Шкатулка с пылевыми цветами

как-то встретились, снюхались — каждый другому рад, — не узнал их сначала — поди, заморочил, ворон. а потом как узнал: это ж "шарики" со двора. так и бегают, бесы; блуждают лохматой сворой. их никто не чух-чухал, не жался в слезах щекой, не вычесывал щеткой (и шерсть их стояла колом). этих шариков знал я, когда ещё был щенком, знал, как терпящих жажду и терпящих вечный голод. повелось, что таких блохоносов не ждет уют, может, кто их подкормит, подлечит (но это редкость). а теперь — полюбуйся — в пушных облаках снуют: повезет, так облают божественную карету; покусают, бывает, летящего ангелка, но конечно, не сильно, а так уж, скорей — играясь. наконец-то их участь понятна, сытна, легка: знай себе охраняй золотые ворота рая. значит, встретились, снюхались, — будто бы во дворе, — кто из них белоснежен, а кто чернобок, как копоть, — собрались в стайный круг и спросили: — ну как ты, Рэм? расскажи, как ты жил, как ушел, где сейчас закопан? много ль ты сохранил в тайниках и углах костей? много ль кошек загнал на забор и под дно машины? много ль ты отогнал от порога дурных гостей? много ль ты обнаружил и выскреб ходов мышиных? сколько пьяных облаял, а скольких развлек детей? сколько раз ты старательно лапой чесал за ухом? сколько раз ты преследовал хвост? а родную тень? …каково быть теперь бестелесным собачьим духом?... было сложно, так сложно, как будто в башке просвет: я сначала собрался залаять и пасть раззявил, а потом неожиданно вспомнил на всё ответ: что я Рэм, что мне десять, что есть у меня хозяйка. что хозяйка закончила колледж, теперь юрист. мы играли с ней в прятки, щекотки, клубок и палку. что когда распускался за дверью дубовый лист, мы спешили с ней в лес, не забыв захватить палатку. что в лесу я носился, как призрачный метеор: всё вынюхивал запахи белки, лисы и утки; чересчур не наглел, не заслеживал коридор; и не знал никогда, о счастливец, холодной будки. пережил целых пять ухажеров, был с ними строг, а шестому позволил остаться с хозяйкой на ночь, он умело возился на даче с печным костром, вкусно жарил картоху (но мне доставалось мало). время шло, создавая таинственный завиток. лето пахло клубникой, зима — не понять; снегами? я объял во дворе всё пространство, что только смог, каждый куст, каждый пень, каждый серый невзрачный камень. я, наверное, умер бы просто потом во сне. безболезненно умер бы, в старости, на лежанке. я, конечно, не знал, что такое на деле смерть… помню, вечер янтарный был, светлый, совсем не жаркий. я проснулся, зевнул и, как жидкость, с дивана стек; побежал на проспект, чтоб хозяйку с работы встретить: у хозяйки — живот (все мы ждали ее дитё). я спешил, языком ощущая малейший ветер. тут заметил щенка, что тащил на веревке тип, у щенка была взмылена кровью цыплячья шея… я не думал кого-то однажды от зла спасти, я был старый уже, но набросился, не жалея. уходил за дорогу гигантский закатный шар. я вцепился в злодея безумно, как зверь, и пылко… как же жаль, что хозяйку не встретил, не добежал — у того человека нашлась под рукой бутылка. умирал, не сказать, чтобы долго — докажет жнец. вот и всё, ну а дальше что было — уже не знаю. псы молчали, как будто обдумывая конец, только прыгали счастливо в облаке пухлом зайцы. — все достойные псы попадают сюда, как есть. и по меркам собачьим справляют тут тихо вечность. твой спасенный щенок угодил потом МЧС. стал спасать на пожарах, в лесах, на снегу, на речке. у хозяйки родился ребенок, затем — ещё, у ребенка — ребенок (Полина, Полинка, Полик). в целом, это семейство живёт себе хорошо. хоть хозяйки и нет уж, но все её, благо, помнят. человеческий рай не у нас, не у этих врат, да и вряд ли её найдешь, не читая список… так что… …встретились, снюхались — каждый другому рад… * наполняется комната бодрым щенячьим писком.