Личный тренер

У Вани с самого утра башка чудовищно раскалывалась от голода и тошнота к горлу подкатывала, но тренировку он решил не пропускать — времени и так было в обрез. Стремительно заканчивался четверг, а уже в субботу утром он должен был приехать к Вите — они, наконец, перестроили графики так, чтобы провести вместе все выходные, ни на что не отвлекаясь. Планировали в центр выбраться погулять, в киношку сходить, в кафе, в парк какой-нибудь. Ваня надеялся, продолжение чудесного дня будет не менее чудесным, вот и выжимал из себя последние соки, хотел выглядеть на все сто... в кои-то веки процентов, а не килограммов. Мысль об этих выходных подстёгивала, не позволяла сдаться, плюхнуться на лавку и хоть немножко передохнуть, и Ванька как остервенелый мотал круг за кругом по парку, едва не теряя сознание от усталости. Пыхтел, потел, ненавидел и гудящие ноги, и горящие огнём лёгкие, и щербатый асфальт, который совершенно не был предназначен для бега, и нестерпимую июльскую духоту. Ненавидел, но упрямо бежал вперёд. «Ради Вити, — повторял про себя. — Ради нас двоих». Он пообещал себе, что пробежит десятку и успокоится. Перерыв сделает — воды попьёт, посидит немножко, прислушается к своему организму и решит, продолжать ему экзекуцию или ползти домой. Измученный, он поглядывал на фитнес-браслет каждый раз, когда тщился утереть насквозь мокрой рукой пот со лба, но дерьмовая китайская штуковина будто издевалась — как показывала пять километров полчаса назад, так и продолжала их показывать. Ваня только на секундочку отвлёкся, чтобы перезагрузить заглючивший девайс, и не заметил выбоину в асфальте — споткнулся, полетел вперёд. Пытаясь сохранить равновесие, приземлился на мысок и вдруг почувствовал резкую боль. Голень будто острейшим ножом полоснули. Всё случилось слишком быстро — он тупо не успел ничего сообразить и сгруппироваться. Упал всё-таки, отбил об асфальт плечо, башкой о бордюр ударился. Вроде, сознание не терял, но вдруг очнулся от того, что его по щеке лупанули. Открыл глаза и увидел, что над ним какая-то незнакомая девчонка нависла. — Ты как? — спросила она, не скрывая волнения в голосе. — Нормально, — ответил прежде, чем успел подумать. Прислушался к себе — какое там «нормально»! Башка раскалывалась, голень болела просто нестерпимо, ещё и в горле першило, будто он орал несколько часов кряду. И пить — пить хотелось просто чудовищно. — Встать сможешь? — Ага. Девчонка было кинулась ему помогать, но тут к ним ещё какой-то пацан подошёл, и ещё один. Подняли его с такой лёгкостью, будто он ничего не весил. Ванька попытался сделать пару шагов, но хрен там — он попросту не чувствовал стопу, чувствовал только тупую и очень сильную боль. Испугался, что снова ногу сломал, пощупал голень, но, вроде, ничего необычного не обнаружил. Никаких, там, торчащих из ноги кровавых костей. Всяко лучше, чем было в прошлый, мать его, раз. Он тогда от столь красочной картины чуть сознание не потерял. — Скорую вызвать? — спросил кто-то из сочувствующих. — Да не, — замотал ушибленной башкой Ванька. Думал, может, они и правы, но всё равно не хотел никого напрягать. — Вроде, не сломал ничего. Посижу немножко, полюбак пройдёт. Люди потихоньку расходились. Ваня кое-как доковылял до лавочки, порадовавшись, что её практически обнял пышный куст, и уселся, стиснув зубы от прошившей пострадавшую конечность острой боли. Утёр потную рожу краем футболки, попытался пошевелить больной ногой и крепко сматерился, спугнув стайку бабуль, мирно совершающих вечерний променад. «Ладно, — решил. — Через пятнадцать минут не пройдёт — вызову скорую». Он всё-таки перезагрузил проклятущий браслет, из-за которого всё и началось, откинулся на спинку скамейки устало, слезящиеся глаза прикрыл. Чуть снова не провалился в блаженное забытьё, но тут услышал подозрительно знакомые голоса. — ...ко мне по четыре раза в месяц. — И чего? — А то. У тебя в самолёте так ноги отекают, что тебя потом по ночам паничками перекрывает. Я волнуюсь, понимаешь? — О-о, ты такой милый! Иногда. Очень-очень редко. Обычно ты вредина и зануда. Та ещё заноза в жопе, если подумать... — Хватит паясничать, Тём. Я своё мнение высказал. — Не, мнение я понял, вся хуйня... Недовольно заворчали всё те же бабули, и Тёма — а это точно был он — поспешил извиниться: — Ой, простите ради Бога, девицы-красавицы! Хорошего вам вечера! Так что? Что конкретно ты предлагаешь? — Я... я не знаю. Я предлагал варианты, но тебя они почему-то не устраивают. Меньше всего Ваня хотел, чтобы его заметили, но уйти он бы при всём желании не смог из-за ноги своей дурацкой. Вжался толстой жопой в лавку, съёжился, пытаясь стать меньше и незаметнее, и даже взгляд в асфальт опустил. Только один раз глазами стрельнул, чтобы убедиться — этот надломленный усталый голос действительно принадлежит Игорю Владимировичу. Надо же, он всегда производил впечатление человека, которого хрен чем прошибёшь, а тут... — Потому что варианты твои — хуйня из-под коня, извини меня, конечно... я тебя бросать не собираюсь, ясно тебе? — Тогда я не знаю, что делать, — повторил Игорь. — Мы в тупике. — Да справимся мы, слышишь, ну? Солнце моё, я же обещал, что придумаю что-нибудь! Безвыходных ситуаций не бывает! — Не бывает, ты прав. — Блин, ты так говоришь... чё, не веришь мне, да? — Тём, давай дома поговорим, ради бога. Объятый праведным негодованием Тёма замер на месте и руками всплеснул. — Нет, подожди! Я тебя разве обманывал когда-нибудь? — спросил. — Один раз, — медленно ответил Игорь. — Да когда?! — Тёма. Не время и не место сейчас. — Нет, ты мне скажи, когда?! Или ты про тот раз, когда я сказал, что... Он не договорил, осёкся. У него было очень живое лицо, и даже такой неотёсанный дурак, как Ванька, мог запросто считать с него каждую эмоцию. Сейчас Тёмина стопроцентная уверенность в собственной правоте слишком очевидно сменилась на усталую обречённость. — Долго