— You? — Two Feet —
Глаза неспеша закрываются, погружая в полноту уюта и тепла, и только на периферии эйфории и сна альфа краем уха улавливает изумительное, прежде не различаемое, мелодичное звучание. Чонгук тихо мурлычет. Мурлычет, позволяя равномерным вибрациям овладеть своим телом, а горлу выпускать приглушённый мягкий рокот. И в эту же секунду Тэхён замирает пойманным в свете фар оленем. Его омега разнежен. В его доме. На его территории. Наконец максимально спокоен и умиротворен. Достаточно обласкан им, Тэхёном, что даже позволяет потонуть в пучине абсолютной гармонии. Это высшая степень блаженства — испытывать такую гамму эмоций во главе с обычным, может и не совсем человеческим, счастьем. Их волки без колебаний принимают друг друга, подтверждая принадлежность, чувствуют внутренних зверей так удивительно ярко. Альфа первым не сдерживается, аккуратно целуя в шею, пуская по телу омеги тысячи мелких мурашек. Ещё безумно боится напугать, сделать один неосторожный шаг навстречу, разрушив всё прежде выстроенное, потому что даже догадаться о реакции Чонгука не может: варьируется от согласия до тихого скандала. А скандал в случае предтечного, сильного внутренне омеги — атомная бомба, выпущенная с одной конкретной целью — безжалостно взорвать обидчика. И Ким пока не желает проверять на себе чужие способности, поэтому решает спросить напрямую: — Я хочу тебе кое-что предложить, но ты не обязан соглашаться... — Что бы ты сейчас не предложил, я согласен, — впервые хрипло отзывается Чонгук, прислушиваясь к подаваемым сигналам внутренней омегой. — Уверен? — На все сто, хён, — доверчиво. Тэхён вновь запускает обе руки под кофту омеги, одну смело положив на низ живота, второй же плавно скользя наверх, к чувствительным бусинкам сосков. Он ощущает лёгкую дрожь подтянутого тела и, убеждаясь окончательно в чужом наслаждении, начинает мягко надавливать на грудь, за что вознаграждается чужим торопливым выдохом и внезапно зарытым в напряжённую шею носом. Чонгук откровенно дышит им, успокаивает взбушевавшегося зверя, от лёгкого, неожиданно появившегося возбуждения прикрывая глаза. Ничуть не плохо — отключать ангелочка на плече, доверившись демону: вся сущность омеги бесстыже требует внимания к своей персоне, и Тэхён, как человек, безапелляционно выполняющий каждое требование, поощряется красивыми звуками вкупе с мягкими поцелуями в арома-железу — самое чувствительное место на коже. Альфа медленно опускает руку с живота чуть ниже, немного оттягивая свободные штаны и подготавливая омегу к своим следующим действиям: Чонгук в руках слегка вздрагивает, но смиренно молчит, даже наоборот, начинает ласкать нежную кожу языком более интенсивно, отдаваясь инстинктам. Пальцы добираются до мягкого члена, слегка поглаживая и потирая нежную бархатную кожу; Чонгук чувствует, как по телу с непривычки волнами накатывает ни с чем несравнимое удовольствие, в душе огромными сладкими цветами распускается предвкушение. Он намеренно усиливает прежде тихое мурчание, подозревая, как сильно это нравится самому Тэхёну, но старается не распалять пламя между ними. Итог откровенно пугает, связывает руки крепкими канатами из страхов и предубеждений: что будет, если хён потребует его всего? — Гук-и, это только ради тебя. Я остановлюсь, как только скажешь, — боже, неужели, Чонгук настолько предсказуем? Ответом служит тихое подтверждение со свободным, обжигающим открытую часть плеча выдохом. Это, по правде, сильно подкупает. Чонгук возбуждается быстрее от одной мысли, что впервые ему кто-то столь открыто и непринуждённо дрочит, не требуя ничего взамен, полностью посвящая себя в удовлетворение другого. Тэхён сначала нежно поглаживает сухой член вдоль по стволу, усиливая хватку на головке, после опускается длинными пальцами к яичкам — младший практически скулит, в непонимании, почему так остро реагирует на каждое касание. С его уже эрегированного члена стекает первая капля предэякулята, а сам он начинает чувствовать густоту и тягучесть собственной смазки между ног. Очень неловко, особенно когда она начинает вытекать из заднего прохода усиленнее, и Тэхён, подловив момент, целенаправленно