***
- Спасибо, что пришли, миссис Джеффордс. Давайте, я заберу лазанью и поставлю её к остальным угощениям, а вы пока займёте своё место. Шерил ослепительно улыбнулась старушке, забирая из её рук поднос. Она была действительно хорошей дочерью своего отца. Большинство прихожан знали её практически с пелёнок, так что люди, которых она встречала на пороге церкви перед службой, улыбались ей в ответ. Некоторые даже спрашивали, как у неё дела. У Блоссом не то, чтобы было время рассказывать что-то подробно, но короткими репликами она отвечала. Обычно расспросы начинались после действа, когда все усаживались за стол. Её отец был действительно мил со всеми, и это не было притворством, поэтому её и Клиффорда любили, особенно прихожане преклонного возраста. Пастор отдавал всего себя любимому делу, а вот жену с ребёнком не то, чтобы любил. Она знала, что у Клиффорда с Пенелопой давно не всё гладко в браке, а на неё у него просто нет времени. Но она не обижалась, потому что отец служил Богу. Мать тоже посещала церковь, более того, всегда сидела рядом с дочерью во время молитвы и рядом с мужем за столом. Но её закрытая натура сказалась на отношении. С Пенелопой никто общаться не хотел. Блоссом совершенно не понимала, как мать ещё держится. Да, иногда она замечала пустой бокал из-под виски на прикроватном столике, когда заходила спросить что-то у матери, а та не успевала скрыть следы своего «преступления». Но разве алкоголь мог заменить мужа и друзей? По разумению рыжей, у женщины больше не было ни того, ни другого. Она сама не то, чтобы была чересчур дружелюбна (такой скрытной её воспитали), но она обеими руками держалась за Бетти и Люка, не представляя своей жизни без них. Одной наверное было невыносимо. Это, скорее всего, было одной из главных причин, почему она беспрекословно подчинялась любой прихоти Пенелопы. Ей было жаль мать, которая так старалась воспитать её достойной преемницей фамилии Блоссом. Но когда-нибудь, она была уверена, женщина попросит что-то, что она просто не сможет ей дать. Мысли девушки вновь вернулись в это утро. А ведь она только отвлеклась, потому что нельзя было думать о таком в доме Божьем. Но она постаралась завуалировать свои мысли даже от самой себя. Пробежка и холодный душ очень помогли ей с её дилеммой, но почему-то ей казалось, что всё возобновится, когда она вновь подумает о розововолосой. Рыжеволосая тряхнула головой, стараясь больше не думать об этом, вместо этого улыбаясь ещё шире, когда заметила вдалеке Люка с мамой. Что-то на неё свалилось много испытаний в последнее время. И, хотя она верила, что Бог не даёт людям испытания, с которыми они не в силах справиться, пока она не представляла, как избавиться от своих. *Tate McRae - R U Ok?* Она сидела рядом с Люком, иногда бросая взгляд на его профиль. Его мать сегодня сидела рядом со своей подругой (явно они хотели о чём-то поговорить после общей молитвы и проповеди, ведь многие приходили в церковь и потому, что хотели увидеться со знакомыми), а отец парня, как оказалось, вынужден был уехать по работе в Бангор. Но рыжая нисколько не возражала, потому что её «парень» был отличной компанией. После проповеди они взяли себе по куску яблочного пирога, приготовленного мисс Дин, и устроились на задних рядах, решая сегодня не участвовать в общем пиршестве. Люк болтал что-то о предстоящей футбольной игре через несколько дней. Она даже согласилась прийти, чтобы поддержать его, но, на самом деле, она пропускала половину его реплик мимо ушей. Всё это время в её голове играла заезженная пластинка. Она смотрела на него и всё яснее понимала, что он ей не симпатичен. Раньше она не осознавала, что Люк ей просто друг не потому, что именно к нему у неё нет никаких чувств. Купер успокаивала её тем, что блондин просто не тот парень, который украдёт её сердце. Но ведь он был не единственным. Когда-то (до увлеченности Элизабет) даже Арчи к ней подкатывал. Он дарил ей цветы и даже пригласил на бал в шестом классе, но она отказалась. Ей всегда казалось, что она просто поступает благоразумно, отказывая ухажерам, ведь ещё не время. Но на самом деле, стоило признаться самой себе, если бы у неё появились тёплые чувства (любовь, Шерил, просто назови эти чувства общепринятым понятием), она бы от них не отказалась. Как любую девочку её возраста, как ту же Бетти, которая с огромным