Личный тренер

Возвращаться домой одному было... странно. С тех пор, как Ванька закончил свой институт и устроился старшим администратором в их фитнес-клуб, они практически всегда вместе домой ездили. Графики специально перестроили, чтобы в паре работать и обязательно ждали друг друга, если кто-то один освобождался раньше. Витя сегодня как раз освободился раньше, в шесть. Хотел Ванечку подождать, да не вышло — в Витином кабинете полным ходом шёл ремонт, и его дурной ребёнок практически силком отправил бесценное начальство домой. «Хоть пару часов от меня отдохнёшь», — тепло улыбнулся, нежно клюнув Витю в недовольно поджатые губы. Уехать-то Витя уехал, пусть и крайне неохотно, но дальнейшего плана действий у него не было. Надеясь скоротать время, он в магазин зашёл — взял сыр и бутылку красного полусладкого. Вроде, долго выбирал и вино, и сыр, а когда на часы глянул, понял, что всего сорок минут прошло. Домой полз нарочито медленно, дыша свежим воздухом и изо всех сил наслаждаясь промозглым ветром и мерзким дождичком, потом в ванне повалялся и собрался было совершить варварский набег на холодильник, уверенный, что Ванечка как обычно заранее озаботился их ужином, но тут телефон пиликнул входящим сообщением. «Ты не поел ещё? Я пиццу купил. Буду через полчаса». Холодильник Витя торжественно закрыл и, от души зевнув, пошёл разгребаться с программой Тикнизяна — новенького, которому нужно было срочно закачать сорванную спину. Конечно, Витя мог спокойно отложить это неблагодарное дело до завтра и в кои-то веки отдохнуть по-человечески, но не стал — он попросту отвык отдыхать без своего Ваньки. Не представлял даже, чем в его отсутствие заняться... кроме работы, разумеется. Работа действительно увлекла его настолько, что он поднял голову от ноутбука в самый последний момент — уже когда Ванька гаркнул: «Я дома!» и захлопнул тяжёлую железную дверь ногой, совершенно не заботясь ни о Витиной убитой жизнью нервной системе, ни об их дорогих соседях. Впрочем, он хлопал дверью не из вредности, а потому, что руки у него были заняты — он держал три коробки источающей божественные ароматы пиццы и пытался сообразить, куда бы её пристроить, чтобы спокойно раздеться. — У нас будут гости? — спросил Витя, забирая у него коробки. — Не-е... но есть повод. Даже два. Даже три! — Это какие, прости? — Ну... во-первых, у них там сегодня акция, три пицценьки по цене двух... ну, короче, я не удержался. — Засчитано, — согласно кивнул Витя. — Во-вторых, Дивей звонил... — И как у них там? — Нормально. Мотьку наконец-то основным вратарём поставили, играет вовсю в АИКе своём... но не суть, это я потом тебе расскажу! Он, короче, сказал, у нас с тобой сегодня годовщина! Ну, не отношений, а первой встречи, но всё-таки! Пять лет. Прикинь? Блин, и как он помнит это всё... — Ничего себе. Что, правда пять уже? — Угу-у. — Как быстро время летит. — Да вообще! Короче, сегодня без подарков, раз уж мы с тобой оба склеротики, но пиццу я решил купить всё-таки. Засчитано? — Да, Вань, засчитано. Боюсь представить, что у тебя там в-третьих. — Во. Эт самое страшное! Я, короче, на весы сегодня встал... ну так, чисто из любопытства. Восемьдесят. Так что сегодня в последний раз жрём, а завтра всё, я на сушку. Витя вздохнул — как же он не хотел, чтобы Ванька сушился опять! Только вчера лежал и думал, как приятно гладить его, такого разомлевшего, затраханного и крайне довольного жизнью, по чуть округлившимся бёдрам и заднице. Надеялся, он не заметит, что поднабрал. Заметил, конечно. Нет, Витя был очень доволен тем, что в своё время всё-таки заставил своего дурного Облякова признать, что у него есть проблемы, и пойти к