Кораблекрушение

      Мы тогда жили вблизи берега, в надежде увидеть корабль, если он вдруг появится на горизонте. Правда, за три с половиной месяца нам не явилось ни намека на парус, ни даже его призрака. Вместо него на нас летел свирепый тропический шторм, и оставаться здесь становилось опасно. Наша хижина из обломков корабельной обшивки, прутьев и парусины не могла служить нам надежным убежищем. В конце концов, построена она была виконтом, пьяницей и девицей.       – Эмили! Мария! – крикнул я. Из хижины высунулась темноволосая головка служанки. – Собирайся. Идет шторм. Надо уходить в пещеры.       Та кивнула и скрылась внутри. Вместо нее появилась Эмили. Я обнял ее одной рукой и коротко поцеловал в висок.       – Надо идти в пещеры, – повторил я.       – Думаешь, буря будет сильной?       – Наверняка, смотри, как поднялся ветер, смотри какие тучи, и как все вымерло кругом. Вся живность попряталась.       – Живность? Ты говоришь о наших гадких москитах?       Я рассмеялся. Эмили права. Господь был не слишком щедр, населяя этот клочок земли в Атлантическом океане. За все время я видел лишь птиц и нескольких грызунов. Один такой зверек, похожий на крысу, повадился таскать наши сухари, и что бы мы не делали: прятали в своем хранилище, подвешивали на дерево, заваливали камнями – наворовал их столько, сколько не смог бы съесть за всю свою жизнь. Джек хотел было прибить его куском полена, но Мария не позволила. Она вообще с каким-то непостижимым для меня трепетом относилась ко всякой живой твари, даже если та пыталась высосать ее кровь.       А еще здесь водилось множество насекомых и летучих мышей. Надо сказать, и те, и другие были не самыми приятными соседями. Москиты все время раздражающе зудели и больно жалили нас, а летучие мыши по вечерам сослепу налетали на нас, касаясь мягкими крыльями. Эмили ужасно боялась этих призрачных прикосновений.       – Идем, поможем Марии.       Мы собрали все, что могло улететь или промокнуть и свалили в яму, накрыли сверху решеткой, сплетенной из прочных ветвей и обтянутой парусиной, накатили большой камень. Такое хранилище было идеей Марии, однажды она просто начала копать, а я к тому времени уже успел убедиться, что эта девица знает, что делает, и стал ей помогать. Хотя мысль, что эта «знающая, что делает, Мария» решила обосноваться на острове, была тогда мне неприятна. Мы были слишком напуганы нашим новым положением, и в первые дни я все ждал, что вот-вот появится какое-нибудь судно и заберет нас в Англию. Но время шло, я все реже смотрел на горизонт и совсем забросил наш сигнальный костер, хотя прежде каждый день проверял его, будто кто-то мог похитить это чудесное сокровище, состоящее из сухих палок, в изобилии валявшихся на берегу и в лесу.       Тем временем тучи заволокли все небо над головой, ветер свирепо трепал кусок парусины на хижине, и я мысленно попрощался с нашим жилищем.       – Идемте, нам еще нужно подняться.       Пещеры я обнаружил, когда обследовал наш «Цветочный горшок», на пятый день, как мы попали сюда. Пещеры были сухие и просторные, и я даже хотел поначалу поселиться прямо в них и не тратить время на возведение жилища, да и обзор сверху был лучше, но я с каким-то суеверным ужасом думал о том, чтобы удалиться от берега и моря, которое единственное обещало нам спасение.К тому же нам пришлось бы тащить наверх весь наш скарб.       Пляж, на котором стояла наша хижина, был с трех сторон ограничен полукружьем каменных стен, так что мы жили как бы на дне расколотой каменной чашки, или скорее цветочного горшка, полного зелени и цветов.       По вечерам мы с Эмили сидели, смотрели на море и обсуждали последние пьесы в «Друри-Лейн», которых я никогда не видел, как и самого театра; и как хорош был Чарльз Харт, который умер почти двадцать лет назад, в роли Отелло; как славно прогуляться по Гайд-парку в погожий весенний день или в нем же покататься зимой на коньках по замерзшему озеру. Мы представляли, будто наша хижина – это замок в Англии (как я в то время хотел оказаться там, не зная, что это не принесет мне ни удовлетворения, ни счастья), сломанный ствол пальмы рядом с ней – изящная скамеечка в саду.