воодушевлением рассказывала о безобидных экспериментах с мальчиками, её должны были интересовать заигрывания и отношения, но она такого не чувствовала. Рыжая всегда с головой окуналась в учёбу, и теперь признавалась, что просто пыталась убежать от самой себя. Если у неё не оставалось времени на то, чтобы думать о парнях и отношениях, не оставалось и на то, чтобы думать о том, что с ней что-то не так. А ведь этот вопрос нужно было задать уже давно. Видимо, встреча с Тони всколыхнула что-то такое, что она пыталась подавить в себе годами. Но Шерил даже не хотела называть это своим именем. Ей просто необходимо было держаться от розововолосой подальше, и тогда всё встанет на свои места. Может быть, стоило сосредоточиться на Люке… - …и тренер сказал мне, что на игре будет представитель от Колледжа Бейтса. Если ему понравится, как я играю, возможно, мне дадут спортивную стипендию. Я, конечно, знаю, что родители обещали дать мне денег на поступление, но, ты понимаешь… Парень улыбнулся, и Блоссом поняла, что никогда ещё не чувствовала к нему такой любви (сестринской или дружеской, что хуже для неё). Он был самым лучшим парнем в её жизни, и его настоящей девушке с ним невероятно повезёт: здоровые амбиции, целеустремленность и доброта. Всем парням в их школе стоило у него поучиться. - Всего шестьдесят километров от Портленда, если я не ошибаюсь? – Блондин улыбнулся и кивнул. Он видел её насквозь, потому мог сказать, что до этого она витала в своих мыслях. Но ей повезло услышать именно эту информацию. Это было важно для него, поэтому нужно было его поддержать. – Пообещай, что не забудешь обо мне, когда станешь знаменитым спортсменом. Шерил легонько толкнула парня плечом, наконец, вспоминая и о своей порции восхитительного пирога и кладя кусочек в рот. - Я бы очень хотел, чтобы ты тоже пошла в колледж. Предпочтительно в тот же, что и я, конечно. Но хотя бы куда-то. Ты не говорила об этом с родителями? Рыжая отрицательно покачала головой. А какой смысл? Она пока не знала, с чем бы могла связать жизнь. Не то, что она была такой несобранной и неподготовленной, что к окончанию школы у неё не было четкого плана действий. Просто она знала, что ей ничего не светит. Зачем Пенелопе дочь, которую нельзя контролировать каждую секунду каждой минуты? Она явно изменится, если уедет далеко от дома. Конечно, не забудет нормы морали и приличия, но определённо станет чуть раскованней и уверенней в себе. - Печальное известие, малая. Блоссом фыркнула, пытаясь вновь толкнуть друга, но он лишь перехватил тарелку из её рук, чтобы подцепить кусок её порции пирога (свой-то он давно умял). Хотелось оставить свои обязанности здесь, в этой церкви, и, взяв парня за руку, увести его в парк, где они веселились в детстве. Люк бы достал с чердака свой старый баскетбольный мяч, который был истерт в некоторых местах (на нём даже был выцветший автограф какого-то баскетболиста, которого парень обожал, пока не занялся другим видом спорта), и они бы устроили шуточную баталию. Но они были слишком взрослыми для такого. Девушка всё же не стала сдерживать порыв, обняла друга, когда они прощались на ступеньках церкви. Служба закончилась, и прихожане расходились по домам, чтобы вновь прийти сюда уже по отдельности (на службы все приходили с радостью и воодушевлением, но когда нужно было замолить грехи перед Богом, люди приходили по одиночке и оглядывались, чтобы кто-нибудь их не заметил). В следующее воскресенье всё повторится, и рыжая уже ждала с нетерпением. Такие собрания были одним из немногих развлечений в её жизни. *End Tate McRae - R U Ok?* Когда церковь опустела, они с отцом остались вдвоём. Мать всегда покидала обитель вместе с прихожанами. Раньше она оправдывалась перед своими (тогда ещё у неё были некоторые знакомые) подругами, что у неё дела в городе, поэтому она не может остаться, чтобы помочь дочери. Сейчас же она перестала кому-то что-то доказывать. Просто уходила, и пусть думают, что хотят. А через пару минут уходил и отец, мимолётно касаясь её плеча, пока она убирала посуду и остатки еды. Правда уходил он всего лишь в свой кабинет, одному Богу известно, что он там делал. И Блоссом осталась в тишине, наедине с собой и с Богом. Именно это время она использовала, чтобы хорошенько помолиться. Она уже знала, что будет делать вечером, когда вернётся домой, и ей следовало попросить прощения, обещая больше к таким низменностям не прибегать.***