ты мне будешь это вспоминать? — тихо спросил он. — Мы тогда и знакомы-то почти не были. Игорь вздохнул и поморщился. — Я просто говорю, что прецедент имелся. Ладно, извини меня. Правда. Я не хочу ссориться. — Так и я не хочу! Просто ты выдумал себе херню какую-то, а я... — Дзюба! Это не херня! — Ладно, ладно, всё. Потом поговорим, я понял. Блин. Чё-то так мороженого захотелось после стрессов этих. А тебе? — Что — мне? Кажется, Тёма и правда сумел переключиться с предмета их скандала на бытовые мелочи, а вот тяжёлые мысли Игоря по-прежнему витали где-то очень далеко отсюда. — Мороженого, спрашиваю, не хочешь? — Я... не знаю, Тём. Я просто домой хочу. — Так пойдём! Давай я нам приготовлю что-нибудь вкусненькое? У нас как раз фарш остался, можно будет лазанью заебашить... О, мелкий! А ты чего тут? Ваня вздрогнул. Оторвал взгляд, намертво прилипший к щербатому асфальту, и поднял его на застывших перед ним мужчин. — Здрасьте... — брякнул тихонько. — Е-ебать, похудел как! Смотри-смотри, Игорь, прям ваще растворился, скажи? Честное слово, в любой другой день Ваня бы совершенно не обиделся, но у него так болела буквально каждая клеточка измученного тела — особенно чёртова нога, — что он, не до конца понимая, что говорит, надулся и потребовал: — Хватит надо мной издеваться! Тёма удивлённо уставился на него, а затем досадливо крякнул и плюхнулся рядом. Игорь аккуратно пристроился с другой стороны. — Мелкий, я ж серьёзно! — Артём правду говорит, — кивнул Игорь. — Во! — обрадовался Тёма. И тут же заворчал: — И чего на меня все сегодня бычат, блин, как будто я что-то плохое сказал или сделал... тьфу ты, а... Игорь остановил поток его бессознательного взмахом руки и снова уставился прямо Ваньке в глаза, даже не пытаясь скрыть искреннее беспокойство. — Ты нормально себя чувствуешь? Всё в порядке с питанием, с тренировками? Виктор Михалыч что говорит? — спросил. Наверное, если бы Ваня подумал над ответом чуть дольше и выдал что-нибудь нейтральное, вроде: «Мы пытаемся скорректировать программу», их разговор бы на этом и закончился. Проницательный Игорь Владимирович оставил бы Ваньку на попечение его личного тренера, предоставив им двоим решать насущные проблемы. Но Ваня только неопределённо пожал плечами. Кажется, у него не осталось сил ни на то, чтобы говорить, ни на то, чтобы банально подумать о последствиях. — Он не в курсе, я правильно понимаю? — нахмурился Игорь. Ванька оторопел. Попытался веником прикинуться, спросил: — Ч-чего? — Ты от него тайком заниматься ходишь? — Да нет, Игорь Владимирович, вы чего... — Пиздит, как дышит! Ещё и выкает опять, дурья башка! — констатировал Тёма. И, скользнув тяжёлым взглядом по Ванькиной тушке, вдруг спросил: — Бля, а с ногой чё? Тут-то Ваня и испугался по-настоящему. Сердце бешено в груди заколотилось, руки задрожали. Паника накрыла — хоть наутёк беги! А не можешь бежать — так на одной ноге прыгай от двоих людей, которые по-настоящему хотят ему помочь... вот уж действительно дурья башка. Бежать он, конечно, не сбежал, но пострадавшую ногу попытался запихнуть под лавку. Тело прошила новая вспышка боли, и он застонал сквозь зубы. — Так. Игорь присел перед Ванькой на корточки, критично оглядел его покрасневшую и заметно опухшую ногу, крепко выругался. — Вывих? — спросил Тёма. — Не похоже, — мрачно отозвался Игорь. И поднял недобро блеснувшие глаза на Ваню: — На ногу наступать можешь? Врать ему было бесполезно и скорее всего опасно. — Нет, кажется. То есть... то есть, могу, но болит очень. И я ей как будто не управляю. — Сухожилие порвал, наверное. Надо в больницу ехать. — Не надо в больницу! — запротестовал Ваня. — Согласен, — кивнул Артём. — Надо в травму сначала. Вдруг всё не так страшно? — И в травму не надо! Игорь промолчал. Сцепил зубы так, что желваки вздулись. Кажется, он был на грани. — Мелкий, ты с ним лучше не спорь. Нос мой видишь? — ухмыльнулся Тёма. — Догадаешься с трёх раз, кто мне его сломал? Не, вообще, мне его три раза ломали. Первый, значит, на футболе, в детстве ещё, второй в драке... кажись, это в Туле было, я там за девчонку одну заступился. А третий раз это Игорёк всё! Орал на меня, орал, а потом разбушевался и ка-ак... — Дзюба! — возмутился Игорь, сцепив кулаки. — Ты, блядь, понимаешь, что сейчас твои идиотские истории вообще неуместны? Тёма только вздохнул, пробормотал под свой трижды ломаный нос, что его истории прекрасны, всегда в тему и совершенно не идиотские, а потом поднял вяло сопротивляющегося ребёнка на руки и понёс в сторону выхода из парка. Дальше всё было как в тумане — Ванька честно старался не хныкать от боли и сделать так, чтобы несчастная конечность не болталась из стороны в сторону, но нога и правда совершенно его не слушалась. Он то терял сознание, то вновь приходил в себя, смаргивал слёзы с покрасневших глаз и изо всех сил пытался держать себя в руках и не причинять своим спасителям ещё больше неудобств. Когда Тёма, наконец, сгрузил его на заднее сидение тачки Игоря, с облегчением выдохнули все. Ваня кое-как пристегнулся, потёр красное лицо, зарылся дрожащими пальцами в волосы и вдруг увидел кровь. Испугался, пощупал голову — вроде, целый. Царапина просто, надо будет не забыть сказать врачам... — Слышь, мелкий? Ты не ссы, прорвёмся. — Прорвёмся, прорвёмся, — пробурчал Игорь. И тут же скомандовал: — Артём, сколько раз тебе говорить — либо ты пристёгиваешься, либо выходишь из машины. Тёма, не будь дураком, не стал спорить и пристегнулся. До травмы домчали быстро. Игорь проследил, чтобы Тёма сгрузил Ваньку на лавку в приёмной, и вышел на улицу, на ходу доставая телефон и набирая чей-то номер. Ванька совсем дураком не был, поэтому подозревал, что номер скорее всего Витин. Он вздохнул, но даже не попытался Игоря остановить — знал, что смысла скрывать произошедшее нет. Пусть уж лучше Витя сразу всё узнает, чем постфактум. — Ничё-ничё, щас нажалуется