слабо втягивает и с удовольствием стон, сорвавшийся с губ Арса, ловит. У него самого член почти болезненно в ткань боксеров упирается и ему невыносимо хотя бы просто прикоснуться хочется, чтобы это напряжение снять, но он руки послушно за спиной держит, слишком хорошо зная, что за непослушание обязательно последует наказание. А он совсем не хочет, чтобы его папочка злился. пока Поэтому глубже берёт, насаживается примерно до половины, кончиком языка обводит венки, щеки на максимум втягивая, а после медленно выпускает член изо рта. Отстраняется немного, наблюдая как по-блядски от губ к головке тянется тонкая ниточка слюны, улыбается расслабленно, облизывается как-то по-кошачьи и снова на Арсения поднимает взгляд, видит, как тот дышит тяжело, приоткрыв губы, чувствует, как пальцами чуть сильнее волосы на загривке сжимает, призывая к продолжению, и требовательно тянет на себя. Антон, как и всегда, не смеет ослушаться. Приближается, мягко губами обхватывая головку, кончиком языка задевает уретру и неторопясь опускается ниже. Взгляда с Арсения не сводит и ресницами невинно хлопает, будто это вовсе не он сейчас сидя на коленях отсасывает своему мужчине. Попова от такого Антона кроет всегда. Ему касаться хочется, гладить, целовать, кусать, оставляя собственнические отметины. Ведь в такие моменты Шастун только ему одному принадлежит, целиком и полностью, от макушки до кончиков пальцев на ногах. И с губ почти каждый раз непроизвольно тихое «мой мальчик» срывается. И плевать он хотел на то, что Антону тридцать почти. Плевать хотел на все их статусы и обязанности. Плевать хотел на всех, кто скажет что-то против. Ведь здесь, в этой квартире, они всего лишь два любящих друг друга человека, ни больше ни меньше. – Да-а-а, малыш, – выдыхает Арс вперемешку со стонами, одной рукой за край стиральной машинки цепляется, другую у парня в волосах сжимает сильнее, но не давит, хотя и хочется безумно. Почувствовать ещё больше хочется, бёдрами толкнуться вперёд, чтобы ещё глубже, ещё ближе. И Антон сам как будто бы чувствует это всё, горло максимально расслабляет и резко головой подаётся вперёд, берёт на этот раз почти полностью, губы плотным кольцом сжимает у основания и ещё раз слабо толкается, так, что буквально упирается кончиком носа в лобок. Замирает на несколько секунд, давая Арсению возможность прочувствоваться весь спектр эмоций и, несдержанный, смешанный с рыком, стон услышав, отстраняется. Медленными движениями с члена соскальзывает, выпускает изо рта его почти полностью, только головку, словно леденец, обхватывает губами, языком обводит по кругу, на уздечке чуть дольше задерживается, дразнится и видит отчётливо, как с арсовых губ срывается беззвучное блять. Ускоряет движения, головой ритмично двигает, насаживаясь до половины, и выступающие венки кончиком языка обводит. Он за все эти годы каждую слабую точку Арса выучил, каждую его эрогенную зону. Выучил настолько, что при большом желании за считанные минуты мог бы до оргазма его довести… …но не сегодня. Антон сегодня не по правилам играет. Антон сегодня папочку злит. Антон сегодня – очень плохой мальчик. Он берёт полностью, чувствуя, что Арсу буквально ещё пары толчков не хватает до разрядки, замирает на мгновение и отстраняется резко, не смотря на то, что чужая рука всё ещё ощутимо давит на затылок. Поднимает голову, смотрит в непонимающие, растерянные голубые глаза, облизывается, смакуя на губах естественный вкус своего мужчины, улыбается, довольный реакцией на свою маленькую шалость, и быстро, пока Арсений окончательно не успел прийти в себя, поднимается на ноги. – Папочка, кажется, хотел в душ, – хлопает ресницами, плечами пожимает так, будто он тут совсем ни при чем, и только уголки губ победно приподнимает, хотя и понимает прекрасно, что последний раунд в этой битве будет далеко не за ним. Но он и не хочет выигрывать. Ему бы просто Арса позлить. Раззадорить. Масла подлить в огонь. Чтобы ещё жарче, чтобы ещё горячее и ближе. Чтобы до синяков, засосов, укусов, горящей на ягодицах кожи, чтобы до дрожи во всем теле. Ему нужно это всё, как наркотик. Он зависим от этого всего. Зависим от Арсения. – Малыш… Арсений усмехается совсем тихо, неоднозначно качает головой, улыбается так, что в уголках глаз собираются теплые лучики и заглядывает в глаза напротив, одним взглядом давая Антону понять, что сегодня всё будет иначе. – Папочка… – одними губами. – Тссс. Арс руки опускает на бедра Антона, тянет его на себя…ближе