психотерапевту. Они вместе подобрали врача — кучу вариантов перебрали, прочитали километры отзывов и, наконец, выбрали пожилую и серьёзную на вид тётечку, на которую один взгляд бросишь и сразу поймёшь — у неё за плечами столько опыта, что на всех несчастных в мире хватит. Такая с кем угодно справится. Её даже звали внушительно — Элеонора Павловна. Они уже время сеанса согласовали, но Ванька вдруг испугался, что ему придётся перед незнакомым человеком себя наизнанку выворачивать, и захотел сдать назад, отменить всё. Витя его еле-еле от этой глупости отговорил, пообещал, что будет рядом и не оставит, так что на первый сеанс они пришли вместе. И боролись с Ванькиными комплексами они тоже вместе. И, вроде, даже справились. Теперь в его лохматой головушке царил относительный порядок, по крайней мере, он больше не обжирался до хрюканья с тем, чтобы потом упахаться до обморока. Но за весом следить, разумеется, продолжал — резонно полагал, легче сразу сбросить пару честно нажранных килограммов, чем запустить себя и сбрасывать пару десятков. С логичным тезисом Витя был абсолютно согласен, но, чёрт, ему так нравилось тискать Ваньку за пухлые щёчки и мять его круглую задницу! А какое несчастное выражение лица у него было каждый раз, когда он на сушку садился — словами не передать! У Вити у самого настроение портилось при одном взгляде на это безобразие. И сердце болезненно сжималось от жалости и ощущения собственной беспомощности. Что он мог сделать, предложить своему ненаглядному ребёнку вкусненьких быстрых углеводов, которые мгновенно вернут ему человеческий вид? Так он откажется и ещё сильнее загрустит. Вите только и оставалось, что наблюдать за творящимся безобразием со стороны, солидарно жевать варёные куриные грудки с несладким обезжиренным творогом и считать дни до конца этой добровольной пытки. — Ну что ты опять заладил про свои килограммы? ИМТ посчитал? А процент мышечной массы? — Вить, ну пять кило точно лишние. Рубашка на пузе еле сходится, смотри! — Врёшь. — Ну... не вру, а чуть-чуть преувеличиваю! — Тебе очень идёт эта рубашка. — Конечно! Под цвет твоих глаз подбирал. Витя бы его обязательно обнял, если бы не коробки с пиццей. Стиснул бы, да покрепче, а потом в нос поцеловал — Ванька всегда улыбался так солнечно, когда Витя его в нос целовал! На сердце теплело. — Так, ну я в душ быренько, а ты пока фильм какой-нибудь найди, ага? — Договорились. Фильм Витя нашёл, и какой-никакой стол организовал — сыр нарезал, вино открыл, даже свечки в кухонном ящике откопал, которые они пару лет назад специально для таких вот случаев покупали. На фоне этой красоты коробки с пиццей смотрелись слегка инородно. Вот ведь глупый ребёнок, могли бы из ресторана еду заказать, так нет, пиццу ему подавай, и побо-ольше, побо-ольше... — Вить, слушай, я тут чё подума... ой. Минималистично завёрнутый в одно полотенце Ванька оглядел преобразившуюся кухню и, слегка порозовев щеками, недовольно буркнул: — Ты чего, помнил про годовщину, что ли? — Нет, — пожал плечами Витя. — А это всё тогда откуда? — Честное слово, Вань, в магазин спонтанно зашёл по дороге домой, вина решил купить, раз у нас выходной завтра. — Ну... ну и ладно. Эх... это мне чего, одеваться теперь надо, да? — Не одевайся. Я ведь тебя ни к чему не обязываю. — Угу, конечно... тут такая красота, а я, блин, в полотенце! — Так сними его, если оно тебе не нравится, — улыбнулся Витя. Ванечка сначала не понял, а потом ка-ак понял! Вконец зарделся, вдохнул неудачно, подавившись воздухом, пропитанным сотворённой из нихера романтикой, и надулся. — Дурак, — вздохнул. Но полотенце всё-таки снял и, сверкая голой задницей, совсем белой на