Владыка Тягучей реки

— Чего матушке говорить будем? — Митька плелся следом совсем осторожно и говорил тихо, ожидая будто, что Зилия откусит ему нос, если он спросит чего-то не того. А еще чувствовал, как в ушах начинали жечь заколдованные серьги, но не придавал этому значения — боль была совсем тихой. — Бегали на речку, — наобум ответила Зилия, кутаясь в прохудившийся и великоватый по размеру тулуп. Он взялся невесть откуда, Елена выдала его Зилии, когда та выросла из своего кожуха. — Может, тебе она и поверит, но со мной точно не пройдет! Я не могу ей брехать, — Митя недовольно повел губой. — Скажем, что за бабочками охотились, тогда точно совесть не сожрет. — Тебе лишь бы за бабочками гоняться, да жуков палками тыкать! Ничем полезным не занимаешься! Совесть его сожрет! Ишь ты! А меня она тоже жрет, что мать пашет за троих и нас кормит, а я ей даже отплатить не могу! — озлобилась Зилия. — А чем это — полезным? Я вот считаю полезное дело — наблюдать за красивым. И не важно, людь это какой или зверье. Душа поет и очищается сразу же. И легче становится… — Башку бы тебе кто почистил! Ты же наполовину… — она сразу замолчала, заметив, как приосанился Митя. — Тебе надо становиться мужиком, а ты ноешь вечно, как баба! Мужскими делами не занимаешься… — Матушка молвит, чтобы я делал то, что мне надобно, а мне не охота с инструментами возиться, да из дерева стругать! — Поэтому и ничего путного из тебя не вырастет, если я за тебя не возьмусь! Не в работе суть, дубина! А внутри! Ты должен был меня защитить в корчме, а заместо этого какой-то вапырь заикнулся. Теперь еще не отстанет! Придет в избу и скажет: «а помнишь, давеча я за тебя слово сказал? Так вот, теперь плати». И все! — Зиля… А чем платить? — Митя искал укромное место, где можно было заныкаться, но по дороге в усадьбу Теркина ничего такого не находилось. — А вот придет и узнаешь! Захочет возжелать меня, и заберет к себе в гадюшник! Им же не важно, сколько жен! Тем более, он из дворянского роду — с фамилией! Ему за службу землю дали тут неподалеку, но они и не ведают, что он вапырь. И жена его тоже вапырица! Чего ему стоит еще одну в гниду клыкастую превратить? — Зилия посмотрела вперед. Наконец-то добрались. Небольшой сад с двумя беседками, сарай, каморка для дворни* и среднего размера деревянный дом, выкрашенный в мерзкий серо-буро-малиновый цвет. Прищурившись, Митя настороженно посмотрел на главные ворота. Рыжеволосая женщина стояла в проеме, разговаривая о чем-то со сторожем. — Зилька, матушка уезжает! — Митя в ужасе упал на землю, отползая назад. Попадаться матери на глаза было опасно. Прислонившись к ограде, Зилия стала пробираться к главной двери: — Ты сейчас выйдешь и скажешь сторожу, чтобы он… Не знаю, на боковую ушел! — А если я не хочу? — растеряно прошептал Митя в ответ. Он смотрел своими большими оленьими глазками, пытаясь разжалобить Зилию. Но она стояла непоколебимо и глядела куда-то в сторону. Подняв голову, Митя увидел перед собой крупных мужчин с длинными пищалями*. — Кто такие? — бедный Теркин так боялся за свою грешную жизнь, что упросил с городу двух стрелков. — Мы случайно тут… — серьги запекли еще сильнее. Чем ближе чада подходили к усадьбе, тем больше они зудели. Митя подрагивал. Перестать глядеть на стрелков ему было невмоготу, будто черти стояли пред ним, а не люд рабочий. — Мы — это кто? — грозно спросил стрелок. Митя замер на месте. Спина не чувствовала Зилию позади, нутро не ощущало ее присутствия, она молчала, не двигалась. Ее там попросту не было. Вдоль позвоночника забегали ледяные мурашки, ноги обдало кипятком. Она ушла. Зилия ушла. Боковым зрением Митя смог различить силуэт Зилии, которая кралась мимо стрелков к усадьбе. Видимо, ему придется отвлекать. — Ты чей будешь, малец? — стрелки все еще ждали ответа. «Врать нельзя матушке и Велесу», — так говорила матушка, когда водила его совсем маленького молиться к идолу. Они зажигали благовония, кланялись и читали молитву. А стрелки к лику святых пока еще не относились. — Ничейный я… — чуть ли не рыдая, просипел Митька, падая одному из мужчин в ноги. — Потерялся! Отец-пропойца дом спалил по ту сторону речки-и, — его причитаниям могла позавидовать любая бабка на похоронах. Схватив себя за голову, Митя оттянул уши вниз, покачиваясь из стороны в сторону. Зилия уже прошмыгнула в дверь. Мужик попытался поднять Митьку, но тот словно прирос к земле со страху. И страх этот был вовсе не поддельный. — Чего дрожишь так? — хохотнули стрелки. — Мы тебя сейчас в хозяйский двор устроим, будешь коз пасти! — Простите меня, люди добрые! — Митя вывернулся из мужской хватки и, повалившись, дал деру в противоположную сторону. Бежал быстрее стуков сердца в груди, быстрее ветра. Как только мог, ноги несли его невесть куда, он даже сам не ведал, где оказался. Метнулся диким зверьком, притворился травой и засел в ужасе. Стрелки преследовали недолго, быстро отстали — негоже им от усадьбы отходить далеко, они только по территории могут, смотреть да дворню проверять. Если надо и пальнуть могли. Дворянские псы, которые сорвались с цепи. Хозяин свистнет — и они побегут обратно. Матушка, видимо, отправилась за травами в чащу, а значит, что у Зилии совсем немного времени.

