Mouth Trouble

О-Эу заснул в автобусе, который возвращал их в город, усталый и с опухшими глазами. Он молчал, пока они ждали на остановке, шаркая ботинком о неровный край дороги, где корень дерева выпирал из асфальта. Парень стоял спиной к Тэ, цепляясь пальцами за ремни своего рюкзака, и Тэ хотелось врезаться в него. Ткнуть пальцем или взъерошить волосы, или, может быть, мягко прикоснуться каким-нибудь образом где-нибудь: к его локтю или талии, или теплой задней части шеи. Еще недавно они обнялись на краю обрыва, с полыхающим закатом, что служил фоном. Они немного поплакали и сказали друг другу громкие слова, но в тусклом свете уличного фонаря, пока они ждали автобус вместе с двумя бабушками и парнем с попугаем на плече, все выглядело гораздо менее драматично. Реальность снова приобрела обыденный и пугающий оттенок, а О-Эу казался еще не совсем его — недостаточно, чтобы дотянуться и положить на него свои руки. Но на обратном пути в город О-Эу заснул: сначала он прислонялся к окну, потом автобус сделал поворот, и его голова рухнула в прямо на плечо Тэ. Их руки были прижаты друг к другу так, что костяшки пальцев соприкасались, пока они были зажаты между сиденьями. О-Эу пах пóтом, солью, морем и кокосовым шампунем. Тэ провел лето в погоне за этим ароматом: прижимая лицо к листам бумаги, держа в руках скользкие пригоршни кокосовой мякоти, позволяя соку стекать по лицу, стоя возбужденным и смущенным в углах магазинов, открывая бутылки с кремами, шампунями, мылом. Каждое из этих мгновений было следствием невыносимой тоски по О-Эу. И вот он снова рядом: мягко и тепло дышит в изгиб шеи Тэ. О-Эу был таким теплым. Тэ хотел схватить его, хотел разбудить, прижаться лицом к коже, приложиться к нему ртом, съесть его. Будто перед ним мякоть кокоса. Только в виде живого человека. Вместо этого он сглотнул, вздрагивая, и прижался костяшками пальцев ближе к парню, по которому сходил с ума. Тэ наблюдал, как темнеющий берег мелькает и исчезает между деревьями и домами. Когда они вышли из автобуса, на щеке О-Эу отпечатался след от шва рубашки Тэ. Парень еще не совсем проснулся. Беспокойные, они стояли у скутера Тэ, и из него вырвалась полушутка о том, что О-Эу решил поспать на год вперед. О-Эу как будто улыбнулся, нервничая, глаза прыгали с лица Тэ на его рот, на улицу, а затем снова вверх. Собственная кожа казалась Тэ тесной. — Ладно, давай я отвезу тебя на причал, — сказал и хлопнул в ладоши Тэ, показывая, что надо действовать. — М-м-м, хорошо, — ответил О-Эу и сел на сидение сзади. В боковой коляске лежало слишком много кокосов. Тэ повернулся только для того, чтобы помочь О-Эу надеть шлем. Тот возился с ремешком, а Тэ оттолкнул его руки и сделал все сам. О-Эу смотрел на него, чуть приоткрыв рот. Тэ на мгновение замедлился. Его пальцы коснулись челюсти О-Эу, ямочки на его подбородке. — Ладно, хорошо, — снова произнес Тэ, повернулся обратно и несколько раз моргнул, глядя на дорогу. — Хорошо, — повторил и завел скутер. Первый поворот на дороге подтолкнул О-Эу ближе, чужие бедра плотно прижались к пояснице Тэ. Руки О-Эу застенчиво обхватили его талию, неуверенно сжимая ее, и Тэ взял одну из них и обернул вокруг себя, прижимая вверх к груди: к самому сердцу. Оно билось со скоростью света, тарахтело, как мотор, и О-Эу должен был почувствовать это, обязательно почувствовать, и что-то предпринять: одному из них в какой-то момент следовало сделать с этим что-то. Скутер ехал между двумя машинами и когда одна из них посигналила