Омела и Огневица

Осенний туман не таял уже три дня. Тепло августа истончилось, и слабое солнце, пробиваясь сквозь сизую вату шотландских облаков, едва касалось земли. Сырое дыхание черного озера чувствовалось в замке — средневековый камень впитал его, как губка. Было темно — распускались сумерки — но свечи еще не зажгли. На полу пустынного коридора шестого этажа появилась длинная тень, выросшая из мрака под аркой. Послышался грохот отъезжающей лестницы, и через мгновение Шизуо уже пересек лежащий на полу квадрат свинцового света. Он шел как обычно сгорбившись, под тяжестью ни для кого не зримого креста, — мрачный и отстраненный, будто воплощенный во плоти и крови пасмурный день сентября. На шестом этаже не было ни классных комнат, ни потайных ходов, ни библиотеки, ни гостиных — здесь было пусто; все время, за исключением тех моментов, когда сюда приходил Шизуо: с учебником или книгой, но чаще с потрепанной пачкой сигарет, припрятанных под кроватью еще с лета. Волшебники не курили, и он не пытался объяснить им, в чем смысл вдыхания ядовитого дыма — он и сам не знал — это просто успокаивало, хотя и не всегда. — Шизуо? Ты сегодня мрачнее обычного, снова зельеварение? Очнувшись от своих мыслей и созерцания пола под ногами, Шизуо поднял голову. Лазурно-зеленое свечение, напоминавшее ему раскрашенную солнцем болотную гладь, лишь слегка рассеивало серый полумрак коридора. Селти приближалась, и по выражению лица головы, которую она несла в руках, Шизуо понял, что она волновалась. — Ничего, — Шизуо пожал плечами, доставая пачку сигарет и поворачиваясь к окну. — Все так прочат меня в мракоборцы, что я точно получу «Превосходно», даже если не выполню ни одного задания. Селти нахмурилась. — Очень сомневаюсь. К тому же разве ты сам не хотел быть мракоборцем? — Единственная профессия, при которой моя способность чихнув подрывать предметы и калечить людей самыми простыми заклинаниями может быть полезна. — Это не ответ на мой вопрос, — возразила Селти. — Я попрошу Шинру позаниматься с тобой. Он сейчас в больничном крыле — наблюдает, как сращивают кости. — Полезное умение. Конечно, если это не блоха. — Какая блоха? — растерялась Селти. — Изая. — Ты придумал ему прозвище? Шизуо не ответил. Почему-то со стороны странно — неправильно — было услышать это. Почти раздражающе, но Шизуо не понимал, почему. Селти хотела спросить что-то еще, но промолчала — Шизуо был благодарен. Он выдохнул дым, наблюдая, как он растает во влажном воздухе. — Картины говорят, в Хогсмите произошло убийство. — Сейчас все об этом говорят, — подтвердил Шизуо. — Волшебницу прокляли. Ее нашли мертвой на берегу Черного озера, всю обсыпанную омелой и оплетенную ветками ивы. Что такое, Селти? Селти перехватила голову другой рукой. Ее темноте платье слегка колыхалось от слабого ветра, наполняющего пустующие коридоры — так естественно, словно она действителтно принадлежала этому миру. — Когда я была человеком, — сказала она, — люди убивали друг друга потому что нечего было есть или негде было спать. Это отвратительно, но я могу это понять. Причины убийства в Хогсмите я не понимаю. Фотографии осеннего берега, с серым камнем и черной водой, с разносимыми ледяным ветром цветками омелы, были во всех газетах. Шизуо видел, как их разглядывали в гостиной, едва не прижав нос к желтоватой бумаге, слышал, как шептались в Большом Зале во время завтрака — это очарование страхом было только у людей, никогда не знавших истинной угрозы. Шизуо ненавидел праздное любопытство к чужому горю, но еще больше он ненавидел насилие — особенное продуманное и претендующее на эстетизм. Его тошнило от фотографий — почти так же, как от запаха и вкуса сливочного пива. — Сколько бы цветочков там не валялось, это все равно тупое и бессмысленное насилие, — процедил Шизуо, туша сигарету о стену. — Кто-то, конечно же, подумает, это умно или имеет какой-то заковыристый символичный смысл… — Но только не ты, Шизу-чан, ты и в буквах учебника едва видишь какой-то смысл. Шизуо застыл. Сломанная о камень сигарета надломилась в его пальцах. Изая медленно