на нас и вернётся, — улыбнулся Тёма. Уселся рядом и спросил: — Чё, Вано, сильно болит? — Угу-у... — ответил он. Сил не осталось врать и бодриться. — Ну щас добрый доктор нас осмотрит... Они синхронно покосились на ждущих своей очереди людей — кажется, пострадавших, кроме Ваньки, было трое, — затем на закрытую дверь кабинета. И не менее синхронно вздохнули. Тёма Ваню приобнял, притиснул к своему боку и вытянул длинные ноги, перегородив добрую половину коридора. В кои-то веки замолчал, но радости это молчание им обоим не принесло. — Тём... — позвал Ваня. — Ась? Задавать личные вопросы почти незнакомому человеку было нетактично, крайне некрасиво и совершенно Облякову не свойственно, но он почему-то не смог удержаться. Не в этот раз. — А вы с Игорем... ну... Он это тихо-тихо спросил, чтобы посторонние не дай бог не услышали. Тёма напрягся, на него покосился, медленно кивнул. — Ага. Чё, слышал, как мы ругались, что ли? — Ну да... блин, прости, я бы не стал подслушивать, но я просто не мог уйти... ну, из-за ноги. — Ой, да ладно тебе, — махнул рукой он. — Тебя ж это не напрягает? Ну, мы. — Не! — замотал гудящей башкой Ваня. — Мы же... то есть... Он замолчал. Не знал, имеет ли право заикаться про них с Витей. Вдруг он ничего своим друзьям не рассказал? — Угу, мы про вас тоже в курсе, — довольно хмыкнул Тёма. — Охуенно рады, всё такое. Слышь, мелкий, а ты это чё, правда тайком от него бегал? Ваня упрямо сжал губы, съёжился весь, но всё-таки решил ответить на откровенность откровенностью. — Угу, — сказал. — Ой, дурак! Он тебя прибьёт теперь. — Знаю... — Ну и нахуя ты тогда? — Ради него. Хотел быть... красивым. Понимаешь? Отчего-то эти слова дались ему на удивление легко. — Ой, дура-ак! — повторил Тёма почти восхищённо. Скрючился в три погибели, шепнул в Ванино ухо: — Ты ж ему сразу понравился, ещё когда пухляшом был. Мы когда наклюкались в прошлый раз, это когда его ещё просквозило, помнишь? Дак он весь вечер ныл, какой ты замечательный и как ему жаль, что ты в нём видишь только тренера. Эх вы, дураки-и... Ваня покраснел весь, хотя и без того был красным от пережитого. Ногой покалеченной по полу шаркнул, охнул от боли. Выматерился про себя, в очередной раз упрямо стёр выступившие на глаза слёзы. Ч-чёрт, какой же он всё-таки идиот! Нужно было срочно на что-нибудь отвлечься. Не на Витю только, а то это, как выяснилось, чревато... — Ну чё ты на меня смотришь так? — хмыкнул Тёма. — Не веришь мне — у Игоря спроси. — Не-не, я тебе верю, — просипел он. Он и правда верил, но вдруг вспомнил подслушанный им разговор и подумал — раз уж эти двое посвящены в их с Витей отношения, может, попробовать выяснить, в чём дело у них самих? — А можно это... личный вопрос? — Валяй. — А чего вы ругались-то? Тёма вздохнул, посмотрел на Ваньку, будто прикидывая, рассказывать или нет. Снова скрючился, чтобы шептаться было удобнее, но всё-таки заговорил: — Мы ж с ним три года встречаемся. Ну, примерно, плюс-минус пара месяцев. А съехаться — никак. У меня работа в Питере, у него зальчик этот ваш задрипанный в Москве. Менять работу сейчас не варик, приходится, вот, кататься друг к другу. А у меня травма старая, я ж в молодости футболистом был, до Спартаковского дубля доигрался, а потом... пояснице, короче, пизда полная, и ногам. Летать из-за этого ненавижу. Но приходится. Я, знаешь, ради него хоть на Марс... Ну и вот. — Ясно, — сочувствующе вздохнул Ваня. — А чего ты... Он осёкся. Не. Не-не-не, это уже слишком личное. — Чего я? — спросил Тёма. — Да не, ничего... — Да давай, спрашивай уже, я ж вижу, что тебе интересно. Ваня вздохнул. Подумал несколько секунд, сформулировал вопрос почётче. — А в чём ты Игорю соврал? Ну, если не секрет. Тёма нахмурился, губы поджал, руки на груди скрестил. Видно по нему было — не хочет он об этом говорить! И вообще вспоминать это не хочет. Только вот вместо того, чтобы ответить: «Нет, мелкий, не твоё это собачье дело», он буркнул: — Он меня спросил, нравится ли он мне, а я сказал, что нет. Технически это правда была, между прочим! Он меня тогда ужасно бесил. И до сих пор иногда бесит! О, вот и он, сладкий наш. Надо, наверное, было попросить, чтобы он Михалычу ничё не говорил, да? Ванька только башкой помотал. Понимал — Витя бы рано или поздно о его травме узнал. На выходных, например, которых у них теперь скорее всего не будет... — ...пей свой персен и приезжай. Сам за руль не садись, такси возьми. Да, в двести двадцатой. Да, на Мантулинской. Всё, давай, ждём. — Он сильно злится? — перво-наперво спросил Ванька. — Да, — не стал скрывать очевидное Игорь. — Сказал, скоро приедет и убьёт тебя. — Э, нет! — замахал лапами Тёма. — Ребёнок хороший, убивать его не дам! — Тогда Михалыч сначала тебя убьёт, а потом его. — Не допрыгнет. — Дзюба... — Ну чё? Скажешь, шутить над карликами — эт низко? Ванька б обязательно прыснул над дурацкой, но всё равно ужасно смешной шуткой, жаль только сил на это совсем не осталось. Он, если честно, уже не был против, чтобы Витя его убил. По крайней мере, тогда у него перестанет болеть вся его измученная тушка... — Очень смешно, — вздохнул Игорь. В кабинет Ваню запустили минут через сорок. Пожилая и крайне дотошная врач тщательно осмотрела его распухшую до каких-то совсем уж слоновьих размеров конечность, поспрашивала о том, как именно он травмировался и о характере боли, и с сомнением покачала головой. — Разрыв ахиллового сухожилия наверняка, — подтвердила гипотезу Игоря. И добавила: — Нужно делать МРТ, но это не у нас, это в больнице. Я тебе сейчас направление выпишу. Восемнадцать есть? — Есть. — Полис с собой? Ванька порадовался, что всегда носит в паспорте заветную зелёную карточку — прошлая травма приучила. Ему тогда в больнице все мозги этим полисом взъебали, хотя у него, блядь, кость из ноги торчала, и ему было немножко не до того. Чуть-чуть. Самую малость! — А... а как это будут