ему, Тэ повернул на светофоре. О-Эу, издав небольшой звук позади него, сунул пальцы в выпуклость на груди Тэ. Прижался ближе, а другой рукой обнял и прислонил голову в шлеме к спине Тэ. Он что-то сказал, но Тэ не мог расслышать слова из-за шума и не осмелился обернуться и спросить. Припарковавшись у причала, на мгновение они так и остались: на скутере, прижимаясь друг к дружке. О-Эу сжимал его так, будто не знал, что еще с ним делать. Вода, соприкасаясь с деревянными рейками, издавала плескающий звук, и Тэ наклонился к О-Эу, думая, теперь мы поцелуемся, но они этого не сделали. Лодка прибыла. — Моя лодка, — сказал О-Эу, когда они стояли на пристани. Как будто Тэ не знал. Как будто ему нужно напомнить. Тэ нервно рассмеялся и вздохнул, а затем сделал вид, будто бежит назад, затем трусцой вперед, медленно подбегая к О-Эу, пока тот смотрел на него, не понимая, что происходит. Тэ взял его за плечи и сказал: — Позвони, как будешь дома. О-Эу нерешительно улыбнулся. Паромщик был прямо за ними, привязывая брезент. — Хорошо, конечно. Тэ не отпускал его плечи. Он сжимал их — один раз, затем второй, а потом перешёл к его рукам, локтям. Наконец Тэ тяжело вздохнул. — Нет, я отправлюсь с тобой, отвезу тебя домой. — Правда? — сказал О-Эу. — Ты отвезешь меня домой? — он выглядел смущенным и довольным, все еще с опухшими глазами после долгого дня. Тэ прижался к нему лбом и кивнул. О-Эу тоже кивнул, наклонившись к нему, его грудь напротив груди Тэ, его лицо напротив лица Тэ. Их носы соприкоснулись, дыхание О-Эу было сладким от фруктов. Я не переживу этого, думал Тэ, не переживу ничего из этого. Он зарылся в шею О-Эу и снова застонал, заглушив мучительное «Блять» на теплой коже. Он оставался в таком положении бóльшую часть поездки на лодке, спрятавшись между плечом и горлом О-Эу. Мотор под ними тихо грохотал, разнося шум воды. В лодке был еще один человек — парень в наушниках, он сидел в первом ряду и просматривал свою ленту в соцсети. О-Эу дышал быстро и неглубоко, пульс бился там, где Тэ касался его ртом: нежно покусывая, посасывая, позволяя своему рту оставаться горячим и открытым. Он положил руку на ногу О, массируя бедро, вцепившись в него. — Для мускулов, — прошептал он. — Это полезно для. . . — мысль потерялась, а затем нашлась вновь: — ... для мускулов. — Тэ, — сказал О-Эу, наполовину предупреждая, но извиваясь и подергивая бедрами. Он держал Тэ за шею, вонзив ногти в остриженные волосы. Парень впереди демонстративно игнорировал их, хотя он, должно быть, заметил что-то краем глаза: медленные извивающиеся движения, шепот, сгибание рук там, где их не было видно. Тэ скользнул ладонью выше по ноге О-Эу, и тыльная сторона ладони прижалась к сосредоточению жара О-Эу сквозь брюки. Он был твердым. Твердым и таким близким. Тэ провел лето, сгорая от воспоминаний, фантазий о нем, становясь возбужденным, грустным и несчастным из-за своих страданий. И теперь жар пронзал до самых костей, распространяясь по спине. Тэ сжал сильнее и переместил костяшки пальцев к возбуждению О-Эу и прижался зубами к выступу плеча, и О тяжело задышал, задрожав, и схватил его запястье. — Тэ... Успокойся, успокойся, ты должен ... Кровь отбивала белым шумом в ушах. Он кивнул, потому что О-Эу был прав: они находятся в лодке, рядом сидит какой-то парень, и они на лодке (об этом стоило вспомнить еще раз). Тэ отстранился, запыхавшись, и откинул голову на спинку сиденья, затем облизнул губы. О-Эу держал его за запястье крепко, очень крепко, и когда