Золотом осени

В его руках влажно блестит жемчужная нить. У жемчужин нет граней, чтобы отражать или искажать. Чтобы мелко дробить свет, больными изломами делая его слепящим или тусклым. Он больше не прикоснётся к огранённым камням – слишком многое можно узреть в чётких гранях или за размытыми скошенными углами. Закрыв глаза, он медленно вспоминает сладкую боль в пальцах от струн лютни, вдавленных в затёртые лады, и арфы, звенящей хрусталём. Первая жемчужина скатывается слезой в тёплую траву непривычно-тихо. Они ныряют в непроглядную глубь и синь за жемчугом. Море поёт им, качая на волнах, Море заплетает им косы на свой лад. Они выпрыгивают из воды, жадно глотая солёный горький воздух, капли скатываются по бледным лицам, а в мокрых сияющих ладонях лениво перекатывается-переливается жемчуг. Они счастливы, они едины с Морем, их души – словно белые паруса… Быть может, это – одна из последних горстей, с поклоном взятых у Моря. Взятых. Не вырванных у песчаной глади или выхваченных из волн. Еще две бусины падают у носка сапога. Они качаются лицом вверх на гребнях волн: медленно, словно в колыбели. В удивлённо полураскрытые рты хлещут розовая пена и тёмная солёная вода с привкусом металла. Омытые пеплом бледные звёзды отражаются в стеклянных непонимающих глазах. Хрупкие, почти голубые и прозрачные пальцы мертвенно-сильно сжимают размокшие разогнутые луки. Многие из них даже не успели выпустить ни одной стрелы в чёрно-алое пламя… Нагретый жемчуг рассыпается – теперь жемчужины похожи на мёртвые осенние цветы Эндорэ. Но эти звёзды, упавшие не для них, были узреты ценой многих недопетых гимнов Морю и многих невыловленных жемчужин. Когда он мыслит «смерть» и «Альквалондэ», он видит сверкающий перламутром жемчуг в окровавленной длани. Мелкую скупую россыпь багровых капель вместо солёных брызг на лице. Волосы, спутанные с водорослями. Безвольные руки, лениво бьющиеся о борта лебединых кораблей. Они по-своему счастливы. Они навечно едины с Морем. Их души – словно сгоревшие белые паруса. Не забыть. Не забывать. Хранить в пыльной памяти дольше, чем все песни вновь покинутой тёмной земли. Дольше, чем все медные напевы, что родились в море-колыбели рябиновых листьев. Они ныряют во вспененный багрец волн. Море молчит. Море рыдает. Они медленно выплывают, держа на протянутых руках ещё одно мёртвое тело. Прикрывают мокрой ладонью удивлённые стеклянные глаза без единого оттенка гнева. Они в ужасе. Они не знают, что делать с мёртвыми. Только смотрят как-то исступлённо-потерянно, будто спрашивая: «А что дальше?». Это же как-то… неверно, неправильно: засыпать друзей землёй. Последний десяток лебединых кораблей без парусов отправился в путь, нагруженный ловцами жемчуга, так и не поймавшими свои звёзды-жемчужины.