подошел к окну и тоже взглянул в него на воды озера, овеянные осенним туманом, — такие же темно-проклятые, как те глаза, что на него смотрели. — И цветы не валялись, как ты сказал, — добавил Изая. — Они были разложены аккуратно. Омела, прутья ивы — все это атрибуты магии друидов. Соотвественно, это не совсем убийство. — Не убийство? — спросила Селти, оттягивая неотвратимый исход разговора. — Нет, — подтвердил Изая воодушевленно. — Это жертвоприношение. Я говорю это исключительно для тебя, даллахан, потому что вряд ли Шизу-чан сможет понять разницу. Сложно было сказать, что выбило Шизуо из колеи больше — насмешка над его умственными способностями или то, что Изая посмел появиться здесь. Сакральное спокойствие его убежища, прежде свободного от раздражающего присутствия всяких блох, теперь было разрушено. — Пошел вон! — закричал Шизуо, выхватывая палочку. Селти протянула руку, но пальцы прошли сквозь сухое дерево сакуры — палочка сделала полукруг, и страшный грохот сотряс сумеречную тишину. Изая повернул голову, чтобы посмотреть на дыру в стене, каменная крошка пылью сыпалась на ковер. Если бы он смотрел на эту картину разрушения еще мгновение — стал бы ее частью, Шизуо произносил одно заклинание за другим. Хотя они не были сильными — даже и близко — Изая знал, что любое отправит его в лазарет минимум на месяц. Отразив несколько заклятий, он побежал, уворачиваясь и прыгая со стены на стену, а затем по лестницам вниз, чтобы исчезнуть в лабиринте коридоров. Шизуо продержался три этажа, прежде чем осознать, что гонится за тенью. Изая куда-то исчез — видимо, был не в настроении на что-то серьезнее небольшой погони. Схватившись за каменную ограду балкона, Шизуо закричал — и как только крик застыл, утонув в молочном тумане, адреналин погони иссяк. Будто потушил одним мгновением пламя. Шизуо вновь ощутил меланхолию и грусть: от себя самого, от невыносимо-серого промозглого дня, но теперь была еще злость — похожая на зуд блошиного укуса. Ему хотелось помыться — он весь провонял. И его любимый шестой этаж — тоже. Изая, как прокаженный, отравлял все, к чему прикасался. Больше всего Шизуо раздражало, как он иногда подходил вот так: будто ничего не случилось, и заводил разговор, явно напрашиваясь на сломанную челюсть или нос. Он был психопатом, и каждый раз, когда Шизуо подозревал, что он не способен на что-то еще более отвратительное, Изая насылал на него пикси или натравливал старшекурсников, или подбрасывал в завтрак блевательные батончики. Когда он не занимался плетением паутины одному ему понятных интриг, он изобретал что-то не очень затейливое для Шизуо, словно это составляло его досуг во внеурочное время — вроде как бездумного просмотра телевизора — и понимание этого раздражало Шизуо еще сильнее. Он заметил, что уже зажгли свечи. Их блуждающие огни плавающими хороводами рассеивали вечернюю темноту — такую холодную, что сводило кости. Пошатавшись немного по коридорам, Шизуо вернулся в факультетскую гостиную, надеясь посидеть немного в тишине у камина или окна — наблюдая, как гаснет за горами последний свет. Однако гостиная была полна, озаренная огнями, напоминая жужжащий улей. Наблюдая за хаотичным полетом книг и перемещением черных мантий, Шизуо медленно смирялся с тем, что ему не стоило ждать от этого дня чего-то хорошего. — Откуда такой потрёпанный? — Кадота поднял голову от учебника, заинтересовавшись странным внешним видом Шизуо, шумно плюхнувшемся на диван рядом. Хейваджима уважал его храбрость. Не каждый стал бы приставать к нему с расспросами, когда он не в настроении — не в настроении он был почти всегда. Может быть, поэтому его единственным другом была Селти — призрак, которого он не смог бы прикончить случайным заклятием «Остолбеней» или «Экспеллиармус». Тактичность Кадоты Шизуо тоже уважал: он не стал настаивать, когда в ответ на его вопрос промолчали. Задумчиво повертев в руках «Историю магии», Кадота откинулся на мягкую спинку. — Ты знаешь, сегодня из кабинета Зельеварения пропало зелье живой смерти. Не знаю подробностей, но у нас отменили урок. Шизуо