лечить? — испуганно спросил он. И съёжился весь, когда узнал, что концы повреждённого сухожилия будут сшивать. К Артёму с Игорем он выполз едва ли не в предобморочном состоянии. Пролепетал что-то едва слышно про больняк и операцию, послушно сунул в требовательно протянутую руку Игоря направление. Опёрся о пытающегося успокоить его Тёму, практически повис на его плече и вдруг почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Витя стремительно нёсся к нему через весь коридор с таким выражением лица, что Ваньке сквозь землю от стыда захотелось провалиться. Впрочем, когда Витя всё-таки оказался рядом, он сменил гнев на милость и крепко стиснул несчастного ребёнка в объятьях. Видать, заметил, в каком он состоянии, и решил отложить разбор полётов на потом. — Живой? — спросил, смахнув с Ванькиного пылающего лба налипшую чёлку. — Угу-у... — протянул он. — Что врачи сказали? — Да ахилл он порвал, — махнул рукой Тёма. — Нормально всё, до свадьбы заживёт. Витя вздохнул тяжело-тяжело, выругался сквозь зубы. — Прости... — Потом поговорим. Поехали. Ну, поехали. У дверей больницы Витя поблагодарил Игоря с Тёмой и распрощался с ними. «Мы дальше сами», — сказал в ответ на все Тёмины возражения. Ваня не хотел, чтобы они уезжали — он трясся, как осиновый лист, и не знал, чего боится сильнее — хирурга с огромным скальпелем или Витиного праведного гнева. Ему бы сейчас не помешала их поддержка, но он и так причинил им кучу неудобств, так что... нет, он не имел никакого права просить их остаться. И спорить с Витей тоже права не имел. Понимал — нужно нести ответственность за свои поступки, а не прятаться за чужими спинами. — Вить... — тихонько позвал он, когда все бумажки были подписаны, все счета оплачены, первичные осмотры проведены, а сами они сидели и терпеливо ждали своей очереди на МРТ. — Ты на меня сильно злишься? Витя долго молчал, поджав тонкие губы. Ваня посчитал это наилучшим ответом, расстроился окончательно, спрятал пылающее лицо в ладонях, носом шмыгнул. Не плакал, конечно, хотя очень хотелось, держался из последних сил. Только дёрнулся, когда на плечо легла рука. — Я не хочу обсуждать это здесь, — отрезал Витя. Ванька неудовлетворённо поёрзал, притиснувшись ближе к его тёплому боку. — Вить, ну прости, а? — попросил. Искренне попросил, ведь совесть к этому моменту давно прогрызла в его лёгких огромную дыру и не давала дышать по-человечески. — За что? — буркнул Витя. — За то, что ты дурак? За то, что врал мне в лицо? Или за то, что не слушаешься? Если честно, Ванька надеялся, Витя заглянет в его большие честные глаза и простит. А если не простит, то хотя бы даст возможность объясниться! Сделает скидку на то, что Ванины намерения были исключительно благими... но вместо этого Витя отгородился от него огромной непробиваемой стеной и, кажется, не собирался даже пытаться идти на диалог. Ваня не понимал, почему так. Почему он отказывается его выслушать? Они ведь... вместе, а значит, должны быть на равных, но выходит... Витя в нём равного и не видит толком? Изнутри, из тех потаённых уголков сознания, которые он старался запечатать, чтобы не мешали жить, поднималась волна злости. — А почему я должен тебя слушаться? — спросил он. — Мне не восемь уже! И ты не мой отец! — Да, Вань, я не твой отец. Я твой тренер. Тренер, подумал Ванька. Только тренер. Вот и всё. В груди защемило что-то. Так больно стало, будто мало ему было ноги его чёртовой и башки ушибленной. — А-а... — протянул он едва слышно. — А я-то думал, у нас это... отношения. Витя руку с его плеча убрал, отвернулся. Мог бы перестать мозги ебать и сразу уйти, чего уж! — Вань, я тебя прошу, давай не здесь. — Угу. «Не здесь» — это точно. Хотел бы он сейчас оказаться где угодно, но только не здесь. То ли мироздание услышало его молитвы, то ли ему просто повезло, но буквально через пару минут его уже забрали на МРТ, а затем отвезли в палату. Ваня совсем сдался, устал бороться и больше не пытался делать вид, что он в порядке. Не пискнул, когда у него брали кровь на анализы, и даже грядущей операции бояться перестал. Абсолютно похуй стало — пусть делают, что хотят, хоть колют, хоть режут, хоть ногу отпилят. Кажется, всё это время Витя был рядом — спрашивал что-то у врача, то и дело мелькал в поле зрения и, ругаясь с кем-то, держал Ваню за руку, пока его везли в операционную, но... какая уже разница? Ваня понимал — он всё равно уйдёт. Убедится, что всё более-менее в порядке, и обязательно уйдёт. Так и вышло. Когда разрезанного, зашитого, замурованного в гипс и обколотого какими-то лекарствами Ваню везли обратно в палату, Витя уже исчез. Ванька устал, он так, блядь, устал! Он хотел только одного — спать, но спать ему не давал врач, который настойчиво повторил — через три недели нужно будет прийти в травмпункт, снять гипс и поменять его на специальную лангетку. Ваня из последних сил покивал, хотя еле-еле держал глаза открытыми, а потом, наконец, заснул. Когда проснулся, за окнами было темно, а в палате он был один, если не считать храпящего на соседней койке соседа по несчастью. Той ночью он плакал — от стресса, боли и жалости к себе. Плакал и никак не мог понять, чем заслужил такое отношение. Да — соврал, да — не послушался, но Витя ведь мог отнестись по-человечески и просто посочувствовать! «А он разве не сочувствовал? — поинтересовалась сытая и крайне довольная положением вещей совесть. — Примчался к тебе по первому звонку, все дела свои побросал. За МРТ заплатил, палату тебе выбил нормальную. Злился, а всё равно обнимал. А то, что он тебя ребёнком безмозглым считает... так вести себя надо было по-взрослому, а не как полный идиот!» Совесть Ваня слушать не хотел, он хотел лежать и жалеть себя. До самого утра только этим неблагодарным, но так необходимым ему делом и занимался, пока медсестра на осмотр не пришла. — Мама твоя вчера приезжала, — накинула с лопаты, легко перевернув Ваньку на