Sense of you

Вот и настала долгожданная, как бы странно это не звучало, рабочая суббота, которая обычно является выходным днем у нормальных людей. Вот только этот неоспоримый факт никого не волновал ни раньше, ни тем более сейчас. Тем более здесь. По правде говоря, мало кто вообще стал бы высовывать нос из кровати, особенно учитывая завывающий снаружи ветер, кидающий тоненькие веточки деревьев по хаотичным направлениям, и те, взявшие на себя временную роль флюгеров, то и дело показывали вечно меняющееся направление разгневанной чем-то стихии. Солнце еще не поднялось, оставалось где-то за горизонтом, будто специально оставляя мрак позднего ноябрьского утра поцарствовать подольше, искушая всех вокруг не покидать свои тепленькие спальные места и положить болт на дела хотя бы в этот отчасти ненастный день. За зашторенными окнами из плохо закрытой с вечера форточки доносились свистящие звуки, запуская в остывший после топки дом уличную прохладу и заставляя скрутившегося в позе эмбриона СССР еще плотнее завернуться в пуховое одеяло, спрятав подмерзший нос где-то в складках измятой за ночь подушки. Устроившись поудобнее, он блаженно выдохнул и собрался было погрузиться в сон, как рядом с его ухом противно заорал будильник. Шесть чертовых утра. Приглушенно простонав, уткнувшись лицом в матрац, мужчина вылез из-под одеяла и вымученно потянулся, звонко хрустнув позвонками. «Старею», — ненароком подумалось Союзу, но он тут же отогнал эти мысли. Подумаешь, у кого шея не хрустит? Вздрогнув от резко сменившейся температуры, он побрел за домашней одеждой, по пути плотно закрыв ходуном ходящее окно. Полусонный, он выглянул из своей комнаты и тихо прокрался в ванную, дабы привести себя в порядок. Заглянув в зеркало, Союз без эмоционально пялился на свои покрасневшие после очередных внеплановых гуляний глаза и плеснул в лицо ледяной водой. Не сказать, что это помогло. Бессонные ночи несказанно вымотали его, особенно в последнее время. Да что там ночи, дни и то спокойно жить не давали, изводя нервишки коммуниста. Словно проклятие, наваждения в виде «взгляда» и «силуэта» не давали ему прохода, следуя буквально попятам. Иногда казалось, что это не боится даже присутствия посторонних рядом с ним, постоянно находясь на расстоянии безопасном, но довольно близком, чтобы страна чувствовал себя невероятно некомфортно. В чем эта «некомфортность» проявлялась, Совет точно сказать не мог. Сначала это было лишь напряжение, возникающее вследствие непривычного упорного наблюдения, сейчас же его не покидало ощущение, будто он знает, кто это, но понять никак не может, словно чувствует его на физическом и психическом уровнях. Но однажды силуэт не появился, что, к стыду сказать, очень обеспокоило успевшего привыкнуть ко всему этому СССР. И пропадал еще полтора дня, прежде чем продолжить свои слежки. Уже на кухне, вертясь у плиты, Союз готовил себе завтрак и думал о том, какую цель он преследовал, когда ставил будильник на такую рань, ведь собрание было назначено аж на половину пятого вечера. И какой идиот выбирал время для встречи? Со сковороды были сняты последние свежеиспеченные оладьи, отключен подоспевший чайник и Союз, взявший с собой в комнату тарелку и кружку, чтобы быстренько перекусить, отправился вверх по лестнице. Оказавшись на втором этаже, он прошелся по коридору, заглянув по пути в комнаты своих сыновей. Те мирно посапывали, наслаждаясь безмятежной порой юности. Коммунист представить боялся, какой груз свалится на эти три взбалмошные головы и как они будут справляться без его помощи, как только станут самостоятельными странами. Зайдя во владения старшего сына и глянув на того, звездой распластавшегося по кровати, он тяжело вздохнул, опершись плечом о дверной проем. Ни единой душе Союз не выскажет свои опасения по поводу судьбы РСФСР, никому и никогда не признается в своих сомнениях, страхах, поселившихся не так давно в его гудящей голове. Россия. Он обладает огромным потенциалом, у него есть задатки превосходного лидера и будущее великой державы, однако все портили его временами колоссальная лень и непомерный флегматизм, импульсивность, излишняя самостоятельность и столь крепкая, сколь опасная связь с немцем. Последнее же время он вообще стал неуправляем: то личного пространства ему нужно, то права и свободы личности уважай. Понахватался все-таки западной дури от пендоса и компании защитничков юных и не окрепших стран. И в кого он такой раздолбай растет? «Ах, да. В меня,» — горестно подметил СССР, зачем-то оставляя свой завтрак на прикроватной тумбочке Республики. Оказавшись у себя, он бахнулся на кровать, вновь тяжело вздыхая и тараня взглядом побелку на потолке. — Надо бы с ним поговорить… — сказал сам себе Совет, уже представляя их беседу и его запрет на посещение дома ФРГ в ближайшие несколько недель, а если будет препираться – то и месяцев, и повернулся на бок, укладывая голову на успевшую остыть поверхность подушки. Ничего же не случится, если он немного подремит часиков так до девяти. А после детей будить пойдет, заодно и время скоротает. Заняться-то все равно нечем. Даже удивительно. То работой