Когда мы с тобой

Тайн проводит ладонью по камину и берёт в руки фотографию в каменной рамочке. У них в доме очень мало фотографий, на которых собрана семья, но к этой Типакорн относится с особым трепетом. На фото ему не больше двенадцати. До сих пор смешно вспоминать, с каким трудом мама тогда уговорила его надеть цветочную рубашку. Сарават рядом с ним, в белой тенниске и черных брюках, выглядит, как молодой мужчина. Ничего удивительного, ведь тогда ему исполнилось семнадцать. Если к Тайну все по-прежнему относились, как ребёнку, то Ват уже активно знакомился с парнями и девушками. В тот вечер, который запечатлён на фотографии, они всей семьёй праздновали день рождения мамы. Тайн улыбается по-детски широко, а Сарават крепко обнимает его за плечо. Сколько Тайн себя помнит, они с братом всегда были вместе, и ближе в его жизни никого нет. Он возвращает фотографию на место и переводит взгляд на Вата. Сарават весь вечер не отлипает от дивана, и с уходом родителей количество выпитых бокалов выросло в геометрической прогрессии. Из него невозможно и слово вытащить, будто его сознание уплыло куда-то за грани Вселенной. Смотрит в одну точку и пьёт, нахмурив брови. Что у брата произошло? Девушка бросила, что ли? Или парень? — Мама всегда говорит, что Рождество — это семейный праздник, а потом убегает вместе с папой к соседям, — Тайн собирает стопку грязных тарелок, звеня ложками и вилками. — Пойду помою посуду. Он с кипой тарелок в руках напоминает акробата, который идёт по натянутому канату. Ноги ощутимо подрагивают, но перед ним только ровная линия, по которой нужно двигаться вперёд. Тайн не сойдёт с неё, даже если над ухом взорвётся бомба. — Задержись ненадолго, — Сарават хлопает ладонью по дивану, приглашая Тайна к себе. В глазах вьётся хмельная дымка, но слова произносит решительно и четко. Будто огненные стрелы в цель метает. Ни одного лишнего движения, ни одной лишней эмоции на лице. Но Тайну Ват всё равно кажется вымотанным и расстроенным. Он уносит гору тарелок на кухню, даже не оборачиваясь. Сарават с грустью смотрит ему в след, сглотнув горечь во рту. Может, он вправду перебрал сегодня, а может, Тайн слишком холодно к нему относится. Всё так изменилось, когда улыбчивый мальчик вырос. Теперь Тайну восемнадцать, и на него все девушки в университете заглядываются. Вату повезло, что у Тайна такой болтливый друг. Сарават узнаёт самые интересные новости с первых уст. Но ему так больно видеть Тайна счастливым без него. — Что такое? — выкрикивает Тайн, выглянув из кухни. — Я хочу поговорить с тобой, — Сарават поднимается с дивана и расхлябанной походкой направляется к Тайну. У него голова скоро расколется пополам от невыносимой боли. Не зря отец говорил, что нужно завязывать с алкоголем. Теперь, как выпьет, меры уже не видит. Ват толком и не замечает, в какой момент начинает пьянеть. Наверное, тогда, когда счёт переходит с бокалов на бутылки. Тайн не позволяет ему пить лишнее, но у Саравата всё-таки немалый опыт в этом деле. Когда Тайн рядом слишком долго, Ват не в силах отказаться от бутылки. Просто сорвётся, если не повысить градус в крови. — Мы можем и на кухне поговорить, — Тайн включает в кране воду, но краем глаза поглядывает на Саравата. Тот едва не врезается в угол стола, с горем пополам добравшись до кухонного шкафчика. Точно синяков себе наставит, как в прошлый раз. Тайн поворачивается к нему, с недовольством скрестив руки на груди. — По-моему, ты уже достаточно выпил. Ват примащивается у Тайна за спиной, вцепившись ладонями в тумбочку. У него трясутся руки, но голова необычайно ясная. Как будто не выхлестал за полчаса целую бутылку коллекционного вина. Он утыкается носом в шею Тайна, жадно вдыхая его запах. Руки сами находят талию Тайна, скрестившись на его животе. Пальцы медленно поднимаются выше, и Тайн испуганно закручивает кран. — Ты так вкусно пахнешь, — мычит Сарават, задирая