Отныне… Тебе придется идти по тернистой и темной тропе, наполненной страданиями и болью. И я должен попросить прощения… Что не пройду ее вместе с тобой. Однако я смею надеяться, что ты не свернешь с этой дороги и продолжишь двигаться вперед, как ниндзя Листа. Я верю в тебя, Итачи. Шисуи Учиха.
***
От лица Шисуи Учиха.
***
Шисуи раздражен. И это логично. Ведь, когда человека будят посреди ночи, грубо встряхивая за грудки, сухим бесстрастным тоном осведомляя о срочном, не требующем отлагательств деле с приказом явиться в поместье главы клана, его настроение весьма ощутимо испортится. Особенно, если этот человек шиноби, вечным спутником которых является бессонница. По крайней мере, до встречи с предначертанным партнером. Как описывают старинные свитки со времен основателей, нахождение соулмейта подобно благословению самих небес, потому что это предрекает исчезновение всех злых роков любого мученика. «Но вряд ли меня вызвали сюда, чтобы познакомить с ней», — нахохлившись, словно обиженный вороненок, устало подумал Учиха, подавляя непрошенный зевок и с очевидным трудом сохраняя прямую осанку, что то и дело угрожала ссутулиться. Каким бы гением он ни был, но против детского организма был все так же бессилен. Господи, как же ему хочется спать. — Уж прости за столь поздний вызов, — задумчиво поглаживая подбородок, сидящий на дзабутоне напротив него Фугаку напряженно вымолвил последующее предложение, словно своеобразный призыв к действиям. — Но в данной ситуации без тебя клану придется худо. Шисуи, что и ожидалось, настороженно подобрался в плечах, вмиг растеряв былую сонливость и некую леность в движениях, готовый внимать и выполнять любой приказ, вне зависимости подходит ли он неопытному генину вроде него или нет. Вопреки всем мысленным ожиданиям, после настойчивого, но тихого «войдите» в комнату вплывает чутка взволнованная Микото-сан с небольшим темным свертком в руках, что по итогу оказывается неопрятным, спящим ребенком, закутанным в теплое серое одеяло. Сердце под грудью предательски замирает, перед тем как взволнованно затрепетать, уловив нахмуренное выражение детского лица. Сморщенное, испорченное взлохмаченными грязными волосами и покрытое обилием замызганных пятен и разводов, оно, по идее, не должно было вызвать абсолютно никаких ласковых чувств, но в тот момент, Учиха мог чистосердечно признаться, приложив руку на сердце, что в жизни не видел никого прекраснее. И это нелогично. Он смаргивает наложенный морок и, не прекращая чувствовать странное томление, наконец обращает внимание на окружающих, отмечая чрезмерно мягкую улыбку Микото-сан и ее изодранные в кровь запястья: — Кхм-кхм, простите, Микото-сан, как ваше самочувствие? — Ох, ты про это? — намекая на свежие раны, она виновато опустила уголки своих губ. — Я не успела перевязать запястья, так как спешила сюда. Видишь ли, эта девочка… очень не хотела принимать ванну. — Это она сделала с вами? — сипло выдавил он из себя, почему-то думая о том, как трудно ему будет подружиться с такой дикой особой. Вместо своей жены ответить предпочел скрестивший руки на груди Фугаку: — Я нашел ее в заброшенной хижине одной из деревень Мидзу но Куни из-за бродячих там слухов о проклятых «красных глазах» и пожирающем простой люд вампире. Скажу сразу, она не умеет разговаривать и слабо понимает человеческую речь, отчего мне даже пришлось временно оглушить ее. Ты не глуп, Шисуи, поэтому должен был понять, кем она является. — Дочь таинственно исчезнувших на миссии ранга «С» Мизуки-сан и Макото-сан? — выгнув бровь, с вопросительной интонацией предположил генин. — Это официальная информация, — тем не менее одобрительно кивнув, мужчина отдаленно продолжил. — На самом же деле, эта миссия являлась тщательно спланированной ловушкой, дабы захватить Великое Доудзюцу клана Учиха. Конечно же, мы это так не оставили и устремились на поиски, но все, что нам удалось