… не дышит почти, облизывается хищно и наклоняется к пухлым губам. Не целует. Только кончиком языка по верхней дразняще мажет, отстраняясь тут же, и улыбается уголками губ, слишком хорошо зная, как сильно Антон этот поцелуй ждёт, но медлит специально… устанавливает свои правила. – Такой непослушный, – тянется рукой к лицу мужа, мягко обхватывает его подбородок, так, чтобы парень взгляд не посмел отвести, и большим пальцем медленно по нижней губе скользит. Задумывается о чём-то на пару секунд, хмурит брови и одним резким движением Антона ещё ближе к себе притягивает. Свободной рукой его за талию обвивает, спускается ниже, кончиками пальцев оглаживая поясницу, и край домашних шорт подцепляет, чуть оттягивая, сразу под бельё забирается, слабо ногтями царапая кожу на ягодицах, и средним пальцем аккуратно касается сжатого колечка мышц. проверяет – Хммм, готовился значит, – мягко отталкивает Антона от себя, натягивает бельё и брюки, застёгивает ремень и поправляет рубашку с галстуком, будто бы только что и не было ничего вовсе. Шагает вперёд, к парню тянется ближе и пальцы на чужом горле слабо сжимает, смотрит жёстко и властно, свободной рукой ладонь Антона находит на ощупь, переплетая их пальцы и задумчиво прикусывая нижнюю губу, – пошли. Ни слова больше не говорит, разворачивается на пятках и, потянув за собой парня, выходит в коридор. Дышать старается ровно, только чувствует, как сердце предательски бешено колотится в груди. У него все эмоции на пределе уже, чувства обострены и воздуха не хватает. Антона не хватает. Ему Антон дороже воздуха. Ему Антона надо... ближе, теснее, глубже Ему бы касаться, целовать везде, метки собственнические оставлять на бледной коже и несдержанные стоны с пухлых, искусанных губ срывать. Он заходит в спальню, тормозит у самого входа, молчаливо дожидаясь Антона, прикрывает за ним дверь и подходит к кровати. Смотрит внимательным взглядом на мужа и протягивает руку вперёд. – Иди сюда, малыш. Парню от этого тихого «малыш» сносит крышу. У него сердце гулко в груди стучит, пропуская удар, и ему требуется пару-тройку секунд, чтобы заново научиться дышать. Он послушно подходит ближе, почти вплотную к мужчине встаёт, поднимая на него покорный взгляд, и по привычке нервно нижнюю губу кусает. Антон рядом с Арсом от подобных прозвищ зависим. Они для него сильнее виагры. А из уст Арса и вовсе – его личный наркотик, с которого не слезть. – Я хочу слышать твои стоны, – с едва заметным рыком шепчет Арсений, наклонившись к чужому уху, выдыхает медленно, горячим воздухом чувствительную кожу обжигает и самым кончиком языка по хрящику коротко мажет, – не смей себя сдерживать. Приказывает. И Антон ослушаться не смеет. Кивает едва заметно, шумно сглатывает и не дышит почти, только чувствует, как внизу живота нити сладко стягиваются в узлы от одного уверенного, властного взгляда льдисто-голубых глаз. Он этот взгляд всей душой ненавидит и любит одновременно, потому что… слаб перед ним падок на него жаден до него – Ты будешь умолять, чтобы я не останавливался, – едва слышно выдыхает Арсений, ладонями оглаживает худые бока, спускается ниже – к бёдрам, цепляется за край футболки и резко тянет вверх, снимая её с Антона. Хищным взглядом скользит по бледной коже, с наслаждением разглядывает ещё не сошедшие с прошлого раза беспорядочные засосы и укусы, кончиками пальцев по груди скользит, соединяя собственные метки невидимыми линиями в созвездия. Касается, гладит, ведёт ладонями от груди до самого низа живота, одним ловким движением резинку шорт вместе с бельём подцепляет и плавно сдёргивает их вниз, избавляя парня от последних остатков одежды. Не дышит почти и с каким-то особым упоением наблюдает за тем, насколько беззащитным выглядит сейчас Антон, взгляд его послушный в себя впитывает, каждое пятнышко на теле, каждый изгиб, каждую складочку и неровность. Коротко кивает на кровать, одними губами произнося беззвучное сядь, чуть дрожащими пальцами галстук развязывает, расстёгивает пару пуговиц на рубашке и к Антону подходит ближе. – Руки, малыш, – смотрит сверху вниз, прикусывает нижнюю губу, дожидаясь пока парень выполнит его