Когда мы с тобой

Сарават собирает в охапку свои рубашки на плечиках и выгребает на пол любимые футболки. Так и запихивает в дорожную сумку одним большим клубком, не распутывая рукавов. Пыхтит время от времени, утрамбовывая рулоны футболок по бокам, но в сторону Тайна даже не смотрит. Как будто Типакорн для него предмет мебели или половой коврик. Кусок грязи, прилипший к подошве, который лень оторвать. Тайн только протягивает руку к его плечу и в последний момент одёргивает себя. От его прикосновений Вата мутит, наизнанку выворачивает. Наверное, уже ничего нельзя сделать. Тайн падает на колени, лязгая молнией на сумке Гунтитанона. Вцепляется в неё мертвой хваткой, чтобы Сарават хоть на одно мгновение сосредоточился на нём. Ват без объяснений бросился собирать вещи, как только вернулся с работы. Тайн ничего не понимал и лишь медленно сходил с ума, наблюдая за ним. — Не уходи, пожалуйста, — Типакорн обнимает сумку, набитую одеждой Саравата, как ребёнка. Горячие слёзы собираются в уголках глаз, застилая всё серой пеленой. Лицо Вата, перекошенное от злости, опустевший шкаф, перевёрнутые фотографии на комоде. За несколько минут Гунтитанон разрушил всё, что они вместе строили год за годом. Теперь это не их квартира, а мёртвые развалины. Всё, что напоминало о любви, осыпалось обломками и грудой острых камней. Тайну едва хватает сил вдохнуть, потому что рёбра будто бетонной стеной привалило. Он только смотрит на Саравата умоляющим взглядом и мнёт в руках ручку дорожной сумки. Ват хватается за боковой карман сумки и тянет её на себя. Глаза, как у разъяренного зверя, полыхают багрово-красным. Если бы мог, вцепился бы Тайну в горло и разорвал бы на куски. На ладонях остались бы пятна крови, но его сердце обрело бы покой. На смену жгучей боли пришло бы чувство вины, с которым справиться намного проще. Сарават больше не сможет смотреть Типакорну в глаза. — Отпусти, меня ждут, — Ват силой вырывает сумку у него из рук и закидывает внутрь оставшиеся вещи. Тайн оседает на пол, ударившись головой о спинку кровати. Наверное, шишка останется, но короткий укол боли не сравнится с тем, что Типакорн чувствует сейчас. Будто внутренности связали узлом и подожгли. Запах жженой плоти, дорожки слёз и слабость в руках. Он превращается в бездыханное тело, в котором по-прежнему живёт любовь. Может, любовь его и убила? Гунтитанон торопливым шагом несётся к двери, закинув сумку на плечо, и в последний момент Тайн его окликает. Когда до двери остаётся один шаг. Последняя ниточка, которая ещё не оборвалась между ними. — Помнишь, что ты мне сказал, когда мы праздновали нашу первую годовщину? — жалобно протягивает Типакорн, собирая в ладони горячие капли. Кожа пузырится, дымится, и ему едва хватает сил говорить. Нос забит то ли от слёз, то ли от мучительного отвращения к самому себе. Сарават поглядывает на него через плечо, опустив сумку вниз. Он так крепко сжимает ручку, что ткань вот-вот разорвётся на сотни волокон и нитей. В голове студеным ветром проносятся воспоминания. Их первая годовщина, год назад. Ват тогда заказал столик в ресторане, а дома заставил всю спальню ароматическими свечами. Они тогда до утра из кровати не вылезали. В груди колет что-то болезненно знакомое, и Гунтитанон прикрывает глаза. — Моя любовь выше звёзд, выше неба и ещё дальше — дальше луны и всего невидимого, — бормочет он сухим голосом, как заученную наизусть молитву. Год назад Ват впервые поклялся Тайну, что тот больше никому и никогда не будет принадлежать. Только ему. Но Типакорн своими руками сломал их будущее, это только его вина. — Когда любовь к тебе закончится, меня не станет. Его не стало. Ровно в тот момент, когда на покрывале веером разлетелись фотографии. Тайн и его сосед. Их поцелуи, улыбки и сияющие глаза. Возвращаться в тот день всё равно что загонять лезвие ножа в самое сердце. На нём уже столько ран, что живого места не осталось. Он не выдержит, если не уйдёт прямо сейчас. Он должен уйти раз и навсегда. Тайн больше не будет его. Н И К О Г Д А. — Тогда почему ты уходишь? — Типакорн ступает за ним, поднеся к губам футболку Саравата. Его любимая, ярко-красная. Ват так часто в ней ходил, что растянул до размеров парашюта. Тайн часто спал в ней, как в пижаме, но ткань всё ещё хранила запах Гунтитанона. Типакорн выдавливает через силу, шатаясь на ногах, словно пьяный. — Я не сделал ничего плохого. Гунтитанон поворачивается к нему, ударив по щеке горькой ухмылкой. Он спускает на глаза тёмные солнцезащитные очки и тыкает пальцем прицельно Тайну в солнечное сплетение. Типакорн дергается, как от ударов ржавыми иголками, но Саравату не мешает. Пускай хоть что-нибудь скажет или сделает, прежде чем уйдёт. — Если ты правда так думаешь, я тебе сочувствую, — Сарават снимает с вешалки свою кожаную куртку и бросает на тумбочку ключи. Значит, он и вправду сюда больше не вернётся? Тайн дотрагивается до его плеча, но Гунтитанон так резко выворачивает руку, что тот падает на пол. Ладони Саравата словно током прошибает, и он останавливается. Переводит на Типакорна испуганный взгляд, не выпуская сумку из рук, и молчит. Тайну больно, и ему ещё больнее от этого. До крика тянет помочь ему, поднять и обнять крепко-крепко. И никогда не отпускать. Но нельзя. Нужно рвать нити одним махом, не оставляя следов и надежд. — Почему ты просто не скажешь мне в глаза? — шепчет Тайн, подняв заплаканный взгляд. У него голос хрипит от слёз, но в груди одно пепелище растянулось. Он уже не живой, потому что его жизнь уходит следом за Сараватом. В его угасших глазах, в его сутулых плечах, в его разбитом сердце. — Что я сделал не так? Типакорн ползёт к нему на коленях и вцепляется в ногу. Как пёс, который не хочет отпускать своего хозяина. — Я никогда тебе не прощу, — отрезает Ват, оттолкнув его к кровати. Лучше бы ударил, честное слово. Обматерил, зацедил хлесткую пощечину или вытолкал за дверь. Только бы не уходил. Тайн не сможет без него здесь. В их квартире, где каждый угол напоминает о днях, проведённых вместе. Ракушка с моря, куда они впервые поехали вместе отдыхать. Старая пластинка, за которой Типакорн охотился о старшей школы, а Сарават привёз однажды из командировки. Засушенная роза, которую Тайн получил на их первый День влюблённых. Как Тайну жить здесь, на руинах счастливых воспоминаний? Гунтитанон бросает ему под ноги фотографию и захлопывает дверь. — Ват, я могу объяснить, — Тайн со слезами на глазах комкает фото в ладони и падает, безудержно колотя кулаками по двери. Сарават ещё не ушёл, не мог уйти просто так. Типакорн рвёт фотографию на кусочки и скулит из последних сил. — Я же люблю тебя. Гунтитанон утирает глаза рукавом куртки и уходит, ничего не ответив. Ему больше нет места в жизни Тайна. Ему нельзя любить того, кто предаёт любовь.