Тэ взглянул на него, глаза парня были закрыты, он сосредоточился. На лице гримаса. Тэ засмеялся и сжал руку О-Эу, привлекая внимание. — Ты в порядке? — Нет, — сказал О, не открывая глаз. — Это твоя вина, не смейся. Черт! Поездка на лодке длилась вечность. Когда они причалили, парень в наушниках очень быстро сошел на берег, даже не взглянув на них. О-Эу был смущен из-за того, что случилось ранее. Когда они подошли к курорту, он закрыл лицо руками и сказал: — Ох, как неловко. Он, наверное, остановился у нас на курорте, о боже, это так… Тэ потянул его за талию, подталкивая идти за ним вперед со словами: — С тобой все будет хорошо, ты храбрый ребенок. Ты справишься! — Тебе легко говорить! — сказал О-Эу и толкнул Тэ, а затем, запуская руку в волосы, притянул обратно за затылок. Они спотыкались вместе, ноги путались при ходьбе, и шутки снова отошли на второй план: Тэ вновь пронзил жар, зрение затуманилось, тело О-Эу, как раскаленный уголек, по новой вспыхнуло напротив него. Но тут защебетала ночная птица, и ветер принес с крыльца звуки ребенка, требующего чего-нибудь сладкого, и они с большой неохотой оторвались друг от друга. Тэ провел рукой по волосам, застонав в небо, а О-Эу начал быстрее подниматься по холму. — Пойдем, — сказал, крепко сжимая рот. Он оглянулся на Тэ, который медлил, резко кивнул и снова сказал: — Давай. Они наполовину бежали трусцой, наполовину шли к главному зданию курорта: забывая дышать, смеясь просто так, на нервах. В какой-то момент Тэ провел рукой по пальцам О-Эу, желая удержать их. Парень позволил этому случиться, используя их хватку, чтобы потянуть Тэ вперед. — Разве ты уже не пробежал достаточно для одного дня? Боже мой, откуда ты берешь эту энергию! — в шуточной манере пожаловался Тэ. В ответ О-Эу внезапно повернулся и приблизился: уткнулся лицом в челюсть Тэ, ухватился за его рубашку, издавая звук, похожий на скулёж, а затем оттолкнул и побежал вплоть до самого главного здания, ни разу не останавливаясь. Тэ с колотящимся в груди сердцем последовал за ним, тяжело дыша через рот. Они догнали друг друга на крыльце. О снял рюкзак, и к тому времени, когда Тэ поднялся по лестнице, парень тяжело дышал и безумно смотрел. — Привет, — сказал он и улыбнулся, скривив лицо, и О-Эу на секунду отвернулся. Только на секунду, а затем вернулся и побежал прямо на Тэ. У него было время, чтобы предвидеть прыжок О-Эу и поймать его под бедра с испуганным: — Ох! Тяжелый, — и О с сияющим лицом обнял Тэ за плечи. Тэ пошатнулся, засмеявшись, и О-Эу засмеялся в ответ, а потом Тэ больше не мог выдержать его вес и позволил парню немного соскользнуть. Он быстро отыскал стену, и она помогла: О-Эу навалился на нее, одна ступня на полу, другая нога все еще обвивала талию Тэ, и тот крепко держал ее под коленом. Свет на крыльце был ярко-оранжевым. Сезонные жуки слетались на него и своими крыльями в полете отбрасывали тени. Воздух стоял плотный от соли. Кто-то жег костер на берегу. Где-то работало радио. Где-то кто-то подпевал песне. О-Эу выглядел точно так же, как и в прошлый раз, когда Тэ видел его: широкий пухлый рот, сладкий изгиб носа. Ранее летом он замешкался. Все лето он варился в этом котле страсти, похоти и возбуждения. О-Эу поднес длинный палец к своему лицу и дважды постучал по губам, показывая: вот, говорил он. Поцелуй меня здесь. Тэ сделал, как велено: наклонился, затрудненно дыша и шатаясь. Разум затуманился, слипся. Он поймал палец О-Эу, отвел его от губ и поцеловал. Кокос, все еще