В последний час декабря

      В каюте было тихо. Даже слишком.       Огоньки на елке мягко перемигивались четырьмя основными цветами, от чего разные части отсека попеременно заливало то полумраком, то танцующим, почти мистическим свечением. Мерцающие точки гирлянды плыли по стенкам двух высоких бокалов, наполненных шампанским, тускло отсвечивали от гладкой поверхности шлема, забытого на столе. В сочетании со слабо подсвеченным диском планеты за большим окном, это создавало причудливую, почти сюрреалистическую картину.       Ким вытянул руку и легонько качнул один из небольших шариков, украшавших нижние ветви елочки. Шарик был красивым, блестящим, в серебряной обсыпке. Он закачался, тихо шурша об искусственные иголки, и несколько его блесток осыпались на стол. Второй вздохнул, собрал блестки пальцем и поднес их к лицу, рассматривая. Даже не пластик, а так… папье-маше в красивой обертке. Как и елочка, которая, стоя на столе, почти доставала Киму до макушки, когда он был на ногах. Шары, гирлянда, мишура. Яркая помигивающая звезда на макушке, мохнатые еловые лапы. Вся конструкция, на самом деле, не весила ничего, легко складывалась в один небольшой короб и, случись ей рухнуть со своего места при рывке корабля, не нанесла бы никому вреда. Старая-добрая техника безопасности, которую здесь и сейчас Ким откровенно ненавидел. Ему до спазмов в горле хотелось ощутить в руках настоящие, тяжелые и хрупкие елочные игрушки, хотелось исколоть пальцы настоящими еловыми ветвями, вываляться в холодном снегу, набившемся за шиворот и в ботинки. И чтобы воздух был свежий и морозный, а не сухой и обезличенный, пропущенный через десяток фильтров; чтобы над головой сияли настоящие звезды, а не корабельная подсветка; чтобы вокруг — хороводы, веселье и толпы народа в смешных нарядах, а не тишина и едва различимое механическое дыхание «Чайки», эта фальшивая елочка и, не к месту оставленный, шлем. Киму отчаянно хотелось, чтобы все вокруг было настоящим.       Он стряхнул с пальца блестки и откинулся на спинку кресла, вперив мрачный взгляд в часы над дверью. Большой электронный циферблат показывал половину десятого ночи. Два с половиной часа, и наступит Новый год. Севка на Земле наверняка уже сел за стол вместе со своей семьей; концерт для офицеров в штаб-квартире ЦУПа уже начался; на фиксианском катке сейчас в самом разгаре праздничная программа для гостей. Даже Игорь Селезнев и команда «Пегаса» с Алиской во главе уж точно весело празднуют где-нибудь в тепле (или на морозе, но с возможностью в любой момент согреться), у настоящей, или хотя бы качественной искусственной елки, с настоящими сладостями и напитками, с километрами мишуры, разбросанной по углам или снегу. И только они с Норном застряли здесь наглухо, как два… Киму очень не хотелось даже думать это слово, но оно напрашивалось само, сколько он ни отмахивался.       Как два изгоя.       И пусть Ким знал, что не дурака они валяют в новогоднюю ночь на поверхности спутника далекой малоизученной планеты, как две капли воды похожей на Юпитер. Пусть он лучше других понимал, что это работа, и что именно его «Чайка» идеально подходит для оказания помощи рабочим, если она понадобится… Все равно. Несмотря на все понимание необходимости их нахождения здесь, несмотря на безумные усилия психотерапевтов, трясущихся над ними весь прошлый (уже почти позапрошлый) год, в голове все сильнее звучал навязчивый шепот, имеющий тональность голосов заклятых врагов. И говорил он знакомые уже слова. О бесполезности, о беспомощности, о покинутости и забвении абсолютно всеми, даже друзьями…       Второй настолько ушел в свои мрачные мысли, что даже вздрогнул, когда дверь с шелестом утонула в стене.       — Сумерничаешь? — Норн улыбнулся с оттенком усталости, перешагивая через порог. В руках у Третьего было средних размеров блюдо с какими-то нехитрыми закусками, на которые Ким взглянул без малейшего энтузиазма: наверняка такое же пресное и синтетическое, как и это дурацкое безалкогольное шампанское, единственное, разрешенное во время работы.       — Что случилось? — фиксианец замер напротив друга, внимательно вглядываясь в его лицо. — Ты чем-то расстроен?       — Нет, — буркнул Ким, отворачиваясь к окну. И, понимая, что Норн все равно читает эмоции, неохотно признался:       — Да. Есть немного. Что, так сильно эманирую?       — Понятия не имею, — честно ответил Норн, обойдя его и с тихим стуком опустив блюдо на стол. — Я эмпатию даже не использовал, по глазам всё увидел — они у тебя абсолютно больные. Что случилось? Накрыло… тем самым?       — Нет, — быстро ответил Ким, прекрасно зная, что Третий имеет в виду. — Нет, я просто… Немного не так планировал провести праздник, наверное. Понимаешь, о чем я?       Он мельком взглянул на Норна и снова отвел взгляд — друг смотрел на него в замешательстве.        — Забудь, — Ким торопливо сгреб со стола бокал с шампанским и сделал большой глоток. — Все нормально.       Норн не стал его переубеждать или настойчиво вызывать на откровенность. Вместо этого он подошел к окну и присел на подоконник, глядя ледяные пики гор под черным звездным небом, и на край газовой планеты, медленно опускающейся к горизонту.       — Я знаю, что на Земле и колонизированных землянами планетах Новый год, чаще всего, празднуют ночью и в кругу семьи, — негромко сказал он, скользя взглядом по белым изломам льда. — И знаю, что для людей это важно — семейный круг и ощущение яркого праздника. У нас на Фиксе постарались это учесть, когда создавали каток, но сами мы относимся к смене лет иначе. Для нас Новый год всегда начинается с рассвета, с первых лучей солнца над планетой. Это символизирует, что жизнь продолжает свое течение, напоминает фиксианцам, что всегда нужно стремиться к свету. Кроме того, мы всегда стараемся расчистить небо в новогоднюю ночь. Чтобы увидеть звезды, ну и сам рассвет потом, конечно, тоже. Когда живешь в мире вечной облачности, любое подобное зрелище становится…       Норм умолк и мазнул взглядом по небу, в котором, не искаженные атмосферой, горели яркие лохматые звезды. Чужие, но все же — звезды.       — Для меня Новый год здесь проходит вполне правильно, — тихо сказал он, и Ким почувствовал острый прилив сочувствия пополам с пониманием. Норн обожал звезды, как никто другой; он никогда не уставал восхищаться ими, хоть и видел созвездий и туманностей больше, чем все прочие жители Содружества. И как-то Второму никогда не приходило в голову, отчего — так? Наверное, сложно быть уроженцем планеты, где почти никогда не видно ночного неба, когда сам ты обожаешь его до безумия...?       — Извини, — с искренним сожалением сказал он. — Я не знал. Вернее, знал, конечно, но как-то не сопоставлял одно с другим. Я рад, что для тебя праздник проходит правильно.       Он посмотрел на блестящие елочные шарики, грустно усмехнулся и покачал головой.       — Честно говоря, и для меня тоже. Просто загадывал немного… иное. Ну, еще тогда. Давно.       Он бесцельно помахал рукой, словно надеясь, что безликое «тогда» само обретет форму. Норн смотрел на него, чуть прищурившись.       — Тогда — это когда? — аккуратно спросил он, и Ким скривился.       Ответ был очевиден.       — Сам знаешь. Я просто… ну… держался за некоторые воспоминания и мечты. Что вот, выберусь и поеду к морю, поныряю, дельфинов подразню, ракушек наберу. Или кофе напьюсь. Или Новый год встречу. И всегда представлял себе яркий такой земной праздник, чтобы непременно со снегом, настоящей елкой и морозом. В прошлом году-то понятно, не до того было — больницы эти, восстановление. Но в этом надеялся, что получится. А тут вдруг работа, и все искусственное, и я… Слушай, глупость все это, прости, что вообще затронул тему. Все нормально. Правда.       Это была искренняя попытка объясниться, но Ким в итоге только почувствовал себя еще большим дураком. Особенно на фоне некстати вылезших воспоминаний, как сам Норн выглядел после пресловутого «тогда». Они выбрались, они живы и даже снова здоровы, они воссоединились с друзьями и вернулись на любимую работу, так чего еще желать?! Елочки настоящей? Да подумаешь…       Норн, который во время сбивчивых объяснений Кима, сидел неподвижно и тихо, опустив глаза в пол, шумно выдохнул и отвернулся к окну.       — Вернемся — поедем на каток, — ровным голосом сказал он, не поворачивая головы. — Там праздничная программа продолжается почти месяц, чтобы успели отдохнуть даже те, кто приехал позже. И елка тоже есть.       — Норн, ты не обязан…       — Не обязан, но буду рад составить тебе компанию. Я прекрасно понимаю твои эмоции. У меня ведь тоже были подобные воспоминания и мечты, и я тоже за них держался. Но мои практически все исполнились, так что я тебе должен.       Последние слова Норна привели Кима в полнейшее замешательство. Почему «должен»? Разве Ким лично исполнял какие-то норновы пожелания? Это было странно и непонятно. Второй попытался прочесть что-либо по лицу Третьего, отражение которого он видел в окне, но тот лишь молча смотрел на небо, и выражение его глаз было нечитаемым и ровным.       И Ким не стал ничего спрашивать.