Владыка Тягучей реки

«Указом царя московского Алексея Михайловича и его отца патриарха Филарета велено было всю нечисть Российскую согнать в подвалы с суровым запрещением когда-либо в будущем свободно перемещаться по стране. Каждую нечистую силу закрепить под подпись к дворянину или поместью»

Солнечные лучи нагло пробивались через завешенное рваными тряпками окно, утро наступило совсем недавно — соседские петухи только-только продрали глаза. На печи, скрючившись, лежала девка. Две хлипкие косы завязались узлом под подбородком, и она нервно их поправляла, шурша перьевой подушкой. Около противоположной стены стояла койка. Забитый под тремя одеялами, там трясся мальчишка. Было видно только кусочек его косматой головы, которая не желала выглядывать. Мать хлопнула дверью совсем недавно, но чада* уже не спали, разомкнули очи еще до этих самых противных и орущих птиц. — Скрылась уже, али нет? Мить, встань, глянь-ка! — шепнула девка с печки, приоткрывая одеяло. — Чего это я? — мальчишка, совсем мелкий еще, годов эдак десять, глянул на девку виновато, даже как-то злобно. Всему было виной нежелание вылезать с нагретого места. — Тебе надо, ты и глянь! — Вредный! — огрызнулась девка, спрыгивая с печи. Ночная рубашка была скинута еще в ночи, и вышла к окну она уже одетая. Отодвинув нависшую тряпку, она всмотрелась в мутную тропинку от дома, которую укрыл собой густой туман. Ставни вырвало ветрюганом в позапрошлом или поза-позапрошлом году. Мать много работала и мало отдыхала, чтобы найти силы для починки, а на Митьку надежд никаких не было. Он-то и топор удержать не может, а тут целые ставни обратно крепить. Для этого ум нужен был! И сила. Хотя бы что-то из двух. — Зиля… — тихонько позвал ее Митька, все же выползая следом. — Ну, на кой нам в эту корчму* сейчас лезть… Мы вот, поспали бы лишний раз… А если матушка прознает, то я так никогда… — Хватит ныть! — оборвала его Зилия, стукая по затылку. — Если мы ничего не сможем сделать, то ты и без матери никуда не пойдешь! Выходить строго-настрого запрещено, молвиться с теми, кто по ту сторону забора — тоже! И как ты в свою Москву поедешь, дубина ты ушастая? Митька скукожился, втягивая шею. Пальцы коснулись длинных и кривых ушей. Если бы он был обычным лопоухим мальчишкой, то матушка обязательно брала бы его с собой на базар или к помещику. А у него были непростые уши — такие были только у него и лешего. Хозяина леса и большой поляны за речкой. Вытянутые и раскосые, почти как у зайца или заморской феи. Матушка гордо нацепила на них обереги от бед, по три на каждое. Прокалывать было не так больно, как ходить с ними: чуть что, а они жгут и трясутся, предупреждая своего носителя об опасности. И все это было не зря: матушка знала, что чада выбегают за забор в село, а различать между собой доброго от плохого маленький Митька не особо умел. Так она его спасала. По крайней мере, матушка так думала. Зилия оперлась о дверной косяк, мучительно выжидая, пока растяпа-Митька сможет натянуть сапог. Все нужно было ему помогать: пуговицы застегивать, рубашку шнуровать, шапку поправлять, лапти латать. В первую очередь Зилия ругала мать. Она его приучила к такому, а потом Зилия ругала себя, ведь она тоже всегда ему помогала. Все-таки он еще маленький и несмышленый. Повязав себе на голову алый платок, который мать привезла с ярмарки, Зилия просунула в дверную щель заготовленную заранее палку. Щеколда с той стороны взвизгнула и дверь поддалась. Друг за дружкой, чада вышли на улицу. Приятный осенний морозец щекотал щеки и кончики пальцев. Солнце потихоньку вставало над селом, и оно начинало шуметь. Их помещик — Василий Теркин, спал до обеда, а вот своих крепостных предпочитал будить в самую рань. Крепостные, конечно, были недовольны, но делать было нечего — свободы никакой у них нет. Главной обязанностью помещика была сборка податей с крестьян, а они, в свою очередь, платили ему деньгами: пятнадцать паультов* в год и продуктами собственного производства. Пробегая на корточках к покосившемуся забору, Зилия повернулась на заросшую травой и хламом грядку, где раньше мать выращивала капусту и морковь. Сейчас там уже годов шесть ничего не росло. Мать Митьки — Елена, была самой настоящей ведьмой. Почти как Зилия, только в несколько раз лучше и сильнее. С выходом нового закона Елена была обязана посещать Теркина каждый день и сидеть у него до самого