кокос, чувствовался в дыхании О-Эу. Он приложил подушечку пальца ко рту Тэ и позволил Тэ поцеловать и там. Затем вернулся к первоначальной цели, обласкивая чужой рот губами, зубами. Он был очарован формой, острой гранью. Тэ отдался под власть О-Эу, позволяя творить с собой, все что ему заблагорассудится, и тут его языка коснулись. Тэ был ошеломлен этим, глаза оставались закрыты. О-Эу будто проверял, что его находка — язык Тэ, а когда это подтвердилось, начал непрерывную осаду: внутрь, наружу, внутрь, наружу. Тэ вновь нашел чужой палец и втянул его глубже, от чего бедра О-Эу зашевелились, упираясь в его. Тэ сделал большой глоток воздуха, а затем О-Эу вытащил палец из его рта и приложил влажную руку к лицу Тэ, и они утонули в новом поцелуе: со всем пылом, полуоткрывая рты, слишком быстро и неуклюже. Это был быстрый поцелуй, где проскакивал язык и зубы, а рука Тэ скользила по ноге О-Эу, чтобы схватиться за него: за бедро, за задницу. Он никогда никого так не трогал. Никогда не толкался своим языком, встречаясь с чужим, никогда еще чей-то рот не соскальзывал с его, влажного, чтобы еще раз найти, втянуть его губы в поцелуй, прижаться к нему своим телом, схватить его за волосы кулаком, наклонить его ближе, и ближе, стонать в его... — Блять, блять, блять, — завыл в чужую щеку, затем в рот, приподняв подбородок: — О-Эу, О-Эу, О-Эу ... Был момент, когда О-Эу спросил его, хочет ли он этого, и Тэ сказал своим тупым ртом, своим дурацким нехорошим ртом: «Я не уверен, однажды я перестану это чувствовать». Какой же дурак! Он ничего не знал... ничегошеньки. Никто ничего не знал, никто в мире, ни один человек, который когда-либо видел О, и не хотел его так отчаянно; ни Бас, который взял и каким-то образом отпустил его. Никто из них... никто из них не знал ничего, потому что если бы знали, если бы они понимали какие ощущения О-Эу вызывал, его вкус, то, как маняще он дрожит, хватает и разворачивается, тогда, конечно, мир давно бы упал к его ногам, и никто бы никогда... никогда... — Боже мой, — произнесли губы О. — Ладно, мы…— он оторвался от стены, взял руку Тэ, где та бродила, и оттолкнул: — Мы... давай... — и заставил их идти: через дом, мимо его родителей, постояльцев курорта. Они поднялись по лестнице, один этаж и еще один. Тэ на ватных ногах следовал за парнем до его комнаты. Свет был выключен, а дверь закрыта. Они снова навалились на стену — горячие и тяжелые. Каким-то образом Тэ удалось расстегнуть большую часть пуговиц на рубашке О-Эу, и он начал лапать его грудь, прикасаться к коже. Пальцы скользнули по соскам, с любопытством касаясь их; они ему понравились. Блеск пота выступил на коже О-Эу, и когда Тэ просунул между ними ногу, его голова громко ударилась о стену. — Тэ, — сказал О-Эу. — Да. — Тэ, Тэ... — Я скучал по тебе, черт, я так скучал по тебе. Мне нравится прикасаться к тебе... могу я, могу я... — и тут О-Эу оттолкнул его и зашагал по комнате, обмахивая лицо. — О, — сказал или спросил Тэ. Он смотрел, как О-Эу шагает. Парень взял со стола листок бумаги и теперь обмахивался им. — Я... — сказал владелец комнаты. — Хорошо. Подожди. Просто... — Мы не будем... — начал Тэ. Он прислонился к стене. — Мы не обязаны делать что-то или... — сердце бешено колотилось в груди. Рубашка О-Эу была распахнута, грудь вспотела и блестела в тусклом свете. — Я не буду, если ты не ... — Да, да, заткнись, пожалуйста. Дай мне минуту, — О-Эу снова закрыл лицо руками, наполовину отвернувшись от Тэ. Тэ кивнул сам себе, в согласии с чем-то (сейчас он бы с чем угодно согласился). Он сел на край кровати, положив руки на колени, и стал ждать. Где-то в комнате были часы, они тикали медленно и громко. Затем О-Эу нарушил тишину: — Ладно, да, — он выпрямился и на мгновение уставился в стену, а затем снова: — Верно. Он подошел к Тэ и залез на матрас, чтобы перекинуть ногу через колени Тэ, оседлав его и обвив руками плечи. Они снова погрузились в это, на этот раз медленно: сначала губы, только губы. Цепляющиеся и потрескавшиеся губы. С закрытым ртом, тяжелым придыханием, под руками хрустела рубашка О-Эу, ладони блуждали по его ребрам. Каждый поцелуй приходил и уходил со звуком капли воды. Какое-то время они справлялись достаточно хорошо: большие пальцы О-Эу успокаивали кожу за ушами Тэ, а Тэ целовал О-Эу в его закрытые глаза, целовал в щеку, в выступ подбородка. А потом: дюйм сдвига и теплый живот О-Эу против его, наклон головы, влажное скольжение языков, стон, зажатая в кулаке ткань и на несколько мгновений они снова пришли в неистовство. Тэ тянул О-Эу, хватался за его грудную клетку, сводящую с ума линию талии, а руки О блуждали под рубашкой по спине Тэ, царапая кожу и пробираясь вниз, вниз, вниз... И весьма скоро О-Эу снова оказался на балконе с двумя листками бумаги в качестве веера. Тэ не разрешалось подойти к нему, сказать или что-то сделать в течение около десяти следующих минут. — Итак, нам нужно, нам нужно… немного успокоиться, мы можем это сделать, — сказал Тэ в потолок, когда десять минут истекли. Он повалился на пол у кровати. О-Эу жалобно заскулил и сказал через открытую дверь: — Мама только что написала, чтобы спросить, спущусь ли я на ужин. Тэ, это ужасно, это очень плохо... мне нужно принять душ, я мерзкий, я не могу ... Тэ перевернулся и застонал в ковер. После этого они предприняли героические усилия, чтобы вернуть Тэ домой. В конце концов, у них получилось, хотя все было не так уж гладко: они плутали и отвлеклись по пути, упираясь в дверной проем или на полпути на лестнице, касаясь голых участков кожи руками, ртом — шеи. Тэ прошептал ему «Мой парень», когда они снова спустились на причал, цепляясь друг за друга. А потом О-Эу вроде бы обиделся, сжал зубы, и Тэ сказал: — А может, давай просто пойдем на пляж... Давай пойдем куда-нибудь, где нет ни души? Я хочу... черт возьми, — потому что лодка загудела, возвращаясь к причалу. О-Эу схватил лицо Тэ руками и слегка рассмеялся. Он потряс лицо Тэ, говоря: — Мой парень, — и икнул. Тэ наклонился, чтобы поцеловать его, нежно и быстро, в губы. О-Эу тихо продолжил: — Хочешь прийти завтра? В голосе сквозила надежда, нерешительность и неуверенность, отчего Тэ стало больно. Хочешь прийти завтра, спрашивает он? Хочет ли? — Да, да, да, да, да, — Тэ украл еще один поцелуй. — Да, пожалуйста, очень хочу, да. На лодке, спустя три минуты, как она тронулась от берега, он позвонил О-Эу. Тот ответил, уже смеясь: — Мне не избавиться от тебя, да? — Я скучаю по тебе, — честно ответил Тэ. — Уже? — Нет, до сих пор. — О-Эу замолчал на миг, так что Тэ поспешил заговорить снова: — Мне нравится целовать тебя. Курорт представлял собой скопление множества огней вдоль берега. О-Эу все еще стоял на причале — едва заметная точка, как пятно от тусклой лампы. Тэ смотрел на него с кормы лодки, поверх белой пены волн, что появлялись от работы мотора. По ту сторону трубки у О-Эу перехватило дыхание. Тэ снова сказал: — Так сильно. Мне так сильно это нравится. О-Эу снова икнул и сказал: — Хватит. — Могу я вернуться? — сказал