с ног до головы загружен, то от нечего делать спать заваливается, только проснувшись. Но сославшись на психосоматические выкрутасы своего подсознания, он безмятежно прикрыл горящие огнем глаза и мерно засопел. Сначала была лишь белая, как снежная буря, пустота. Ни звука, ни цвета. Ни верха, ни низа. Союз шел по ней, аккуратно ступая и взглядом водя по словно светящейся и одновременно потухающей из-за непонятных ему химических реакций матовой материи. Неожиданно далеко впереди него зажглась крохотная точечка желто-оранжевого цвета, своими играющими лучами словно зазывая мужчину ближе к себе. Поддавшись ее зову, он побежал, наплевав на всю былую осторожность в этом незнакомом и странном пространстве. И чем ближе приближался к ней, тем больше она становилась, превращаясь в некую яркую дыру прямо посреди ничего. Только лишь протянув руку к ее манящему отчего-то свету, он поглотил его. Союза накрыло некое подобие забвения. Боли не было. Лишь легкое жжение в действующем глазу и неприятное тяжесть в желудке, будто съел что-то не то и организм собирается отправить содержимое взбунтовавшегося органа наружу. Секунда и он очутился посреди какого-то перелеска. Перед ним плескалось небольшое лесное озерцо, голубая рябящаяся из-за легкого ветерка гладь которого отражала теплые солнечные лучи, играющие на его поверхности. В воздухе носился аромат хвойного леса, окружавшего водоем со всех сторон, в глуши его щебетали свои трели дикие птицы, шумно перелетая с ветки на ветку. В озере плескалась редкая рыбешка, иногда выпрыгивающая из воды за зазевавшейся мушкой. Побродив туда-сюда по чистому нетронутому пляжику, Союз вдруг вспомнил, где уже видел это чудесное место. Когда-то в далеком детстве он каждое лето притаскивал сюда Рейха сначала только для того, чтобы научить непутевого друга плавать, ведь озерцо было мелкое, туда и пускать немца не страшно, в отличие от протекающей неподалеку полноводной речки, где даже такой профессиональный, как Союз себя называл, пловец временами остерегался купаться. Потом же времяпровождение среди лесной глуши стало своего рода традицией, которую никто из них не хотел и не собирался нарушать. Усевшись на прогретый солнцем песок, коммунист устремил взор на свое отражение, мелькающее в чистой, будто байкальской воде. Вдруг он, случайно переведя взгляд куда-то вбок, увидел тень. Резко обернувшись, он открыл и закрыл рот, не сказав при этом ни единого слова. Перед ним, целый и невредимый, с еле заметным румянцем на скулах стоял и просто улыбался главный герой его ночного кошмара. — Добрался-таки до нашего тайного местечка, — донеслось из чужих уст, прежде чем Союз совершил еще одну попытку по вытаскиванию из себя такого щедрого дара эволюции, как речь. Примостившись рядом с русским, Рейх обхватил руками согнутые в коленях ноги и, не смотря на того, добавил, — не рад мне? Поблагодарив все, что существует на Земле за то, что тот явился в образе живого, совершенно не подающего признаки тканевого разложения существа, Союз как можно незаметнее выдохнул и повернулся к собеседнику. Его дурной мозг сразу же зачем-то подкинул ему воспоминания о недавнем сне, из-за которого он плевался и кривился несколько часов. На лице вспыхнул румянец, благо, немец все-еще наблюдал за покачивающимися стебельками осоки, совсем не обращая на него внимания. Еще раз взглядом пробежавшись по всему сидящему около него телу и убедившись, что тот абсолютно точно не труп и сочащейся кровью дыры от пули в его голове тоже не наблюдается, он предпринял еще одну попытку извлечь из себя звук, что, слава небесам, наконец-таки получилось сделать. — Почему ты снишься мне, Рейх? — выдыхает СССР и даже не ждет, что получит ответ на свой вопрос. Хмыкнув, мужчина поднялся на ноги, стряхнул приставшие к одежде меленькие песчинки и протянул раскрытую ладонь к Союзу. Недоверчиво покосившись на немца, он протянул руку в ответ и встал, направляясь прямиком за ним. Добравшись до плотного мягкого ковра из сочно-зеленой травы, нацист приземлился прямо на нее, завалившись на спину и утягивая за собой русского. Так они просто лежали рядом друг с другом, вероятно, с полчаса, просто глядя в ясное небо и считая пробегающие мимо облака, прямо как в старые-добрые времена. Витавшую вокруг них ауру умиротворенности нарушил непрошено вылетевший вздох, принадлежавший коммунисту. — Find mich [найди меня], — неожиданно прошептал Рейх с несвойственной ему грустью и толикой безнадежности. Союз оборачивается на звук и только успевает произнести: «Что?», как в его губы впечатываются чужие, а в его щеки с силой вцепляются длинными пальцами, ближе притягивая к себе, тем самым заставляя замолчать, бессвязно и, может быть, недовольно промычать в это подобие поцелуя. Сцепив руки на напряженной шее русского, Рейх потянул его к себе так, чтобы тот оказался над ним, и прищуренными сине-голубыми глазами сверлил пунцовое лицо напротив. Ни живой, ни мертвый, Союз смотрит на беззлобно ухмыляющегося немца, воюя с набежавшем, словно цунами, постыдным легким возбуждением, возникшим по причине случившегося, и как он пытался себя убедить, абсурдного