фоне загоревших за время отпуска икр и спины, ушёл одеваться. Один-один, подумал Витя. Но его такой счёт совершенно не устраивал. — Дай хоть полапаю тебя как следует, пока ты опять на свою сушку дурацкую не сел, — сказал он, когда половина бутылки вина была выпита, фильм заклеймён нуднятиной, а пицца больше не лезла ни в одного, ни в другого. Вопрос о том, куда деть оставшиеся две коробки, оставался открытым, но задавать его Витя, разумеется, не стал. — Эй, почему дурацкую?! — Потому что мне слишком нравятся твои бёдра. Ванька, который даже после пяти лет отношений и четырёх совместной жизни умудрялся смущаться и чертовски мило краснеть каждый раз, когда Витя его лапал, послушно раздвинул ноги пошире, позволяя трогать себя везде, где вздумается. — И жопа. Такая у тебя, Вань, жопа... просто шикарная. Ванька резко выдохнул, облизнул губы и прикрыл глаза. Витя решил, это уже два-один в его пользу. А то и три-один. — Ну вот что ты начинаешь... — тихонько вздохнул ребёнок. — Я ж так опять... наберу. Витя заворчал, руки убрал и развернул Ваньку к себе. В глаза его большие и чуточку печальные заглянул, лицо ладонями обхватил, чтобы и не думал закрываться. Чтобы не только послушал, но и услышал. — Хочешь — сушись, — сказал мягко, но уверенно. — Не хочешь — не сушись. Вес — это цифра, а мне главное, чтобы ты был здоровым и счастливым. Понимаешь? — Угу-у, — довольно улыбнулся Ваня. И потянулся за поцелуем. Витя его, зардевшегося, но крайне довольного, на кровать уложил. Ласкал бесконечно долго, гладил, неторопливыми поцелуями всего покрыл — от пунцовых щёк до едва заметного шрамика на икре, оставшегося после той самой операции. Занежил так, что Ванечка даже стонать не мог, только дышал часто-часто и имя Витино шептал дрожащими губами. Кажется, им на двоих этого всего было слишком много. Его ребёнок уже выглядел так, будто долго не продержится, да и сам Витя едва справлялся с вязким возбуждением. Из последних сил держался, чтобы не вклиниться между широко раздвинутых и бесконечно прекрасных Ванечкиных ног и не войти в него одним плавным толчком. Хотел его до звёзд перед глазами, но всё-таки не смог отказать себе в удовольствии ещё немножко их обоих помучить. Осы́пал поцелуями молочно-белые бёдра, скользнул горячими ладонями, нежную и такую чувствительную кожу у самого паха прикусил и снова расцеловал. «Красивый», — шепнул, поднимая голову и сталкиваясь с поплывшим взглядом своего возмутительно прекрасного мальчишки. Внутри всё тугим комком от возбуждения скрутилось — так умоляюще Ванька застонал. Подтянул коленки к груди, обхватил их дрожащими руками, потом вдруг опомнился, пошарил под подушками, нашёл смазку и протянул её Вите — такой открытый, податливый, терпеливый и нежный, доверчиво выгибающийся под руками и позволяющий делать с ним всё, что угодно. Чудесный такой мальчишка. Замечательный. У Вити сердце бешено в груди трепыхалось и перед глазами плыло, пока он его раскрывал широко, ласкал изнутри пальцами и языком, теряя остатки рассудка от его сладких стонов. — Вить... — позвал Ванечка, пряча за пушистыми ресницами умоляющий взгляд. — Пожалуйста, ну... Всё, понял Витя. Шутки кончились. Он наскоро себя смазал, не придавая значения тому, как сильно у него трясутся руки, и вошёл одним плавным толчком до самого основания. Склонился над Ванечкой, коснулся приоткрытых в беззвучном стоне губ, из последних сил улыбнулся ободряюще. А Ванечка в него вжался весь — руками и ногами обхватил, дышал часто-часто в шею, стонал тихо, хрипло каждый раз, когда Витя в него толкался. Быстрее, просил, пожалуйста, быстрее! Он и правда совсем недолго продержался, но Витя не был против — ему