ведёт пальцами ниже. Омега смущён, но безумно распалён альфьей настойчивостью. — Я кое-что сделаю, доверишься мне? — Чонгук в который раз застигается Тэхёном врасплох, продолжая истекать смазкой в удвоенном количестве. С него капает, как с какой-то грёбаной коровы везде: никто и никогда прежде не обращался с ним столь трепетно и предусмотрительно, уточняя мнение по каждому грядущему пункту. Даже в бытовых ситуациях. К сожалению, для многих альф в этом мире, омеги — расходный материал, сосуд для будущего потомства. Но с Кимом Чонгук чувствует себя живым. Не игрушкой, не необычной зверушкой в зоопарке, с которой хочется помериться силами, а обычной омегой. Порой этого сильно не хватает: плыть по течению, доверившись другому человеку. Когда сфинктера едва ощутимо касается средний палец, Чон понимает суть вопроса, на который ранее дал утвердительный ответ. Зажимается, напрягая все мышцы в теле, и глухо мычит: обычный страх перед неизвестным тушит тёплое, ничуть не обжигающее пламя внутри. Какой Тэхён? Нежный и терпеливый или резкий и несдержанный? — Я не сделаю больно, не бойся. Тебе понравится, — и омега позволяет себе вновь расслабиться. К удивлению, достаточно обычных слов, чтобы его наивность открыла все двери. Младший глотает тихие вырывающиеся стоны, пока альфа медленно погружает палец в нутро, со смущающим хлюпающим звуком вытаскивая обратно, и доверчиво откидывается на плечо Кима, раздвигая ноги чуть шире. Неожиданный писк вырывается наружу, когда палец касается набухшей железы где-то внутри, а вторая рука на контрасте с нежностью болезненно зажимает сосок. — Можешь добавить ещё один? — жалостная и такая внезапная просьба действует на Тэхёна сильнейшим в мире афродизиаком. Он даже не вспоминает, что является истинным противником удовлетворения только одного в паре, и что собственный член стоит колом, но на него не обращают должного внимания. Ещё немного уделив времени растяжке одним пальцем, не забывая о простате — отвлекающем манёвре, — Ким любезно приставляет второй к увлажнённому ароматной природной смазкой сфинктеру, сильнее раздвигая податливые стенки и загоняя кисть глубже. Тэхён не успевает понять, как Чонгук начинает громче, ещё более смущённее стонать, елозя ягодицами в опасной близости от паха альфы и шепча слова благодарности. Видимо, омежья сущность берёт верх, а привычная заполненность после стольких проведённых в одиночестве течек не ощущается слишком странной. Поток передачи наслаждения в таких условиях регулировать больше не представляется возможным: Ким рывком переворачивает Чонгука на диван животом, вздёргивая чужие ягодицы и полностью стягивая домашние штаны. Свои домашние штаны. В которых его омега потёк от возбуждения. Тэхён любуется мокрой, слегка растянутой дырочкой доли секунд, прежде чем приблизить своё лицо и глубоко вдохнуть цветочный аромат омеги около влажных бёдер. Чон же неловко пытается вывернуться, хныча и протестуя в голос, но крепкие руки альфы настойчиво пригвождают его к дивану. Волк Тэхёна в буквальном смысле начинает сходить с ума от полностью раскрытого раскрепощённого омеги, без испуга и стеснения рыча в удовольствии; Чонгук на секунду сжимается, вовремя беря себя в руки. Альфа не сделает ничего плохого или запрещённого без его позволения. — Хён? — почти плачуще зовёт Чонгук. Тэхён моментально прерывается, обращаясь в слух, но глаз с причинного места не сводит. — Хён, я в порядке, просто... Просто давай сегодня без проникновения, хорошо? — Сделаю всё, что попросишь, — не обращая на внешние факторы ни малейшего внимания, сосредоточившись только на постыдных — для него одного — просьбах желанного парня. Если омега не готов к члену в заднице — Тэхён найдёт более интересные способы довести того до полного исступления. Попрощайтесь со своим самообладанием, Чон Чонгук, детское время закончено. — Глубоко выдыхай на счёт три. Раз... Два... Три. И, конечно, омега беспрекословно подчиняется, сразу же после вдыхая с громким несдержанным стоном и последующим смущённым сопением. Ведь альфа абсолютно неожиданно, внезапно, резко, внепланово и так далее по списку начинает его вылизывать. Ведёт