Миазмы

Незнакомый шинигами сгрёб все печенья и конфеты, предназначенные для капитанов, в розовый кулек, и из сладкого на столе остались только ириски. Которые, если память Куроцучи не изменяла, и так никто не ел. Подперев голову рукой, он смотрел на незнакомца — исподлобья, со смесью отвращения и лёгкого недоумения в жёлтых глазах. Ответный взгляд обжёг вызовом и агрессией. — Какие-то проблемы? Даже розовый куль, забитый сладостями, не портил общего впечатления; наоборот — в руках мужчины такой наружности и габаритов он становился настоящим орудием убийства. Истинный титан из мифов, не иначе. Чистая сила во плоти. Как жаль, что у капитана Двенадцатого отряда сила не вызывала ни страха, ни трепета. И уж тем более интереса. Посему отвращение и недоумение во взгляде быстро сменились скукой: Маюри слегка опустил веки, отвёл глаза и забыл о существовании незнакомца, проведя длинным ногтем по краю чашки. Насекомое. Огромное, опасное — но все же насекомое. О, он мог бы ответить. Да так, что этот олух ещё как минимум день бы не двинулся с места, пытаясь постичь смысл сказанного им, однако спор с низшими формами жизни обычно требовал особого настроя. А у Куроцучи его не было. Но незнакомец его мыслей не разделял. Он треснул ладонью по столу, подбросив пустые тарелки, и слегка наклонился к Маюри, выдыхая, точно разъяренный бык. — Эй, малёванный. Я с тобой говорю. Сколько людей, задумался Куроцучи, погибло от непонимания того, что пришло время остановиться. Чужое дыхание обжигало лицо. Дракон не ведал, что в руках чародея он становился обычной ящерицей, зазвенел голос Нему в голове. Как ни странно, это вернуло Маюри самообладание, которое он на мгновение утратил. Незнакомца же попытался усмирить другой голос — голос шинигами, что, в отличие от Нему, все это время находился с ними в одной комнате. — Ну-у, — миролюбиво протянули с другого конца стола. — Капитан Зараки, прошу вас. Вы же не хотите начать свой послужной список с драки с коллегой? Да и собрание скоро, а от старика Ямамото ничего не скроешь... — Драки? С этим? — Так называемый капитан Зараки презрительно скривился, едва ли не сплюнул, но все же отступил, убрав руку со стола и выпрямившись. — Бить его это как бить ребенка или инвалида, я уверен. Зато высокомерия... Считаешь себя дохрена умным и важным, а? Да только вот я плевать на это хотел. Сила — вот что по-настоящему имеет значение. — Шинигами прищурился, когда золотистые глаза снова на него посмотрели. — Советую тебе, раз ты такой умник, обмозговать это хорошенько. Когда дверь за капитаном Зараки хлопнула, Киораку расплылся в улыбке — столь понимающей и снисходительной, что у Маюри руки зачесались плеснуть чай ему в лицо. Вместо этого он сделал глоток. — Вы не в курсе, что произошло, да? Вам и правда следует чаще выбираться в белый свет. — Киораку задумчиво потер подбородок, продолжая улыбаться. — Смена власти — нечастое явление для Одиннадцатого отряда. — Что ж, — Маюри скривил губы — не то от неприязни, не то от чая — и поднялся, — по крайней мере, с отрядом он не прогадал. — Уже уходите? — Решение разобраться с отчетами где-то помимо родной лаборатории определенно было самым неудачным за сегодняшний день, — протянул Куроцучи. — Ноль тишины, чай отвратный, а компания и того хуже. До свидания. — А новый капитан? — Киораку приподнял брови. — Неужели совсем ничего не скажете? — Мне все равно, — сухо отозвался Маюри. — Более того, я, если честно, не вижу особой разницы. Разве что предыдущий плебей, в отличие от капитана Зараки, — яд сочился из голоса и капал на стол, разъедая дерево, — хотя бы умел держать в узде свою духовную силу. Киораку понимающе хмыкнул. Он умолчал о том, что прошлый капитан Одиннадцатого отряда в свое время не удостоился даже отвращения со стороны капитана Куроцучи, да и имени его он, кажется, так и не запомнил. Шунсуй ценил спокойствие — как свое, так и спокойствие собеседника, а потому не сказал ничего вслух, бросив лишь «до свидания» в уже закрытые двери. . — …она была холодна, словно лед, и неподвижна, точно статуя. — Голос Акона, спокойный, деловитый и сухой, не подходил для чтения сказок: из его уст она звучала как отчет о результатах вскрытия. Однако Нему все равно нравилось. До блеска в глазах. До взволнованно переплетенных ладоней. До едва заметной улыбки на пухлых губах. — Она мертва? — Похоже на то. — Но ведь… — Нему, скоро вернется капитан Куроцучи, и мы оба получим нагоняй за то, что снова читаем «бесполезное бульварное чтиво, а не научные труды». Так что, прошу тебя, давай закончим побыстрее. — Хорошо, Акон-сан. Маюри отпустил ручку неплотно прикрытой двери и пошёл дальше по коридору. Выговор он обязательно сделает. Но не сейчас. . — …она была холодна, словно лед, и неподвижна, точно статуя. — Хмм, мрачновато. — Потерпи, Кен-чан, — звонко отозвалась Ячиру, запуская руку в кулек и вынимая очередную конфету, — осталось совсем чуть-чуть. Кенпачи растянулся на футоне и зевнул. — Ну, валяй. — Он презирал себя: за слабость, за медлительность. И за веру — в то, чего больше никогда не произойдет. Но иллюзия рушится. Трупный запах отрезвляет его. Миазмы распускаются в воздухе, словно ядовитые цветы. Ячиру отложила книгу и принялась сортировать сладости по своему вкусу: что-то она съест сейчас, что-то оставит на потом, а что-то и вовсе выкинет. Как те ириски — ну и гадость же! Наблюдая за ней с нежностью, которую Зараки перестал подавлять уже давно, он подумал, что нет ничего странного в том, что мерзкая сказка напомнила ему о не менее мерзком шинигами. Миазмы распускаются в воздухе, словно ядовитые цветы, думает он и прикрывает глаза. На внутренней стороне век клеймом отпечатался чужой взгляд — холодное золото, подернутое поволокой скуки, и высокомерная насмешка в черноте зрачка.