выяснить, это то, что тела Мизуки и Макото самоуничтожились после их смерти, в то время как их дочь подверглась экспериментам ученых Киригакурэ. — Ясно, — сжав задрожавшие пальцы в кулак, мальчик отрывисто вздохнул, недоумевая из-за возникшей злости. Учиха в первый раз видит эту девчонку, какое ему дело до того, через какие ужасы ей пришлось пройти? Хотя, может быть, это из-за того, что она выглядит такой… хрупкой? Абсолютно не подходящая на роль жертвы чьих-то экспериментов. — Должен предупредить, что все это я говорю не просто так, — замолчав и переглянувшись с поддерживающе кивнувшей Микото-сан, Фугаку глубоко вздохнул. — Я знаю, что у тебя появилась метка, Шисуи. Похвально для столь юного возраста удостоиться такой чести. Мы сверили все записи и провели несколько проверок на ментальную связь, отчего ошибок быть попросту не может. Эта девочка — твой соулмейт. — Что? — во рту неожиданно пересохло, он нервно облизнул нижнюю губу, боясь ослышаться. — Она твой соулмейт, — четко и ясно повторил последнюю фразу Фугаку, смягчившись в собственном тоне после потерянно забегавших по округе глаз мальчика. — Это может тебя ошарашить, и мы поймем, если ты откажешься присматривать за ней. — П-присматривать? — Если ты откажешься, нам придется отдать ее в приют… — Нет! — осекшись из-за того, что позволил себе такую вольность, как перебить главу собственного клана, он стушевавшись, куда тише неловко пробормотал под нос. — Пожалуйста, н-не надо. — Тогда, будь добр, позаботься о ней, Шисуи-кун, — аккуратно передав ему до безумия легкий по весу сверток, Микото-сан ласково пригладила его непослушные темные волосы, взглядом говоря, что доверяет. Доверяет ему душу маленькой, сломленной девочки. Учиха неуклюже расположил ее на груди, случайно приоткрыв ткань, тем самым давая свободу крохотным немытым пальцам, что юрко ухватились за его футболку, не дав и шанса отцепиться. Дыхание у нее все еще было ровным, значит, вцепилась в него она подсознательно. Он не заметил, как улыбнулся, пока перехватывал эти самые пальчики, дабы спрятать в одеяле и оградить от неуместного ночного холода.***
— Эй! — показательно уперев руки в бока, Шисуи возмущенно махнул полотенцем в сторону спрятавшейся за диваном девочки после одного невинного слова — «ванная». — Нравится тебе или нет, но помыться я тебя заставлю, потому что из-за всей этой грязи я даже лица твоего не вижу. — Мфм-м-м, — промычала та что-то не менее возмущенное в ответ, вынудив его, перепрыгнув через диван, ловко ухватиться за было дернувшееся запястье. — П-плохой! Пл-лох-хой н-нии-с-сан! Шисуи покрылся смущенным румянцем, впервые услышав полноценные словосочетания на диво звонким тонким голоском, однако хватки на чужом запястье не ослабил, только крепче сжал, насильно утащив по направлению ванной комнаты под веселый смех наблюдавшей за их незапланированными играми в салочки матери. Порой эта женщина была просто невыносима. Видела ведь, как ему сложно дается ловить своего непутевого соулмейта, но протягивать руку помощи все равно не спешила, с удовольствием помогая той уклоняться при любом удобном случае. — Сдавайся, малышка, мы почти у цели, — подняв ее на руки при преодолении лестницы, так как ванная комната находилась на втором этаже, он сдавленно зашипел сквозь стиснутые зубы, когда девочка, перестав пинаться и царапаться, больно укусила его за локоть, буквально оттянув кожу зубами. — Итай! Я сейчас разозлюсь, слышишь? Нии-сан очень страшный, когда злится. К его удивлению, она действительно притихла. Только при взгляде на ванную вся сжалась, а уж когда он осторожно погрузил ее в наполненную достаточно теплой водой ванную, задрожала и начала часто-часто дышать, будто бы из-за нехватки воздуха. — Э-эй, все хорошо, — нежно сжав чужое плечо, Шисуи поддерживающе улыбнулся, предельно тактичным тоном вопросив. — Боишься воды? — дождавшись короткого кивка и затравленного