позднего вечера. Елена занималась с его дочерью письмом, помогала его жене омолодиться, а самого Теркина обтирала травами и заваривала его в бане вместе с зельем против хвори, а после обвешивала оберегами от порчи. Теркин был очень скверным мужчиной, который всегда и всего боялся. Но платил хорошо. Хватало и на пропитание и на выплату податей. Поместье было небольшое, даже маленькое: усадьба; пять крепостных домов; огромный огород, разделенный на каждого крестьянина; выгон; пашня; покос и корчма. Корчма существовала на территории Теркина еще задолго до того, как эта территория стала Теркина, так что находиться там имела полное право. Выпить и повеселиться туда ходили с соседней деревни, да и сам Теркин не брезговал ходить за брагой. Спрятав уши за крестьянской шапкой, Митя выбрался следом. Они часто пролезали наружу через отошедшую доску забора, и сейчас проделали то же самое. Зилия выпрямилась и уверенно пошла первой. Дом Елены находился у самой чащи леса и от остальных домов был далековато, где-то с версту. С замиранием сердца и слабой гордостью, Митя смотрел на Зилию. Он бы так не смог! Запугался бы, да забился в ближайший угол. Сглотнув, Митя потеребил серьги. Они отозвались легким холодком, это означало, что опасность его на пути не настигнет. Согнувшись в коленях, он вильнул в сторону, пробежал вдоль забора и оказался возле деревянной двери в корчму. Столкнувшись на входе с дородной женщиной, Митя пискнул, пытаясь протиснуться мимо нее внутрь. За стойкой стоял не корчмарь*, а какой-то замещающий его юноша. Куда подевался Степаныч, Митя уже предполагал. Внутри корчмы народу было больше, чем значилось у Теркина. Ради одного хитрого дела туда слеталась вся нечисть с ближайших лесов и болот. — Долго ты ковылял! — возмущенно прошептала Зилия, хватая Митю за плечо. — Ты быстро убегла! — обиженно возмутился Митя. — Я не поспеваю за тобой, Зилька! В корчме была одна большая загадка: огромный подвал, который корчмарь обустроил как тайную комнату для переговоров. На гнилой деревянной чурке* лежала доска, а рядом стоял бородатый седоволосый мужчина и, активно жестикулируя, рассказывал что-то толпе собравшихся крепостных. Это и был Степаныч — основатель этого тайного местечка. — После того, как, — он сказал это с таким презрением, что у Зилии аж свело зубы, — шиноры угнездились в нашем «Кручино», они донесли на нашу кикимору! И теперь обещают прислать Ловцов уже в следующем месяце! Нечисть недовольно заохала. Шиноры — относительно новое явление на русской земле. Группы из пяти человек привозили в отдаленные от городов места, чтобы хоть как-то отслеживать незарегистрированных и незакрепленных нечистых. Шиноры дежурили около опушек, прогуливались вечерами по пустым улочкам и даже перелезали через заборы в чужие дома, дабы уличить кого-то в укрывании нечисти. — Но мы постараемся сделать все документы уже на этой неделе! Прекратите страшиться! Все будет! Мы работаем вдвоем день и ночь, а вас тут много! — глагольствовал Степаныч. — Подделывать печати, чтобы прикрепить вас к выдуманным боярам и дворянам тоже нужно уметь! Документы сейчас спрашивали на каждом шагу. Особенно, если заподозрят, что ты тварь какая, да к тому же, еще и свободная. На пашнях не трудишься, дворянам ноги не лижешь — непорядок. — Отправить этих шинор в лешевские владения, и пущай они там до следующего лета ходют! — заржала аука*, толкая Степаныча в плечо. — Он-то их выпустит, ежели они достанут его! А так еще и трахнет на счастье! Пока все смеялись и представляли, как шиноры без штанов и белья бегают по лесу, Зилия уперлась спиной в стенку. Степаныч, заметив в углу чад, расплылся в добродушной улыбке: — А вот и мои подрастающие наследники! — Здравствуй, Михаил Степанович! — практически хором поприветствовали его чада, подходя к столу. — Мать за порог, а вы уже сразу в корчму бежите! Пожрали хоть что-то, али голодавшие стоите? — поинтересовалась кикимора. Она сидела за второй чуркой, как за столом и перебирала в своих лапах клубок ниток. — Да, — соврала Зилия. Митька лишь недовольно скривился в вымученной улыбке. Знал ведь, что так и будет. — Я сегодня пойду к Теркину, и мне нужна поддержка Ока! — заявила Зилия. Нечисть синхронно замолчала. Степаныч чуть не подавился воздухом, а кикимора только повела бровью. — Ты сбрендила?! — неожиданно строго выкрикнул Степаныч, подходя ближе. — Что ты ему