бок, чтобы вколоть в его многострадальную задницу полный шприц какой-то жутко болезненной хуйни. — Очень волновалась за тебя, но Магомед Мустафаевич её успокоил. Ты не бойся, он замечательный хирург, тебе повезло, что ты к нему попал. Она всё говорила и говорила, и никак не могла остановиться, а Ванька только об одном думал — вот его сейчас выпишут и домой отправят, а как он будет маме в глаза смотреть? Подвёл её, слёг опять, на два месяца вышел из строя, и снова по собственной дурости. Интересно, она тоже будет на него ругаться? Наверняка ведь будет, причём сразу, как только они выйдут за порог больницы и сядут в такси — отец-то снова в рейсе... Оказалось, встречать Ваню приехала не мама, а Витя. Хмурый и бледнющий, он терпеливо подождал, пока Ваня доковыляет до него на выданном всё той же сестрой костыле, и крепко обнял. Ваня не хотел его видеть, если честно. Не был готов. — Ты как, Вань? — Нормально. Витя на него посмотрел грустно и очень устало, махнул рукой в сторону выхода. — Поехали уже отсюда. Ваня кивнул и поковылял вперёд. — Я вчера с твоей мамой разговаривал, — между тем сообщил Витя. — Извини, пришлось взять твой телефон, чтобы ей позвонить, я его тебе в сумку обратно положил... Ванька ощупал поясную сумку, убедился, что мобилка действительно там же, где и была, выдохнул с облегчением. Нет, в Витиной честности он не сомневался, но пока он валялся в отключке, туда мог кто угодно заглянуть, а его старенький айфон с полудохлым аккумулятором был дорог ему, как память, — он его полтора года назад сам себе купил, три месяца на него деньги с крошечной зарплаты откладывал. Первое селфи без второго подбородка на него сделал. И вообще, там дохуя всякого полезного и крутого было — от музыки до специальной папочки с тщательно отобранными мемами для Дивея. — ...она приезжала, но ты уже спал. — Ага, я знаю, мне медсестра сказала, — вздохнул Ваня. — Хорошо. Я её предупредил, что до дома тебя довезу. — Спасибо. Я в принципе сам могу... — Кончай дурака валять! Садись давай. Помочь? Сел Ванька сам — показательно на заднее, пристегнулся даже, лишь бы Витя лишний раз его не ругал. И так хуёво было. — Вань, — сказал он, выруливая с парковки. — Я больше не буду с тобой заниматься. Я думал вчера и пришёл к выводу, что на тебя моей компетенции не хватает. Я не знаю, что пошло не так, и связано ли это с нашими отношениями... скорее всего связано. Это же из-за них ты перестал воспринимать меня, как тренера? А значит... Он всё говорил и говорил, но Ванька его почти не слушал — сидел и почти всерьёз раздумывал, удастся ли ему выпрыгнуть из тачки на ходу, или Витя предусмотрительно заблокировал двери. По правой полосе как раз чудесный КАМАЗ едет, как здорово было бы оказаться у него под колёсами! Хотя с Ванькиной комплекцией это скорее он КАМАЗ помнёт. Или в стратосферу запустит — эх, красиво полетит! Он думал об этом, а Витя продолжал говорить — нервно, торопливо, срываясь на хрип. Говорил, ему больно смотреть, как Ваня себя убивает. Говорил, что пытался, честно пытался сделать всё, лишь бы Ваня посмотрел на себя его глазами, но к сожалению у него так ничего и не вышло. Говорил про какого-то знакомого тренера, у которого имелось образование психолога, — насколько Ваня понял, собирался сбагрить его этому типу. — Не надо, — отрезал Ваня. Впервые за этот монолог подал голос. — Надо! — мгновенно вскинулся Витя. — Ваня, ты весил сто килограмм, а сейчас весишь семьдесят, и нихуя не видишь разницы! Такие проблемы только психолог может решить, понимаешь ты или нет?! — Тогда почему ты сразу меня к нему не отфутболил? — Да потому! Мне правда казалось, что я справляюсь! У нас в первый месяц прогресс был — ты выглядел очень хорошо, гнобить себя через каждые три минуты перестал, улыбался, не срывался почти. Игорь сказал, ты после наших с тобой тренировок вообще другим человеком стал! А потом... Вань, это ведь из-за меня всё? Ты решил, что я тебя в том весе, в котором ты был, любить не буду? Надо же — Ваня полночи убил, пытаясь найти ответ на мучивший его вопрос — почему, ну почему Витя его так ни о чём и не спросил?! А Вите, оказывается, не нужно было спрашивать — он и сам прекрасно обо всём догадался. Сидел себе спокойненько и читал тупого наивного ребёнка с поразительной верой в собственную уникальность, как открытую книгу. — Не, — Ваня помотал головой, безумно радуясь тому, что они так вовремя доехали до подъезда. Утро только наступило, а него уже не было сил держать лицо. — Я для себя. Заебало жирным быть. Это... спасибо, короче, что тратил... что тратили на меня своё время, Виктор Михалыч. Не, я правда благодарен, без всяких там... — Да ёб твою, Обляков! Ваня вывалился из машины с такой прытью, будто не одной ноги временно лишился, а наоборот парочку лишних отрастил. Витя следом за ним выскочил, нагнал в несколько широких шагов. — Вань, подожди ты! Прекрати вести себя, как ребёнок! Ваня набрал код подъезда, с силой дёрнул на себя тяжеленную дверь и отчеканил: — Не хочу вас видеть. Если у него и дрожал голос, то только самую чуточку. Он бы обязательно разревелся, если бы у порога его не встретила мама. Обняла, расцеловала в щёки, долго распиналась о том, как же он её напугал. Рассказывала, что поговорила вчера с Ваниным замечательным врачом и с не менее замечательным Виктором Михайловичем. Потом начала спрашивать, как Ваня себя чувствует и чего ему сейчас хочется. — Спать, — ответил он. Мама поквохтала над ним ещё немного, проследила, чтобы он нормально добрался до дивана и лёг, в сердцах пнула его проклятущий костыль. «Как же мне надоели эти штуковины!» — возмутилась. А потом погладила несчастного Ванечку по голове, поцеловала его в заштопанную добрыми врачами голову и потребовала, чтобы он обязательно кричал, если ему что-нибудь понадобится. Всё равно она сегодня весь день выходная. Ваня свернулся покомпактнее, накрылся простынёй по самые