***
Утро началось поздно. Союз никак не хотел вылезать из-под одеяла, чтобы начать новый день, который, он был уверен, по окончанию заберет с собой его последние нервные клетки. Но чем дольше он валяется без дела, тем быстрее приближает злополучный час, когда все, как он надеялся, должно было проясниться и расставиться по своим местам, пропустив в его жизнь обычные, ничем не примечательные будни, отличающиеся друг от друга только тематикой каждого из собраний, да причинами ругани с США. Кстати о нем. Вчера Союз пришел в районе полуночи, бесшумной тенью прошмыгнув по дому, даже не удосужившись проверить наличие старшего в своей комнате. Слишком долго он откладывал разговор с ним. Теперь же, благодаря американцу, настало время включить наконец одну из отцовских функций и побеседовать с сыном с глазу на глаз. Присев на край кровати, мужчина глянул в окно. Солнечно. По лазурному небу плыли редкие белые облачка, похожие на вату, деревья в кои-то веки спокойно стояли, словно истуканы. Ни дождя, ни ветра. Благодать. Лишь небольшая корочка льда на лужах выдавала бушующий снаружи легкий морозец – предвестник приближающейся зимы. В доме было прохладно, все-таки сутки не топился, и коммунист даже удивился, ведь обычно падкие на высокие температуры в помещении дети в периоды его задержек на работе сами умудрялись растопить печь и наслаждаться воцаряющейся парилкой. Кроме Росса. Он обычно устраивался где-то на балконе, подальше от некстати возникшей экваториальной жары, запахнувшись в пальто, и смотрел, если повезет и небо будет ясным, на звезды, а нет, так просто гулял взглядом по саду, частенько наблюдая за парой черных дроздов, поселившихся среди яблонь несколько лет назад. Однажды летом парень даже умудрился залезть на ту, где располагалось птичье гнездо, а после целый день хвастался увиденной кладкой, состоящей из трех яиц небесного цвета, зарытых в пуховую перину, заботливо сделанную их родителями. Улыбнувшись приятному воспоминанию, Союз вздохнул и направился наводить утренний туалет. Обед проходил довольно мирно, хоть республики и буравили отца взглядом, не решаясь начать разговор, как делали обычно, стоило ему смыться куда-либо и не предупредить их об этом. Молчание решил прервать Союз, сложив нож и вилку на тарелке и слегка отодвинув стул. Многозначительно глянув на Россию, который даже поежился, с трудом проглотив кусочек яичницы, а следом перевел взгляд на Украину и Беларусь. Те переглянулись и вдвоем уставились в свои тарелки. — Парни, у меня для вас небольшое задание, — неожиданно добродушно проговорил мужчина, сложив на столе руки и наблюдая, как заметно расслабились сыновья, ожидая, что же им предстоит выполнить. — Предлагаю вам наведаться к Российской Империи на несколько дней. Отдохнете, погуляете, в общем, предоставляю своеобразный отпуск от моей персоны. Уверен, я вам ой как надоел, — идея отправить детей к монархисту совершенно не радовала Союза, однако на время возможных предстоящих разборок с одним немцем их жизненно необходимо было куда-то деть, тем более других вариантов, в принципе, и не существовало. Все трое удивленно посмотрели сначала друг на друга, а потом на отца, буквально требуя объяснений настолько странному и неестественному предложению с его стороны. — Сами же просили меня отпустить вас, разве нет? — припомнил им Совет прошедшее лето, когда вся троица убеждала его, что провести месяцок у любимого дедушки будет невероятно весело, тем более они не виделись уже больше трех лет, лишь изредка звоня друг другу и делясь последними новостями. Согласно кивнув и улыбнувшись, парни быстро опустошили тарелки и разбрелись по своим обителям, дабы собрать некоторые вещи, необходимые им для поездки и последующему пребыванию в гостях. Прибираясь на кухне, Союз все обдумывал предстоящий разговор с преемником. Как бы не хотелось признавать, но слова американца плотно засели на корке его мозга, продырявливая его словно бур. Нужно расставить все точки над и. Да. Он прямо сейчас же поговорит с сыном, достаточно откладывать все на потом. Поднявшись на второй этаж, коммунист подошел к комнате России и, опершись о дверной проем, немного понаблюдал за ним, небрежно засовывающим