шершавым языком по ложбинке, круговыми движениями надавливая на сфинктер и слегка проникая кончиком внутрь. Омега определённо точно сходит с ума: в его мире происходит кровавый переворот, жизненно важные ценности уступают грешному наслаждению, раскрывая для своего альфы полностью. Стыд не успевает затмить возбуждение: Чонгук сейчас максимально вспыльчив и чувствителен, будто находясь под водой слышит, как Тэхён в прямом смысле лакает его смазку, раз за разом тихо порыкивая. Он отрывается от дырочки лишь для того, чтобы, опустившись нежными поцелуями вниз по бедрам, широко слизать потёкшую влагу и вернуться к мягким толчкам внутрь омеги. Оказывается, следовать инстинктам — не такая уж и плохая идея, если отключаться с правильным человеком. Вот что забавно: они сближаются только потому, что после будут вынуждены делать то же бессознательно, но руководствуются чистым животным чутьём, занимаясь смущающими вещами уже до течки. Чонгук практически бьётся в экстазе, когда, не имея права кончить до альфы, заводит руку назад, прихватывая за волосы и отводя от своей нуждающейся дырочки его голову. Не останавливает процесс, лишь желает видоизменить его, специально пристраиваясь голыми ягодицами к члену Тэхена через тонкую ткань шорт, заманчиво покачивая бёдрами. Оглядывается назад, впиваясь потемневшим взглядом в то, как под воздействием застелившей глаза красной пелены, Ким сыто слизывает блестящую смазку с губ. Тэхён на грани, Тэхён почти видит яркую вспышку света, зажжённую омегой в ночи, и Тэхён принимает правила игры. На этот раз грубо и безжалостно сжимает в своих руках ягодицы омеги, раздвигая мягкие половинки, и восхитительно сильно толкается вперёд, имитируя чувственный настоящий секс. Громкие мелодичные стоны в унисон заглушают издаваемые из включённого телевизора звуки, пока пара продолжает двигаться друг к другу навстречу, искренне благодаря судьбу за знакомство. Они оба ослепительно сильно кончают без каких-либо дополнительных стимуляций после особо грубого движения: Чонгук скулит от слишком эмоционального, но физического толчка в пучину неизведанного наслаждения, выплёскивая белёсую густую сперму на диван; Тэхён низко рычит, едва заставив себя не прокусить омеге кожу у основания шеи, изливаясь себе в шорты. — Это считается за секс? — устало, но удовлетворённо звучит от омеги, моментально упавшего тяжёлым грузом на диван, даже не умудрившись вернуть свои штаны на место. Какая уже к чёрту разница? — Теоретически, — уклоняется альфа с той же интонацией, перенося вес на руки, стараясь не контактировать с голыми участками тела омеги, чтобы не... Ну, да. Он молодой горячий альфа, что поделать? — Ты пока не готов к большему. — И нужен тебе такой девственник? — тихо произносит Чонгук уже после того, как они оба приводят друг друга в порядок, укладываясь на просторную кровать альфы вместе: близость теперь пугает не так сильно, как прежде. Тэхён будто оскорблённо смотрит на омегу в ночи. — Ты руководствуешься стереотипами. — Не стереотипами, а обычной логикой: девственники — доски в постели, потому что нихрена не умеют. Недостаток практики, пусть и со знанием теории — проблема для многих. — слегка расстроенно объясняет свою точку зрения младший. — Сл-и-ишком стереотипно, Чонгук, о чем я и говорил, — насмешливо. И притягивает омегу ближе, укладывая на своё плечо, низко шепча продолжение в самое ухо. — А ты никогда не задумывался, что девственники отзывчевее в постели, потому что для них это в новинку, м? — Тэхён испытывает истинное наслаждение, драконя и смущая "доску в постели". — Нежнее, чувствительнее, уязвимее, податливее... — Я понял, понял! Плевать, — альфа открыто смеётся, слегка целуя омегу в открытое плечо... — Спокойной ночи, Чонгук. — Спокойной, хён, — ...и отключается, впервые за долгое время обнимая тёплое живое тело всю ночь.***