***

Проскользнув в дверной проем, она оказалась в большом зале: светлые каменные полы, высокие потолки и сверкающая люстра. Спрятавшись под белоснежный стол, Зилия попыталась рассмотреть коридор и широкую лестницу наверх. — Ну и где Митьку черти носят… — бубнила Зилия, прислушиваясь к чужим и своим шагам. Мать частенько ругала ее за упоминание чертей вблизи Митьки, мол, это дурно на него повлияет и вообще ему ничего бесовского и содомского рассказывать недопустимо. Ни Митьки, ни чертей рядом не оказалось. Елена только зря ее шугала. Тихо прокравшись к кабинету Теркина, Зилия выдохнула. Теркин, словно царь, восседал на огромном деревянном кресле из красного дерева. Он задумчиво перелистывал бумаги, внимательно вчитываясь в текст, и иногда громко стукал печатью, отмечая чернилами что-то в кружки. Он так увлекся своей рутинной работой, что совсем не заметил Зилию, которая тихой тенью ползла на коленках вдоль стены, огибая причудливые глиняные горшки. Приметив какое-то движение, Теркин поднял голову. Их взгляды пересеклись, а Зилия так и стояла с заготовленными руками, не осмеливаясь напустить колдовство в Теркина. — По какому поводу ты зашла сюда? Ты кто? Чего надобно? — удивленно, но спокойно спросил Теркин. — Я — колдунья! — сорвалась на него Зилия. — С этого дня ты будешь помогать нечисти и не будешь принуждать их к постоянному труду! — Понятно, — Теркин продолжил заполнять бумаги. — То есть, я принуждаю? Кикимора нам одежи шьет, ведьма хворь убирает, водяной озеро для купания чистит, а других я не вспомню. Они все делают это, потому что умеют. Тех, кто ничего не умеет, мы отдаем Ловцам. — Нечисть тоже имеет право на свободу! — Зилия чуть было не вякнула, что нечисть тоже люди, но сила разума ее остановила. — Люди не вправе решать за нас! Мы тоже хотим быть дворянами и тоже хотим управлять людьми! — Так ты тоже нечисть какая? И что же ты умеешь? Может быть, и тебя пристрою, жалование хорошее, будешь пятки мне мять, — Теркин даже улыбнулся, откладывая работу. — Вот, что я умею! — раскрыв ладони, Зилия выпустила в Теркина синеватый дымок. Он с ног до головы окутал тело помещика полупрозрачной паутинкой. Теркин задергался, пытаясь выпутаться оттуда, захрипел и захныкал. Но колдовство все глубже проникало в его тело. И вскоре, когда туман рассеялся, Зилия чуть не присела: на месте, где должна быть человечья голова, красовалась поросячья. — Хрю-хрю! — ругался Теркин, подбегая к Зилии. Видимо, он понял, что произошло, и пытался возмутиться. Зилия его не понимала. — Извини, Василий Батькович, не вышло! — вопрос: «плакать или смеяться» отошел на второй план, а сейчас нужно было делать ноги. Поклонившись, неудавшаяся колдунья поспешила удалиться из кабинета под пронзительный поросячий визг. Зилия с рождения пыталась обучиться магии. Сначала этим занимались батька с мамкой, а потом Елена, но что у тех, что у других, ничего не получалось.