тоже ощущений с лихвой хватило. Чёрт, каким же Ванечка был красивым, когда кончал, выгнувшись дугой на смятых простынях и вцепившись зубами в костяшки пальцев! И так восхитительно на члене сжался, что Витя следом за ним кончил. Отдышался немного, нагнулся и поцеловал его — вымотанного до предела, но счастливого до слёз в уголках глаз, а затем медленно вышел из обмякшего чувствительного после оргазма тела. — Садист... — простонал Ванечка, опустив дрожащие от усталости ноги и не дав полюбоваться, как из него вытекает Витина сперма. Витя его, послушного и не сопротивляющегося, легко на живот перевернул, оттянул розовую ягодицу, скользнул пальцами в растянутое гладкое отверстие. — Отста-ань... — проворчал Ванька. — Извращенец... Впрочем, ворчал он чисто для проформы — больно уж довольным он выглядел, а блаженная солнечная улыбка так и вовсе намертво к его мягким, припухшим от поцелуев губам прилипла. Витя его ещё немножко помял и погладил, а затем ультимативно потянул на себя и в нос чмокнул — это был чуть ли не единственный способ его растормошить, а поход в душ никто не отменял. — Мыться, Обляков! — Вить, я уста-ал... ты, блин, меня заездил... — Зато пиццу отработали, — фыркнул он в ответ на Ванькино недовольное сопение. — Вот обязательно было прям сегодня отрабатывать, да?.. Витя его по попе звонко шлёпнул и усмехнулся: — Кто-то там худеть собрался. Или я что-то путаю? — Да нахуя? Ты ж меня и таким любишь. Витя на него посмотрел и вдруг понял — кажется, они действительно справились! Нет, разумеется, его несчастного ребёнка уже давно перестало мучительно дёргать при любом упоминании его лишнего веса, и они постоянно перешучивались: «Обляков, я тебя не брошу, даже если ты триста весить будешь! — Конечно, не бросишь! Тебе меня нужно поднять сначала, чтобы бросить!» Шутить-то они шутили, но Ваня впервые в жизни это так спокойно сказал — без малейшей тени сомнения или испуга. На Витин вкус, это было лучшим подарком на годовщину их знакомства. — Люблю, — кивнул он. — Очень люблю. — Вот раз любишь, то сам меня мыть будешь, — доверительно сообщил ребёнок, лениво перебирая дрожащими ногами, но всё же двигаясь в сторону ванной. — А то упаду опять, сломаю себе что-нибудь, и будешь ты меня до-олго-долго лечить! И на работу тебя не пущу. Заставлю отпуск взять. — Вань, мы только месяц назад из Испании прилетели. Тебе что, мало было? — Неделю всего погуляли — конечно, мало! И ты, блин, там с бумажками своими дурацкими везде носился! Просыпаюсь утром — сидит на балконе, рабо-отает... Ещё и клиента себе нашёл, этого, как его... — Бохинена. И прекрати уже к нему ревновать. — А я и не ревную! — Так я тебе и поверил, глупый ты мой ребёнок. Залезай давай, чего встал? Ну! Ванька послушно залез в ванну и, дождавшись Витю, задёрнул занавесочку. — Трудоголик вы, Виктор Михалыч, — буркнул. — Ладно, — сдался Витя. — Обещаю, летом как следует отдохнём. Без работы. — Когда? — мгновенно оживился ребёнок. — Может, в июне, раз уж мы на свадьбу Артёма с Игорем летим? Я подумал, из Дании рванём куда-нибудь в Нидерланды через Германию. Или во Францию. Короче, тур по Европе устроим. Судя по тому, как крепко Ванечка стиснул Витю, и как нежно расцеловал его лицо, он был «за» всеми своими усталыми руками и ногами. — В Швецию обязательно заехать надо! — пискнул счастливо. — Что, так соскучился по Дивееву? — хмыкнул Витя. — Ага! — Ну, понятно всё с тобой. — Ты... да я же... ой, блин, кто бы тут говорил про ревность! — всплеснул руками Ванька. Разумеется, Витя Ваньку совсем не ревновал... ну, почти. А если и ревновал, то абсолютно точно не к Игорю, который так сильно сплёлся со своим «самым лучшим в