Презрение к самому себе, ослепляющая злость и, как следствие, пугающая опустошённость — вот, что чувствует Юнги, занимающийся чистым садомазохизмом, не сводя глаз с причины своих эмоциональных горок. В который раз он попадает в собственную ловушку грёз? Когда, наконец, перестанет надеяться на то, что жизнь образуется без личных вмешательств в её ход? Не хочет выстраивать желаемое сам — получает действительностью под дых. Это день сурка: вечное повторение ночных кошмаров, в которых в один момент он счастлив, в другой уже летит подстреленной птицей с небес аккурат в бездну из сильнейших страхов и переживаний. Нерушимый постулат, жалкая аксиома будущего, в котором он никогда не приблизится хотя бы к видимости собственной эйфории. Все мечты разбиваются о камень преткновения в тот самый момент, когда он видит слишком очевидную провокацию со стороны близкого друга — человека, с которым испытывает абсолютное единство душой, но, к сожалению, никак не телом. Юнги не боится чувств, не бежит от отношений и уж тем более не зарывается в песок пугливым страусом, как это делает весьма успешно тот же Чонгук. Юнги просто ждёт. Возможно, поступков, а не очередных пустых слов. Возможно, более громких заявлений, наконец развязывающих скованные обществом руки. Не шагает вперёд просто потому, что после будет проблематично скрыть покрытые волдырями ожоги. Он привык заботиться о себе самостоятельно, а лишние раны на теле лишь усложнят и без того не беззаботную жизнь. Всё начиналось, как обычно: Хосок, только завидев своего суженого-ряженого, ускакал трясти задницей прямо перед его диджейским пультом, Чонгук ушёл в более спокойное место (этот парень никогда не был в восторге от шумных тусовок, особенно находясь в компании незнакомцев), Сокджин с Намджуном удалились ближе к стойке с алкоголем, теряя связь с реальностью, а Чимин... Чимин, не обращая внимания на окружающие его голодные взгляды, остался рядом с хёном. Отгонял одним предупреждающим взглядом всех приближающихся пьяных студентов, весело рассказывая очередную историю про Чонгука и всё ещё зло фыркая на безразличие рядом сидящего альфы. Хотя за столько месяцев общения должен был уже привыкнуть... Атмосфера между ними меняется в ту самую секунду, когда Юнги, желая остаться в одиночестве с принесённым тем же Паком виски, равнодушно намекает, что был бы не прочь смотреть на Чимина издалека. Странное ощущение неправильности окутывает слезоточивым газом: младший альфа, безэмоционально приняв намёк лёгким кивком головы и тихим "ясно", ставит свой стаканчик с омерзительным на вкус дешевым пивом на ближайший журнальный столик и удаляется в центр танцпола. Одинокий, но такой прекрасный, будто парящий в собственном созданном мире, Чимин привлекает всеобщий интерес к своей персоне. Юнги знает: этот парень всегда стремится к окружающему его одного вниманию. Вот и сейчас, не продержавшись и пяти минут наедине с самим собой, он уже смело кладёт руки на какого-то незнакомого парня, поворачиваясь всем корпусом в сторону дивана у центра комнаты. Преднамеренно дразнит. Изводит внутреннего волка Мина своей раскрепощенностью и неумением видеть чёртовы границы. Глупый альфа, считающий, что просто обязан вывести его из равновесия. Реакция своего зверя уже не пугает Юнги: он отчётливо помнит тот день, когда возжелал крепкое тело тонсена впервые. Тогда они решили прогуляться по парку вместе после тяжёлого учебного дня: немного развеять мысли и сблизиться, ведь только стали новоиспечёнными соседями по комнате. Чимин неуклюже поскользнулся на ровном месте, тараня ни в чём неповинный асфальт своими ладонями, разбив их в кровь, и начал тихо скулить от дикой обиды с первыми отголосками накатывающей боли на лопнувших мозолях. Этот звук, издаваемый им в течении продолжительного времени... Поставил Юнги в весьма смущающую ситуацию. Он искренне не ожидал подобной реакции на мучительные стоны альфы. Да, за свою короткую жизнь Юнги успел опробовать многое. Не задумываясь над последствиями, ложился с альфой в одну постель, ничуть не стесняясь природных желаний слетевшего с катушек волка, но никогда не попадал в ситуацию, где заводился бы от одного тонкого мелодичного голоса. Обычно его эксперименты протекали под высоким уровнем алкоголя в крови, здесь же он не брал ни капли в рот. Откровенно, Юнги почувствовал себя мерзким извращенцем, стыдился самого себя ровно до тех пор, пока не осознал одну простую истину: Чимин его заинтересовал