***

Митя безотрывно наблюдал за птичками, прыгающими по веткам старой березы. Они пересвистывались, выколупывали из-под коры жучков и смотрели глазками-пуговками на него свысока. — До чего же ладные птички! Надо бы им овса раздобыть… Может, и к нам начнут прилетать. А то не дело, что у нас даже жука порой не сыщешь! Зиля своими колдовскими обрядами всех вывела. Без живности больно скучно, а домовой уже совсем осточертел, — разговаривал сам с собой Митя, — я его на веник, а он на меня свои лупатки вылупит, да шипит, словно я бес какой. А же не бес! Я — Митя! Со стороны усадьбы послышался шум и, дернув ухом, Митя прислушался: — Не дадут нам покоя, — обратился он к птичкам и нехотя пошел к дверям. — Все время ей что-то да надобно. Да и ладно, нашла бы кого другого! Этому помоги, воды принеси, печку растопи, дров наколи… И дулю покажет еще… А я — терпи эту дулю. Они росли вместе с самого раннего детства. Митя даже точно не помнил, в какой момент матушка привела домой эту взъерошенную девку. Зилия была старше, умнее и хитрее. Практически всему, что знала — пыталась научить и Митю. Хоть они и были не родными друг другу, но никогда не разлучались. Он был, несомненно, целеустремленным — делал все, лишь бы ничего не делать. Елена твердила, что Митя станет лекарем, а Зилия говорила, что опытным колдуном. Все было просто. У них все было просто. А у Мити все было сложно.

