Шкатулка с пылевыми цветами

разбивался кувшин об пол, забивался под лавку кот. просыпался эльфийский холм; эльфы шли танцевать гавот. и средь них был один дурак (хочешь – спорь, а не хочешь – верь), не вершок, не горшок, а так – недокормыш-приемный-фей. он был странным средь прочих ши – несуразен и толстокож. постоянно шептал в тиши: для чего ж я тут, для чего ж? для чего же луна бела, для чего же ручей поющ? для чего у сестры шесть лап, а у брата в глазницах – плющ? для чего у отца рога, а у матери – зелен бок? ночь сворачивалась в рогаль и ложилась у фейских ног. потихоньку справлялся Йоль, уходил в алтари и мох. недокормыш лелеял боль (и тоску, и печаль), как мог. доставал из дупла свирель и отчаянно выдувал: выплывал из небесных рек на поверхность чудной нарвал, выходил из-за тучек лис мышковать средь кристаллов звезд; фей глядел в эту темновысь и скулил – просто так, – без слез. вопрошал он не в первый раз: – отчего я такой вот тут? у меня нет стеклянных глаз и клыкастых рядов во рту. мне не ведома сила чар, не могу ни летать, ни петь. сколько можно мне здесь торчать? сколько можно себя терпеть? разбивался кувшин об пол, развлекался, знай, суховей; просыпался эльфийский холм; уходил недокормыш-фей. вдоль тропинок, дорог и ЛЭП, мимо спящих в траве овец, осторожен, как дух-олень, и напуган, как человек, уходил, не прощаясь, он – к космодромам и КПП, – в супермаркетовый неон, в человеческую купель. а навстречу ему она – холодна, как пещерный сон, без судьбы, без любви, без дна, без счастливых минут и сор. уходила к его холму, не оглядываясь назад. человечность – такой хомут – он считал это по глазам, – человечность – такая муть, что приятней сгореть в огне. там когда-нибудь все умрут. израсходуются. конец. у меня были муж и сын; ну а мне… сколько лет мне дашь? человечность — такая сыпь, человечность — такая блажь. сколько воин я прожила? отпускала кого — легко? разве стыдно теперь желать горстку вечности и покой? все те чувства, что там найдешь — прорешетят тебя, как дробь. пропитают тебя, как дождь, что от них ты полезешь в гроб. будешь мучиться от тепла — темной ночью и светлым днем. я прошу тебя, славный брат: не пойдем туда? — не пойдем. только царствие ши — дурман, а не просто дыра в холме. чтоб попасть — ты сойдешь с ума, зачаруешься при луне. а потом надоест дышать, воздух станет почти как пыль. ты забудешь, что есть душа, ты вообще перестанешь быть. попадешь в колдовской поток — там заблудишься в забытьи. и не вспомнишь себя потом. и не вспомнишь, куда идти. только синяя плоть костра, только танцы, цветы и дерн. я прошу об одном, сестра: не пойдем туда? — не пойдем. * сто годов, как немых ослиц, уложились в земную зыбь. изменялись черты границ, изменялся и сам язык. до сих пор, как никчемный дар, вдоль дороги себе во след можно слышать (хотя едва): — не пойдем? — ну конечно, нет...