не в качестве секс-партнёра. Точнее, не только. Этот альфа... Заботливый и бережливый, аккуратный, в меру смешной и до безумия интересный... Его личность открывалась для Юнги с новых сторон — только положительных — с молниеносной скоростью; он даже не успел понять, как окончательно и бесповоротно влюбился. Не в обычный образ, созданный на основе идеалов, — в реального человека, жизнерадостного мечтателя и слегка безумного генератора таких же безумных идей. Чимин подкупил своей простотой, бескорыстным желанием помочь каждому нуждающемуся, а ещё... Здравыми, осознанными взглядами на жизнь, полностью совпадающими с позицией Юнги. Мину порой кажется, что будь в их мире хотя бы небольшая вероятность существования соулмейтов, они с Чимином непременно являлись бы ими. Но, к сожалению, присутствует лишь истинность, которая в их случае невозможна. Они оба альфы. Юнги частенько впадает в летаргически-апатичное состояние только потому, что считает несправедливостью: первичный пол с горем пополам поменять возможно, а вот вторичный изменить не в силах ни один волшебник. Обидно до скрежета зубов. Он, не задумываясь ни на секунду, пошёл бы на тестовые испытания, как только обозначили бы минимальный процент успеха. И нет, он не яростный гомофоб, даже не противник отношений с альфой в том самом романтическом, приторном смысле. Мин всего лишь до чёртиков переживает за реакцию общества: подавляющим большинством однополые чувства активно отторгаются, а он попросту не желает жить в вечном страхе за любимого или, что ужаснее в разы, глубоком с ним секрете. Должен иметь возможность появляться вместе со своей парой, открыто заявляя о чувственной любви, в будущем растить усыновлённых детей, раз собственных завести всё равно не получится, не скрываться по углам трусливыми крысами и не становиться национальной провокацией. Не перекрывать искренность нелепым табу. Именно это останавливает его от того, чтобы прямо сейчас вырвать Чимина из лап соблазняющего его омеги и запереть в тёмном подвале на веки вечные; скрыть от лишних глаз, довольствуясь им в одиночестве. Мин практически пропускает мимо ушей слова Чонгука, едва уловив смысл его просьбы, но вовремя берёт себя в руки: если пообещал предупредить, значит сдержит своё слово. Вскоре подплывает (в буквальном, безбожно пьяном смысле) и Хосок, уделяя время рассказу в ненужных подробностях о том, каким образом вновь отвоевал сердце любимого альфы. Всё, что слышит Юнги: стук собственного сердца, желающего безжалостно пробить грудную клетку от вида возбуждённого танцами Пак Чимина, обжимающегося с незнакомцем. Он коротко бросает Хосоку, что Чонгук с Тэхёном покинули вечеринку, и уже хочет уходить сам, признавая поражение без боя, только вот Чон совершенно некстати замечает его эмоциональное состояние. И собирает, блять, толпу общих друзей за одним столом, в том числе вытягивая и Чимина из лап уже поднадоевшего омеги, приказав Юнги сидеть на месте смирно. Пак счастлив оказаться в родной компании, не жалея оскорблённого омегу, которого не пускает Хосок, утверждая, что с ним всем будет некомфортно. Младший альфа сразу же вливается в общую суматоху, предлагая сыграть в "правду или действие" на бутылочке. Конечно же, на пьяную голову все соглашаются. И это становится их личным спусковым крючком, отправной точкой в неизвестность (которой Юнги, быть честным, в скором будущем будет невероятно благодарен). Как только все рассаживаются вокруг низкого столика, начинается самая интересная часть вечеринки, по крайней мере для одной определённой компании, в которую в итоге всё же пускают и того омегу, и новоиспечённого в сотый раз парня Хосока — Джексона, и даже самого организатора вечеринки — Бома. Чимин ощущает явный дискомфорт, находясь между омегой-однокурсником, чьим именем прежде не был заинтересован, и альфой, от которого яростно защищал друга, но только из-за сидящего напротив Юнги остаётся на своём месте. Вспоминая, что практически не пил за сегодняшний вечер, он без смущения берёт стаканчик Мина, тут же залпом вливая в себя крепкий алкоголь, забавно жмурясь. — Ну что, кто первый? — Намджун дожидается, пока все