Наше поместье так и называлось La Maceta – Цветочный Горшок.       Втроем мы пересекли дно горшка и принялись взбираться по стенкам вверх. Мария все время отставала и оглядывалась, и я уже хотел прикрикнуть, чтобы она поторопилась, но тут она совсем остановилась и по тому, как решительно и окончательно поставила она рядом свои ступни, я понял, что дальше она не сделает и шагу. Я тоже остановился и взглянул ей в лицо сверху вниз. Ее единственный глаз выражал отчаяние, второй был закрыт повязкой.       – В чем дело,Мария?! Идем!       Она покачала головой и показала четыре пальца. Я чертыхнулся про себя: совсем забыл про этого забулдыгу, и немного спустился.       – Джек!       Ветер унес мой крик. Нечего было и надеяться, что его услышат.       – Джек, мы уходим!       Я повернулся к Марии.       – Идем, он знает о пещерах. Он же моряк, он увидит, что буря началась, и скоро придет сюда, – сказал я. А сам подумал: «Если конечно не мертвецки пьян и не валяется где-нибудь на берегу».       Но Мария снова покачала головой.       «Черт бы побрал эту дурочку!» – с досадой плюнул я.       – Эмили, поднимайтесь, а я найду нашего друга и приведу сюда.       Я отправился вниз. Мария смотрела на меня с благодарностью, я же про себя обругал ее последними словами.       Я снова спустился на дно горшка и направился к берегу. Ветер толкал меня обратно. На острове творился сущий ад. Все вокруг потемнело, моя рубашка была мне велика и от порывов ветра надувалась и трепетала как крылья.        – Джек!       Деревья гнулись будто травинки.       – Джек!       Сверкнула молния, огромная, на все небо, и страшная как гнев Божий.       – Джек!       Ее догнал оглушительный раскат грома.       – Джек!!!       Никто не отзывался.       На землю упали первые отдельные капли, и через мгновенье на меня обрушился такой поток воды, что стало трудно дышать. Я вышел к хижине и без особой надежды заглянул внутрь. Джек, как ни в чем не бывало, спал на своей травяной постели. И, конечно, он был пьян.       Я схватил его за тощее плечо и слегка потряс.       – Джек! Просыпайся! – крикнул я в адрес всклокоченной рыжеватой макушки.       Он что-то промычал.       – Просыпайся, черт тебя дери!       – Что случилось, сэр?– Джек нехотя повернулся, и я поморщился от окатившей меня волны кислой вони.       – Вставай! Шторм идет!       – Ох, как страшно. Да я этих штормов столько перевидал, – он сел и огляделся. – Где же наши прекрасные леди?       – Они в пещере. Нам надо торопиться.       Джек посмотрел на меня мутными глазами и не двинулся с места. Снаружи снова громыхнуло, и мое терпение лопнуло. Я резко дернул пьянчугу за рубаху, тот нырнул вперед и очутился на четвереньках. Я схватил его за шкирку, как котенка, и поволок к выходу. Но Джек вдруг поднялся, в воздухе свистнул его кулак, в левом ухе у меня зазвенело, и я повалился на землю.       – Я так. Обращаться с собой. Не позволю, – прерывисто процедил он.       – Ты спятил! – крикнул я, поднимаясь. Мы стояли друг напротив друга и оба теперь с ним шатались, будто отражения в большом зеркале. – Сдохни здесь, если хочешь. Я возвращаюсь в пещеру. Если бы не Мария, я не пошел бы тебя искать, скотина!       – Мария? – заинтересовался вдруг Джек. Он плотоядно ухмыльнулся. – Моя девочка ждет меня. Что ж ты сразу не сказал.       Я посмотрел на него с отвращением и молча направился прочь.       Струи воды хлестали по плечам и голове. Из-за шума дождя я ничего не слышал, но был уверен, что Джек следует за мной. Руки дрожали от злости.       «Проклятье», – выругался я про себя. Черт бы побрал этого пьяницу и эту полоумную девицу. И с чего это в Джеке вдруг взыграла гордость? Все время, что мы живем на острове, он только пил, отсыпался и снова пил. Ну, разве что еще разговаривал с Марией. Когда она бывала свободна, они сидели вместе на берегу, и он все время ей что-то говорил. А она только улыбалась, глупо и счастливо, и кивала. Когда она работала, он пристраивался где-нибудь в сторонке и наблюдал за ней, посасывая пустую изгрызенную трубку, – его запасы табака, что нам удалось спасти с «Елены», к счастью давно закончились – иногда молчал, а иногда рассказывал что-нибудь. Я никогда не прислушивался к его словам. Однажды до меня донеслось что-то вроде: «И вот так, я и оставил треклятую службу. Ха! Мою отставку капитан вряд ли когда сумеет забыть, да и в адмиралтействе, наверное, еще помнят, так что, сама понимаешь, встретиться с офицерами английского флота я желанием не горю». Но я не обратил на это внимания. Просто пьяные бредни, так я думал тогда. Но я заметил, что Мария привязалась к Джеку. Я и Эмили мало внимания обращали на нее. Она ведь немая, о чем с ней говорить, к тому же мы лишь недавно поженились и большую часть времени были заняты друг другом. И ей, судя по всему, было одиноко, а Джеку просто нужен был слушатель, чтобы травить свои пьяные байки.       Так я думал тогда.       Я поскользнулся на мокрой траве и снова выругался.       Джек мне не нравился. Да и кому может понравиться вечно пьяный грубиян и лентяй. А вот Марии он, похоже, пришелся по душе. Но Мария тоже не была благородной девицей, воспитанной урсулинками. Мы встретились с ней уже на «Елене». Матросы нашли ее в трюме на третий день плавания. Как она пробралась на корабль и на что надеялась, для меня оставалось загадкой. Может быть, у нее не было иного выхода.       К счастью для нее, на палубе, куда ее вытащили под глумливый хохот команды, оказался я. Мне не малых трудов стоило утихомирить разгорячившихся моряков, а пробудь мы в море пару месяцев, а не три дня, вряд ли удалось бы пресечь их желание поразвлечься.       Сначала я увидел только горящий бешенством из-под упавших на лицо волос карий глаз. И лишь потом понял, что эта девица отчаянно рвется из рук матросов, не издавая при этом ни звука. Она оказалась немой.       Капитан и штурман навели порядок на корабле, а нечаяную пассажирку отдали на поруки четы Рейнольдс. С тех пор она считалась камеристкой Эмили, хотя, как я заметил позже, с гораздо большим рвением и сноровкой она рубила дрова и лазала по деревьям, чем шнуровала корсеты и штопала белье.       Мы не знали о ней ничего, и даже в имени ее я не был уверен. Когда все немного успокоились, я пытался выведать у нее хоть что-нибудь, но она только смотрела на меня тупым стеклянным взглядом. Я не силен в испанском, а эта девица ни черта не понимает по-английски, решил я. Но все же нужно было узнать, как ее зовут, и я стал перечислять все известные мне испанские имена. При имени Мария она вдруг встрепенулась, посмотрела на меня странно, и я решил, что попал в цель.       – Ты Мария? – спросил я по-испански.       Она кивнула, но как-то неуверенно. Наверное, мой испанский не выдерживал проверки даже такой простой фразой.       – О, Томас, – сказала Эмили. – Разве ты не видишь, что бедная девочка напугана, оставь ее в покое, дай немного прийти в себя.       Она погладила Марию по голове, но та отпрянула от нее, как дикий зверь от пламени.       Потом, уже после крушения, когда мы вернулись на «Елену» за припасами, я задержался на палубе, открыл шканечный журнал на последней заполненной странице и вдруг заметил, что записи накрыла чья-то тень. За моим левым плечом стояла Мария, взгляд живо бегал по строчкам. Я резко захлопнул журнал и уставился в ее единственный глаз. Она насмешливо улыбнулась и приглашающе кивнула в сторону плота – припасы были собраны и увязаны, Джек с веслом сидел на корме, все было готово, чтобы возвращаться на остров.       «Так значит, наша дикарка все же знает английский. И даже умеет читать. Причем довольно бегло», – думал я, пробираясь вслед за Марией по покореженной, разбитой палубе «Елены». Я решил поразмыслить об этом потом, а после забыл и вспомнил лишь тогда, когда это перестало уже иметь какое-либо значение…       Когда мы с Джеком, все мокрые, вошли в пещеру, там уже горел огонь. Веселый треск сучьев в пламени наполнял пустой каменный склеп уютом, делая его похожим на дом – гостиную с камином в каком-нибудь старом замке… «Боже! Хватит думать об этом!»       Мария и Эмили сидели у огня. Жена бросилась ко мне, едва мы зашли, Мария лишь коротко взглянула на Джека.       – Почему так долго? Мы начали беспокоиться.       – Не мог его найти, – отмахнулся я. Не рассказывать же ей как я таскал его за шкирку, а он свалил меня на землю одним ударом.       Мария протянула нам несколько одеял.       Мы заранее обустроили наше убежище на случай непогоды: одеяла, мешки с сухарями, небольшой запас дров и бочка с водой – позволят нам продержаться достаточно долго. Но, к сожалению, сменным костюмом мы запастись не удосужились.       Я прошел в соседний грот, разделся, выжал свои вещи и разложил их у костра. Джек же, небрежно закутавшись в одеяло и бросив кучей свое вонючее тряпье, пошел в угол, где хранились припасы, и стал с шумом там рыться.       – Разве рома нет? – спросил он.       – Нет, – спокойно ответил я, – мы собрали здесь лишь самые необходимые вещи.       – А ром, значит, необходимым не является?       – Без него можно прожить.       – Да ну? – с издевкой спросил он. – Я весь промок. И я заявляю, что мне для выживания просто необходим ром.       – Успокойтесь, мистер Джек, – примирительно сказала Эмили. – Шторм вскоре закончится, и мы вернемся вниз. И вы сможете снова пить свой ром, сколько пожелаете. Нужно только немного потерпеть.       Пьянчуга сел напротив и угрюмо уставился на меня. Я постарался принять самый невозмутимый вид, на какой только был способен, хотя душа моя клокотала от гнева. Какого черта я должен терпеть выходки этого жалкого выпивохи?       Джека мы нашли на берегу в числе прочего содержимого «Елены», что вынесло приливом. Даже море исторгло его из своей утробы. Корпус корабля, сидящего на скалах, тогда еще возвышался среди волн, будто морское чудовище, наступающее на берег. Мачты рухнули в момент столкновения, течение стащило корпус с рифов, а затем бросило на соседнюю скалу уже другим бортом, разверзшаяся оскаленная пасть пробоины чернела над водой, и в первое время мне все виделось, как Джек вылезает из этой дыры и бросается с отчаянием в волны, они подхватывают, накрывают и топят его. Потому вначале я испытывал тайное чувство вины по отношению к нему – мы должны были осмотреть корабль, прежде чем отправиться на берег, там мог остаться кто-нибудь еще, думал я. И тут же возражал себе – как знать, может Джек покинул судно гораздо раньше нас, может он был среди моряков, которые пытались спастись на шлюпках. А может быть они бросили его так же, как и нас. К сожалению, никто из них не уцелел, чтобы рассказать нам, что произошло, а вот Джек выжил, но он не спешил пролить свет на события той ночи. Он назвал лишь свое имя, но ничего другого сообщить о себе не пожелал. Кажется, он был одним из матросов «Елены». Во всяком случае, не из числа пассажиров или их слуг – судя по внешнему виду и манерам.       Прежде я думал, что кроме нас троих никто не спасся, и поначалу очень радовался, что мы нашли Джека – вдвоем нам будет легче. Но радость моя была преждевременной. Джек оказался ленивым грубияном и беспробудным пьяницей. Он только пил ром и сквернословил. При этом глаза его с вызовом и насмешкой поглядывали на меня с заросшего лица. Сам-то я брился каждое утро, хотя процедура эта была не из приятных. Мне казалось, пропусти я хоть раз свой утренний ритуал, тут же перестану быть приличным человеком.       