мире вратарём» Сафоновым, что разделить их не смог бы даже «самый лучший в мире хирург» Оздоев, который в прошлый раз прекрасно заштопал Ванькину лапу. Правда, полгода назад, когда Мотю подписал шведский клуб, они с Игорем попытались расстаться — Дивеев ни в какую не хотел уезжать из России. То ли из-за родных, то ли просто боялся бросить всё и свалить в чужую страну на несколько лет. Проводил своего ненаглядного до самого аэропорта и принялся патетически чахнуть. Истосковался весь, выпил примерно половину Витиного запаса дорогущего вискаря и понял, что больше так не может. Смеялся потом, мол, одним днём всё решил — забронировал билеты, пихнул в рюкзак загранник, лопатник и зубную щётку и улетел. Смешные они были, конечно. — Ладно, — улыбнулся Витя. — В Швецию так в Швецию. — Ура-а-а! — Ванька, ты воду включишь сегодня или так постоим? Воду Ванька всё-таки включил, и они даже вымылись относительно спокойно, параллельно обсудив, что будут дарить на свадьбу дорогим молодожёнам, но в очередной раз не придя к компромиссу. Лежали потом в кровати, пытались заснуть. Ванька Витю со спины обнял, гладил долго по бокам и животу, и вдруг сказал: — Я, короче, чё подумал-то... — Уже боюсь. — Да не, я... ну просто... короче, подумал, не буду я на сушку садиться. — Ну слава богу! — Не... а чё ты?.. Вить, ну я ж говорил, тебе не обязательно со мной вместе сидеть, ну... — Во-первых, я сказал, что я тебя не брошу, значит, не брошу, — отрезал Витя. — Во-вторых, дело не в этом. — А в чём? — А в том, что когда ты так жёстко себя ограничиваешь, ты сразу выглядишь очень несчастным и улыбаться перестаёшь. У меня за тебя сердце болит, понимаешь? — Угу-у... слушай, прости, я... — Сейчас в живот пробью. — Да-да, — спохватился. — Я ни в чём не виноват. И замолчал. Кажется, совсем расстроился. Витя его безвольно повисшую ладонь своей обхватил, поднёс к губам, поцеловал нежно пальцы. Ваня повозился и затих — не до конца успокоился, но хотя бы перестал грустно сопеть ему в затылок. — Не обязательно ведь сушиться, Вань. Если тебя так волнуют килограммы твои лишние, давай с ними менее радикальными методами бороться? — Эт какими? — насторожился он. — Херню вредную есть прекратим для начала. — А-а... ну, это да, это я согласен. Минус фастфуд, хлеб и сладкое? — Именно. Договорились? — Угу-у! Ванька его в макушку чмокнул и обнял покрепче. Витя спиной чувствовал — расслабился и улыбается лежит. Его это знание согревало не хуже бокальчика глинтвейна. — Это... А программу тренировок вы мне составите, Виктор Михалыч? Виктор Михалыч фыркнул себе под нос. Вот ведь неугомонный ребёнок! То ворчит, что Витя постоянно работает, то сам лишней работы ему накидывает! Это он не всерьёз, конечно, думал. Так, ворчал для успокоения души. — Составлю, — пообещал. — Если ты, Обляков, пообещаешь мне, что будешь меня слушаться. — Так я разве не слушаюсь?! — наигранно возмутился Обляков. — Нет! Ты у меня самый непослушный мальчишка в мире! — Аргументы? — Запросто. Загибай пальцы. В прошлый понедельник, когда у меня спину прихватило, я тебя пропылесосить попросил. Ты меня неделю обещаниями кормил, «завтра» да «завтра»! И что в итоге? Сам вчера пылесосил. Потом, месяц назад... Витя ему всё-всё припомнил — от забытого пылесоса и грязного белья, которое кое-кому лень закинуть в стиралку, до того единственного раза, когда он Ваню от его драгоценных Кучаловых в шесть утра забирал в состоянии нестояния. Понял, что впустую тратит кислород уже после того, как закончил, — Ванька, оказывается, заснул. Ну, хоть выговорился, и то хлеб... — А я всё равно тебя, дурака, люблю, — буркнул он себе под нос. Улыбнулся тепло и закрыл глаза.