***

Если помещика увидят стрелки или кто-то из дворни, будет действительно худо. Оглядевшись, Зилия приметила окно, которое выходило на задний двор. Мысли в голове путались, нужно было действовать быстро. Схватив со стола чернильницу, она метнула ее в ставни. Разбег был молниеносным, совсем неощутимым. Спина согнувшегося Теркина послужила трамплином, а ощущение полета пришло позднее, чем удар о дерево. Беспорядочно размахивая руками, Зилия упала на яблоню, и, ломая ветки, полетела вниз. Содрала колени и локти до крови, но валяться и выть от боли не стала — рванула дальше. Позади раздались запоздалые хлесткие выстрелы, которые смешались с гулом и хрюканьем. Куда девался Митя? Куда убежал? Маленький, испужался, или, пока она там лазила, его Ловцы, не дай Капрал, схватили. Зилия бежала по пыльной дороге, присматриваясь к каждому комку. Нутро дернуло ее залечь под забор чужого дома. Стрелки показались только через несколько мгновений и, к большому счастью, не заметили Зилию. Следом побежали шиноры, и тоже мимо. Она хотела привстать, но задела рукой что-то дрожащее и отпрянула, едва не вскрикнув. Рядом с ней, скрутившись в рогалик, лежал Митька. Он сильно и беззвучно рыдал, боясь размыкать рот. Зилия сразу же притянула его к себе. — Прости меня, Митенька, прости! Так надо было, прости! Прости, что оставила тебя одного! Митенька, прошу! Поколебавшись, Митька все-таки прижался в ответ, хлюпая носом. А Зилия все не прекращала укачивать его и целовать в макушку. Она обвила его змеей, закрывая от внешней опасности, которая давно пробежала мимо. По дороге домой Зилия в мыслях проклинала себя, что оставила маленького мальчика один на один с двумя здоровыми мужиками. Когда она смотрела на них издалека, то не особо переживала — была уверена, что Митя выкрутится, но теперь фантазия дорисовала двух огроменных волков, брызгавших слюнями на крошечного зайчонка. Хохот и грохот привлек внимание чад. Гусли, рожок, дудка и бубен синхронно начали играть одну очень задорную мелодию. Позже подсел старик с баяном. Музыка полилась по всему поместью. Крепостному народу редко разрешалось чересчур веселиться, но тут, Теркин, видимо, не смог прохрюкать нужное указание, и крестьяне сами решили, что пришла пора. Они ничего не праздновали, просто отдыхали. Тонкая фигурка Зилии утонула в закатном солнце. Она вдыхала каждую ноту и каждый новый звук, вырывавшийся с той стороны дороги. Люди без задней мысли выходили на улицу, когда им надо. Они не прятались по подвалам и оврагам, не сидели за печками или под лавками. Они были крепостными, но явно свободнее, чем нечисть. — Зиль… Падем, а? — Митя аккуратно дернул ее за рукав. Они плелись к избе медленно и уставши. Трудный и длинный день, который, как и остальные, — ничем хорошим не окончился. Зилия незаметно, и даже неосознанно, дудела себе под нос эту песенку. Сочетающиеся между собой звуки и голоса поднимали ей настроение. Наверняка им сейчас здорово попадет от Елены, а ей, между прочим, еще завтра с утра Теркина из свиньи обратно в людя превращать. Как только чада ступили на порог, дверь избы со скрипом откинулась. — Матушка, мы… — Митя одной рукой держался за Зилию, а второй хватал себе подбородок, чтобы не разрыдаться. Елена подняла строгий взгляд на Зилию: растрепанные волосы, съехавший на шею платок, пыльный и грязный тулуп, на котором зияла новая дыра, изодранные коленки и раскрасневшиеся щеки. — Зачем ты его с собой потащила? — голос Елены будто отделился от тела и шуршащим шепотом подкрался к уху Зилии. Она говорила тихо и осуждала каждой буквой, каждым вздрагиванием своих светлых ресниц. — Тебе всегда тут не сиделось. Всегда хотелось убежать, все сделать по-своему. По-дурному. Я что, плохая? Плохо о тебе заботилась? Плохо тебе говорила? — Нет, — Зилия виновато опустила голову. — Но… Митька уже взрослый почти! Он должен знать, какой путь проходит нечисть, чтобы люди получали хлеб и хлев! — Он вообще не должен ничего видеть. Он должен сидеть в избе и не выходить за забор! — Елена затолкала чад в избу. — Дергоумная*, не знаешь как будто, что Митя может лишиться рассудка! И кто тогда ему поможет? Никто! — А что, нам, как крысам, вечно в заточении сидеть? Потакать людям, имея магические возможности? Мы же сильнее! — Таков закон людской и мы все дети царевы, а значит, что нужно будет — отдадим государству! — прикрикнула Елена, усаживая Митьку за стол. — А ты — молись! Проси Велеса, чтобы он тебя простил! Чтобы помог очистить голову твою дурную! Всю чернь извести надобно! Пошарив по полкам, Елена достала кривую свечку и зажгла ее одним прикосновением пальцев. Она дождалась, пока ситник* начнет таять, и сделала круг над головой сына. Дым резко окрасился в черный и плотным слоем вздымался к потолку. — Вот видишь! Видишь, сколько у него тьмы разрослось, пока вы бегали до усадьбы! — Елену потряхивало от страха, это было заметно по подергиванию свечи. Свободной рукой она бесстрашно ловила раскаленные капли ситника, чтобы те не угодили на голову ненаглядного сына. — Иметь магические способности, дорогая моя, — не равно превосходство над людьми! — Елена продолжила нравоучения: — Не ври хотя бы себе! Твои способности никак над людьми не возвышаются, а только позорят! Мне уже донес сторож, что ты с Теркиным сотворила. Слава Капралу, они не догадались за вами до самого конца следить, так бы выведали, где и у кого живете! — Если Митьку все-таки обнаружат? Что будет? Пойдет в дружину какую-нибудь или в армию на турецкого хана ходить? — Зилия по-звериному сощурилась и прохрипела, переплетая одну из кос. — Он будет лекарем, и его возьмут служить к дворянину. Я все сказала! — хлопнув по столу, Елена потушила свечку, но сбила с молитвы Митьку, и тот начал заново. Он закрыл изумрудные глаза, даже зажмурился, сложил ладошки лодочкой и начал шептать: — Велес, Батюшка! Как обращались раз за помощью спасти Дмитрия, так и просим сейчас! Ветром унесло, водой размыло, огнем спалило, землей закрыло дурные мысли, поганые домыслы. Корни Древа Рода. Могучи и Крепки, Тако бысть, тако еси, тако буди. Да будет так…