Только дважды Джек соизволил помочь нам: когда строили хижину и плот, чтобы добраться до останков корабля и добыть из них хоть какие-нибудь припасы. Помню, меня тогда удивил энтузиазм Джека, но потом я понял, что главной движущей силой его желания добраться до «Елены» был ром.       Мы сделали в тот день два рейса на «Елену», забрали всю провизию, какую нашли, одеяла, бочки, кое-что из одежды, инструменты, кое-какую кухонную утварь и, конечно, бочонок рома и еще два ящика этого пойла. А уже на следующее утро посвежевший ветер и поднявшаяся волна утопили нашу «Елену», наградив нас напоследок зрелищем бурлящей в водовороте воды и оставив на поверхности лишь множество обломков, да и те потом разбросало на многие мили вокруг. Может быть, один из таких обломков донесло до Европы, и он теперь качается на волнах и бьется об одну из пристаней Англии. Мне нравилась эта наивная мысль. Она давала мне надежду, что когда-нибудь и мы попадем к одной из пристаней Англии…       После скудного ужина почти сразу легли спать. Снаружи свирепствовала буря и то и дело доносились раскаты грома. Эмили свернулась у меня под боком, Мария ушла в дальнюю часть грота. Только Джек продолжал некоторое время сидеть у костра. Но вскоре и он отправился спать.       Я лежал на спине, слушая завывания ветра и шум дождя. Молнии то и дело освещали наше убежище резким голубоватым светом. Эмили рядом со мной пошевелилась, повернувшись ко мне, положила голову на плечо.       – Куда пошел Джек? – спросила она шепотом.       – Не знаю, – также шепотом ответил я. – Наверное, в другой грот. Здесь его нет.       Эмили немного помолчала.       – Я его побаиваюсь. У него глаза страшные. Колючие. И какие-то равнодушные. Вот что самое страшное – равнодушные.       Это был первый раз за все время на острове, когда мы обсуждали между собой наших случайных соседей.       – Не волнуйся, он безобиден. Все, что ему нужно, это ром. Но и напившись, он не доставит нам неприятностей. Он не из тех, кто любит побуянить.       – Я переживаю за Марию. Что если он обидит ее? Она ведь совершенно беспомощна. Она такая доверчивая…       Тут я хмыкнул с изрядной долей сомнения, но Эмили не обратила на это внимания.       – Что если он ее… с ней…       – Не волнуйся, Эмили, он не сделает ничего плохого.       Но жена не унималась.       – Он ведь мужчина, Томас. И далеко не джентльмен. Я уверена, в Нассау он был завсегдатаем домов терпимости. Мы на острове уже три месяца, и женщин, кроме меня и Марии здесь нет. И он повсюду ходит за ней. Томас, мне это не нравится.       – Господи, Эмили! Ну, какие женщины? Какие дома? Он же пьяный вдрызг. Он порой и подняться не может.       – Он не всегда настолько пьян       – Ну, хорошо, чего ты хочешь от меня?       – Поговори с ним?       – Господи, Эмили, о чем?       – Я не знаю. Спроси о его планах.       – Не собирается ли он на ней жениться?       – Не смейся, Томас. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.       – Хорошо, я поговорю с ним, – сказал я, чтобы успокоить жену.       По правде говоря, Джек и Мария беспокоили и меня. По-моему, намерения Джека были совершенно очевидны. А вот что думала Мария по этому поводу, было загадкой. И что же я стану делать, если Джек решит перейти в решительное наступление? Как я пойму, нуждается ли Мария в моей помощи или просто кокетничает с ухажером. Если бы она была леди или просто добропорядочной женщиной, у меня никогда не возникло бы такого вопроса. Но Мария — это Мария. Я ни черта не знаю о ней. Не хотелось бы без веской причины становиться на пути у Джека. Мы здесь одни. Здесь, на острове. Нам итак нелегко, а если мы начнем бросаться друг на друга… Нам надо как-то уживаться вместе. Но если Джек начнет творить, бог знает что, я не смогу закрывать на это глаза. Все же Мария женщина и, если она будет нуждаться в защите, я постараюсь защитить ее, хоть она и раздражала меня не меньше, чем Джек.       