Тэ. — Могу я вернуться на следующей лодке? Или, может, мне прыгнуть в воду и приплыть к тебе обратно. Думаю, я сделаю это... да, сейчас прыгну, дождись меня. Если я не вернусь примерно через пятнадцать минут, позвони береговой охране. Всё, прыгаю... — Эй, ты хочешь сделать из меня вдову уже сейчас, а? Верни обе ноги на лодку, пожалуйста. Я не побегу тебя спасать, ты слишком тяжелый. И к тому же я еще не ужинал. — Ах, — сказал Тэ. — Ах, ты прав, прости. Такой умный. Мой парень такой умный. О-Эу издал звук, что-то отчаянное и завывающее: — Тэ-э-э. — Что? Что я сделал? — Увидимся завтра, — прошептал в ответ О-Эу. — Я позвоню тебе, когда буду дома. — А? Зачем? — Затем... затем, что я буду скучать по тебе. О-Эу снова на некоторое время замолчал. В конце концов он фыркнул, и по ту сторону связи послышалось: — О, Боже, — приглушенно, как будто руками прикрывал лицо. Тэ сдержал обещание и позвонил ему позже ночью. Он принял душ, убрался и поужинал, но его разум по-прежнему был затуманенным от желания. Он заболел этим и постоянно отвлекался. Он даже на еде не мог сосредоточиться. Хун пытался получить от него ответы, и Тэ сумел только, краснея, бормотать: «Да» и «Наверное». Хун цокнул на него и закатил глаза, после чего взъерошил волосы и сказал: «Маленький чудак», будто в качестве одобрения. Хотя больше смахивало на диагноз. Когда Хун остался внизу, продолжая смотреть телевизор, Тэ тихонько закрыл дверь в их комнату, лег в постель и позвонил О-Эу. Поначалу разговор был робким, тихим, звучали обычные вопросы: как прошел вечер О-Эу, хорошо ли он себя чувствует, лег ли он уже тоже в кровать — он лежал, хорошо, это было хорошо. — Я тоже в кровати, — сказал Тэ шепотом. — Хун внизу. — Да? — Да, — вторил Тэ. Он лежал на боку, простынь натянута на голову. Телефон он прижимал максимально близко, от чего голос О-Эу звучал будто совсем рядом. Внезапно Тэ почувствовал себя безрассудным. Безрассудным, диким и сходящим с ума из-за того, что он здесь, а О-Эу там. Он закрыл глаза. — О, — и тихо: — Ты такой горячий. Однажды он сказал Хуну: «Мне нравится О-Эу», и это был первый раз, когда он произнес эти слова вслух. Себе он готов был признаться: он одержим, одержим им. Сегодня же он сказал самому О-Эу: «Я скучал по тебе», как оно и было. Но эту версию правды — горячую и терроризирующую его живот — он еще не произносил, даже самому себе: он думал о теле О-Эу, о их телах рядом. Теперь же он говорил в трубку: — Ты такой горячий. Ты меня заводишь, прости. Боже... Это нормально, что я такое говорю... — Да, — послышался тихий, а затем хриплый голос О-Эу: — Это нормально. — Хорошо, — сказал Тэ. — Тогда ладно. Твой... рот, — покрасневший и смущенный, он выдохнул и зажмурил глаза. — Твоя... — тихо начал. — Твоя задница. О-Эу ничего не говорил, но дышал очень близко к трубке. Тэ сглотнул и продолжил: — И... и когда я почувствовал... тебя, на лодке, ты был таким твердым из-за того... как я касался тебя, я... — Тэ, — сказал О-Эу грубым и сдержанным голосом. — Тэ, прекрати говорить. — Хорошо — и, напрягшись, с рукой почти у самого места: — Мне... прости. Ты хочешь, чтобы я положил трубку, я ... — Нет, — шорох на другом конце стал громче, О-Эу пыхтел, и послышалось что-то похожее на движение, затем: — Ах, не вешай трубку, ах... просто ... Тэ подавил стон, перекатившись по матрасу: прижал бедра вниз, чувствуя себя юным, глупым и рехнувшимся. — О. — Да. — Милый, ах, — словесный ответ от О-Эу так и не последовал до конца разговора.