уши и попытался ни о чём не думать. Как провёл вечер — не помнил. *** Он думал, на следующий день ему станет хотя бы чуточку легче, но легче отчего-то не стало. Мама ушла на работу, и в квартире повисла гробовая тишина, разбавляемая разве что щёлканьем допотопных настенных часов на кухне. Ваня долго валялся, считая утекающие секунды, сбиваясь и начиная считать заново, а затем дёрнулся от так некстати раздавшегося звонка в дверь. Подумал, это наверняка какие-нибудь соседи. Или мошенники, притворяющиеся газовщиками. Или, блядь, свидетели Иеговы... он решил, что не встанет. Будет игнорировать незваного гостя, кем бы он ни был. Хоть пожар в доме — похуй, лучше вместе с квартирой сгореть. «А вдруг это Витя?» Ваня честно пролежал ещё минуту, а потом всё-таки встал. Костыль свой ебучий поднял, доковылял до двери, на ходу приглаживая растрёпанные волосы. Но на пороге обнаружился Дивей. — Ой, а я уже думал МЧС вызывать, — разулыбался он, деловито отодвинув Ваньку от прохода и запирая дверь. — Ты, блин, соня! Хоть бы мобилку зарядил свою, а то чё ты как не этот... я тут, значит, волнуюсь за друга своего, а он дрыхнет! Так, где тут ванная у тебя? Не, это сортир, эт мы попозже... ага! Ва-ань! Слышишь? Мне тут премию дали, может, пиццу закажем? — Заказывай себе, если хочешь, — тихо ответил Ваня. — Я чего-то не хочу. Очень старался, но так и не смог заставить себя сложить губы в улыбку. Даже в самую фальшивую и натянутую. Он любил Игорька, прям вот очень любил, просто он сейчас не хотел никого видеть. Не хотел, чтобы его тормошили и пытались привести в чувство, прикармливали пиццей и травили всякие байки. И слышать банальные глупости вроде: «Не ссы ты, наладится всё!» он тем более не хотел. С другой стороны, это всё-таки Дивей, и пытаться выгнать его было делом абсолютно бессмысленным — его пошлёшь куда подальше, а он послушно сходит, вернётся обратно и, грустно вздыхая, посетует, что не было в этом «куда подальше» нихуяшеньки интересного... эта мысль почти заставила Ваню улыбнуться. Нет, Дивей для него давно своим стал, так что ладно уж. Пришёл и пришёл. Наверное, даже хорошо, что пришёл... — Ну чё, как оно? Вижу, ты на позитиве и полон неугасимой жажды жизни! — Угу. — Чё, Михалыч твой тебе что-нибудь сказанул? Ругался, что ли? Ваня помялся, но всё-таки кивнул. — Мы... посрались, короче. Только не спрашивай ни о чём, ладно? — взмолился Ванька. — И так хуёво. Ему и правда было пиздец хуёво. Нога даже после очередной таблетки обезбола не прекращала ныть ни на секунду, но по сравнению с тем, что творилось в Ванькиной больной черепушке, это было сущим пустяком. Он почти всю ночь не спал. Гонял по кругу одну и ту же мысль: «Он меня бросил», так себя извёл, что под утро натурально грыз уголок подушки, лишь бы не выть. Дрожащие пальцы к телефону тянул, но одёргивал себя в последний момент — не писать, — зло повторял про себя, — не звонить. Каждый раз истерично ржать тянуло от осознания — он ведь привык Вите звонить, когда ему хуёво. А теперь ему что делать, если ему хуёво из-за Вити? Вернее, из-за самого себя. Сам ведь виноват, сам сделал всё, чтобы его личный тренер от него отказался. Догадывался, что ни к чему хорошему его ложь не приведёт, но раз за разом ему врал. Впрочем, Витя тоже чудо, как хорош — мог бы хотя бы попробовать с ним нормально поговорить, а не... так. Блядь, а ведь получается, он теперь для Ваньки никакой не Витя, а Виктор Михайлович. Не тренер, не близкий человек, так — простой знакомый. Кажется, эта мысль в Ванькиной голове появилась специально, чтобы его, несчастного, добить. У него сердце болезненно сжалось, и так в глазах предательски защипало. Он щёку изнутри прикусил, чтобы не разреветься, и едва ли не вскрикнул, когда на плечо вдруг опустилась тяжёлая лапища. — Ва-а-ань! — протянул Игорь почти испуганно. — Не грусти! — Да нормально я, — буркнул Ваня. Получилось раза с третьего — в горле огромный ком застрял, голос совсем не слушался. — Ну ты из-за трень, что ли? Выше нос, чудик! Щас отдохнёшь немножко, дома поваляешься, сериальчики попыришь, в пабг, вон, погоняем с тобой, как в старые добрые. А потом вернёшься к нам и снова впахивать будешь! — Не вернусь, — тихо ответил он. — Это чё это? — Ви... Виктор Михайлович больше не будет со мной заниматься. Дивей секунд двадцать молчал, а потом беззастенчиво улёгся на Ванькин диван, закинул руки за голову и широко зевнул: — Угу. А ещё чё придумаешь? Ваня опешил. — В смысле?! Он сам сказал! — А-а, ну если сказал... Игорь хитро прищурился и поглядел на конкретно затупившего Ваньку. — Я знаешь как пересрал, когда он меня первый раз уволил? Я тока-тока стажировку закончил, от меня остальные тренера прям без ума были! Ну, стоял, значит, чисто на расслабоне. Естественно, накосячил! Причём конкретно так, двух клиентов на одно и то же время записал и не заметил. Допёрло только когда они, ну, припёрлись, короче. Вместе заниматься не захотели... они у нас знаешь, какие пафосные все! Ну, блин, естественно, за такие-то бабки! Ну и вот, значит, я стою осознаю проёб, и тут Михалыч идёт — злющий, как чёрт! Обматерил меня с ног до головы, сказал, что я последний день дорабатываю. Серьёзно ещё так сказал! Я испугался прям, уже начал вещички собирать и работу новую искать, пуская крокодильи слёзы... а он вечером такой подходит ко мне и грит, мол, завтра расходники привезут, ты проследи, чтобы по накладным всё совпало... в общем, как-то так. Он меня раз в две недели стабильно увольняет, я привык уже. Импульсивный он, понимаешь, Ванька? Жопа у него сгорает — так он проорётся, остынет, и нормально. Робкий лучик надежды, что появился в Ванькином сердце, угас. — Это не то всё, — тихо сказал он. — У нас... другая ситуация, короче. — Это какая — другая? — Он... это не импульс был, понимаешь? Это он подумал и решил... вот так. Сказал... — Ваня с трудом проглотил огромный ком, намертво