Раздражала, хотя я стольким был ей обязан. Вместе с ней мы выдолбили сносную пирогу, и по утрам, если море было спокойно, наша камеристка выходила на ней на промысел и всегда возвращалась с уловом. Тем мы и жили.       В конце концов, я был обязан ей жизнью жены, да и своей возможно тоже. Это она нашла последнюю шлюпку на разбитой «Елене». Та плавала у правого борта судна и при каждой волне с оглушающим деревянным стуком билась об обшивку. Каждый раз мне казалось, что она сейчас разобьется на тысячу частей.       Едва спустившись в шлюпку, Мария заняла место у кормового весла. Пожалуй, я, как единственный мужчина, так или иначе должен был грести, и все же я с презрением думал о том, на что способна эта странная девица, и не поплатимся ли мы жизнями за ее глупость. Но Мария сидела с таким уверенным лицом и так насупила брови, что я не решился даже на колкое замечание, да и времени на это не было. Шлюпку подхватило волной, и, то и дело бросая то вверх, то вниз, понесло к берегу. Мы не успели взять с собой никаких вещей, так как чувствовали, что корабль кренится, дрожит и стонет и, казалось, вот-вот развалится на части, хотя шторм, ставший причиной катастрофы, заметно поутих. Благодаря ли Марии или везению, но мы почти добрались до берега, минуя буруны, отмечающие прибрежные рифы. Однако, когда казалось, спасение близко, шлюпка вдруг встала на дыбы, перевернулась, ее тут же швырнуло на скалы, и она разлетелась в щепки. Меня накрыло волной. Я вынырнул и поплыл к берегу, одновременно пытаясь найти своих спутниц. Наконец я увидел Эмили, ее отнесло далеко в сторону. Она едва держалась на воде, наверное, захлебнулась при крушении. Я направился к ней, понимая, что не смогу доплыть – не хватит сил. Но тут я увидел и Марию. Она была гораздо ближе к Эмили и сильными гребками двигалась к ней. Плавала она куда лучше, чем я. Она обхватила Эмили поперек груди и поплыла к берегу. Теперь и мне можно было заняться своим спасением. Совершенно обессиленный я добрался до суши, но мне тут же пришлось вернуться, когда я увидел, как Мария и Эмили несколько раз скрылись под водой. Очевидно, у них не осталось сил, и я помог им выйти на берег.       Мария некоторое время стояла на четвереньках, тяжело дыша. Мокрые волосы свисали ей на лицо. Потом она поднялась, закрывая ладонью левый глаз, и пошатываясь, поплелась в прибрежные заросли.       – Мария! Куда ты пошла? – крикнул я.       Но та не обратила на это внимания и скрылась в кустах.       – Ну и черт с тобой! – сказал я, хотя меня и уязвило такое пренебрежение от прислуги, и занялся женой.       Через несколько минут Мария вернулась. Вместо старой черной повязки, по-видимому, утерянной в море, на лице у нее была другая, удивительно напоминавшая цветом и тканью ее платье, подол которого как будто немного укоротился.       Так вот в чем дело. Боже праведный, подходящее ли время сейчас для заботы о туалете? Что такого ужасного скрывает эта полоска материи, чтобы думать об этом в такую минуту?       Это была еще одна странность этой девицы. Ими она была полна.       Эмили у меня под боком уснула. Она дышала глубоко и спокойно, и я невольно залюбовался ею, хотя в темноте, изредка нарушаемой вспышками молний, был виден лишь ее силуэт, я с легкостью мог представить ее во всех подробностях. Завитки светлых волос на висках и на шее, темно-серые с серебристыми нитями глаза. Бог мой, как же я любил ее. Я должен был найти способ вытащить нас отсюда и доставить ее в Англию, чем бы мне это не грозило.       Вообще мы жили на нашем острове совсем не плохо. Мне он напоминал райский сад: здесь было множество съедобных плодов, ярких птиц и цветов. Но остальные, возможно, были другого мнения из-за удушающей влажной жары, в которой мы с Марией чувствовали себя сносно, и от которой страшно мучились моя Эмили и Джек. Я не раз слышал, как он в самых грязных выражениях поносил местный климат и поминал недобрым словом некую стоянку на рейде Барбадоса и лихорадку, которая «косила и простых матросов и офицеров, мать ее величества, без разбору».       