происшествия. Витая в своих мыслях и пытаясь разобраться в своем пошатнувшемся внутреннем мире, он ненароком пропустил момент, когда его перевернули и он оказался спиной на примятой траве. Очередной спонтанно прилетевший легкий поцелуй привел мужчину в себя и он, сам от себя того не ожидая, потянулся к прохладным губам. Поймав их, Совет расслабленно прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. В его неугомонной голове велась борьба за адекватность всего происходящего с ним сейчас. Он хочет списать свой порыв на своего рода помешательство, хочет оправдать себя и свои противоестественные желания, никогда раньше не возникавшие в его сознании, исключая тот злосчастный сон, но у него никак не получается найти хоть каплю аргументов в свою пользу. Он не понимает происхождения этих чувств, оттого негодует и до паники боится того, что происходит с его телом и разумом, когда немец так касается его, так смотрит, дышит… Черт возьми, что за наваждение?! Тот умер. Умер уже так давно, что от него лишь кости остались, валяющиеся где-то там, в земле. Но даже их там не было. Почему даже после своей кончины он продолжает издеваться над Союзом, измываясь, пусть столь нестандартными, но все же пытками. Погрязнув в пучине размышлений, он вдруг очнулся от внезапно сковавшего его холода. Распахнув глаза, коммунист со скоростью света подскочил с сырой земли, уставившись на стоящего напротив немца, снова представляющего из себя то существо из кошмара. Дрогнув, Союз сплюнул рядом с собой вязкую слюну, судорожно вытирая рукавом губы. Оскорбленно проследив за подобными манипуляциями, мертвец показательно закатил глаза, но тут, будто забыв о мимолетом прокравшейся обиде, ехидно хохотнул и сложил руки за спиной, подойдя ближе к русскому. — Таким, — он обвел себя рукой, — я тебе не нравлюсь? Оцепеневший, мужчина замотал головой, стараясь выбраться из сна, но попытка провалилась, и он лишь вытянул вперед руку, стараясь отгородиться от морока. Рейх на это лишь рассмеялся. — Что тебе нужно?! — рыкнул СССР, вдруг поглотив глубоко в себя мерзкий страх. Ответа не последовало, лишь бесящая улыбка гнилых губ и кладбищенская тишина. Решив пойти до конца и узнать, что, черт бы все побрал, происходит, он двинулся прямиком на немца, позабыв про сковывающий его все время ужас перед мертвым созданием. Он же, в мгновение снова став своей живой версией, стал отдаляться, как та проклятая точка света, и чем ближе русский шел, тем меньше становился хохочущий силуэт. Будто по щелчку все снова исчезло, оставляя мужчину посреди пустоты. Остался лишь он, да свежевскопанная могила в которой было вычерчено уже знакомое ему «find mich». Вымученно простонав, Союз запустил руку в волосы, а второй схватил подушку и накрыл ею лицо. До собрания оставалось еще около семи часов.

***

Добравшись, наконец, до здания Совета Государств, СССР, толкнув рукой тяжёлую дубовую дверь, размеренно прошёл внутрь, легонько кивнув головой в знак приветствия охраннику. Оглядевшись, он подметил царившую вокруг спокойную для этого места атмосферу, что, может быть слегка его напрягло - уж больно непривычно было не слышать надоедливый нескончаемый галдеж из коридоров и то и дело не сталкиваться с носящимися туда-сюда странами. Но на деле все было как обычно: стоящие по углам монстеры слегка покачивали своими огромными резными листьями от дувшего из приоткрытого окна ветра, высокие белоснежные колонны блестели в свете величавых хрустальных люстр, что свешивались с потолка на длинных и прочных серебряных цепях. Где-то на одном из верхних этажей быстро цокали каблуки. «Вероятно, Франция. Или Япония», — невзначай подумал Союз, идя через широкую залу. Тут мимо него стрижом пролетел Канада. Быстро поздоровавшись с коллегой, парень унёсся вверх по лестнице в направлении кабинета Великобритании. Союз немного озадаченно проводил того взглядом, но, решив, что младший брат США просто-напросто понес какие-то важные документы для отца, направился по той же лестнице, но только на несколько этажей выше. Ему совершенно не симпатизировала идея использовать для этих целей лифт: хотелось как-то продлить момент одиночества и спокойствия, что так редко можно было обнаружить на работе. А спокойствие это было за счёт того, что коммунист довольно рано явился на встречу, несмотря на то, что успел отчитать двух неугомонных сыновей за устроенную драку. Обычно это занимало кучу времени из-за споров, угроз, неудачных попыток вмазать друг другу и тому подобное. Сам того не заметив, он быстрым шагом преодолел расстояние от дома до сюда за какие-то двадцать минут, хотя раньше подобная прогулка занимала у него на порядок больше времени, да и что говорить, Союз очень редко добирался до здания Совета на своих двоих, чаще их ему заменяли четыре крепких колеса его старой-доброй чёрной волги. Шаг за шагом приближаясь все ближе к конференц-залу, его вновь начали одолевать навязчивые мысли, которые он старался гнать куда подальше на самые задворки памяти, но те, словно пиявки, присасывались к его многострадальному сердцу и ненасытного хлебали его кровь. Что такого произошло, что его мозг стал