Шкатулка с пылевыми цветами

сугробы из листьев – шурх, качелька смеется – скрип: идет по дороге шут, несет за спиною крик, несет за спиною хлам, тряпье, перегной, топор. под светом холодных ламп сворачивает во двор. а двор от антенн до пят — всецелая сущность тьмы: он видел на лавках пьянь, присматривал за детьми. выслушивал стариков, выгуливал их собак, хранил на асфальте кровь, спасал чей-то глупый брак. его разрывал шансон, Раммштайн, Макс Корж, Шопен, летели из урн в газон обертки из-под шаверм, бутылки и шелуха, пакеточный рваный ПЭТ. однажды здесь был глухарь, и парочка ДТП. шут входит и шепчет: — м-да. шут входит и шепчет: — блин, вот это ты, друже, дал — тебя же лет сто скоблить. тебе бы вип-клининг, поц, под ключ на лет эдак сто. не драить прилежно пол, а выдать других жильцов. делетнуть квартирный шум, избавить от ржавых фур. а хочешь, всех порешу — до зорек не доживут? поставлю на людях крест, отправлю, как сор, за дверь. здесь вырастет страшный лес, здесь будет жить дикий зверь. коренья, репей, шипы, волчары, ужи, ежи. представь, только рысь шипит, медведь копит зимний жир. шут плюхается в качель и палочкой шерудит, и шепот его, как червь, как мать, что влечет к груди: — представь, только мох и мех за место ущербных клумб. представь, только ходит нех, выскуливает во мглу. представь, как далёка сеть грибниц, как покров — душист. ты будешь едино-смерть, ты будешь едино-жизнь… но двор продолжает тишь, лишь стонет качелька — скрип. уж сколько осенних тыщ шут носит с собою крик. волочит куда-то хлам, тряпье, перегной, топор. он мертвенно-бледный хлад, он лиственно-рыжий полк. он тыквенная чума, шагающие труп, щегол. он просто такой чудак, не знающий ничего. уж сколько к таким дворам он не подбирал ключи, но кроме имен ворон покамест не получил. ничто не впихнул в мешок — ни душеньки, ни одной: ни чей-то дурной смешок, ни чей-то предсмертный вой. молчат о своем дворы, хранят резонанс сердец. ветривый вкушают рык, что тварью с деревьев слез. уходит как прежде шут, листочки с себя ссадив. ему надо сотню душ... хоть десять пускай найти. а утром проснутся все, гоня послесновий шок. октябрьский теплый свет коснется ребячьих щек. потянутся вниз гурьбой— кто в школу, кто в жэк, кто в цех, не зная что демон злой их ночью взял на прицел. и будут опять плевать, здороваться: «здрасте, здрасть». и кто-то отогревать пойдет свой убитый таз. начнется дворовый нойз, смещающийся в угар. лишь только кошачий нос не высунется пока…