кончиком пальца его голубую рубашку. Тайн отскакивает к холодильнику, как кипятком ошпаренный. Ват широко распахивает глаза, и серые разводы незаметно исчезают. Только время назад уже не вернуть. Тайн смотрит на него, как на сумасшедшего, и тяжело дышит. — Не смей больше ко мне прикасаться! — рычит он, лихорадочно запихивая рубашку в брюки. Сарават бросает на него испуганный взгляд и поворачивается к мойке, до крови прикусив губу. Ему нужно освежить голову как можно скорее. Разъяренный голос Тайна рубает по спине ножом, сдирая кожу. Ват всегда знал, что надолго его не хватит. — Ты совсем свихнулся? Ты же мой брат! Тайн продолжает кричать, но Сарават его почти не слышит. Он брызгает несколько холодных капель на лицо и оседает на пол. Сползает вниз по кухонному шкафчику, пробивая хребтом каждый бугор, каждый выступ. Он почти не чувствует спины, но горло душит комок слёз. Так хочется разрыдаться, взвывая от боли. Но Тайн его не поймёт, не простит, не примет. — Это не правда, — всхлипывает Ват, опустив голову между колен. Он уже не спрячется от огорчённого взгляда Тайна. Тот всегда смотрел на него с восхищением. Тайн гордился своим старшим братом, а что от него осталось в итоге? Ничтожный алкоголик, без работы и без семьи. Ещё год назад у Саравата была девушка. Незачем врать себе, называя её любимой. Но Пэм заботилась о нём. Они познакомились в больнице. Ват работал хирургом, а Пэм перевелась в их гинекологическое отделение. Они вместе уходили на работу и вместе возвращались домой. Но Сарават не ценил ни крупицы её любви, за что и поплатился. Он до сих пор просыпается среди ночи в ледяном поту, когда вспоминает тот день. Пэм забрала свои вещи и ушла, а Тайна избили до полусмерти. Он праздновал с друзьями поступление в университет, и какие-то хулиганы пристали к ним на улице. Сарават в ту ночь чуть не убил человека, который лежал на операционном столе. Поэтому и уволился из клиники. Что с ним теперь стало? Он ничем не лучше, чем те пьяные дебоширы, разгуливающие по ночному городу. — Тебе нужно прекращать пить, — Тайн вытирает ладонью мокрый лоб, и Саравату кажется, что тот подступает ближе. Нет, только кажется. — Уже сам не понимаешь, что несёшь. — Мы с тобой не братья! — Ват поднимает заплаканные, налитые огнём глаза, и Тайн испуганно хватается за ручку холодильника. Ему становится страшно. Но не потому, что брат может причинить ему вред. Тайн боится, что с Сараватом случится что-то плохое. Он совсем не узнаёт его в последнее время. Ват поднимается на ноги, прошипев сквозь слёзы. — Мы не родные, слышишь?! Не родные… Ват находит в верхнем шкафчике открытую бутылку и пьёт из горла, заляпывая свою черную рубашку. Его рубашка темнее всё равно не станет, а душа уже давно выгорела дотла. Одна горстка пепла в груди осталась, которым Сарават давится по ночам в бреду. Тайн бросается к нему, но Ват покидает кухню. Он продолжает пить, размазывая слёзы вперемешку с вином. На сердце так тошно, что хочется в петлю или выброситься из окна. Как только Тайн узнает правду, Сарават потеряет и брата, и любимого человека, которого никогда не заслуживал. Зачем ему жить? Тайн тормошит его за плечо, насильно вырывая бутылку. — О чём ты говоришь? — сиплым шепотом протягивает он. — Родители усыновили тебя пятнадцать лет назад, — выдавливает Ват через силу, падая на диван. У него запутывается язык, и из-за дымчатой пелены слёз трудно разглядеть лицо Тайна. Теперь он его возненавидит. Сарават добавляет едва слышно, с хрустом отрывая пуговицу на рубашке. — Я любил тебя всю жизнь. Полупустая бутылка выскальзывает из рук Тайна на пол, и осколки разлетаются во все стороны. Вишневая лужа расползается под ногами Тайна, а Сарават видит в ней своё раздавленное сердце. Они молча буравят друг друга глазами, слушая грохот салютов за окном. С Рождеством, братик. Нет, у Вата больше нет брата. У него больше никого нет.