подкидывать ему столь своеобразные и жестокие шутки? Так, увлёкшись рассуждениями о своём ментальном здравии, Совет не заметил, как добрался до заветной двери, чуть было не ткнувшись в нее носом. Посверлив ее уставшим взглядом, он бегло глянул на часы. Двадцать семь минут пятого. Странно, что его ещё не сшиб с ног вечно опаздывающий Италия. Стоило только коммунисту подумать об этом, как на него с глухим «Угх!» кто-то налетел, видимо, поскользнувшись на недавно вымытой, ещё поблескивавшей от воды, бежево-мраморной плитке, которой были выстланы полы по всему этажу. Уже собираясь прочитать гневную тираду, Союз повернулся к незадачливой стране с лицом, полным недовольства, но вдруг замер. Потирая ушибленную поясницу, на него блестящими сапфирами виновато смотрела и что-то отчаянно бормотала практически точная копия того, чьи образы последнее время не дают покоя мужчине. «Отчего я... раньше не замечал, как они похожи?» Аккуратно уложенные чёрные волосы с извечно выбивающимися прядками, падающими на лоб, неизменная опрятность, эти резкие, такие живые жесты, выразительная мимика, особенно в случае спора или просто захватывающей беседы, акцент и манера речи, когда он говорил с РСФСР, повадки и все чаще проявляющиеся черты характера, доставшегося ему от отца, которые старательно пытался контролировать... Но все же был так схож с ним, что лишь слепой бы не заметил, а глухой не услышал. И столь странно, что за младшим немцем не прослеживалось ничего из этого. Русский порой наблюдал за Герхардом, так, из чистого любопытства. Да, внешне он чем-то напоминал и брата, и отца, но вел себя кардинально иначе, чем все его родственники, был более приземленным, за ним не прослеживались нотки тщеславия и уж тем более гордыни, он не терпел властность и совершенно не стремился к ней. Но Герман… Герман был другим. По телу невольно пробежали мурашки. А стоявший рядом молодой человек все еще распинался перед старшим, сердечно извиняясь за свою невероятную неуклюжесть, но, заметив, что тот витает в облаках, при этом уставившись на него, Германия, зная, что это может выйти для не боком, да и просто-напросто пойдя наперекор своей вежливости, пощёлкал длинными пальцами перед отсутствующим взглядом СССР. — Вилен... То есть, Союз! Вы в порядке? — отчего-то в присутствии опекуна ГДР в Германии все больше нарастало несвойственное его натуре волнение, которое, собственно, заставило его позабыть тот факт, что ему уже давненько недозволенно называть коммуниста по имени. Удивительно, но мягкий тембр голоса немца вытянул Совета из клыкастой пасти минутного забытья. Моргнув пару раз, Вилен бесшумно выдохнул, подавив в себе настойчивое желание сейчас же вернуться в родную хату, и обратил-таки внимание на стоявшего рядом страну. Извинившись за своё бестактное поведение, учтиво поинтересовавшись, не сильно ли тот ушибся, и получив отрицательный ответ, Союз вместе с ФРГ прошли внутрь, где с минуты на минуту начнётся конференция. На удивление обоих, Италия уже сидел на своём месте, увлечённо болтая о чем-то с Грецией. Собрание началось относительно недавно, возможно, сорок минут назад, но и этого хватило, чтобы страны приобрели вид желе, постоявшего на дневном солнцепёке. Не сказать, чтобы все собравшиеся здесь не любили эту свою обязанность, нет. Они ее ненавидели. Отчего? Да дело ясное: кому захочется выслушивать хорошие новости от своих соперников, или нечто столь занудное, как нескончаемые нотации Британии? А тут ещё Китай со своей экологией прилип, как банный лист к з... Неважно. А важно то, что Союз, сидящий около вновь распинающегося азиата, неотрывно глядел в сторону кучки европейских стран, что, по обычаю своему, сидели рядом друг с другом, и сверлил взглядом ничего не подозревающую немецкую макушку. Благо, столь странное поведение коммуниста не было замечено остальными, поскольку те были слишком заняты постепенным погружением в прострацию. Это было ему на руку: негоже терять репутацию холодного и неприступного государства, абсолютно неспособного на положительные эмоции в отношении стран-конкурентов. Союз всеми силами старался сознанием оставаться на земле и не унестись обратно в собственную голову, полностью осознавая опасность своего положение, но эту битву с собой он, к сожалению, проиграл. Погрузившись мысли, он не заметил, а может и все-таки заметил, как место у трибуны занял США, но, к удивлению своему, не придал должного значения. А Штаты тем временем в красках описывал свои планы по креплению доллара, как мировой денежной единицы. Услышав подобное заявление, Соединённое Королевство бросил неодобрительный взгляд на своего развыпендривавшегося сынишку, яро утверждавшего, что «сдвинет чертового комми с первых позиций любой ценой», поскольку знал, к чему может привести его амбициозные и не до конца продуманные заявления, так неосторожно брошенные в присутствии того самого комми. Да, Америка до глупости амбициозен, и при этом чертовски хитер. И хитрости его позавидует сам Дьявол. И пусть его недолюбливает добрая половина сидящих в этом зале, пускай его все ещё одаривает недобрым взглядом Япония, ему это никак не