Кораблекрушение

Наше путешествие продолжалось без происшествий. Горизонт был чист, море спокойно, а погода на удивление хороша. Солнце грело голову и плечи, правда, налетающий порой шквалистый ветер заставлял зябко ежиться, но это не могло испортить мне настроение. Я слышал, что Англия это страна дождей и туманов, здесь же небо было безоблачным, а я плыл на корабле, чтобы попасть в дожди и туманы. Но и это не могло испортить мне настроение. Все почти закончилось. Мы скоро будем дома и избавимся наконец от Игансио и Джека, порядком попортивших мне кровь. И я никогда их больше не увижу. При мысли об этом у меня отчего-то болезненно сжалось сердце. Подвахтенные кружком сидели на шкафуте и играли в одну из своих грубых игр. Капитан снова исчез в своей каюте. Наверное, спал. Я вообще заметил, что он спит в любую свободную минуту. Дэн поднялся наверх и встал у другого борта, лишь приветливо кивнув мне забинтованной головой. Что ж, даже такие люди порой нуждаются в уединении. Доктор Паркер достал вчера из его головы здоровенную щепку, которая по счастью застряла под кожей и не причинила мистеру Бэйлу большого вреда, хотя пролилось ужасно много крови, и мне казалось даже, что рана его смертельна, так страшно выглядело его залитое кровью лицо. По палубе прокатилось улюлюканье и свист. Это Мария возвращалась из лазарета в нашу каюту. «Персефона» теперь была не одинока: мы обогнали рыбацкий баркас, с него нам помахал иссушенный солнцем старый испанец, а впереди виднелся еще один. Я встретился с Игнасио взглядом. На его лице возникло жалостное выражение забитого, униженного человека, будто этим выражением он молча жаловался мне. Он устал, устал притворяться и бояться за свою жизнь. Но здесь, на «Персефоне», он ни на минуту не мог обрести избавления, отдыха и спокойствия. В любой момент его могли раскрыть, каждый из нас понимал это, он изо всех сил старался походить на Марию, камеристку, одноглазую немую испанку, и вдруг его отчаяние так явно выплеснулось на его лицо. Но не только страх за свою жизнь терзал его. Мы скоро сойдем на берег, и я больше никогда не увижу Марию и Джека. Пожалуй, меня это радовало. Но я и представить не мог, что чувствовал Игнасио, который, как он утверждал, любил Джека. Любил и должен был с ним расстаться навсегда, едва шлюпка «Персефоны» уткнется носом в причал. Ведь едва ли Джек захочет встретиться с ним снова. Зато жизнь Начо перестанет подвергаться опасности. Но, Господи, неужели мы в ту же минуту разбежимся в разные стороны навсегда? Мысли мои приняли неожиданное направление, и мне вдруг стало грустно, так что я разозлился на себя. Разве не этого я хотел? Разбежаться навсегда в разные стороны. В конце концов, мы люди далеко не одного круга. И то, что казалось нормальным на необитаемом острове, в Англии будет не слишком уместно. Игнасио, не отрывавший от меня взгляда, натолкнулся на Джека, прислонившегося к пиллерсу. Тот с отвращением отбросил его в сторону. В это самое время корабль накренился, и Игнасио понесло вбок по наклонной палубе. На помощь ему пришел боцман Никсон, который вдруг возник на его пути. Мартинес врезался в огромный живот, и его хозяин поймал его и засмеялся, не спеша отпускать. Игнасио вспыхнул, ударил острым локтем, боцман охнул и чуть ослабил захват, а Мартинес, присев, выскользнул из объятий. Его прическа растрепалась, а повязка слетела и подхваченная ветром упорхнула в море, как черная бабочка. Дэн, с усмешкой наблюдавший за их возней, вдруг замер. Два синих глаза встретились с карим и голубым. Их обладатели на мгновение застыли. – Взять его, – медленно проговорил Бэйл, не меняя выражения лица и не отрывая от Игнасио немигающего взгляда. – Кого? – удивился боцман, растерянно оглядываясь. – Этого ряженого! – рявкнул Дэн, сбросив оцепенение, и ринулся к Мартинесу. Тот рванул на ют, но деваться с «Персефоны» ему было некуда. Я бросился следом, но матросы уже окружили Игнасио. Он стоял в кольце людей и глаза его горели бешенством. Подол голубого платья облепил ноги, волосы плясали вокруг головы. Я попытался прорваться к нему, но моряки стояли плотной стеной. В поисках хоть какой-нибудь помощи я огляделся и увидел Джека, тот не двинулся с места и по-прежнему стоял, прислонившись к пиллерсу. На мгновенье наши взгляды встретились, но потом Джек с равнодушным видом отвернулся. – Я заплачу! – крикнул я тогда в бессильном отчаянии. – Любые деньги! Из толпы выступил Дэн Бэйл. – Мы не продаемся, милорд, – сказал