По крайней мере, она не столь уж сильно стыдилась своего тела. Она знала, что некоторые религиозные девочки буквально боятся взглянуть на себя в зеркало, потому что это неправильно и греховно. Она тоже когда-то так думала. Помнится, испугалась, когда грудь начала расти. А уж что было при первой менструации… Пенелопе пришлось успокаивать её и убеждать, что это не проклятие за то, что она сделала что-то не так. Да, она не пыталась выставить свои «прелести», как говорила бабушка, на показ. Старалась носить удобную и скрывающую её от всего мира одежду. Но, стоя у зеркала в ванной, полностью обнаженной, могла отметить, что Бог создал её красивой девушкой. После службы (прихожане сегодня принесли довольно много еды, поэтому Шерил проторчала в церкви несколько часов, пока прибиралась) у неё совершенно не осталось сил. Поэтому она тут же легла в кровать, когда вернулась домой. Слава Богу (она думала, что молитвы её успокоили) тот сон больше не приходил. Но когда она проснулась, за окном уже стемнело, она знала, что должна это сделать. Она всегда делала это в душе, чтобы Пенелопа ничего не заметила. Девушка не была экспертом в подобных вещах, но вода смывала не только доказательства её извращений (всё, что связано с сексом мать называла уделом извращенцев, интересно, а как же, по её мнению, Шерил появилась на свет? Путем божественного вмешательства?), но и стыд. Бетти как-то сказала, что мастурбация – дар свыше, потому что потребности с возрастом растут, а отдавать свою невинность парню ей пока что не очень-то хотелось. Но Блоссом никогда не считала это даром. Скорее проклятием. Девушка бросила взгляд на себя в зеркале, а потом открыла дверцу душевой кабины, вставая под струи горячей воды. Во время такого она обычно старалась отключить голову, просто действуя на инстинктах, пока тело не прошибал электрический разряд. Но сегодня, она знала, такое не сработает. Стоило ей закрыть глаза, она увидела перед собой Тони. И опять же, Купер, которая совершенно не стеснялась своих желаний и потребностей, любила смущать рыжеволосую подробностями. Она утверждала, что, если думать о ком-то, кто тебя волнует (Блоссом отказывалась называть это сексуальным возбуждением), заниматься этим приятнее и быстрее. Но думать о Тони во время мастурбации – вновь впускать её в свою голову. А Шерил уже твёрдо решила, что розововолосой не место в её жизни. Нарушителей спокойствия она не переносила (боялась). Поэтому девушка воспользовалась обычной техникой. Зажмурилась, опираясь лбом о стеклянную дверцу кабинки, и опустила ладонь вниз по своему телу. Ей потребовалась вся сила воли, которая у неё имелась, чтобы не отдернуть руку, когда она коснулась клитора. Она закусила губу и зажмурилась ещё сильнее, в глазах аж потемнело, и положила другую ладонь на дверцу. Всполохи розовых волос, усмешка на губах: Шерил пыталась не думать, но Тони будто захватила её разум. События того сна врывались в её сознание. Она буквально слышала свой собственный стон, стон девушки, и когда коснулась подушечкой пальца набухшего комочка нервов, с губ по-настоящему сорвался звук. Благо воду она предусмотрительно не выключила. Девушка понимала, что будет тереть кожу губкой до покраснения, когда закончит, пытаясь смыть стыд и страх. Когда она выходила из душа (особенно, если ей приходилось сталкиваться с матерью или отцом), ей всегда казалось, что родители знают, чем она там так долго занималась. А это занимало время, потому что она была чересчур нерешительной в своих действиях. Но сегодня (во всех её проблемах виновата Тони, несомненно) всё прошло быстро. Она не открыла глаз ни разу – смотреть на своё нетронутое тело в отражении - одно, а смотреть на себя сейчас, когда похоть заполняет её нутро – совсем другое. Она стала грязной, поэтому нужно было поскорее заканчивать. И она закончила. Чуть не закричала, вовремя прикрывая губы ладонью и тяжело дыша. Она сама испугалась, ведь так сосредоточилась, что совершенно потеряла связь с реальностью. Она практически выкрикнула имя Тони на пике экстаза. И впервые за те несколько лет, что узел в животе мешал ей спокойно существовать, Шерил заплакала. Потому что разрядка не принесла облегчения. Она принесла лишь новые вопросы. И Блоссом совершенно не хотелось на них отвечать.