помешает по головам забраться на вершину политической пирамиды, став ее вечным и несменяемым королем. И все бы замечательно, если бы США не запустил, так сказать, бомбу замедленного действия, громко и уверенно заявив про «пагубное влияние коммунистического строя, исходящего от узурпатора-СССР, на немалую часть Европы» и необходимость в проведении срочных мероприятий по устранению власти Совета на этих и прочих территориях. Британия медленно сполз по спинке стула, успев мимолётом проклясть этот ни к чему хорошему не идущий вечер, пусть и был отчасти согласен с сыном. А Совет, краем сознания уловив своё имя, произнесенное американскими устами, тут же вернулся в реальность, и, если бы взглядом можно было убивать, Штаты был бы уже с десяток раз мёртв, несмотря на относительное бессмертие ему подобных. Остальные страны с неким предвкушением и в то же время страхом дружно глянули сначала на самодовольно ухмыляющегося Америку, а после перевели взгляд на черного, как грозовая туча, Союза, тихая ярость которого будто бы ощущалась на телесном уровне и пробирала каждого из них до дрожи. Но, уставшие от эколого-нравственных излияний своего восточного коллеги, они принялись с интересом наблюдать за развитием событий, хотя прекрасно понимали, чем закончится сегодняшняя встреча. Абсолютно не обращая внимание на пылающего огнями преисподней русского, США, на свой страх и риск продолжил свой предсмертный, как подумал Союз, монолог. Все собрание с трепетом следило за внутренней борьбой СССР с желанием разорвать американскую сволочь на 50 его штатов, и вызывающей и, на первый взгляд, беспечной болтовней Америки. Собравшиеся не понимали, чего он добивается своими действиями, не знали, к чему вся эта опасная игра со стихией, однако они и представить не могли, каков был истинный план американца. Выставить противника агрессором - а он прекрасно знал, каков коммунист в ярости - что может быть лучше для постепенной его аннигиляции? Но была одна маленькая проблемка: Союз хоть и закипал, словно вода в чайнике, но старательно держал себя в руках. И это было вовсе не по плану. «Раз так не получается выгнать твою сущность из закромов, перейдём к тяжелой артиллерии», - незаметно фыркнул себе под нос демократ, устремив уверенный взгляд платиново-голубых глаз прямо на оппонента. — Оу, speaking of which [кстати говоря], не так давно мне выпала удача провести некоторое время в компании твоего чудесного сына, — с коварной ухмылкой и словно “между прочим“ бросил США, внимательно следя за реакцией своего врага, которая не заставила себя долго ждать. Еле нахмуренные брови медленно поползли вниз, образуя друг меж другом складочку. «РСФРС. Слабое место.» Союз сразу же вспомнил вечер, когда Росс припозднился домой. В душе поселились гадкие подозрения. А Америка, решив, что этого явно недостаточно, с радостью продолжить издевку. — Мы с ним довольно мило поболтали, — как можно беспечнее подметил он, — из тебя то и двух слов не вытянешь. You know [знаешь], он очень отличается от тебя. Он более... Хм, — назло задумался, будто подбирал идеальное слово, — разумный. Странно, что парень твой преемник, я был уверен, ты выберешь того, кто будет свято следовать твоим канонам, какими бы абсурдными они не были, — мерзко хохотнув, американец оперся о деревянную трибуну и глядел исподлобья, выжидая. Тёмная аура, состоящая из чистого гнева и окружающая Союза, быстро расползлась по всему помещению. Теперь-то все по-настоящему напряглись. Дело пахло жареным. А США, приметив, что его план наконец приводится в действие, ликовал. — К чему клонишь, гнида? — скорее прошипел, нежели проговорил русский, заставляя сидящую рядом Чехословакию спешно отодвинуться и пересесть ближе к Польше, разумно расположившемуся рядом с Францией, которая находилась на другой стороне, подальше от конфронтирующих держав. — К тому, что парнишке ближе моя демократия, нежели твой Богом забытый коммунизм. Никто из находившихся в конференц-зале не успел понять, как Союз, сидевший в нескольких метрах от США, в мгновение ока предстал перед ним, познакомив советский кулак с американской челюстью. Начавшаяся потасовка продолжалась недолго, разъяренного СССР в три пары рук оттащили в дальний угол комнаты от такого же Америки, которого еле сдерживали Великобритания и Канада, чуть ли не слезно моливший непутевого братца успокоиться и прекратить неудачные попытки придушить Союза. Совет же пытался вырваться, чтобы оставить на слащавой американской роже ещё пару-тройку синяков, но был усмирён подоспевшим Германией, успешно воззвавшем к его разуму. Выдернув руки из крепкой хватки все ещё держащих его стран, он бросил взгляд на стоящего в окружении родни Штаты, прикладывающего лёд к пострадавшим местам, и, забрав со стула пальто, покинул зал, с силой захлопнув за собой дверь. Когда замешательство покинуло оставшихся, они, словно ни в чем не бывало, продолжили заседание, хоть желания ни у кого и не было. А побитый, но все же довольный проделанной работой и конечным результатом США вновь стал убеждать присутствующих в опасности коммуниста, приводя в пример только что произошедший казус.