в чемодан вещи и совершенно не замечающим его присутствие. — Значит, сына, демократии да свободы захотелось? — слишком резко, совсем не так, как собирался, начал СССР, чем нехило напугал безмятежно снующего по помещению парня. Тот остановился, повернувшись лицом к отцу и с полнейшим непониманием посмотрел на него. — Что еще ты успел перенять от Америки? Сглотнув, Росс отступил к письменному столу, уткнувшись в него поясницей. — Что? Ты про что? — О чем вы говорили? — строго спросил Союз, подойдя к сыну ближе, блокируя ему все пути к отступлению. В комнате сконцентрировалось напряжение, искрящееся током недовольства, перемешанного со страхом. — Ни о чем мы не говорили, — попытка отбрехаться, как и ожидалось, успешно провалилась. Постаравшись перевести разговор, молодая республика лишь разозлил и так вскипающего коммуниста, не терпящего ложь в свою сторону. Сложив руки на груди, он свирепо заглянул в испуганные глаза сына. — Отвечай на поставленный вопрос, РСФСР. — О моем видении себя как страны, — протараторил тот, спрятав взгляд, — он спросил – я ответил. Лишь свои мысли, отец, не больше, — уже смелее произнес он, при этом не глядя на родителя, который, казалось, готов был, словно Зевс из древнегреческой мифологии, метать молнии. — И в будущем, ты, конечно же, видишь себя в одном ряду с капиталистами, я правильно понял? Не желаешь прямо сейчас выйти из состава и подать заявку в НАТО? — указал куда-то в неизвестном направлении рукой Союз, плюясь из неоткуда взявшейся желчью. Он был до такой степени взбешен, что слова пендоса о беседе не оказались наглой ложью, а наоборот подтвердились, потому отчасти не соображал, что говорит. С каждым произнесенным Россией оправданием все его страхи потихоньку начали оживать, превращая его жизнь в кошмар наяву. Он не мог иначе. Не хотел терять сына. — Думаю, ФРГ одобрит твое решение. — Да ничего я не вижу и не желаю, — ошалело крикнул парень, ощетинившись, как дикий звереныш, загнанный в ловушку и пытающийся сохранить себе жизнь, — Герман вообще не при чем, — вступился за товарища. — Да какая муха тебя укусила? С шумом втянув через нос воздух, Союз прикрыл глаза и как можно спокойнее проговорил, принципиально не глядя на того: — Значит так. Месяц домашнего ареста. Запрещаю выходить из дома без моего ведома, на собраниях больше не появишься. Для твоей же пользы, — РСФСР неверяще замотал головой, жалобно сведя брови, но Совет был не приклонен. — А уж к немцу вовсе соваться не смей, — предчувствуя возмущенный вопль, он, собравшись покинуть комнату, бросил краткое: «Я все сказал». На несколько секунд в доме воцарилась тишина. В соседних комнатах притихли слышавшие весь разговор Ян и Мир, выжидающие развязки, в дверном проеме замер и Союз, отчего-то почувствовав себя настоящим тираном, развязавшим конфликт из буквально ничего, и уже собирался принести искренние извинения, но немного в иной форме, перед Россом, как услышал громкий удар кулака о поверхность стола. — Ты совсем крышей поехал со своей ненавистью к США! — рявкнул Август, оскалившись, а глаза его вспыхнули яростным огнем, и направился прочь, назло толкнув плечом так и застрявшего на пороге отца. Опомнившись, Союз рванул за ним, но, уже практически спустившись с лестницы, услышал грохот захлопывающейся двери. Опершись о перила, он сжал кистью дерево под пальцами, в сердцах выругавшись.***
Вечер подобрался стремительно. Солнце впопыхах убежало за горизонт, оставляя после себя поблескивающие его отдаленным светом сумерки. Еще недавно проводивший УССР и БССР на поезд Союз и глазом не успел моргнуть, как на часах уже был восьмой час, а от еще недавно мельтешившего светила не осталось ничего, кроме факта о том, что оно там когда-то было. На улицу опустилась темень, погружая все вокруг во мглу. Сидя в гостиной, он нервно постукивал пальцами по журнальному столику, то и дело поглядывая в окно, в котором все равно ничего не разглядел бы. Прождав так около двадцати, или чуть больше, минут, уже подумал, что впрямь сошел с ума, пока в дверь настойчиво не постучали. Сердце его застучало быстрее.***