он, продемонстрировав свою кривую ухмылку. Глаза его стали злыми и жесткими, а вся притворная любезность исчезла без следа. – По крайней мере, не настолько. И снова скрылся в толпе. Я бился, толкался в стену людей, но все без толку. Передо мной вдруг возник огромный боцман, и мне все никак не удавалось обойти его. Куда бы я ни двинулся, он все время был на моем пути. – Эй, эй, сэр Рейнольдс. Идите, идите уже в свою каюту, – он теснил меня плечами и грудью и я, в конце концов, оказался на трапе и чуть было не полетел с него. – Осторожнее, – Никсон схватил меня за плечо и стащил вниз. Дверь каюты захлопнулась перед носом. – Что случилось? Я обернулся, взглянул в удивленные глаза Эмили и с раздражением отмахнулся. Ее расспросы, как и она сама, представлялись мне сейчас досадной помехой. Но она не отступилась, схватила мои руки, крепко держала их, испуганно и требовательно глядя на меня. Но я лишь смотрел на нее, не в силах выдавить ни слова, будто онемел. Я высвободил руки и со всей силы толкнул дверь, но она была чем-то подперта. Я стал метаться по крошечной каюте, не успевая вовремя свернуть, и то и дело, врезаясь в стены. У меня саднило плечо, кожа на лбу была содрана, как и костяшки пальцев. Может быть, я ударил в переборку кулаком. Я не помнил. – Ричард! – с отчаянием закричала Эмили, и это слегка отрезвило меня. Я остановился и сказал одно только слово – «Игнасио». Ахнув, она закрыла рот руками и не стала ни о чем меня больше спрашивать. Моя Эмили всегда была сообразительнее меня. Время тянулось томительно медленно. Я продолжал мерить шагами каюту. Сверху доносились невнятные крики и топот. Дьявол! Да что же там происходит?! Что бы это ни было, я ничего не мог поделать, я был заперт в тесной клетушке, в то время как там, наверху… Боже, я не мог даже думать об этом. Я принялся тарабанить в дверь, но ответа не получил. «Что они сделают с ним?» – спрашивал я себя. Если бы только Дэн не снял копию карты, может быть у Игнасио был бы шанс! Я мог бы выменять конверт на жизнь Игнасио! Вздор! Они убили бы меня и его и забрали конверт. Нет, не посмели бы. Вздор! Никто не знает что мы на «Персефоне». Мы не сошли на берег на острове Санта-Мария. Нас никто не видел, а Бэйл, возможно, даже не упомянул о нашем присутствии на борту. Дэну и его людям ничего не стоит убить нас и выбросить за борт. Все следы преступления исчезнут в море. Виконт Брейсфилд отбыл с Барбадоса на «Елене», и утонул вместе с «Еленой» у берегов маленького безымянного островка. Как ни странно сейчас меня не волновала собственная безопасность. И даже об Эмили я не думал в тот момент. Джек был прав, говоря, что я вступлюсь за Начо. Вступлюсь и поплачусь за это. Все мои намерения отречься от него были забыты в одно мгновенье. Наконец снаружи послышался шум, стук дерева о дерево, что-то упало, я толкнул дверь, она ударилась во что-то мягкое, и вырвался на свободу. Оказавшись на палубе, я увидел Джека, стоящего на прежнем месте и трясущимися руками пытающегося закурить трубку. – Где Игнасио? Джек, не поднимая головы и не глядя на меня, кивнул в сторону левого борта. Я взглянул туда, но кроме двоих матросов никого не увидел. Тогда я бросился к фальшборту, перегнулся через планшир – там конечно ничего не было кроме воды – и понял, как это глупо. Я вернулся к Джеку и стал напротив. – Что произошло? – спросил я, едва подавив желание схватить его за грудки. Я еще надеялся, что неправильно понял. – Они избили его, а потом выкинули за борт. – Что? И ты ничего не сделал? Ты позволил им выбросить человека за борт? Джек! – Да ему было все равно. Он к тому времени уже подох. Джек сунул в рот так и не зажженную трубку, пошарил за пазухой, вытащил мешочек с испанским золотом, тот, что нашел на разбитом галеоне, подбросил на ладони, размахнулся и запустил его в море. И ушел на странно подгибающихся ногах. А я еще долго смотрел на то место, где он стоял, прислонившись к пиллерсу. Где Игнасио Мария Хосе Мартинес врезался в него. Безучастное море плескалось за моей спиной. Двое матросов по левому борту старательно драили палубу. Я отвернулся уверенный, что если увижу следы крови, меня непременно стошнит. Меня и сейчас уже мутило. Моряки переговаривались и смеялись, над головой резко захлопал парус – судно поворачивало оверштаг. Завтра утром оно войдет в пролив. Теперь уже ничего не случится, и скоро мы будем дома. Перед глазами вдруг помутнело, и я понял, что плачу. От горя и жалости.

Брэйсфилд. 29 октября 1706 г.