взгляда агатовых глаз, мягко рассмеялся. — Я тоже. Точнее, не так — я ненавижу воду. Когда я был маленьким, то-сан столкнул меня в озеро и ждал, пока я выберусь, потому что хотел помочь побороть мой страх. Дрожь ребенка усилилась, отчего он поспешил исправиться: — Но с тобой такого точно не произойдет, потому что рядом есть я! Розовые тонкие губы изогнулись в неуверенной улыбке, прежде чем их обладательница несмело раскрыла свои руки, обнажив взор на сиявшую неестественным огнем голубую метку сойки на шее. Он поспешил оттереть прилипнувшие к метке соринки и стойко прицепившуюся грязь, любовно огладив после. Даже не верится, что боги и впрямь проявили настолько великодушную милость, позволив не то что найти, спасти своего предначертанного партнера от неумолимой гибели. Вряд ли совет старейшин согласился бы оставить ее в живых, учитывая полную асоциализацию и неспособность контролировать собственные силы. В конце концов, в ее глазах до сих пор горел шаринган! Надо бы радоваться тому, что не мангекье, но Учиха действительно обеспокоен состоянием чужого здоровья. Судя по отсутствию ран и следам медицинской чакры, она уже подверглась обследованию. Скорее всего, пока была без сознания. Что же касалось самого очага и чакроканалов… Над этим еще придется поработать. Работенка, конечно, не пыльная, но что не сделаешь ради чудесной улыбки своего соулмейта? — Шисуи… Б-бр-р-росит…? — с полувопросительной интонацией проговорила она в один момент, заставив его удивленно замереть с мыльными из-за шампуня пальцами, с наслаждением зарывшимися в мокрые густые волосы. — Если ты имеешься в виду себя, — а, судя по вздрогнувшим хлипким плечам, он был прав. — То вынужден разочаровать, заботливый нии-сан не бросит тебя даже под страхом смерти. Вот увидишь, ты еще будешь умолять меня оставить тебя в покое! Краем глаза Шисуи отметил, как ее уста скривились в печальной улыбке, а глаза покрылись предательской влагой, которая не являлась водой. Он мог в этом поклясться, но предпочел сделать ничего не знающий вид. Выделяющиеся худые ребра украшало несколько уродливых шрамов, спускающихся до самого низа, тонкие немощные запястья усыпаны следами разнообразных уколов, а ступни миниатюрных ног испещрены множеством мелких рубцов и порезов. Сегодня он не будет видеть эту ужасающую картину. Но завтра и все последующие годы выжжет эти воспоминания до самых глубин собственной памяти, не позволив повториться подобному вновь. Закончив с ванными процедурами и одев очаровательно расслабившуюся после горячей воды девочку в одну из своих домашних футболок, Шисуи любезно провел ее в отдельную комнату для гостей, в которой уже был заготовленный матерью футон. — Хм? — ощутив робко дернувшие за край пижамной рубашки пальцы, он изумленно моргнул. — Что-то не так? — К-куда… ты-ы? С виду невинный вопрос ввел его в полное замешательство. — Я сплю в другой комнате, и, к сожалению, ты не можешь пойти туда со мной. Там мало места и кровать только одна. Но, если хочешь, я могу подождать, пока ты не заснешь, и уже потом уйти. Вместо ответа ее щечки забавно надулись. Шисуи стойко сносил этот непредвиденный удар милоты первые три минуты, потом же с обреченным вздохом вынужден был отвести подрастающего деспота в собственную кровать, где она моментально заснула, тесно прижавшись к его груди. «К таким снам будет легко привыкнуть…»***