***

Невероятно, как за относительно короткое время может измениться погода. Вот ты зашёл по делам в офис, на улице ярко светило солнце, не прошло и десяти минут, ты, довольный, собираешься обратно домой, мимолётом глядишь в окно, и тут же с негодованием наблюдаешь за шурующим с неба проливным дождем. А может быть и наоборот: с неделю снаружи пасмурно и серо, а, к примеру, сегодня с утра во всю припекает. Бывает и так, что сначала ты стараешься не улететь, как Мэри Поппинс на своём зонтике куда-нибудь в страну Оз, оттого, что ветер усилился до штормового, снося не только неудачливого тебя, но ещё и близстоящие вывески, да всевозможный мусор. К слову сказать, МЧС прислало уведомление только пять минут назад, что, в принципе, и не удивительно. Потом же ты молишь всех известных и неизвестных богов о прекращении пытки в виде абсолютного штиля - ни травинка, ни пылинка не шелохнутся, а жара лупит такая, что хочется залезть в морозилку и остаться жить там на веки вечные. Про снег, гололёд и град вообще лучше не заикаться... Точно так же произошло в этот злополучный вечер. Смертоносным вихрем вылетев из ЗСГ, оно же Здание Совета Государств, Союз, совершенно не ожидая подставы, попал под ливень. В памяти тут же всплыл спокойный голос метеоролога, уверявшего, что сегодняшний день выдастся на редкость солнечным, а вероятность осадков же составит всего 15%. «А может имелся ввиду именно день?» - иронично подметил коммунист и рукой поправил сползшие на лоб мокрые волосы. Холодный осенний дождь, падая на замученное лицо, остужал пыл, продолжающий лесным пожаром бушевать глубоко внутри страны. На душе было паршивей, чем обычно (хотя, когда это стало обыкновением?): он повёл себя, словно неразумное дитя. Теперь же новость об избиении сверхдержавы рассеется по всему миру, как сорняк прорастая в каждом выпуске новостей. Авторитет будет хоть и ни разу не уничтожен, но подорван так уж точно. Хотелось вернуться назад, избежать драки, решить все мирным путём. Но какой мирный путь может быть, когда это был чистой воды провокационный акт в его сторону? А он, как вспыльчивый подросток, поддался. Впрочем, такого больше не повторится. «Совет, ты размяк. Соберись!» - шепнул себе под нос СССР и, встряхнувшись и избавляя своё любимое пальто от скопившихся и ещё не впитавшихся капель, направился куда глаза глядят. У него не было желания возвращаться домой: дети уже взрослые, с ужином справятся сами, и не важно, что не предупредил - он не обязан отчитываться перед ними за каждый свой шаг. Но не только по этой причине Союз не направился к дому - не хотел пересекаться со старшим сыном. Нет, он не верил США, но и не был абсолютно уверен в Августе, как бы не хотелось это признавать. Американец мог сильно повлиять на того еще во время войны, ведь часто проводил с ним время, а теперь, когда Росс буквально пропадает у ФРГ, тем более. Оттого в душе наждачкой скребется сомнение. Но, как он вообще может допускать подобные мысли в адрес любимого сынишки? А сомнения, вызванные кем? Пендосской мордой, ищущей выгоду даже там, откуда ее вовсе получить невозможно. Так, находясь в дискуссии со внутренними размышлениями, Союз прошёл несколько кварталов, выйдя в другой конец города. Дождь к тому времени закончился. Из-за массивных, но уже рассасывающихся туч проблескивает ясное вечернее небо. Так спокойно. Так тихо. Так... чудесно. Вокруг ни души, только ветер шатает деревца да кусты, поскрипывая ветвями. Редко когда проезжали машины, уносясь вдаль и разнося запах мокрого асфальта и выхлопных газов. Фонари уже горят, освещая практически нежилую улицу мягким желтым светом. СССР огляделся по сторонам, стараясь сориентироваться. Судя по всему, он рядом с выездом из города, а значит, до родного дома ему пилить час, не меньше. И как он умудрился добраться до сюда?

