Твой голос стал для меня мелодией

Урок музыки сегодня казался крайне скучным и ненужным, на то было несколько причин, например, серость и холод за окном, которые будто делали класс на порядок темнее, так же это был последний урок перед каникулами и рассказывать Фреду, в сущности, было не о чем, потому он включил какую-то оперу, повернув монитор компьютера в сторону класса. Ученики чуть ли не лежали на партах, в сущности уже давно не слушая все эти бесконечные арии. Завтра сокращённый день, а затем полная свобода на целых две недели, учитывая Новогодние праздники и веселье, то наступит сущая благодать. Фред так же не слушает музыку, что разлилась по помещению и должна была, наверное, трогать до глубины души. Классика Брусницыну, увы, была не совсем по душе, вот джаз это прекрасно, рок можно иногда послушать, но не классику, потому Фёдор в упор не понимал, зачем это включать в программу для школьников, вряд ли здесь есть люди, которые жаждут поступать в консерваторию. Наконец учитель поднял взгляд от телефона, в котором переписывался с Таней Бафриеновой, бывшей одноклассницей и подругой детства, которую отец Фёдора так активно представлял в качестве невесты сыну. При взгляде на учеников на глаза сразу же попался Мэлс, что лежал на парте, смотря куда-то вниз, наверняка, на коленях телефон лежит, зачем только он его прячет? Все одноклассники уже в открытую переписываются с кем-то в гаджетах или играют в игры, смотря кому как по душе убивать время. Фред решает отправить «весточку» парню, а то помнится, они с утра не почти не пересекались. Фред 13:35 «Здравствуй, фрэнд ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный, опечалился чему?» Фёдор видит, как Мэлс поднимает голову, улыбаясь, на что учитель старается не реагировать, делая вид, что невероятно увлечён изучением плаката про Чайковского, что висит на противоположной стене. Мэл 13:36 «Мне до сих пор кажется, что внедрение слэнга в речь, особенно письменную, особенно в цитату классика, не очень хорошая идея.» «А если серьёзно, то я просто устал. Елизавета Михайловна сегодня решила, что устроить блиц по произведениям, которые мы прошли, будет хорошей идеей. Было весело, но сейчас единственное, что хочется это прийти домой и ни о чём не думать.» Фред лишь закатывает глаза, отложив на минуту телефон, дабы посмотреть, что всё же он включил детям. Оказывается, эти двадцать шесть минут они смотрели «Евгений Онегин», довольно интересная вещь, вот только почти полностью бесполезная. Дети ещё в девятом классе читали этот сюжет и сейчас не откроют для себя ничего нового. Фред 13:36 «В твоей речи всё больше жлобских нот, это убивает, Мэл. Как говорил великий Чехов: «Нужно по капле выдавливать из себя жлоба»!» Мэл 13:37 «Не говорил он такого…» Фред закатывает глаза и убирает телефон. Всё же Мэлс слишком правильный, такие в учителей не влюбляются, такие «мужеложством» не забываются, а этот парень исключение. Фёдор даже пытается вспомнить был ли таким же, до жути правильным, а затем понимает, что никогда не был, только притворялся в консерватории, что бы отца не опозорить. Слухи о сыне политика распространяются с невероятной скоростью, а потому нужно было находить лазейки или просто не лезть в огонь, хотя последнее редко удавалось. Слава всему, что есть на этом свете, отец Брусницына был человеком понимающим, на многие выходки сына благосклонно закрывал глаза. От раздумий его отвлекает начало арии-письма Татьяны: «Я к Вам пишу…». И почему-то это становиться решающим моментом, на котором Брусницын отключает, к черту, эти «нудные завывания» и включает свет, слушая недовольное бурчание, вообще, помнится, советуют закрывать глаза, когда свет включают и держать их закрытыми пару секунд, но кого это волнует?  — И так, чувачки, не буду вас больше пытать этими песнями, сюжет Вы и так знаете, если не помните, почитайте краткое содержание по первой ссылке в интернете, почти ничего не потеряете. — Фред кидает взгляд на дверь в коридор, а затем добавляет. — Если бы сейчас зашла наша невероятная Елизавета Михайловна, то мне бы пришлось выбегать в срочном порядке в окно. А так, можете идти, это ведь последний урок? Раз да, то давайте, только тихо. Всем хороших каникул и не убейтесь, помните, понижать градус нельзя. Почти все мигом срываются с места, в классе остаются только Полина да Мэлс. И если Мэла видеть хотелось, то дама в яркой одежде казалась совсем лишней, Фёдор знал, что вряд ли Польза осталась из-за него, однако это не давало никакого облегчения. Полина что-то говорила Бирюкову, тот же кивал на каждое слово, поджимая губы и пытаясь застегнуть молнию рюкзака, которую похоже заело.  — Похоже, нашлись люди, которым понравилась опера, и они хотят послушать. Польза, вчера же сама говорила, что музыка это скучно, и ты бы сбежала с урока при первой возможности, вот и возможность. — Фред достаёт из кожаной сумки пачку сигарет с зажигалкой и садится на подоконник, собираясь закурить. Полина смотрит хмуро и быстро уходит, цокая каблуками. Чего-то в последнее время, как туча ходит, глядишь, в кого-нибудь молнией стрельнёт, и конец несчастному. Свои мысли Фёдор по обыкновению озвучивает, затягиваясь горьким дымом и смотря куда-то на стену. В глазах Мэлса удивление, оно и понятно, он же не знал, что Брусницын с ученицей знаком за пределами школы, даже по кличке её зовёт. Что уж тут поделать, иногда жизнь умеет удивлять.  — Вздохни и выдохни, Мэл, мы в одной компании тусуемся, ещё с лета, вот и знаю её. Меня начинает пугать, как легко тебя удивить. Это нормально, что люди могут знать друг друга.  — Я и не удивлён… Почти. Полина вроде говорила что-то про ваше с ней знакомство. — Парень оставляет рюкзак на парте и делает пару шагов по направлению к учителю, который медленно выдыхает дым и смотрит в пустоту. — У неё там проблемы, я пообещал помочь.  — Уже и не помню, когда у Пользы бывает всё хорошо. «И вечный бой, покой нам только снится». Главное, не пытайся прыгнуть выше головы, ничего хорошего не выйдет. — Фред усмехается, переводя взгляд на Мэлса, взгляд которого кажется потерянным, впрочем, как заметил Фёдор у парня он всегда такой, точнее большую часть времени, милая причуда, которую Брусницын тоже полюбил. — Ты свободен сегодня вечером? Мэлс поднимает взгляд к потолку и прячет руки за спиной, бесшумно что-то проговаривая, похоже, вспоминая свои дела. Брусницын знал, что Мэл от юношеского максимализма не страдает, а потому просто бросить всё и «уехать в закат» с Фредом не может, боится кого-то подвести, сделать что-то не так.  — Только днём брату с уроками помочь, а потом свободен. А что? — Мэлс поднимает серо-голубые глаза на Фёдора и подходит ещё на пару шагов, а затем кивает на сигарету. — Можно?  — Похоже, ты очень хочешь, что бы меня уволили или посадили. И я заеду за тобой в семь, отвезу в одно место, тебе понравится.– Закатывает глаза Брусницын, но протягивает сигарету, зажатую между пальцев, Мэл затягивается и тоже залезает на подоконник, чуть не упав. — Считай, что это свидание. Они сидят так минут десять, почти не переговариваясь, Мэлс положил голову на плечо Фрэда и разглядывал кабинет. Помещение казалось блеклым по сравнению с учителем, и это было удивительно, казалось, Брусницын старается сделать всё вокруг себя таким же, как он, ярким, экстравагантным, необычным. А тут почему-то всё не так. Но в жизни часто всё не по «правилам», которые кажутся уже обыденными, надо просто привыкнуть к этому.