застрявший в горле. — Сказал, у него на меня компетенции не хватает. — Не понимаю, не понимаю, — пробормотал Дивей, задумчиво пожевав губу. — На всех хватает, а на тебя не хватает? Чё с тобой не так-то? — Не знаю, — пожал плечами Ванька. — Сказал, это из-за наших с ним отношений... ну, я из-за них его перестал воспринимать как тренера. — Так блин, это естественно! А как он хотел? Если вы нравитесь друг другу, как ты должен переключаться с Михалыча-тренера на Михалыча-парня... мужчину... деда?.. ну, короче, на него, как на мужика своего? — Во-во... — Слуш, а может, тебе правда тогда другой тренер нужен? — Да не нужен мне никто, кроме него! — воскликнул Ванька. — Заладили, блин! Этот тоже меня своему какому-то знакомому сплавить хотел. Тренер с образованием психолога, ага... — Нахуя психолога-то? — удивился Дивей. — Не знаю! Типа, я себя со стороны не вижу. Бред, скажи? Чё мне видеть-то там? Ну толстый и толстый, подумаешь. — Не-не, погодь! Ты не толстый совсем. Когда пришёл ещё, был пухловат малясь. А щас нет, нормальный. Ваня окончательно вымотался. И стоять на одной ноге тоже пиздец как устал. Он вздохнул, улёгся рядом с Дивеем. — Ладно, — сказал. — Давай не будем об этом обо всём, хорошо? Расстались — и хрен с ним. Это Ваня врал, естественно, — никаким «хреном» там и близко не пахло. Его корёжило, рвало на части изнутри, и выть хотелось так нестерпимо, что ему пришлось ногтями в ладонь вцепиться и губы плотно-плотно сжать, лишь бы сдержаться. — Расстались?! — гаркнул Дивей. На локтях приподнялся, уставился на Ваньку удивлённо-удивлённо. — А почему он тогда... а. Ладно. Сами разберётесь. Ваня медленно выдохнул. — Короче, я тебе позавчера чё звонил, когда ты на работе был, помнишь? — Дивей телефон из кармана достал и принялся ожесточённо тыкать в экран, ни на секунду, впрочем, не переставая болтать. — Я тут сидел-сидел и вдруг подумал, что надо нам как-нибудь забиться и большой тусой на природу выбраться. Ты как на это смотришь? У тебя там друганы какие-то универовские, я помню, ты говорил, и я Кружка позову... и Мотьку... На природу Ваня не хотел, он хотел похоронить себя под одеялом и никогда не воскресать. И всё равно насторожился. — Мотьку? — спросил. — Угу-у... — Того самого? Дивей покраснел от шеи до кончиков чуточку оттопыренных ушей и нахмурился. — Ну... я не говорил разве? Мы это... короче, он меня на свиданку пригласил, вот я и подумал, что если у нас получится, то... — У вас будет свиданка, и ты молчишь! — возмутился Ванька. — Да я это... не, ну а чё я! — Друг ещё называется... — беззлобно проворчал он. — Рассказывай давай! Ты ему признался всё-таки или что? — Да не-е. Всё как всегда было. Ну, типа, я его встретил, хорошего дня пожелал, а он на меня смотрит и смотрит. И не уходит! Спрашивает такой: «Долго мы ещё вокруг да около ходить будем? Мы же нравимся друг другу». Блин, Вано, у меня натурально коленки задрожали, прикинь! Я думал, так только в книжках всяких бывает, ну, в хуёвых таких... ну и короче пока меня трусило, он меня так за руку хвать! И в киношку пригласил... правда, мы долго пытались сообразить, на чё сходить, но в итоге пойдём на ужастик какой-то, там чёт про зеркала, Мотька грит, если не напугаемся, так хоть поржём. Скажи, круто! Ванька и сказал, потому что это реально круто — когда друг счастлив. Сам не заметил, как отвлёкся, смог, наконец, хоть чуточку расслабиться и отодвинуть на задний план свои выедающие дочерна зацикленные на одном-единственном человеке мысли. Только подумал, что лежал бы вот так и пиздел с Игорьком часами, как в дверь снова позвонили. — Ты пиццу всё-таки заказал, что ли? — насторожился Ванька. — Не, — замотал башкой Дивей. — Может, из твоих кто-то? Ваня задумался. — Ну, может, кто-то из сестёр решил заехать, но вряд ли, они работают все... у мамы с папой ключи есть. — Лан, пойду гляну, кого там принесло, а ты лежи давай. Не боись, сектантов и жуликов на порог не пущу! Ванька только посмеялся над тем, как одинаково иногда они мыслят. Пользуясь случаем, пошарил под кроватью, куда вчера запихнул сумку, достал телефон. Воткнул в него зарядник, подождал, пока он включится, как раз пароль вводил, когда услышал шаги. — Ну чего ты там застрял? Кто ломился-то? — спросил. И поднял голову, столкнувшись с пристальным взглядом извечно грустных Витиных глаз. Помолчали. Витя, очевидно, не знал, с чего начать, а Ваня в принципе не хотел с ним разговаривать. Поговорили уже в прошлый раз, ему хватило. — Вань, я не думал, что ты мои слова так воспримешь, — наконец, родил Витя, не тратя время на бесполезные расшаркивания. — Я не говорил, что мы расстаёмся, я сказал, что тренировать тебя не буду, а ты... Ваня Дивея трижды проклял. И ещё парочку раз. И ещё разик — контрольным в голову. — А я опять виноват, да? — спросил. И тут же торопливо добавил: — Уходите, Виктор Михайлович. Пока не передумал. Пока не сорвался следом и не начал умолять остаться, растоптав последние крохи своей ущемлённой гордости. Понимал — после такого он уже никогда не сможет себя полюбить. Витя между тем будто издевался. — Не уйду, — сказал, усаживаясь без спросу на край Ванькиного дивана. — Прости меня. Я вообще-то извиняться пришёл, а не ругаться. — Прощаю. Довольны? Теперь уходите. — Опять ты меня не слушаешь... — А ты меня слушаешь?! — не выдержал Ванька. На крик сорвался, хотя планировал до последнего делать вид, что он здесь взрослый и адекватный человек, который может спокойно поговорить даже с тем, кто его очень сильно обидел. Витя хотел его за руку взять, но Ванька ладонь выдернул. К стене отвернулся на всякий случай. — Вань, давай хотя бы попробуем поговорить? Пожалуйста! — Да о чём? — нервно хихикнул он. — Ты меня бросил, что тебе ещё-то от меня?! — Да не бросал я тебя! — Бросил! Не выслушал даже, ни одного, блядь, шанса не дал оправдаться как-то! Я разве такое заслужил?! Один раз проебался, а ты... ты... — Да