Там, в большом мире, шла война за испанский трон. Адмирал Рук воевал у Кадиса, Евгений Савойский в Северной Италии, на нашем же острове царил мир и покой, изредка нарушаемый выходками Джека.Но что будет, если у нас закончится пища? Если я заболею и не смогу ничего делать? Что будет с Эмили и Марией, если я заболею и умру? Что если Эмили окажется в положении? Здесь нет докторов и повитух, никто не поможет нам.       Одолеваемый невеселыми мыслями я долго не мог уснуть, и просто лежал, не имея возможности пошевелиться, чтобы не потревожить Эмили. Когда же у меня, наконец, стали путаться мысли, и я понял, что засыпаю, то тут же очнулся от какого-то шума.       Из угла, где спала Мария, доносилась возня и невнятный бубнеж. Тут в него добавилось раздражение, он стал громче, и я сумел разобрать:       – Давай же, Мария! Я так больше не хочу! Давай по-настоящему…       Я сел на постели. Уже совсем рассвело, но из-за туч было темнее, чем должно быть в это время, и я увидел лишь два силуэта – Марию, сидящую на своей постели, и Джека со спущенными штанами, стоящего перед ней. Он держал ее за руки. Девушка помотала головой и потянулась к Джеку, но он оттолкнул ее руки и попытался завалить на спину. Мария сопротивлялась.       – Джек! – гаркнул я и вскочил на ноги.       Джек подпрыгнул и отскочил от девушки.       Эмили рядом со мной зашевелилась. Ей точно не стоило видеть Джека в таком виде! Я подбежал к нему, схватил за плечо и потянул в соседний грот. Штаны, спустившиеся на икры, мешали ему переставлять ноги, он запутался в них и упал, но я схватил его за ворот рубахи и, как одержимый, продолжал тащить за собой.       Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не пришла в себя и не вмешалась Мария. Она подбежала ко мне и вцепилась в запястье своими крепкими пальцами. Рука моя невольно разжалась, освобождая рубаху Джека.       Я повернулся и посмотрел на нее. О, я многое ей хотел сказать, еще больше мне хотелось узнать у нее, но лицо Марии вдруг озарилось дрожащим светом. Это все-таки проснувшаяся Эмили бросила несколько ярко вспыхнувших веток в кострище.       Мария покачала головой, твердо глядя на меня. Я вскипел. Как будто мне нужно разрешение от этой девицы, чтобы разобраться с ее кавалером. Джек ворочался и чертыхался у меня под ногами. Он не пил со вчерашнего вечера, но дурман еще не успел выветриться из его головы, на ногах он стоял не крепко.       – Ты мне всю задницу о камни ободрал, – заявил он. Губы Марии тронула легкая улыбка. Она помогла Джеку подняться и надеть штаны.       Я повернулся к Эмили и увидел, что она стоит отвернувшись. Значит, она все же успела что-то увидеть. Меня вновь разобрала злость. Я толкнул Джека в грудь, и он, спиной вперед, влетел в соседний грот и, кажется, снова упал.       – Я только поговорю с ним, – небрежно бросил я кинувшейся следом Марии и выставил руку, преграждая ей путь.       Она замедлила шаг.       – Даю слово, что не трону его, – сказал я уже со злостью. Девушка остановилась.       – Какого черта, Джек! – начал я, вбегая в грот. Здесь было абсолютно темно, и я налетел на него, едва не сбив с ног снова.       – Остыньте-ка, сэр.       – Остыть? Что ты творишь? Какого черта ты разгуливаешь без штанов перед моей женой?       – Вы сами виноваты. Если бы вы не орали так, она бы не проснулась и ничего не увидела.       – Зато проснулся я. По-твоему, я должен был молча смотреть, что ты делаешь с Марией?       – Ну, если вам это нравится, сэр. Хотя я не любитель такого. Предпочитаю делать это в уединении.       Я с трудом подавил в себе желание дать ему оплеуху и продолжил холодным голосом:       – Я дал слово Марии, что не трону тебя. Только потому я еще говорю с тобой.       В темноте раздался презрительный смешок.       – Какой вы смешной, сэр. Даете слово женщинам. Служанкам. А смогли бы вы «тронуть» меня? Сил-то хватит?       