усядутся, выступая инициатором. — Ты и начинай. Первый ход выходит скучным: у Джуна напрочь отсутствует чувство юмора или хотя бы слабенькая фантазия, так что, покрутив бутылочку и услышав из уст Джексона "действие", он загадывает поцеловать в щёку любимого человека. Раздаётся счастливый писк одного Чон Хосока, пока все остальные в притворной брезгливости закатывают глаза. Следующая правда приходится от Джексона к Джину: была ли у него когда-нибудь интрижка с женатиком? И Ким, краснея, выпивает стакан пива залпом, признаваясь: была. Когда он ещё учился на первом курсе и являлся незанятым омегой, преподаватель предложил сдать сессию особым индивидуальным способом, а юный Сокджин не увидел в этом ничего плохого: альфа симпатичный, пусть и носящий на безымянном пальце золотое кольцо. Позже сонсеннима уволили, признав виновным в совращении своих студентов, и омега окончательно отпустил эту ситуацию. Неловкость царит в их компании ровно до тех пор, пока не наступает очередь Бома выбирать. Решение даётся тому просто: он не считает себя хорошим игроком, останавливаясь на правде. Джин задаёт весьма каверзный вопрос, раскрывающий натуру исключительно безымянного омеги: есть ли у альфы обнажённые фотографии кого-нибудь из присутствующих? Многозначительный взгляд на парня, сидящего по левую сторону от Чимина, говорит всё за себя. Пак же иронично усмехается под нос, заметив напуганный взгляд омеги на себе. Как жаль, что ему всё равно. Игра продолжается: на каждую вторую правду приходится действие, и в этот раз бутылочка красноречиво указывает на Юнги. — Ты должен показать три своих любимых позы в сексе с партнёром своего же пола. Может Бом и плохой игрок, но действия подбирает искусно, с особой прирождённой извращённостью. Если до этого Юнги относился к этой игре абсолютно равнодушно, даже не показывая своей увлечённости, то сейчас в шоке раскрывает глаза, в упор глядя на владельца дома. — Что, слабо? — ухмыляется тот бесстрашно — рядом нет Чонгука. — Не слабо, — язвит Мин, скрыто ликуя и всеми руками хватаясь за предоставленный шанс. Он ведь наконец дорвался до желаемого: есть отличный предлог, чтобы показать Чимину весь спектр внутреннего негодования и волчьей раздражённости его поступками. Он даже не задумывается над выбором ни на секунду, впиваясь в одного Пака диким, не скрывающим своего накопленного гнева взглядом, молча приказывая подняться с места. Все думают — от заказанного действия. Юнги чувствует — вовсе нет. Чимин показушно вздыхает на публику, но кивает в согласии, неуловимо для друзей содрогаясь от выбора Юнги. Конечно, тот не мог выбрать никого другого: у двоих есть пара, третий — незнакомец, но легче не становится совершенно. Чимин сейчас будет выступать в роли игрушки, нежеланной пассии человека, к которому питает самые нежные чувства. Почему это происходит именно с ними? Что за дурацкие действия? Внешне альфа не демонстрирует ни заинтересованности, ни нетерпения, зато внутренний зверь когтями расцарапывает все органы в кровь от обессиливающей жажды почувствовать себя, наконец, единым целым со своей парой. Волк Пака давно признаёт Юнги, но трусливо поджимает хвост при всякой близости, ожидая вместо ласки получить небрежный плевок в самую душу. Каждый раз пугается причинённого вреда по нелепой неосторожности, разрывающей его сердце острым лезвием тоски. Чимин твёрдо определяется: сегодня решится их будущее раз и навсегда. Он мягкой поступью приближается к стоящему у дивана Юнги, не сводя взгляда с хищно прищуренных затуманенных глаз. Мин, немного погодя, оборачивается и бросает в сторону грубое: "С дивана сами встанете или мне его на вас укладывать?" Все присутствующие улавливают в чужом запахе терпкие нотки увядающих цветов на фоне яркого аромата зимнего спелого апельсина. Это не нравится внутреннему волку Чимина, беспокойно, но смиренно ожидающему дальнейших действий от хёна. Ребята освобождают диван с тихими смешками, готовясь к самому комедийному представлению двадцать первого века, вот только ещё не догадываются, что смешно не будет никому... — Давайте только без раздевания, — позволяет себе пошутить Хосок, сразу же