закрыл глаза, потирая лоб. — Может, Изая уже напьется его и сдохнет наконец. — О, — обронил Кадота. — Ладно, как скажешь. Он вернулся к чтению своего учебника, и Шизуо просто смотрел на пламя, расцветающее под каменным сводом камина. Треск огня напоминал ему о доме, хотя он почти не помнил ни его, ни родителей. Самые ранние воспоминания были уже после усыновления, когда они с братом переехали к родственникам в Англию. Он знал, что его родители были магглами, но что это нечто неоднозначное узнал не сразу — многие боялись его бесконтрольной магии, в несколько раз более сильной, чем у остальных волшебников. В десять лет он смог откинуть от себя машину. Изначально осматривающие его волшебники думали, что дело в палочке: сочетание вишни и сердечной жилы дракона, как узнал Шизуо, было смертоносно. Но волшебники ошиблись. Взяв в руки другую палочку, Шизуо творил заклинания почти точно такие же, какие со своей родной. Изая не уставал повторять, что он чудовище, и он не был одинок в своих взглядах. Не то чтобы Шизуо обращал много внимания на чужое мнение, но ему было приятно, когда он встречал к себе более терпимое отношение. Засидевшись у камина, он не заметил, что гостиная почти опустела. Свечи и пламя едва рассеивали густую осеннюю ночь. Чернота арок пахла холодом. А в слабеющих бликах пламени вышитые на гобеленах сады, казалось, колыхались от ветра. Устало потерев затекающую шею, Шизуо поднялся, чтобы тоже побрести по лестнице наверх и уснуть крепким, почти детским сном, как только его голова коснулась подушки. Утро развеяло осеннюю грусть. Еще не открыв глаза, Шизуо уже чувствовал на коже едва ощутимое тепло солнечного света. В большом зале посуда блестела в его лучах ослепительно, как заколдованное золото драконов. Шизуо был в хорошем настроении — по крайней мере, так он думал про себя, когда медленно жевал омлет, щурясь от яркого света. По утрам в среду у него (и блохи, но об этом Шизуо думать пока не хотел) был Уход за магическими существами, погода изменилась к лучшему как раз кстати. Предмет был спокойным, Шизуо нравились занятия в лесу. Нравился запах сосен и влажной травы. Нравилось наблюдать и ухаживать за животным — это было спокойно. Единственное, что его удивляло — это учебник, попытавшийся укусить его за палец при попытке его прочесть. Пока сачком отлавливали учебник и для Шинры, Шизуо подслушал, что книгу лучше обтянуть ремнями или убрать в папку, чтобы она не напала в самый неподходящий момент. Учебник был укрощен, но явно не сломлен — пока Шизуо нес его по тропинке между желтеющей высокой травы, учебник рычал и издавал другие странные звуки. Воздух был холодным и чистым, еще зеленый лес слабо колыхался на сентябрьском ветру. Шепот листьев наполнял ясную тишину. На тенистой опушке, где уже толпились другие ученики, было холоднее из-за теней, что отбрасывали деревья, слышалось тихое пение птиц где-то в проклятом полумраке Запретного леса. Урок начался с предупредительной речи, но Шизуо ожидал этого после того, что Кадота рассказал ему в гостиной. Профессор предложил укравшему зелье живой смерти, если он находился здесь, вернуть зелье, оставив его под дверью кладовой — в таком случае никаких последствий не будет. Это было гуманное предложение, но Шизуо казалось, что зелье все равно не вернут. Будь он профессором, давно схватил бы блоху за шею и влил в него сыворотку правды — это бы куда эффективнее и быстрее помогло решить многие — если не все — скопившиеся за последние пару лет проблемы… Возможно, это была как раз та причина, по которой Шизуо никогда бы не сделали преподавателем в Хогвартсе. Закончив с обсуждением пропажи, профессор наконец попросил достать учебники. — Чтобы Чудовищная книга о чудовищах не напала, погладьте ее по корешку… нет, Макклаген, корешок — это сбоку! Шизуо удивленно приподнял брови и уже потянулся к рычащему учебнику, когда вдруг почувствовал легкое скользящее прикосновение — от плеча и почти до запястья. Кожи словно коснулось морозное дыхание января, щекочуще-холодное и колкое, как электричество. Он машинально повернул голову и