***

Россия, тем временем, битый час метался по гостиной, матеря сначала нерадивого отца, который шляется не пойми где, и кто знает, что с ним вообще случилось, а после срывается на всем, на что только упадет глаз. Под горячую руку попал и мирно проходящий на кухню за чашкой чая Украина, что без промедления был обвинён в колоссальном невежестве по отношению к своей семье. Пришедший на шум Беларусь даже не удивился развязавшейся потасовке между братьями, устало вздохнув. Еле разняв борцов за справедливость, он спокойным тоном попросил объяснить по какой на этот раз причине начался весь сыр-бор. Ян постарался доходчиво передать свою точку зрения, но был грубо перебит: — И тебя совершенно не напрягает, что его ещё нет? Ты время видел? — чуть ли не истерично протараторил Росс, одновременно тыкая на настенные часы, что показывали десятый час вечера, и в упор глядя на потирающего глаза Мира. Выдержка стоящего рядом УССР медленно приближалась к состоянию угасающей звезды перед взрывом. — А должно? — флегматично уточнил парень, присаживаясь на стоящий неподалёку диван и подзывая братьев сесть рядом. Те так и поступили, зажав его между собой и грозно пяля друг на друга. Россия на подобное заявление выпучил глаза и уже собирался возмутиться, но его опередил БССР. — Август, — понимающим тоном проговорил белорус, обращаясь к старшему брату, — во-первых, он взрослая страна, во-вторых, война давно закончилась. Так почему ты до сих пор продолжаешь до такой степени переживать за него? С ним ничего не случится, уверяю тебя. — Но... — Никаких «но»! — пригрозил младший. — Всем спать. А отец, как закончит дела, вернётся. Не в первый раз уже. Отправив братьев по кроватям и убедившись, что эта парочка действительно легла спать, он направился к себе в комнату, предварительно поколдовав на кухне и оставив в духовке запеченную курицу с картофелем, которыми они успешно поужинали несколько часов назад.

***

Ещё раз оглядевшись и удостоверившись, что он все-таки не забрёл черт знает куда, хотя, погодите-ка, все-таки забрёл, да не суть, Совет беззвучно выдохнул из легких воздух, наблюдая, как пар, точно балерина, вытанцовывает замысловатые движения в холодном вечернем воздухе. «Неужто морозы...?» - примечает он, поднимая голову к покрытому звёздами небу. Те, словно светлячки, мерцали в тёмной синеве, и, если присмотреться, можно было увидеть, что некоторые из них сияют в безмолвной вышине разными цветами. Вот та, что больше всех, левее от красавицы-луны, отливает красным и похожа на мак, а та кроха, расположившаяся дальше остальных от ночного светила, мигает нежно-голубым. Сама же луна сегодня невероятно яркая, почти полная, освещает своим бледно-желтым светом пусть и не темную, но все же довольно мрачную и безлюдную улицу, отражаясь в многочисленных лужах и в каплях на все ещё зелёной траве. Сложно представить, что совсем недавно лил дождь, неправда ли? Верная спутница Земли манила взгляд единственного глаза Союза, цвет радужки которого сейчас больше напоминал коньячный, заставляя его душу протяжно и так грустно взвыть от нахлынувшей тоски, будто бы та была волком, навсегда потерявшим по воле охотника свою волчицу - единственную любовь. В несчастную голову вновь стали змеями ползти воспоминания минувших дней, отчего страна потряс ею, отчаянно пытаясь вытряхнуть их прочь. Нет, так больше не может продолжаться. Невыносимо. Союз облокотился о близстоящее дерево и, схватившись за волосы, зажмурился. На лице его возникла гримаса, полная боли, усталости и... отчаяния? До чего он докатился... Страна-победитель, сверхдержава с крепкой экономикой и политической деятельностью сейчас стоит в окружении с одной стороны поля, а с другой – жилых домов, свет из окон которых давно уже пропал, и чуть ли не ревет от своего пугающего бессилия. Он не знает, что происходит, из-за чего происходит, но этому определенно надо положить конец. Может, если он выговорится, то станет легче? Верно ведь говорят, что нельзя в себе ничего держать, с ума сойти можно. Но кому здесь можно излить душу? Союз один, домой возвращаться все ещё нет желания, детям ныть - точно не вариант, а уж первой попавшейся стране или городу - тем более. Выставлять себя слабаком коммунист не намерен, как бы паршиво ему не было. Честно сказать, он бы никогда не подумал, что когда-нибудь будет страдать от душевных терзаний. Ну в голове не укладывается, он, Советский Союз, в компании с ментальными проблемами. Чудесная пара, жалко, брак продлится недолго. Уж в этом он был уверен. «Сейчас что-нибудь придумаем, и все вернётся на круги своя», — размышлял про себя мужчина, постепенно погружаясь в далёкое детство, вновь в голове всплыл образ того миловидного парнишки, с которым он провёл свои лучшие годы, его милую улыбку и такое смешное поведение, когда тот делал вид, будто обижается. Он вновь вспомнил Рейха. Тут к нему нагрянуло озарение: кладбище. Это гадкое, ненавистное кладбище, преследовавшее его всю неделю. Может там он найдет ответы и наконец обретет долгожданный душевный покой? «Возможно, если я все ему выскажу, он отстанет? Так ведь некоторые люди делают, желая пообщаться с умершими родственниками, когда им плохо, верно?» От подобной невероятно бредовой идеи Союза слегка передернуло и ему уже начало казаться, что его когда-то светлый разум покинул его, собрал все свои вещи и ушел, даже не удосужившись попрощаться. Но так уж вышло, что то самое кладбище, на котором хоронили бывшего фюрера, находилось недалеко, минут пятнадцать пути быстрым шагом, и какая бы идиотская не была затея, попробовать все же стоило. — Блять… Неужели я действительно попрусь туда? — горестно взвыл он, обращаясь к звездам. — Но что я теряю? И потому, плюнув на все, Совет побрел вперед, исчезая в темноте уже не освещаемого фонарями участка дороги.