затыкаясь, наткнувшись на разгневанный взгляд Юнги. Он просто не хочет смущённости между ним и Чимином с вытекающей из этого неловкостью: итог должен оправдать ожидания — показать младшему свои чувства, их огромную ценность для альфы. И даже не догадывается, что каждым своим действием только больше пугает потерявшего надежду на счастливый исход тонсена. — Ляг на спину, — уже мягко обращается Мин к альфе, утихомирив бурю внутри, из-за чего его брови взлетают выше чёлки: точно ожидал не такого тона. Чимин послушно ложится на спину и, чувствуя себя крайне непривычно, неправильно под взглядами его друзей, сгибает ноги в коленях. Но действие — есть действие. Юнги в неуверенности заламывает пальцы, прежде чем упереться коленями в мягкую обивку дивана. Могут ли они себе позволить нечто большее? — Сделай это, — вытаскивает из мыслей Пак, заметивший неопределённость в чужих глазах. — Давай же. И Мин подчиняется. Медленно раздвигает ноги альфы, умещаясь между ними, и укладывает свои руки по бокам от головы, придавливая Чимина к горизонтальной поверхности всем телом. Его внутренний зверь рычит от такой нужной близости, беспокойно сворачиваясь калачиком, желая, чтобы его приласкали и утешили, только вот самому Юнги совсем не до этого. Прямо под ним парень, которого он уже очень долгое время мечтает присвоить себе, под ним его самый страшный сон и самое яркое светило. Под ним всё: каждая эмоция, каждая мысль, все неозвученные вслух чувства; Мин полностью принадлежит исключительно этому человеку. Сердце сдавливают его руки, душу вырывают его зубы. Юнги теряется в пространстве, еле выдавливая: "Обхвати мои бёдра ногами", и совершенно случайно, инстинктивно толкается вперёд, когда Чимин, будто находясь в густом тумане, где видит перед собой одного лишь Юнги, исполняет. Это неожиданное движение резко выводит их из глубокого оцепенения, и они одновременно отскакивают друг от друга, чуть ли не валясь с дивана. — Раз, — шёпотом отсчитывает Мин. Он неловко протягивает руку парню, помогая подняться с дивана, и, не отпуская её, движется к ближайшей стене. Чувствует прожигающие их спины взгляды, но молча прислоняет Чимина лицом к ней, сжимая облегающую бёдра чёрную кожу длинными узловатыми пальцами. Пах оказывается в опасной близости от чужих упругих ягодиц, и Юнги осознанно прижимает опёршегося на стену альфу ещё ближе, сталкиваясь в огненном танце телами. Они оба дышат через раз, стараясь потушить ожидаемое нахлынувшее возбуждение хотя бы до того, как заметят другие — сами давно почувствовали желание, исходящее друг от друга. Игнорировать бессмысленно: их волки тянутся, практически завывая в голос от общего вожделения и влечения. — Два, — утяжелившемся дыханием в самое ухо. Юнги нехотя отстраняется, продолжая вести Чимина, словно тряпичную куклу, за собой. На этот раз далеко уходить не приходится: главным атрибутом выступает всё та же стена. Он заглядывает в глаза совершенно потерянного парня, практически выдавая себя с потрохами: невероятно сильно хочет приклеить желанное тело к своему, не отпуская ни на шаг. Запечатлеть принадлежность губами, заявить права на его превосходство. Но игра ещё не окончена. Чимин окончательно выбивается из колеи, забывая даже родное имя, когда Юнги с лёгкостью поднимает его — будто действительно тряпичную куклу, — руками помогая скрепить лодыжки за своей спиной. Проявляет присущую альфам силу, демонстрируя ее на Паке, который автоматически обнимает хёна за шею, чувствуя крепкие руки, удерживающие под ягодицами. Они лбами тянутся друг к другу, прикрыв глаза, пытаясь в таком дразнящем сущности положении усмирить своих волков, уже открыто скулящих от негодования. Ароматы бергамота и мягкого сандала соединяются друг с другом в горячем танго, идеально гармонируя между собой. — Чёрт, — шепчет Юнги практически в самые губы, поставив весь мир на паузу. Сейчас перед ним только один Чимин: его внутренняя вселенная в тёплых глазах; затапливающая нутро нежность; зарытые в волосы короткие пальцы; дыхание, оседающее на коже лепестками прекраснейших цветов, и заводящий альфу феромон. Запах его пары. Атмосфера рушится в одно мгновение: на