я за тебя испугался, понимаешь? Мне когда Игорь позвонил, я думал, с инфарктом прямо там слягу, и всё. Я ведь... Вань, я ведь не совсем идиот. Я чувствовал, что ты себя снова диетами и тренировками до полусмерти мучаешь! Догадывался даже о причинах, но почему-то всё равно тебя не остановил. — Угу. Почему-то. Больно нужен я тебе, толстый и стрёмный. Витя резко выдохнул и скомандовал: — Давай живот. — Ты больше не мой тренер! — По документам у тебя абонемент до конца квартала, так что технически я ещё месяц твой тренер. Не беси меня, давай живот. Ваня тяжело вздохнул, но всё-таки повернулся на спину и послушно приподнял футболку. Только Витя не стал его бить, а мягко коснулся губами нежной кожи над пупком. Ваня опешил. Зарделся весь похлеще, чем в тот раз, когда Витя ему руку под резинку шорт запихнул. Чуть не хихикнул — то ли на нервяке, то ли от щекотки. Благо, быстро вспомнил, что он тут вообще-то дуется, и вернул на лицо торжественно похоронное выражение. — Глупый ты мой ребёнок, — тихо, но очень серьёзно сказал Витя. — Плевать я хотел, есть у тебя пузо или нет! Я ведь в тебя влюбился почти сразу, как ты ко мне пришёл. Ты добрый такой, смешной немножко, отзывчивый и ласковый, всем всегда хочешь помочь и к людям так отчаянно тянешься! Ты как голову свою лохматую подставил под мою ладонь, так я и... Как мальчишка просто влюбился, понимаешь ты или нет? Хоть третью ногу отрасти, лишь бы счастлив был и улыбался мне хоть иногда. Ваня как-то очень уж неудачно залип, напрочь позабыв, как обычные люди делают все эти дурацкие вдохи и выдохи. Лежал себе тихонько, смотрел на Витю во все глаза и боялся, чертовски боялся, что это всё дурацкий сон, порождённый его больным, требующим любви и тепла сознанием. — Вить... — Тихо! Дай договорю. Я ведь... когда мы с тобой встречаться начали, я понял, что с твоими комплексами всё куда сложнее, чем мне поначалу казалось. Если бы у нас было больше времени... но ты ведь как всегда бежишь впереди паровоза! Я подумал, может, стоит дать тебе сбросить эти твои «лишние» килограммы побыстрее, чтобы ты себя нормальным человеком почувствовал и расслабился. А ты только сильнее загнался. Это моя ошибка, Вань. Как тренера. Понимаешь? Кажется, теперь он и правда понял. — Ты не виноват ни в чём, — повторил то, что сам столько раз от Вити слышал. — Ты не виноват, что я у тебя такой дурак. — Виноват, конечно. Не уследил, не справился. Реально вчера чуть сердце не встало. На себя злился... и на тебя, конечно, бестолочь. Но я правда не думал, что ты мои слова так воспримешь. Я тебе другого тренера предлагал, более компетентного. Только и всего. — Не нужен мне другой тренер! Мне ты нужен. — Какой ты дурак упрямый, Обляков. — Зато твой дурак упрямый. — Мой, — кивнул Витя, едва сдерживая улыбку. — Ты в следующий раз хоть предупреждай, что я, оказывается, тебя бросил! Я нам с тобой на среду столик в «Сирени» забил, думал, посидим и спокойно поговорим, когда ты успокоишься, но... ты сегодня телефон так и не включил, и я занервничал. — И подослал ко мне Дивея, — вздохнул Ванька. — Он меня ещё вчера упрашивал, чтобы я его к тебе отпустил, — махнул рукой Витя. — Инициатива наказуема. — Упрашивал, ещё как упрашивал! — поддакнул Дивей, сунув любопытный нос в комнату. Ваня дёрнулся от неожиданности и во все глаза уставился на эту нечисть. Никак не мог определиться, чего ему хочется сильнее — крепко обнять его или придушить нахуй. Благо, Витя решил всё за них обоих — аж побагровел от ярости и резво соскочил с кровати. — Дивеев, блядь! — гаркнул. — Я же сказал тебе свалить, сука ты такая! — Но вы круче любой мелодрамы... не, Михалыч, не-не-не, не надо меня бить, я валю! Честно валю! Ванька успокоился только когда услышал громкий хлопок входной двери и лязг ключей. По-прежнему чертовски взбешённый Витя вернулся в комнату и медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. — Я, блядь, его уволю, — буркнул. — Не надо, — улыбнулся Ванька. — Он хороший... иногда. — Ни разу такого не видел. — Поверь наслово. — Ладно. Витя осторожно улёгся рядом с Ванькой, ласково погладил его по щеке и ещё раз попросил: — Прости. — И ты меня... — вздохнул он. — У тебя это... виски седые совсем. Это из-за меня, да? — Покрашусь, если тебя напрягает. — Не. Мне наоборот нравится. Я просто не хочу, чтобы ты нервничал. Я ведь тебя люблю, Вить. — И я тебя люблю. По закону жанра они сейчас должны были закрыть глаза, потянуться друг к другу и поцеловаться, но Ванька поёрзал и недовольно буркнул: «Вот блин» себе под нос. — Что такое? — насторожился Витя. — Болит что-нибудь? — Не... — ответил он. И хихикнул: — Вот знаешь, если человеку руку или ногу отрезать, она, там, болит иногда... — Ваня... что тебе там отрезали, пока я с твоей мамой разговаривал? — Да нет, ничего, просто... понимаешь, вот ты Дивея выгнал, да? А он у меня в голове только что сказал: «Вот теперь точно мелодрама». Как живой прям, пиздец! Витя ржал — долго и истерично, в тон Ванечке. Убедил его всё-таки, что на сей раз и правда выгнал Игорька с концами, дверь закрыл на оба ключа, а ключ положил на тумбочку при входе. Они потратили некоторое время на то, чтобы обсудить все возможные варианты, при которых их неугомонный оболтус может снова оказаться в квартире Обляковых и сошлись на том, что едва ли хоть один из этих вариантов реализуем. Затем Витя спросил, во сколько вернутся Ванины родители и, узнав, что у них впереди весь вечер, с чистой совестью подмял своего ребёнка под себя и поцеловал. Бережно держал его, дрожащего и податливого, в своих руках, покрывал его лицо поцелуями. «Красивый», — шептал в покрасневшее ухо. «Безумно красивый», — повторял, касаясь губами ключиц и шеи. Ласково скользил горячими пальцами по Ванькиным бокам, целовал его живот и плечи. В глаза его заглянул, цепко удержав поплывший от зашкаливающих эмоций взгляд. — Мой, — сказал. И Ваня ему поверил.