Пена

- Хей, прекрати, - Плеск резонирует о бежевую плитку на стенах и смешивается со звенящим в полутьме высоким голосом, - Пожалуйста, Онни, - На сожмуренных глазах начинают блестеть слёзы, смех становится громче, брызги больше и в какой-то момент руки, на которых давно пошла складками кожа, замирают, а после мягко ложатся на влажную плоть. Смех затухает как и несколько ароматических свечей, что стояли скопом на тумбе подле ног. - Ну вот, мы расплескали половину ванной, что ты наделала? - Вымокшие розовые волосы ложатся вновь на плечо, а руки опускаются поверх чужих длинных пальцев, что начали невольно выводить круги на чужом животе аккурат вокруг впадины пупка. - Это ты виновата, я заставлю тебя всё убирать, - череда смешков вперемешку со словами не придаёт им ни капли серьезности и Юнджи знает, что они обе пойдут в кровать, забыв о мокрой плитке минимум до утра. Потому что устали. Потому что им, находясь рядом не до этого. - Почему это я? Это ты мешаешь мне слушать что они говорят, - Мин кивнула на небольшой экран планшета, что стоял в подставке на стуле чуть поодаль сбоку. - Будешь мешать - защекочу снова, - Карие глаза напротив предупреждающе сощурились и в ответ на свою довольную игривую улыбку, Чимин получает внезапное касание мокрых пальцев к носу, заставившее её невольно прыснуть и отстраниться, но не дав опомниться, эта ладонь касается челюсти, силой тянет выше, заставляя подняться, ведомая на встречу чужим искусанным губам. Чимин тает под ними. Лопается также как и чертовы пузыри ужасно раздражающей пены для ванны, что так быстро растворилась. Также как они Мин отстраняется слишком быстро, заставляя желать притянуть её обратно, не менее жадно, не менее желанно. К горячей коже со вкусом расплескавшейся персиковой воды. - С нашим третьим новым годом, Моччи. – Больше ни капли строгости, она исчезла, испарилась за долю мгновений, оставив оголившуюся мягкость во взгляде, - Мы не заметили полуночи. Минут семь назад. - Чёрные радужки косятся на маленькие часы, что еле ловят на себе огонь свечей, а хрупкая рука старается убрать длинную яркую прядь куда-то к затылку, но лишь бросает брызги на родные лоб и глаза, вызывая короткий писк, сменившийся кротким смехом и самой яркой в этой ночи улыбкой. - С нашей третьей годовщиной, Онни, - Голова вновь принимает попытку опуститься на чужие влажные плечи, тело спиной на грудь, под убаюкивающий перезвон волн, а нос сам собой находит мягкую кожу шеи, ровно над левой ключицей, и заполняет под завязку лёгкие чужим ароматом вперемешку с персиковым запахом свечей и воды, наполнившими комнату. Все как надо. От запаха до касаний, всё как должно быть, всё как привычно и ново одновременно. Чимин так нравятся эти руки, что слегка царапая ногтями, гладят её живот и бока, не желая останавливаться, проводят около бедра, по памяти очерчивают чёрный узор извивающегося хищника среди пышных бутонов; она без ума от этого голоса, от лёгкой хрипотцы, как следствия давней, прошедшей страсти к сигаретам; она задыхается смотря в эти глаза и видя в них дюны нежности, предназначенные ей, вызванные ею. Пак прокручивает каждое мгновение, что заставляло её разрываться изнутри за последние три года и даже раньше, когда страх выдать свои чувства был так велик, и не может сдержать в себе желания касаться. Трогать, гладить, выражать себя, выражать свою нежность, отдавать её буквально, через кожу другой. Она опускается ниже, спускаясь по чужой груди в горячую воду, чтобы откинуть голову куда-то на солнечное сплетение или даже ниже на живот, чтобы коснуться воды кончиками ушей с которых так и не были сняты блестящие в темноте конго, чтобы одной рукой опереться о бледное, уже высохшее бедро, а другую закинуть за спину, на ощупь найдя плечо и прошагав пальцами к шее, провести ногтями по чужому загривку, погладить, запутаться в чёрных мокрых волосах, сжать, слегка надавив, и вновь отпустить, огладив корни. - Я столько всего чувствую к тебе, знаешь? Меня расщепляет это состояние, оно невыносимо, я хочу трогать и целовать тебя постоянно. Особенно, когда ты на работе и я представляю твоё возвращение. И до ломоты сильно, когда ты рядом и занята чем-то, но я боюсь отвлечь тебя, хоть и очень хочу этого. - Робко, тихо, движением согнав попавшую на губы каплю по коже подбородка, в воду. Чимин знает, что щеки её Онни заалели, хоть и не видит этого, знает, что та теряет дыхание на такие откровения, ведь чувствует то же, но редко может выразить словами. А также знает какая реакция последует после, ведь она на неё и рассчитывала, а потому лёгкое хихикание срывается с широкой улыбки ещё до и вновь теряется в плеске воды. - Ну вот, ты опять мешаешь мне смотреть, это последняя серия... - Дальше Чимин не может разобрать ни слова, так как её собственный смех перебивает и бессмыслицу сказанного, и её собственные мысли с повторяющимися просьбами остановится, которые игнорируются ровно до момента, пока девушка не переворачивается в чужих руках, хватаясь за плечи напротив, соскальзывая одной из рук, вызывая бурный всплеск, а после пробуя вновь и уже более цепко подтягиваясь, упираясь ногами в противоположный край небольшой ванной, чтобы накрыть чужие губы, прекратив наконец эту ужасную пытку. Что из двух оказывается большей пыткой тот ещё нерешенный вопрос. Ладони крепко ведут от тонкой талии к ребрам, от чего по ванной разносится громкий выдох, а за ним следующий, взаимный, пока всё те же длинные пальцы обвивают спину и хватаются, окольцовывают так крепко, будто боятся отпустить любимое тело, будто страшатся, что оно выскользнет и скроется в воде навечно, никогда больше под ними не оказавшись. Герои на экране застывают, начинают идти титры и единственные звуки, что остаются после и продолжают отскакивать от плитки в свете не потухших огней, это звон воды и робкий нежный шёпот из раза в раз в бреду чувств повторяющий, что она «тоже».