Проходит одна неполная неделя, прежде чем в очередной раз зашедшая проведать пришедшуюся по душе девочку Микото-сан не спрашивает у него, выбрал ли он для нее имя, ласково расчесывая жесткие и спутанные локоны натужно пыхтевшей безобразницы, которой был обещан полюбившийся сырный сэмбэй. Шисуи невольно вздрагивает, разбрасывая зажатые в пальцах дидактические карточки по всему полу под разочарованный стон маленького соулмейта, которая, кажется, наконец вспомнила название показанной им картинки. От предоставленной богами возможности подарить нечто настолько важное, едва не определяющее всю ее судьбу наперед, волоски на шее встают дыбом, а шершавый язык стремительно сохнет во рту. Конечно, он знал, что вечно без имени ей ходить не получится, но разве почившие родители не успели решить эту проблему? — Мизуки долго колебалась, поэтому имя для нее они так и не выбрали, — аккуратно завязав низкий хвост, жена главы клана едва заметно качнула головой. — Думали, что разберутся после той злополучной миссии, — горький вздох с теплым прищуром черных глаз. — У нее остался только ты, Шисуи-кун. И, поверь, человека в мире достойней больше не сыскать. Изрядно растерянный, он вновь посмотрел в горящие шаринганом преданные глаза подбежавшего к нему соулмейта, что с широкой и радостной улыбкой протягивала в его сторону правильную карточку, ожидая привычной похвалы в свой адрес. Шисуи вспомнил, как совсем недавно учил ее выводить непослушными, маленькими пальчиками правильные кандзи, как всеми силами старался заинтересовать, предлагая написать свое имя, и как впервые на его памяти позорно заплакал, когда эта маленькая, сломленная духом девочка с первой попытки без ошибок вывела трогающие за душу «Ши» и «Суи». И пускай ее появление свалилось на его голову как гром среди ясного неба. Пускай, юный шиноби терпеть не мог каких-либо перемен, как правило притягивающих за собой очередные злоключения. Пускай все шло совсем не по его плану… Он не жалел об этом. Никогда не пожалеет о сложных обстоятельствах, при которых им пришлось столкнуться друг с другом. — Химитсу, — неожиданно хриплым голосом выдавил он из себя, долго вглядываясь в ничего не понимающие детские глаза и в меру крепкой хваткой сжимая ее израненные, так и не зажившие от старых шрамов ладони. — Потому что ты моя маленькая неразгаданная тайна. Вместо ответа Химитсу улыбнулась ему необыкновенно красивой и заразительной улыбкой, словно наконец смогла понять каждое его слово.***
С нарастающим в своих объемах ужасом Шисуи начинает понимать, что привыкает. Привыкает ловить руками пахнущее парным молоком и домашней выпечкой, маленькое, юркое тельце по возвращении домой. Неважно, насколько серьезны его раны или испачкана одежда, Шисуи буквально живет этим коротким, щемящим сердце моментом, который дает ему сил двигаться дальше. Привыкает учить ее катакане и хирагане, постепенно вырабатывая своеобразный иммунитет на широко распахнутые в безмолвной просьбе закончить сегодня пораньше бездонные глаза Химитсу. Потому что Фугаку-сан уже не один раз предупреждал, в чем состоит его задача, за нерешение которой ее могут попросту забрать. Привыкает нежданно просыпаться посреди ночи из-за осторожно залезшего под бок соулмейта, отказывающегося спать без него, и незаметно укладывать обратно в ее кровать под раннее утро, чтобы никто не заметил. Однако не это самое худшее, так как по-настоящему ужасная вещь в его положении это то, что набиравший славу Шуншин но Шисуи привязывается. Крепко и безвозвратно, без единой возможности отмотать время назад, причем настолько сильно, что, кажется, готов вот-вот предать родную деревню. Или хотя бы убить собственного отца. — Она отвлекает тебя от того, что происходит за границами Конохи, — встряхивая его за плечи, подобно тряпичной кукле, цедит тот сквозь зубы. — Гибнут тысячи людей, захватывают в плен и того больше, не говоря уже о том, какой ущерб терпит мирное население. Поэтому ты не можешь возвращаться домой, к этой спятившей на всю голову девчушке, и забывать обо всем, что перенес! В первую очередь, ты — оружие, Шисуи! — продолжал настаивать, разгневанно брызжа слюной. — Хокагэ перенаправил тебя в третий взвод у линии фронта, и я не позволю тебе подвести меня! Одумайся… Последнюю фразу отец заканчивает угрожающим шепотом: «Если не хочешь увидеть ее под утро мертвой». Мертвой. Безбожно трещавший по мере чужой тирады самоконтроль окончательно