Бредя по темной улице домой, опустив руки в карманы и немного сгорбившись, РСФСР думал о дурацкой ссоре. Явно произошло недопонимание, Союз точно что-то не так понял, ошибся, а он, дурак, так опрометчиво, эгоистично и просто не подумав сказанул ему про… Идиот. Отцу последнее время и так несладко, вот только непонятно, почему. Сколько Россия не пытался выяснить это, спрашивал сначала самого СССР, а потом некоторое время настойчиво докапывался до Китая, но тот, к сожалению, отвечал одно лишь: «Мои извинения, юноша, не могу помочь.» и пожимал плечами, добродушно хлопая того по спине, после неспешно удалялся. Сначала Росс вправду думал, что коммунист ведет себя так дергано исключительно по вине гонки вооружений и постоянных конфликтов с Западом, но после заметил, что тот чаще пролистывал какой-то древний альбом, видно, что-то из детства, чем вспоминал того же американца, как делал это прежде, извечно и непримиримо ворча. Из-за угла уже виднеется часть их дома, а потому парень чуть ускорил шаг, намереваясь поскорее помириться, навсегда забыть и никогда больше не вспоминать этот наиглупейший спор. Практически добравшись до поворота, он замедлился, заметив впереди некого человека, передвигающегося прямиком к его месту жительства короткими перебежками, опасливо озираясь по сторонам. «Стоп, здесь люди не появляются, — бегущей строкой пронеслось в голове Августа, — страна? Крадется зачем..?» Он бегло спрятался за стоящий неподалеку куст, наблюдая за неизвестным гостем. А таинственная личность, будто специально избегая света фонарей, мышью прошмыгнула к ним во двор, остановившись напротив двери и неуверенно потопталась на пороге, прежде чем трижды постучавшись. Из дверного проема тут же, точно карауля, выглянул Союз. Незнакомец, стоявший спиной к притаившемуся Россу, заговорил. А у Республики перехватило дыхание. — И снова здравствуй, — произнес тот, приподняв лицо, стараясь смотреть в глаза хозяину дома. Он узнает этот голос где угодно. — Пришел-таки? — ничуть не удивившись, хмыкает Союз, чем вгоняет сына в шок еще больше. — Сомневался? «Рейх.» — Заходи давай, увидят, — мужчина затаскивает немца в здание, торопливо закрывая за ним дверь. — Ахуеть, — одними губами прошептал вылезший из куста Россия, схватившись за голову, — так вот зачем ты нас так великодушно выставить решил, — вдруг он сорвался с места и побежал со всех ног вдоль дороги, а когда достиг конечной точки своего маршрута, остановился напротив небольшого коттеджа, переводя дыхание. Судорожно тарабаня по двери, он совсем не обратил внимание на мелькнувшую тень. Германия, к которому прилетел Август, тут же впустил в свой дом друга, который чуть не сбил его, проносясь мимо и, опершись о стену, все еще задыхаясь, уставился на пребывающего в легком испуге за состояние того немца. — Гера, — крикнул Росс, стаскивая с себя обувь, — ты не поверишь! — ФРГ от одного взволнованного тона русского весь напрягся, как натянутая струна. — Твой отец, он жив! — выпалил он и замер, так и не сняв с ноги сапог, когда с улицы в коридор прошел американец, довольно оскалившись. — Зато я поверю. Юноши испуганно глянули друг на друга, пропуская старшую страну внутрь.***
Союз уселся на мягкий темно-зелёный диван, что был накрыт узорчатым пледом, и потупил взгляд, будто был виновен за какой-то несуществующий на деле поступок, смотрел в одну точку, практически не моргая, терпеливо ожидая, пока его гость снимет с себя верхнюю одежду. Постоянно потираемые на нервах ладони немного вспотели. В голове вновь воцарилась нездоровая пустота. Потяжелевшее дыхание, иногда чуть со свистом, нарушало все более угнетающую в комнате тишину. Перед ним возник, сложив руки за спиной человек, нет, страна, бывшая страна, про давнее существование которого он больше всего хотел забыть и никогда не вспоминать, которого он самолично пригласил в свою обитель, и казалось, без эмоций наблюдал за его поведением. А немец, натура которого еще буквально пять минут назад излучавшая непреклонную и неуничтожаемую уверенность, уже было успел подумать, что зря решился на эту встречу и бессмысленный предстоящий разговор, как вдруг услышал голос, ничего хорошего не предвещающий тон которого до боли пронзил его душу: — Почему, - одно слово, и в голове буря. Молчание. Тихий, глубокий