увидел перед собой сияющее непосредственностью лицо Изаи. — Наконец-то этот предмет дает полезные знания! — воскликнул он. — Это ведь работает на всех чудовищах? Сбитый с толку, Шизуо пропустил момент, когда учебник, почуяв уязвимость, снова яростно укусил его за палец. — Изая… — прошипел он. Первым порывом было выхватить палочку, но учебник продолжал с остервенением грызть его руку, поэтому Шизуо замахнулся и просто ударил Изаю книгой по лицу — тот отшатнулся шага на два, хватаясь за разбитый нос, но не растерялся — в следующее мгновение Шизуо пролетел несколько ярдов, впечатавшись спиной в дерево, обсыпавшее его дождем сухих иголок. Он уже потянулся за палочкой, упавшей на землю, когда профессор схватил его за ухо — было больно, но боль немного привела его в себя. Гриффиндор и Слизерин наградили тридцатью штрафными очками, но никто из двух факультетов и не рассчитывал взять кубок школы, пока Шизуо и Изая учились здесь — соревнование если и шло, то исключительно за предпоследнее место. Шизуо честно пытался слушать преподавателя после того, как выслушал пятиминутную лекцию о недопустимости своего поведения, но тяжело было сосредоточиться, когда он чувствовал насмешливый взгляд Изаи, направленный в его спину. Он кожей ощущал его присутствие, оно было невыносимо — невыносимо думать или отвлечься, похоже на неприятный запах, заставляющий содрогаться, чувствовать щекочущий холодок в коленях. Изая ничего не делал, но Шизуо чувствовал, будто стягиваются вокруг шеи невидимые шелковые нити — он что-то замышлял… замышлял, Шизуо представлял, как крутятся шестеренки в его поганой голове, которую хотелось расколоть, как орех. Ничего не происходило. Не происходило ровно четверть часа — затем Изая натравил на Шизуо свой учебник, и их обоих — всех в пыли, изорванной форме — все-таки выгнали с занятия. Бредя назад знакомой тропой, уже не залитой солнечным светом, — ветер принес с юга громоздкие белые облака — Шизуо размышлял о том, что Изая что-то расшевелился, будто отогретое на солнце насекомое, очнувшееся от спячки. Обычно он держался в рамках одной-двух выходок в неделю, но в последние дни словно взбесился, с раздражающим упрямством самоубийцы напрашиваясь на неприятности. Шизуо схватился за плечо, подавляя желание разорвать рукав, которого Изая касался своими цепкими пальцами. Шизуо был уверен, что ему иногда не хватало целительного перелома руки или лодыжки, после этого Изая успокаивался недели на две — Шинра только раздражающе ныл, что Орихара до смерти надоел ему в лазарете. Перед обедом в большом зале директор снова долго и нудно говорил об украденном зелье — Шизуо уже надоело слушать. Даже когда Изая не доставал его физически, он все равно умудрялся создавать ему сложности. В том, что именно Орихара имеет отношение к пропаже зелья, у Шизуо не было никаких сомнений: блоха имел отношение ко всему плохому, что происходило в школе. И теперь из-за его отвратительных интриг Шизуо должен выслушивать монотонные наставления вместо того, чтобы наконец поесть. Куриный бульон пах соблазнительно, нигде, кроме школы, Шизуо не пробовал такой вкусной еды. Он не помнил, как готовила его мать, но их с братом опекун обычно разогревал дешевые овощи в фольге, и их запах до сих пор преследовал Шизуо в кошмарах — почти так же, как запах Изаи, только отвратительнее. Вилка, которую Шизуо сжимал в руках, вдруг треснула и переломилась. Сидящие рядом гриффиндорцы мельком скользнули по нему взглядом, но промолчали — Шизуо был благодарен, он чувствовал, что был на грани срыва. — Приятного аппетита, — закончил наконец директор, и Шизуо с яростью сжал в руках кусок хлеба — на стол посыпались крошки — и принялся есть, стараясь как можно меньше смотреть по сторонам. — Шизуо, тебя Шинра искал, — сказал Кадота, наклонившись над столом, чтобы увидеть Шизуо, сидящего через несколько людей от него. — Загляни к нему в лечебное крыло. Шизуо не мог есть. Несмотря на голод, он почти не чувствовал вкуса, злость — подобно острой приправе — перебивала все другие эмоции. День начинался так хорошо, но теперь его