прикажешь? Чтобы он нечисть освободил и ступил поперек закона? Ты думаешь, он Елену отпустит, если ты его попросишь? — Не собираюсь я его просить! Я заставлю, чтобы он с тобой вместе это дело вел! Чтобы помогал нашей нечисти в быту! Чтобы защищал от шинор и Ловцов! Если мы заручимся помощью человека, то наша жизнь станет лучше и проще! — настаивала Зилия. — Да что ты вообще знаешь, про «нашу» жизнь-то? — вскрикнул водяной. — Ты торчишь в избе, да бед не ведаешь! Про тебя Теркин и знать не знает! Появилась тайно и сгинешь, никто не заметит! Ленка молодец! Молодец! Она хитрая, зараза, своих упрятала от глаз людских, а нам работать и отдуваться, пока вы там ленитесь на печи и уплетаете пироги с ягодами! Кто-то из толпы начал ему поддакивать. Зилия опешила и шагнула назад. За ее спиной спрятался Митька. Он вцепился ей в ладошку и жалобно всхлипнул. — Мне известно, насколько вам тяжело! — у Зилии прорезался хриплый крик. Она с трудом нашла силы, чтобы удержаться при таком давлении. — Я вижу, как вам всем тут нелегко, и я хочу помочь! — Накинулся на девку, хлыщ прозрачный, — из самого темного угла вышел вампир. Он с высоты своего роста презрительно окинул взором всех присутствующих, в частности водяного. — Надо объяснить, что не так тебе, а не набрасываться! — Да ты! За невестой бы своей смотрел, в каком озере она портки твои стирает! — водяной забулькал от злости. — Тихо! — прервал перепалку Степаныч, подняв руку. — Не хватало вам еще сцепиться тут! Зилия! Ты действуешь опрометчиво! Нужно быть осторожнее, а не лезть в самое пекло! Теркин тебя не послушается, а ты всем нам сделаешь только хуже! Он увидит, что нечисть его не боится, и попросит с городу прислать Ловцов! Они-то точно узнают, есть ли такой помещик или я его вчера выдумал! И меня, и тебя с Митькой, и Елену, за которую ты так бьешься, — всех усадят в темницы. И никому спасения не будет. — Хорошо! Я тебя поняла! Хотела попросить, чтобы ты или Кира поговорили с Теркиным, но если так! — ухватив Митю за запястье, Зилия поднялась обратно в корчму. Выскочив в двери, чада бросились через кусты прямиком в лес. Скрестив руки на груди, Митя прижался к холодной земле. — Что же ты будешь делать, Зиля? Что теперь? Давай в избу, а? — Мы заставим Теркина помогать нечисти и отпустить Елену! — Зилия опустилась рядом, поглаживая Митьку по черной шевелюре. — Мы? Разве я хочу этим заниматься? Заставлять уж точно не буду! — на глаза Митьки накатили слезы. — Какое тебе дело до остальных? У нас все славно, дальше, может, смилуется над матушкой Василий, а там уже и выходить можно будет! Зилия не умела колдовать так же хорошо, как и Елена, поэтому не могла пойти к Теркину одна. А вот Митька обладал очень занимательным даром… И грех был не в том, чтобы им пользоваться, а чтобы, наоборот, давать такому дару пропадать. — Хватит нюни распускать! Если нас поймают — лучше мы матери не сделаем! Царский указ давно уже пора отменить, а вся нечистая словно в углу зажалась! Никто и слова против не скажет. Но если всю нечисть потихоньку собирать вместе, то мы и Теркина задавим и потом царя! — Так государю поди скажи, что он указ негодный написал — сразу в петлю. — Надо сделать так, чтобы государь сам его и отменил! Перебить всех Ловцов, например… — Зилия в раздумьях закусила губу. С Ловцами у нее были личные счеты. — Поговаривают, что ноги у него больные, авось что-нибудь придумаем. — Чегось? На ноги его поставим? Научим нечисти кланяться? — бубнил Митя, по дороге собирая одуванчики. — Давай-ка Федора ты указ отменишь, а мы тебя в пляс пустим круговой? — Дубина ты! — Зилия скрестила руки, не желая смотреть на него. — Матушка обещала на мой день переговорить с Теркиным, да отправить меня в Москву, там тихонько и на дворец можно будет глянуть. Она ему скажет, что сама поедет, а в карету я сяду, — непроизвольно Митя уже начинал плести из цветов венок. — Мечталка не треснет? Дворец, карета! То есть ты своих бросишь, чтобы самому на дворцы смотреть? Я в дыре буду сидеть, а ты в Москве? — Зилия выдернула у него из рук одуванчики, скомкала и выкинула под ноги. Она знала, что Митя не простой ребенок — он залюбленный, единственный маменькин сына. И Елена прислушается к своему родному, нежели к подкидышу-Зилии. — Мы запугаем Теркина и поедем в Москву! — внезапно шепнула Зилия, хватая за рукав рубашки Митьку. — Правда? Или опять дуришь? — Правда!