баритон, на мгновение заполнивший комнату, вдруг стал громче и суровее: — Зачем имитировал смерть, Дитрих? Услышав своё, успевшее за прошедшие годы позабыться имя, мужчина дрогнул, и из льдисто-голубых глаз исчезло бесстрашие, покинув его со сверхзвуковой скоростью, что не мог не приметить сидящий. Он поднял взгляд, забыв про то, что по вине настигшей суеты не надел повязку, выставив на обозрение красующийся уродливый шрам, проходящий прямо через глаз. — Помолчать пришел? — Nein. Ich wollte... — из неоткуда взявшийся страх парализовал тело, что не смогло не поразить вопрошавшего. — Тогда говори, — грубо оборвал его Союз, раздраженно зыркнув на него, — и, прошу, на моем, — он демонстративно указал пальцем на себя, — языке. Проглотив подступивший к горлу ком, немец продолжил: — Ich... То есть, я. Я хотел сказать… — все русские слова будто нарочно вылетели из головы, напоминая голубей, которых выпустили на долгожданную волю, чтобы размять затекшие крылья, — мне жаль, — ляпнул первое, что пришло на ум и на каблуках по-солдатски развернулся, дабы поскорее покинуть советское жилище, а после избавиться от прошлого, исчезнуть, вот только теперь точно с концами, как он хотел изначально и как успешно делал несколько десятков лет, но вдруг, собравшись с духом, продолжил, — я не имитировал, Вилен. Так вышло. — Но как я погляжу, сейчас ты вполне себе живой, стоишь здесь, прямо передо мной, и говоришь со мной, — взвился Союз, подскочив с дивана, — я видел, как ты выстрелил, видел кровь, пулю, а после валяющегося на полу тебя. Твой сын... Черт. Да Герман сам умолял меня по-человечески похоронить тебя! Остатки. Тебя. — Герман... — от произнесённого имени любимого сынишки сердце болезненно сжалось. Он же ни разу не интересовался ни о нем, ни о Герхарде, даже не думал об этом. И абсолютно не важно, что ему было не до этого. Вина, как надвигающееся цунами, обрушилась на него, вызвав тяжесть где-то в груди. — Что, не подумал о наследнике, когда в башку себе продырявить решил, да? — повысил голос мужчина, схватив Рейха за руки, чуть ли не тряся, — ты хоть знаешь, что твоим сыновьям пришлось пережить? Да на Германа до сих пор косятся! — слова, словно лезвия, прошлись по немцу, до боли его изранив, — ты о ком-то, кроме себя хотя бы раз думал? — шепотом договорил он, обреченно хмыкнув напоследок. — А что мне оставалось делать?! Сдаться тебе?! Тебе и твоим... союзникам, — брезгливо произнеся последнее слово и буквально выплюнув его, нацист устало прикрыл тяжелеющие веки, вздохнув. — Я не хотел, да и не хочу остаться в истории с таким позором. — Однако ты с этим прекрасно справился! — саркастично гаркнул Союз, со злости скрипнув зубами. Оба вмиг замолчали, старательно не глядя друг дружке в глаза и отвернув головы. Один упрямо пялился в зашторенное окно, высматривая еле заметный узор на ткани, а другой сверлил глазами сотню раз изученную картину, которую сам же и вешал на противоположную стену. Вилен тихо рыкнул, отпустив немца и отошёл обратно к софе, протестующе скрипнувшей, когда он усадил на нее своё тело. Нацист же, придя в себя и в полной осознав свою свободу, поспешил-таки к заветному выходу, но тут же был остановлен крепко схватившей его рукой. — Снова бежишь, — пальцы сильнее сжали предплечье отчаянно вырывающегося нациста, — ты же всегда был сильным, я ведь знаю. Что изменилось, Дитрих? — Не называй меня так, — рявкнул он, неожиданно оставив попытки освободиться из захвата. — Имя поменять успел? — Нет, — фыркнул мужчина, смирившись, что просто так он отсюда не уйдет, и, прислонясь спиной к закрытой двери, немного прохладной от минусовой температуры снаружи, неохотно пробормотал, — просто зови меня Рейх. Вилен, нахмурив брови, встал рядом и облокотился о стену коридора. — Давно ты перестал считать себя человеком? Рейх приподнял голову, глядя в потолок, и слегка засмеялся, чем вызвал у собеседника негодование. — С тех пор, — выдохнул он, улыбнувшись, — как впервые убил, Вилен. — Союз. — Что? — Просто зови меня так, — ухмыльнулся коммунист, приобняв немца за плечо, повел на кухню и, усадив того за стол, полез в шкаф за кружками, попутно ставя на плиту чайник, — нам о многом предстоит поговорить.