снова выгнали с урока, Изая испортил его рубашку, а теперь еще история с зельем грозилась закончиться чем-то плохим, и этот идиот Кадора говорит ему про Шинру — Шинру, который точно вынесет ему мозги своим нытьем об Изае в лазарете, как будто он попадает туда из-за Шизуо, а не потому, что он законченный… — Шизуо? Хейваджима бросил ложку и поднял голову. Это стало его ошибкой, потому что он заметил, как из зала выходил Изая, окруженный толпой младшекурсников, которым что-то увлеченно рассказывал. — Может, не стоит? — твердо предположил Кадота, проследив его взгляд. — Шизуо, у нас скоро будет отрицательное количество… Шизуо поднялся. И либо Орихара был легилиментом, либо просто рассчитывал на такой исход — но он отразил направленное в него заклятье. — Я говорил тебе не появляться, пока я здесь! Шизуо выскочил из большого зала, расталкивая на пути случайных встречных. «Остолбеней» отскочило, и несколько картин с грохотом упали на земли. Обступившие Изаю младшекурсники разбежались, и он отражал заклинания один — четкими и быстрыми движениями. Его лицо уже не было ни деланно заинтересованным, ни насмешливым, сосредоточенность обнажила ту могущественную, недоступную пониманию злость, которая жила внутри него — обычно лишь изредка вспыхивая карминными огоньками на дне темных глаз. — Ты всерьез надоел мне, Шизу-чан, — сказал Изая спокойно. — Школе повезло, что ты бросаешься только на меня, ведь я, по крайней мере, могу защититься. — Я сказал тебе заткнуться и катиться отсюда! С грохотом одна из колон обрушилась на пол, обдав столпившихся пуффендуйцев серой пылью. Драка затягивалась, потому что учителя не могли протолкнуться через толпу. — Монстрам не место в школе, — ответил Изая, опуская палочку. — Их место в вольере, хотя лично я предпочёл бы сделать из тебя чучело. Острота и напряженность исчезли из его лица, и Шизуо наблюдал, как его тонкие губы изгибаются в доброжелательной, насквозь фальшивой улыбке. Это было похоже на действие оборотного зелья — так ощутимо изменился стоящий перед ним человек. Шизуо уже знал причину разительной перемены: учителя пробрались сквозь толпу, и профессор зельеварения схватил его за шкирку. Ему стало страшно. Не так, как в ту ночь, когда родители не пришли домой, но все равно страшно. Школа была шумной, в ней был Изая и множество других людей, которые постоянно нарывались на ссоры с ним, ему сложно давалось большинство предметов, но… после смерти родителей замок стал его домом. Он не хотел вернуться домой, к брату и опекуну, опозоренный исключением, зная, что никогда снова не войдет в эти стены — да еще и из-за такой отвратительной причины, как блоха, который добивался этого последние пару лет. Он сидел на каменной скамье, спрятав руки в карманы и мечтая о пачке сигарет, спрятанной под матрасом. Первым директор говорил с Изаей, и Шизуо не знал, сколько времени он уже смотрел на закрытую дверь и вслушивался в тишину, тщетно пытаясь различить слабое эхо чужих голосов. Уже горели плавающие в воздухе свечи, и горячий воск падал на пол с едва различимым змеиным шипением. Уже растаяли на горизонте последние желто-зеленые облака. Шизуо перестал думать о времени, и, когда наконец открылась дверь, его отчаяние сменилось каким-то притупленным сожалением, предвосхищающим любой исход. Изая коротко посмотрел на него — с тем же выражением, которые было у него во время их драки — и молча прошел мимо. Шизуо сделал шаг в сторону кабинета, но директор мягким жестом остановил его. — Боюсь, вам придется зайти к господину смотрителю и помочь ему сегодня ночью в качестве наказания. Шизуо застыл — и это все? Директор как будто прочел этот немой вопрос в его глазах и медленно кивнул, но поверить все равно было сложно. Никто даже не пошлет кричалку ему домой? — Не стоит сдерживать свои чувства, — директор потрепал его по плечу и продолжил, прежде чем Шизуо успел насторожиться: — Спокойной ночи. Дверь закрылась, и несколько мгновений Шизуо бессмысленно смотрел на нее, сбитый с толку таким исходом ситуации. — Ты уже впал в зимнюю спячку? — зло спросила темнота