сорвался с цепей, когда тот перешел последние границы дозволенного, что воздвиг вокруг себя потухающий изнутри юный шиноби. Химитсу, дикий ребенок, позорящий гордую фамилию Учиха, помеченная в личном деле как опасность третьей степени и просто до смерти запуганная девочка, боявшаяся ванной комнаты, как какой-то чумы, являлась олицетворением тихой гавани, в которой он мог раствориться, позволив хотя бы раз побыть себе обычным человеком, а не грязным убийцей, коим он считался в свои неполные семь лет. Поэтому, когда его бесценной гавани угрожает опасность, исходи она хоть от самого дайме страны Огня, Шисуи без лишних промедлений устраняет ее. Холодно, жестко и бескомпромиссно. Под гнетом его пальцев тело еще недавно усиленно распинавшегося перед ним мужчины с размаху впечатывается в стенку, а он с убийственным спокойствием раздумывает над тем, чтобы вырвать голосовые связки, ласково проводя пальцем по дрогнувшему от страха кадыку. Учиха чувствовал себя так же, когда Хокагэ сообщил ему, что он не до конца справляется с возложенными на него обязательствами, отчего они любезно предоставят свою помощь в виде квалифицированных работников детского дома. «Ты проделал хорошую работу, Шисуи. Дал ей имя, научил грамоте и устной речи, приобщил бедную девочку к нравам и негласным законам Конохи, благодаря чему она отныне не выглядит белой вороной на общем фоне. Но излишне баловать ребенка — все равно что бросить его. Поэтому пока Химитсу Учиха будет на попечении деревни». На языке осела неприятная горечь так и не вырвавшегося наружу протеста, а в груди разлилось сильное жжение. Тогда Шисуи лишь отрывисто кивнул, до хруста сжав побелевшие костяшки рук в кулак. Он был не в меру гениальным, но самым обычным чуунином, рано отправившимся на войну, а сверливший его предусмотрительно опущенную вниз голову внимательным взором Хирузен — высшим руководителем. У него попросту не было права сказать «нет». И это все вина не удержавшего язык за зубами проклятого, ненавистного отца. Чувствуя, как бешено вращается третье томоэ в глазах, Учиха сильнее сдавил собственные пальцы под задушенный всхлип смертника, осмелившегося посягнуть на то, что принадлежало ему с рождения: — Пока я не в силах добраться до Хокагэ, но ваша смерть, то-сан, лишь вопрос времени. И если вам действительно повезет, я убью вас еще на войне, а если нет… Молитесь, чтобы ками пощадили вашу прогнившую насквозь душу, потому что лично я ее щадить не собираюсь. Вечером того же дня, когда Химитсу, давясь рыданиями, отчаянно цеплялась за подол его рубашки, умоляя не бросать и не переставая кричать яростное «ты же обещал!», Шисуи остро пожалел о том, что вновь подвел ее. Потому что в ответ на все те несбыточные, но по-детски доверчивые просьбы он только тепло улыбнулся, совсем как в их первую встречу, и, мягко стерев дорожки слез, произнес решительное: — Обещаю, я вернусь. Неизбежно его сердце рвется на части, когда Химитсу шепчет хриплое и надломленное: — Н-не могу… Я больше тебе не верю, н-нии-сан…***
Он падал в месиво кровавых тел и убивал, чтобы создать еще. А после снова падал и снова убивал. Пока этот бесконечный адский круг не замкнулся и Шисуи не почувствовал, как медленно, неотвратимо ломается. В постоянном пребывании на поле сражений или изнемогающих тренировках было сложно сохранять ясность рассудка. Спасали лишь изредка всплывающие в памяти воспоминания о тех славных деньках, когда все было если уж не хорошо, то хотя бы в относительном порядке. Не было нужды так надрываться на полигоне, чтобы его кто-то заметил, потому что на него уже смотрят и не могут налюбоваться, настойчиво призывая пойти домой, чтобы поесть вкусно приготовленный Каэдэ ужин, ведь он так и не научился нормально готовить. Несмотря на то, что в своих кулинарных способностях Шисуи почти не сомневался. По крайней мере, его подчиненные никогда не жаловались, когда наступал его