read my heart

— А-ах, извините!  — Ничего, всё в порядке, случается.  — Я немедленно принесу бинты... Извините... Официантка, непонятно на что засмотревшись, уронила вилку на стол и ранила клиента, чем спровоцировала целых две проблемы: возможное увольнение и натянутые до предела нервы Лихт.  Они сидят за разными столами, будто и не пересекались пару дней назад в не самых нормальных обстоятельствах, и как бы Лихт не хлебала кофе, его запах не уходил, особенно когда он сидит так близко. Слишком близко для её чуткого обоняния, на самом деле, она бы почувствовала его даже если бы он сидел на дальнем кресле.  А теперь у него ещё и порез. Кровь сочится наружу, и убирать её он не торопится, а чёрные глаза смотрят прямо на неё. Натянутая ухмылка на лице, задорный огонёк во взгляде, и вежливый жест в качестве приветствия, будто заметил её только сейчас: машет раненной рукой, щурится, зараза, и выглядит до тошноты довольным.  Лихт рывком допивает кофе, надеясь, что ещё не успевший остыть напиток сможет её отвлечь, но это не помогает. Слишком сильно, слишком громко. Она жмурится, прижимает руку к лицу, пытаясь тем самым зажать нос, но получается хреново.  А он сидит и довольно наблюдает за этим, подперев голову рукой.  — Благодарю за ожидание! – Официантка подбегает, всучивает Дареку небольшую коробку, видимо, аптечки. – Не могли бы вы, пожалуйста, обработать это в ванной?..  Лихт наблюдает за ним, и видит, как он оглядывается, видимо, чтобы убедиться, что за ним действительно наблюдают другие клиенты. Она не видит этого, потому что как бы ним старалась посмотреть в другую сторону, глаза всё равно сосредотачивается на кровоточащем пальце.  — Хорошо, не проблема, – приторно-вежливая улыбка, беглый взгляд на Лихт. – Вытри тогда тут стол, пожалуйста.  Встаёт и уходит, и Лихт понимает, что это за взгляд.  Это приглашение.  Лихт хлопает по столу сначала кулаком, после чего ещё раз, но уже ладонью с деньгами, встаёт из-за стола и идёт следом широким шагом.  Туалеты раздельные, но она не задерживается ни на секунду перед вывеской “для мужчин”, входит внутрь, игнорируя удивлённые взгляды, и находит нужную кабинку по запаху. Разумеется, не заперта. Разумеется, он даже не пытался что-то обработать. Сидит, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой, и смотрит с такой же отвратительнейшей улыбкой.  — Дорогая, тут, между прочим, туалет для мужчин, – прикрывает глаза довольно. – А, или тебе так не терпится? Ты могла бы сказать сразу!.. — Заткнись.  Цедит сквозь зубы, хватает за воротник и поднимает и вжимает в стену. Ей хочется высказать ему в лицо всё, что копошится сейчас в голове, все оскорбления и обвинения, но тяжело задерживать взгляд на его глазах хотя бы на долю секунды, когда она сама же случайно слишком оттянула воротник, и теперь видно шею, ключицы... Запах становится всё сильнее. Лихт открывает рот, чтобы что-то сказать, но не может из себя ничего выдавить. Облизывает губы, раздражённо выдыхает, опускает голову, чтобы не смотреть на соблазнительную кожу.  — Во что ты играешь? – Недовольно бормочит. – Это действует на нервы... — Не понимаю, о чём ты, – наигранно наивный тон, и такие же удивлённые глаза, когда Лихт поднимает на него взгляд. – А что такое? Тебе плохо?  — Хватит издеваться!  Локтем прижимает его шею к стене сильнее, кажется, в попытке придушить, но от ещё большей близости голова идёт кругом. Они невыносимо близко, это сводит с ума, вызывает дрожь в руках.  Так тепло, сладко, хорошо, как тогда.  — Знаешь, – без особого усилия Дарек убирает её руку. – Возможно, на этот раз я тебе дам то, чего тебе так хочется, почти за бесплатно.  Лихт изгибает бровь. Тут должен быть подвох.  — Тебе нужно только... Одна рука мягко касается обнажённой спины, и от прикосновения холодных пальцев к коже у Лихт идут мурашки.  — Сказать мне, чего ты хочешь.  Он прекрасно знает, чего она хочет. Она прекрасно знает, чего она хочет. И они оба прекрасно знают, что он только ждёт возможности чем-то её подразнить.  Это невыносимо. Лихт хочется ему врезать за его самомнение, разбить нос, чтобы не задирал его так высоко, пнуть в живот, чтобы знал своё место, но она не может. Не может, не может, не может. Это невозможно, когда он настолько близко, когда в её голове только этот манящий запах, а в ушах звенит. Она слышит, как его кровь течёт, видит его вены под бледной кожей, очень тонкой кожей, на которой бы очень хорошо смотрелись следы от её зубов.  Говорят, что такая сильная реакция может быть в случае высокой сочетаемости, но Лихт предпочитала об этом не думать.  Он просто отвратительно приторный во всех смыслах, а она любила сладкое. Ничего большего.  — Я... Хочу... Тяжкий вздох. Лихт тянет его воротник ещё сильнее, оттягивая одежду дальше, игнорируя самодовольную ухмылку, и тянется вперёд.  — ...твоей крови... Приближается ближе, чувствует это так сильно, как никогда прежде, дрожит в предвкушении, как дрессированная псина в ожидании сигнала.  — Тогда бери.  Клыки тут же погружаются в чужую шею, и этого было достаточно, чтобы Дарек замер прямо у неё в руках, схватившись руками за её плечи. Его тело напряжено, и она чувствует, как с каждой секундой он становится всё более расслабленным против своей воли.  Она чувствует, как его кровь течёт по её горлу, и ей хочется ещё больше. Лихт прижимается ближе, погружает клыки глубже, слышит рванный хрип над ухом, но ей слишком хорошо сейчас, чтобы отвлекаться на что-то другое. Отрывается на пару секунд, чтобы посмотреть на то, что натворила с чужой шеей, чтобы посмотреть на то, как из небольших ран сочится кровь, стекает вниз, пачкает одежду.  Язык мягко касается места укуса, слизывает то, что успело просочиться, и тяжёлое дыхание над ухом только сильнее провоцирует. Клыки вновь погружаются в кожу, оставляя новые ранения, и Лихт чувствует, как рука Дарека отпустила её плечо, и, судя по притихшим звукам, он зажал себе рот.  Сейчас, когда их тела ближе, чем в тот день, она чувствует не только приторность его крови, но и тепло возбуждения. Чувствует, как несмотря на то, что её яд уже действует, и всё тело почти полностью обмякло, ей в бедро всё равно упирается что-то твёрдое. Чувствует, как сама непроизвольно прижимается к его бедру, но слишком сосредоточена на ощущениях на языке, чтобы что-то с этим сделать.  Она читала об этом. Когда яд из клыков вместо простого парализатора вызывает возбуждение, таким образом жертва не только застывает, но и чувствует нужду в том, чтобы отдавать свою кровь тому же самому вампиру.  Почему это происходит, интересно? Впрочем, об этом она подумает потом. Сейчас ей нужно больше