заднем плане кто-то явно преднамеренно закашливается, а после слышится громкое шипение Хосока. — Три, — тихий стон едва срывается из уст Чимина, потому что Юнги по неосторожности слегка задевает губами чужие губы, произнеся завершающую фразу. Он будто не замечает состояния младшего, с особой заботой ставя того на ноги, удерживая за талию ещё некоторое время. А как только убеждается, что Пак твёрдо стоит на своих двоих и не планирует падать, незаметно натянув кофту чуть ниже, возвращается на диван. Потому что не уверен, что собственные ноги будут способны удерживать его ещё какое-то время. За столом повисает угнетающая тишина. — Это было горячо, — поражённо слышится со стороны Джексона. И Юнги тут же хватается за бутылочку, как тонущий за спасательный круг. Выбор останавливается на Хосоке, всё это время только сосредоточенно переводящем взгляд от Пака к Мину. Любопытно. — Правда или действие? — Правда. — Ты считаешь поцелуй изменой? Юнги точно знает, как успешно перевести тему: своим вопросом он начинает долгую и нудную лекцию от загоревшегося Хо на тему "даже заинтересованность уже является изменой". Он убеждён, что навсегда сбивает догадливого омегу с пути прозрения, но один задержавшийся, кажется, на долгие минуты, опрометчивый взгляд на Чимина, портит всё, выводя Хосока из транса. Омега начинает крутить бутылочку с настроем попасть на одного из альф, и карты складываются удачно, когда её нос останавливается на Чимине, сидящем с опущенной головой и не обращающем на игру никакого внимания. Взгляд Хосока загорается не предвещающей ничего хорошего, режущей глаза лампочкой, особенно когда Чимин тихим голосом выбирает действие — терять больше нечего. — Поцелуй свободного омегу рядом с собой, — бьёт кувалдой. — Что? — резко поднимая голову, непонимающе переспрашивает Чимин. — Омегу, Чимин. Поцелуй омегу рядом с собой, — и ухмыляется той самой понимающей улыбкой. Предатель. Зверь Юнги вырывается из клетки, созданной им же ради безопасности окружающих, перегрызая ничтожно тонкие для волчьих клыков прутья. Его топит внутренняя нарастающая злость на всех: Хосока, который загадал это действие и сейчас сидит с широкой улыбкой, наблюдая за реакцией Юнги, удовлетворившей его ожидания; Чимина, который не выступает против, а наоборот крепко задумывается; безымянного омегу, который наигранно краснеет и смущается под взглядами окружающих; остальных друзей, не влезающих и не заступающихся. В глазах отражается сметающая всё на своём пути ярость, а в груди зарождается громкий собственнический рык, моментально ставящий точку на продолжении. Волк внутри Чимина слышит зов, во всю ликует и счастливо машет хвостиком, призывая свою пару к действию. Сам же парень не на шутку злится на хёна, так незрело затопившего своим подавляющим феромоном весь дом. Пак никогда бы не выполнил это действие: с большей радостью сожрал бы свою руку, но ни за что бы не поставил под вопрос зарождающиеся между ними чувства, не подверг опасности их волков. Все его прежние действия справедливы: откровенными танцами он лишь хотел ускорить принятие альфой своей влюбленности, вызывая ревность и наталкивая на соответствующие выводы. — Юнги, чёрт возьми, да что с тобой? — даже Джун зажимает нос пальцами, хотя считается ведущим альфой, лидером в их небольшой стае. Но тому сейчас наплевать на всё: он безотрывно смотрит в глаза своему личному искусителю, срываясь с места в тот самый момент, когда Чимин в подчиняющемся жесте, упрямо глядя в ответ, едва заметно склоняет голову перед альфой. Перед своим альфой. Волк берёт полный контроль над последующими действиями Мина, слетая с катушек: грубо перехватывает чужое запястье и, не позволяя даже попрощаться с друзьями, поспешно утягивает в сторону выхода под возмущённые возгласы огорчённого невыполнением действия омеги. Благо, общежитие находится рядом с домом Ли Бома, иначе бы Юнги не постеснялся разорвать младшего альфу прямо на глазах всей собравшейся толпы. А Хосок тем временем с довольным видом стреляет смешинками во взгляде и, уже теряя из вида двух сорвавшихся альф, громко вопит во всеуслышание: — Обязательно предохраняйтесь, мальчики!