черед готовить походную еду. Впрочем, на линии фронта особо не побрезгуешь. И не проявишь эмоции. Такую слабость он позволил себе лишь раз, когда случайно убил ребенка. Он был сильно изнеможен, так как не спал и не ел как минимум несколько дней, частично потерял зрение из-за чрезмерного использования шарингана и определенно был не здоров психически. Хотя это в любом случае его не оправдывает. Шисуи зарезал мальчика того же возраста, что и оставшаяся в неспокойной деревне Химитсу, из-за чего не мог прийти в себя долгие три дня, не в силах уснуть и забыть скривившееся в животном ужасе детское лицо. И такие преступления он совершал еще не раз. Конечно, известно о них было ему одному, но это не мешало заходиться в криках чистой агонии от прокручиваемых в кошмарах тревожных воспоминаний, которые он малодушно жаждал вычеркнуть из своей памяти. Именно из-за последнего окончание войны не принесло ему первоначальной радости, которую он ожидал. Учиха так сильно боялся встретиться с и без того настрадавшейся от гнили окружающего их мира Химитсу, что откладывал это дело так далеко, как это вообще возможно, пока не узнал о трагичном инциденте с обрывом, с которого ее, судя по гулящим в приюте слухам, кто-то столкнул. Направляясь туда, он был твердо намерен разобраться со всем случившимся, совершенно не ожидая натолкнуться на проблему иного характера. Химитсу, которую он знал, плохо контролировала собственный шаринган, из-за чего она часто держала его в активированном состоянии. Ввиду неприятного опыта в роли лабораторной крысы, у нее был патологический страх, прикрытый показательной неприязнью к людям без их кланового додзюцу. И хоть она затаила обиду за его вынужденное предательство, но ни за что бы не пыталась выдержать между ними такую дистанцию. Так… «Кто она?» — в конце концов задается он вопросом, мило улыбаясь на прощанье оставшимся во дворе приюта двум детям. — «Что она сделала с настоящей Химитсу? И… как от нее избавиться?»***
Примечание.
Дзабутон (яп. 座布団) — японская плоская подушка для сидения. Дзабутон обычно используется для сидения на полу, но его также используют, когда сидят на стуле. Обычно любое место в Японии, предназначенное для сидения на полу, должно быть для комфорта обеспечено дзабутоном. Дзабутон имеет квадратную форму с длиной стороны 50-70 см и толщиной в несколько сантиметров. Дзабутон набивают растительным пухом или хлопчатобумажным ватином. Подушки могут иметь деревянную спинку для удобства. Для сидения на дзабутоне есть две позы — «сэйдза» (человек сидит на пятках, выпрямив корпус) и «агура» (человек сидит, скрестив перед собой ноги). Футон — традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром в шкаф. В XIII веке большинство японцев спало на соломенных циновках, но самые богатые японцы предпочитали спать на татами. Сэмбэй — тип японских рисовых крекеров, вид десерта. Сэмбэй часто едят с зелёным чаем как закуску или предлагают гостям дома в рамках вежливости. Дидактическая карточка — это рациональное средство наглядности с частью научной информации, заданий, вопросов, а также с организационными указаниями. Химитсу — с яп. тайна Ката́кана — одна из двух графических форм японской слоговой азбуки — каны. Для катаканы характерны короткие прямые линии и острые углы. Современное использование сводится преимущественно к записи слов неяпонского происхождения. Хира́гана — японская слоговая азбука, одна из составляющих японской письменности наряду с катаканой, кандзи, арабскими цифрами и ромадзи. Хирагана и катакана вместе составляют систему каны, в которой один символ выражает одну мору. Даймё (яп. 大名, Феодал, Буквальное значение: Большое Имя) — правитель страны. Во время третьего этапа Экзаменов на Чуунина, проводимых в Деревне Скрытого Листа, присутствующие даймё наблюдали за участниками экзамена в качестве судей, чтобы отобрать кандидатов, достойных стать Чуунинами.