голосом Изаи. — Или ты оглох? Шизуо повернулся. Орихара стоял в полумраке подножия лестницы, прислонившись плечом к стене, и ждал. Так им придется выполнять поручения завхоза вместе? Всю ночь? Шизуо разозлился бы, но он ожидал худшего. К тому же после вспышки гнева к нему всегда приходило раскаяние. Не то чтобы он сожалел, что напал на Изаю — скорее, что не нашел иного выхода или не смог сдержать себя. Он и сам не мог до конца понять это фантомное, легкое, как вуаль, чувство вины, почти всегда накрывающее его сердце. — Что ты ему наплел? — Ты еще претензии мне решил высказать? — процедил Изая. — Что считал нужным. А теперь сделай одолжение и попытайся держать себя в руках хотя бы те несколько часов, что мы вынуждены провести вместе по твоей милости. — Моей милости? — зло переспросил Шизуо, медленно спускаясь вниз. — Будь моя милость, ты бы сдох. Изая отмахнулся. — Да-да. У меня были планы на вечер, и ты в них не входил. В коридорах уже никого не было, и Шизуо удивился, каким спокойным и грустным мог быть замок, когда погружался в сон; сколько неузнанных историй хранила темнота его сводов. Персиковый свет очерчивал портреты — они тихо перешептывались, посмеиваясь над его мрачным лицом. Изая не сказал ни слова за весь путь. Шизуо мог бы сказать, что он редко держал свой рот закрытым более пяти секунд, жужжа над ухом так же раздражающе, как летний комар, случайно залетевший в окно и не дающий уснуть в душную июльскую ночь. В кабинете смотрителя им выдали тряпки и отправил в Зал Трофеев начищать до блеска медали и кубки. У Шизуо с комнатой были связаны неприятные воспоминания: на третьем курсе Изая вызвал его на дуэль, но вместо него ночью в Зал Трофеев явились семеро старшекурсников, утверждавших, что он вскрывает их письма. — У магглов нет приспособления, чтобы делать это быстрее? — лениво поинтересовался Изая, открывая защитное стекло и касаясь тряпкой первого кубка. — Как грязнокровка ты точно должен об этом знать. — Ты сегодня бессмертный, что ли? Странно было слышать голос Изаи в беззвучной темноте, как паутина оплетающей зал доспехов. Ночь была лунная, и Шизуо видел, как серый цвет переливается на сверкающем металле чужих наград — это напоминало ему японское море с его медными отливами прохладных волн. — И что ты там чистишь, не видно же ни черта. Шизуо прошептал «Люмус», и Изая едва успел закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Свет был настолько яркий, словно в космической темноте средневекового зала зажглась еще одна звезда. — Да что ты за проблема такая, Шизу-чан? — простонал Орихара. Шизуо смог уменьшить световой шар. Как луна, он взошел вверх по каменному своду и освещал собой спящий Зал Трофеев. — Заткнись и драй чертовы награды. Я не собираюсь корячиться здесь один. — Почему ты злишься? — удивился Изая. — Может быть, я утром погладил не по тому корешку? Швырнув в сторону тряпку, Шизуо схватил его за шею. Кожа под пальцами была горячей, и он чувствовал ритмичный гул пульса, шум проклятой крови. В могильно-сером лунном свете глаза Изаи напоминали раскаленный металл, взгляд огневицы, рожденной в слишком долго горящем огне. В нем не было ни страха, ни удивления — такого взгляда не бывает у людей, а на губах была улыбка. Шизуо знал слишком мало, слишком поверхностно, чтобы расшифровать значение этой отстраненной улыбки. — Как же ты мне надоел, — произнёс он искренне. В это мгновение он получил болезный подзатыльник и, повернувшись, увидел перед собой раздраженного завхоза. — Приберегите это для кафе мадам Паддифут и драйте чертовы кубки. Вам двоим явно нужны не душевные посиделки под луной, а пара хорошеньких пинков. Может быть, ночь в Подземельях, куда в свое время… Шизуо раздраженно убрал и руку и тоскливо посмотрел перед собой. Он увидел, что в темном золоте награды, которую он чистил, отражался не он, но какая-то темная подвижная тень. Это вызвало у него отвращение, как будто искривленное зеркало, напитанное зеленоватым светом луны, вдруг отразило самую его суть. Изая больше не говорил с ним до тех пор, пока работа не была кончена.