Он немного помолчал и продолжил примирительным тоном.       – Я не хочу с вами сориться. Этот остров не достаточно велик, чтобы вести на нем войну. Он лежит в стороне от морских путей, я думаю, мы тут застряли насовсем. Сколько мы протянем, неизвестно, но сокращать этот срок не стоит. Как знать, может мы все-таки доживем до прибытия какого-нибудь судна. Так что нам надо как-то уживаться.… Но я не потерплю, сэр, чтобы вы лезли в мои дела!       – В твои дела? Мне все равно, чем ты занимаешься, но не трогай Марию!       – А что, если она не против, чтобы ее трогали? Это не первое наше свидание с ней. Девчонка страстная и жадная до ласк, так и жмется, так и трется об меня, но почему-то не дается. Ручки у нее умелые и нежные, но теперь мне этого мало. Я устал ждать и немного перегнул палку. Но силой брать ее не собирался. Так что не кипятись.       Я поморщился, против воли представив себе эти «свидания», о которых говорил Джек, и повторил без особой убедительности:       – Не трогай Марию.       – Не указывайте мне, – бросил он в ответ.       Некоторое время мы молчали, враждебно уставившись друг на друга. Вернее, я смотрел в то место, где, по моим представлениям, находился Джек, и он, я думаю, делал то же самое. Хоть толку от этого было немного – мы ни черта не видели в темноте. Потом до нас донеслись отзвуки голоса, и Джек прошел мимо меня в передний грот, нарочно задев плечом. Я последовал за ним, и, обогнав, остановился у входа.       Женщины сидели у костра, продолжая давно начатый разговор. Говорила, конечно же, Эмили, а Мария только слушала и иногда кивала или качала головой.       – Так он тебе действительно нравится? – спрашивала Эмили.       Мария кивнула, глядя на нее с непонятным выражением. А потом покраснела, это было заметно даже с нашего места и при таком свете.       – Но он так пьет, – Эмили замялась. – Он грязный, от него так дурно пахнет… Мария, ты достойна лучшего.       Я услышал, как Джек над моим ухом тихонько фыркнул. Мария вновь посмотрела на мою жену странным взглядом и пожала плечами, как бы говоря: «ну тут уж ничего не поделаешь». А может быть, она имела в виду что-то совсем другое. Кто знал, что творилось в ее голове.       Мария повернулась и увидела нас. Она быстро глянула на Джека и опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом со мной.       «Ей стыдно передо мной! – подумал я. – Передо мной, а не Эмили – другой женщиной!»       – Еще слишком рано, – сказала Эмили, – нам всем нужно лечь поспать. Думаю, после этого все произошедшее предстанет перед нами в другом свете.       – Как скажете, мадам, – Джек насмешливо поклонился, приложив руку к несуществующей шляпе. Он пристально смотрел на Марию, будто и сам задавался вопросом, что она в нем нашла.       Когда все улеглись, я вышел наружу, чтобы развеяться и собраться с мыслями.       Дождь поутих, но ветер не унимался и тучи закрывали небо, не оставляя не единого просвета. Я увидел, как над лесом что-то летает, то и дело цепляясь за верхушки деревьев, и признал в том предмете кусок парусины с нашей хижины. «Надо было снять», – подумал я без тени сожаления. В тот момент меня волновало совсем другое.       Джек и Мария.       Мария и Джек.       Она – странная, угловатая, со слишком широкими плечами, в одном и том же закрытом голубом платье, с вечным шейным платком. Одноглазая, тощая, без единой соблазнительной женской выпуклости на теле. Молчащая – немая.       И Джек. Непросыхающий Джек, заросший бородой до самых глаз, с немытыми нечесаными лохмами, грязный, в пропотевшей рубахе и видавших виды штанах. Более неприятную пару сложно было представить. И как они могли сойтись, если она нема, а он вечно пьян? Что им понравилось друг в друге? Как они смогли это разглядеть. Я недоумевал и, в конце концов, решил, что будь я Марией, ни за что не посмотрел бы на Джека, а будь Джеком никогда не обратил внимания на Марию, даже если сто лет не видел бы женщин!