Незрячие

Ракель. Крик, рык, рёв, рыдания разрывают ему горло. Беги. Сердце бьётся надсадно, словно вот-вот разорвётся. Впрочем, если уж ему суждено потерять Ракель, пусть лучше остановится – этой боли ему не вынести. Сейчас всё, абсолютно всё идёт не по плану, но Серхио абсолютно плевать – его мир переворачивается с ног на голову, рвётся на части, самоуничтожается; прямо сейчас, под звуки этих жёстких, жестоких голосов, отдающих приказы. Серхио слышит прерывистое дыхание Ракель и её удивительно спокойный голос, всё ещё просящий о помощи у людей, к которым она попала. Просьба Ракель остаётся без ответа. По ту сторону мембраны наушника раздаётся грохот, треск досок, тяжёлые шаги. Злобные голоса врагов раздаются ближе. Голос Ракель затихает. В этот миг Серхио почти видит, как меняется выражение её лица – становится изумленно-насмешливым, словно она наблюдает за вознёй детей. Наверняка она боится, напугана до чёртиков, и жилка на шее бьётся неистово, в ритме сердца Серхио, явно стремящегося выскочить из груди. Он представляет себе Ракель так явно, словно она рядом с ним, словно он может прямо сейчас дотронуться до её лица. Если Серхио больше её не увидит, ему этого не пережить. Нет больше Профессора, с лёгкостью опытного шахматного игрока рядом с детьми обставлявшего полицию и спецслужбы Испании; есть только Серхио – напуганный, полубезумный, растерзанный. Он мчится сквозь лес, едва замечая преграды на своём пути, лишь по какому-то наитию ещё не угодивший в яму или не сломавший лодыжку, зацепившись за корень. По его лицу стекают пот и слёзы, разъедают кожу, жгут глаза. Он жалок, тысячу раз жалок, но ему плевать. Плевать на всё, кроме Ракель. Он не думает о своей команде, застрявшей в банке. Он не помнит о том, что он – единственная их надежда, что он единственный знает весь план до конца, что попади он в руки властям, люди, отдавшие свои жизни в его руки, просто обречены. Профессора больше нет. А Серхио Маркина готов на всё, на любую глупость, подлость или безумство, чтобы спасти ту, которую любит. Беги, Ракель. Отдай меня им. Спасайся. Несколько мгновений в наушнике тишина, и Серхио спотыкается. Но следом Ракель чеканит слова уверенно, словно сидит себе в фургоне или вовсе в полицейской палатке, как во время первого ограбления, повелевая всеми этими людьми в форме. Отвечает ей голос Суареса – ещё более твёрдый, пропитанный ненавистью и отвращением. Сердце Серхио снова стучит в рваном ускоренном ритме, он снова срывается на безумный надсадный бег, хотя быстрее бежать, кажется, невозможно. Но он бежит – ужас от ледяного и непреклонного голоса Суареса хлещет Серхио по пяткам, подгоняет. Он знает, что теперь пощады ждать не стоит. Знает это и Ракель. И Серхио до одури хочет подставить под удар свою голову вместо её. Но он не успевает. Жёсткие, отрывистые, не оставляющие надежды слова складываются в невероятное: приказ о немедленной казни. А затем – выстрел. Этот громоподобный звук выбивает из лёгких Серхио воздух, подламывает его колени. Он падает, ошеломлённый, подкошенный неистовым, неизмеримым горем, болью, неукротимой, рвущей его на части. Кажется, не могло бы быть больнее, если бы это его грудь пронзила пуля. Из горла Серхио рвётся крик боли и ярости, рыдания заставляют его согнуться пополам, уткнуться лбом в землю, в мягкий настил из палых сосновых иголок. Он зовёт её снова и снова, уже зная, что всё бесполезно. На том конце провода ему откликается лишь тишина. Ракель мертва. Серхио уничтожен.