***

Он добрался до места даже быстрее, чем рассчитывал, ноги сами несли его вперёд, словно он опаздывал на судьбоносную встречу. И вот он стоит перед высокими литыми железными воротами, окрашенными в чёрный цвет. На них висел небольшой, но прочный замок, но не запирал, а лишь держал их прикрытыми. Убрав его из петель, Союз толкнул тяжелую воротину и та с противным скрипом продвинулась вглубь, освобождая проход. Само кладбище было ухоженным и очень отличалась от той картины, которую наблюдал коммунист во снах: газонная трава стелилась на всей его территории, испещренной аккуратными тропинками, ведущими в разные его части, и вдоль которых росли деревья. Кладбище было старым, здесь давно никого не хоронили, ведь страны умирали редко, оттого и могил было совсем немного. Размеренно шагая по ровно уложенным плитам, Союз медленно, намеренно оттягивая момент, подходил к заветному месту. Вот около двух уже довольно подросших елей он заметил то, ради чего пришёл. Удивительно, что мировое сообщество позволило зарыть немца здесь, а не развеяло его прах по ветру. В какой-то степени он был даже благодарен Германии, который на тот момент хоть и был подростком, но повёл себя как взрослая страна, на силу упросив антигитлеровскую коалицию провести похоронный процесс. А те, во главе с самим СССР, сжалились над измученным парнишкой, пусть до конца и не одобряли эту затею. Хоронили Рейха без отпевания, он не был удостоен тёплых прощальных слов, лишь тихие всхлипы от отвернувшегося Герхарда и слезы сорвавшегося Германа, уткнувшегося в шинель стоящего рядом коммуниста, да еле слышные проклятия, исходящие от присутствующих стран, разбавляли душащую тишину. С того самого дня нога Союза ни разу не ступала на эту землю. Впереди показалась могила. — А вот, — прошептал Совет, подойдя вплотную, — и ты. Он медленно опустился на колени, не задумываясь о сырости смоченной недавним дождем травы и намочив ткань брюк, перед каменным изваянием, на котором ровным шрифтом были выбиты имя и годы жизни усопшего. «30.01.1933* - 07.05.1945, — взгляд пробежал по надписи. — Каких-то 12 лет ты прожил в образе того, кем никак не мог дождаться стать с самого детства.» — Прости что не приходил, — проглотил вязкую слюну мужчина и отвернул голову, будто почивший мог его упрекнуть за это. — Ни разу, — добавил еще неуверенней и прикрыл рукой лицо, больно вонзив в кожу ногти. Немного погодя, страна, наклонившись ближе, медленно и словно ласково провёл горячей рукой по холодному камню, остановив ее где-то на середине, пальцами очертив углубления нескольких букв. — Мне жаль, — стараясь заглушить подступившую боль молвил Союз, не замечая чуть слышного шороха откуда-то позади себя, — жаль, что так вышло. На его спину легонько опустилась чья-то рука. От неожиданности коммунист чуть не завопил, но за долю секунды до открытия рта, вспомнил о том, что несмотря ни на что ещё не утратил чувство собственного достоинства, а оттого просто резко обернулся, собираясь обматерить того, кто посмел так возмутительно нарушить его личное пространство, да ещё так не вовремя. Но как только он совершил сие действо, в мгновение ока поменялся в лице: зрачок целого глаза, кажется, сузился до малюсенькой точки, несмотря на окружающий его сумрак, рот приоткрылся в немом крике, а сам он побледнел от атаковавшего ужаса и, еле заметно трясясь, отполз подальше, впечатавшись спиной в памятник. Перед ним стоял тот, кто сейчас должен быть там, глубоко под землей, покоиться в своём непримечательном гробу уже несколько десятков лет, превратившись в воспоминания и оставив после себя лишь один из самых мрачных эпизодов в истории, тот, чей образ преследовал СССР несколько недель, тот, над чьей могилой он только что изливал душу. Призрак стоял неподвижно, казалось, проведи рукой - и растворится во тьме, как простая галлюцинация, но вдруг он открыл рот и слегка язвительно произнёс: — Guten Abend [добрый вечер], — пронеслось по судорожно искавшему разумное объяснение происходящему мозгу русского. — Давно не виделись, Вилен.