Возьми меня в свои руки, Люби нежно, но касайся страстно. Я благословлю тебя. Я принадлежу тебе.
Sabrina Claudio — Belong to You
В комнате стоит тишина. Настолько, насколько позволяет сбившееся дыхание, шорохи простыни и одеяла, которые сейчас только мешают и добавляют жару в и так горящие от желания тела. О Сехун просыпается от мягких, трепетных поцелуев в шею, которые ненавязчиво гуляют вдоль кожи. Он спиной чувствует крепкую грудь мужа. Влажное дыхание оставляет следы, сильные, узловатые пальцы забираются под пижамную футболку, возбуждение упирается в округлые ягодицы. Омега ощущает, как рука не дремлет и спускается вниз после того, как мягко очерчивает ореолы сосков, заставляя Сехуна едва выгнуться: пальцы волглые от слюны, воображение рисует то, как они исчезают во рту, язык проходится по ним, чтобы потом оставить холодящие, но такие же горячие, как укус ветра, следы. Ткань скрывает горячую кожу и плавящий жар альфы, но брюки слишком тонкие, чтобы скрыть его желание. — Доброе утро, — хрипит Чанёль в кожу между ухом и щекой и целует там же, а затем вбирает мочку уха во влажный рот, заставляя Сехуна округлить розовый ротик в немом стоне. Кожа покрывается мурашками, и омега шепчет: — Чанёль, сейчас утро, все спят, нельзя шуметь. Альфа вторит: — Я знаю, малыш, я знаю, но нас никто не услышит, если мы будем тихими, ведь так? Солнце только начинает всходить. Взгляд поднимается на окно, шторы которого омега не стал задвигать. Только желающее взойти солнце рисует всполохи на тёмно-сером небе, окрашивает горизонт океана, виднеющегося издали, в тёмно-розовый, плавно переходящий в оранжевый, а затем и в жёлтый, мешает синий, лиловый, нежно-красный. Это красиво, захватывает дух. — Мы будем очень тихими, — выдыхает Чанёль куда-то в лопатку, а потом аккуратно тянет ткань вверх, желая избавиться от неё, и медленно садится на кровати. Сехун остается без футболки. Взъерошенный, словно птенчик, он поворачивает голову, чтобы насладится мужем. Чанёль уже без футболки, на пылающей огнём коже блестит едва заметный пот, бисером ложится на выступающих венах, перекатывающихся мышцах и уходит дорожкой вниз, проступает вдоль линии резинки нижнего белья. Сехун разворачивается полностью и протягивает руку к кромке, желая почувствовать бархат кожи под подушечками пальцев. Мягко скользит во впадинку пупка и чувствует, как сбивается дыхание, как сжимаются мышцы, ведёт вверх по кубикам пресса, косым мышцам живота, проводит по поджарой груди, обегает сосок и поднимает пытливый взгляд, чтобы увидеть в глазах напротив нежность вперемешку с желанием. Чанёль возбуждён, и Сехун видит этому подтверждение. Чувствует. Запах кружит голову: опутывает, кольцом обволакивает и забивается в нос. Он — квинтэссенция их ароматов — давно смешавшийся, вобравший в себя всё самое лучшее: амбра, жасмин, специи смешанные с нежным запахом ирисов, ванили и ландышей… Убийственное, головокружительное сочетание. Но вместе с тем в комнате стоит чистый запах бархатной кожи, не смешанный ни с чем-либо. Сехун хочет уткнуться в шею Чанёля, туда, где он ощутит его запах сильнее. В предрассветном полумраке комнаты два силуэта любят друг друга. Сехун медленно, совсем тихо и аккуратно садится на колени напротив Чанёля и приближает лицо к лицу мужа. Между ними — считаные миллиметры. Альфа чувствует тёплое дыхание у себя на щеке, Хун моргает, и Чанёль чувствует это прикосновение своими ресницами, ещё чуть-чуть — и их губы встретятся, но никто не делает шаг вперёд, каждый незаметно для себя дышит родным человеком. В суете дней они очень редко могут уделить друг другу такое внимание, чтобы просто сидеть и наслаждаться мгновением. Сейчас. Здесь. Никуда не спеша, не торопясь. Сехун опускает взгляд и мягко переплетает их руки, ощущая под пальцами выступающие на обратной стороне ладони вены, обвивает пальцами крепкое запястье, двигается вверх по предплечью, чувствуя крепкие мышцы. Чанёль обхватывает правую руку омеги и подносит запястье к губам, а затем невесомо целует внутреннюю сторону, там, где паутинкой расходятся нежные вены, заглядывая прямо в шоколадные глаза, в которых зрачок постепенно оттесняет ободок радужки. Кожей губ альфа ощущает, как пульс учащается и отдаёт своим, каким-то первобытным ритмом. Сехун обвивает рукой шею мужа, запускает пальчики в шелковистые волосы и оттягивает голову чуть назад, желая открыть себе больше пространства. Мягкие губы касаются линии подбородка, где особенно чувствительна кожа, а альфа едва слышно втягивает воздух в лёгкие. Ох, его мальчик творит что-то невообразимое, нежность затапливает всё нутро, и совсем чуточку щекотно. Губы растягиваются в едва заметной улыбке. Сехун продолжает своё путешествие и утыкается носом за ушком, со всем трепетом, на который способен, вдыхает в лёгкие родной аромат. Как же хо-ро-шо. Мягкие прикосновения оставляют следы на коже, рисуя карты по любимому телу. Вот, пульсирует венка, Сехун целует туда, вот кадык — омега обнажает зубы и кусает, заставляя Чанёля хрипло и резко выдохнуть. Губы скользят вниз и целуют меж ключицами, во впадинку — горячую, покрытую золотистым блеском пота. Руки альфы тоже не дремлют: они проходятся по нежной коже, оставляют жжение после чуть сухих пальцев, раззадоривают, обвивают талию, движутся вверх, по линии позвоночника, считая клавиша рёберной дуги, очерчивает острые лопатки; Чанёль думает, что его муж — спустившийся с небес ангел — и не только лопатки этому подтверждение, а затем пальцы обхватывают тонкую шею Сехуна. Омега поднимает взгляд, и Чанёль застывает. Пробившиеся сквозь пушистые облака блики солнца отражаются в глазах мужа. Шоколадная каёмка чарует своим узором, который разливается и тает лучиками текучего золота, искрами зажигаясь внутри. Сехун подаётся вперёд, и их губы наконец-то встречаются в сладком и таком голодном поцелуе. Чанёль обхватывает нижнюю губу, не отказывая себе в удовольствии вонзиться в чувствительную кожу зубами, а потом невесомым мазком пройтись по оставленному следу горячим языком, заставив Сехуна тихо простонать. Чанёль ведёт носом по щеке, выцеловывает линию подбородка, опускается поцелуями-бабочками по шее вниз и кусает горящую метку, потом проводит по ней языком. — Чанёль… — судорожно тянет омега, запрокинув голову назад. От такого, казалось бы, незамысловатого движения, внутри взрываются фейерверки, внизу живота с новой силой завязывается возбуждение, сладко сводит внутренности. В услышанном едва чувствуется просьба, даже мольба, и альфа не медля начинает целовать мужа: в этот раз жадно сминает губы, а Сехун приглашающе раскрывает рот, желая получить больше. Желание разливается по телу горячей лавой, электризуя воздух. Запахи сгущаются, а метки пульсируют, пуская острые покалывания по телу, словно мелкие иглы вонзаются, щекоча каждый сантиметр изнутри и снаружи. Они никогда не смогут надышаться друг другом. Ладонь Чанёля проворно скользит вдоль резинки пижамных брюк, дразня, но любопытство берёт верх, и они продолжают своё движение, забираются под ткань, очерчивая острые подвздошные косточки. На Сехуне нет белья. Небо, Чанёль готов молиться всем богам, но выражает эту благодарность, углубляя поцелуй и еле сдерживая идущий из глубин первобытный рык. Сладкий. Мой. Лучший. Мысли вспыхивают подобно неоновым надписям, языки сплетаются, кажется, ещё больше, лаская рты друг друга, кислорода не хватает. Пальцы огибают левую ягодицу, опускаясь вниз, по внутренней стороне бедра, и Чанёль подушечками чувствует, как Сехун течёт. Прикосновения действуют обжигающе, в лёгких саднит, и омега сладко и, насколько это возможно, тихо постанывает в рот мужу, отрываясь от его губ и вдыхая такой нужный воздух. Проворные пальчики тянут пижамные штаны альфы вниз, и Чанёль поддаётся, в свою очередь стягивая ткань с Сехуна. Они помогают друг другу избавиться от одежды, и омега мягко откидывается на простыни, а Чанёль не теряет времени и начинает осыпать каждый сантиметр родного и желанного тела поцелуями: лоб, меж бровей, кончик носа и, наконец-то, губы. Лёгкий чмок вызывает очаровательную улыбку Сехуна, и он встречается взглядом с мужем, чтобы безмолвно сказать: «Я люблю тебя». Чанёль понимает, и чувство единения связывает их ещё сильнее. Альфа опускается ниже, целует шею, мазком языка дразнит соски, оставляет ласковые поцелуи на животе и лижет пупок, отчего Сехун напрягается, пытаясь сдержать нетерпеливый стон. Но сладкая пытка не заканчивается на этом: Чанёль, будто бы дразня, обегает ноющий член и царапает внутреннюю сторону бедра, сжимая ягодицу широкой ладонью, и тут омега едва успевает приставить кулак ко рту и коротко, глухо стонет. Чанёль поднимает глаза и видит лихорадочный блеск во взгляде напротив. — Тихо, малыш, — мягко шелестит альфа, и Сехун едва ли не хнычет: — Не дразни, прошу, Ёль, — и откидывает голову на подушку и старается выровнять дыхание, но, кажется, уже тщетно. — Обещаю, будет хорошо, — и закрепляет обещание поцелуем во внутренней стороне бедра. Растягивать Сехуна не нужно, но Чанёль всё равно тянется к прикроватной тумбочке и выуживает оттуда смазку. Каким бы растянутым и расслабленным его муж ни был, это всё равно принесёт удовольствие Сехуну, а это — главная цель альфы. Он возвращается меж ног мужа и кладёт подушку под бёдра, чтобы им обоим было удобно. Смазка нагревается между пальцами, и Чанёль мягко, но широко разводит бёдра. Боже, благослови растяжку Сехуна! Он никогда не перестанет восхищаться его гибкостью, грациозностью кошки, изящностью танцора. Он очаровывает всех вокруг, и иногда Чанёлю ревностно хочется скрыть его ото всех глаз, спрятать, чтобы не пожирали его омегу такими взглядами. Альфа подхватывает под правой коленкой и отводит голень чуть в сторону, целуя и туда, а затем едва заметно кусает. Сехун хочет взвыть. Ему кажется, что простыня, которую он сжал меж пальцев шелестит слишком громко, хлюпающие звуки от скользящих внутри пальцев разносятся по комнате слишком громко. Сехун представляет понимающий взгляд папы Чанёля, и горящие щёки покрываются румянцем ещё больше, но адреналин от этих ощущения разносится по крови быстрее, и он весь напрягается, прислушиваясь к своим эмоциям: узловатые пальцы оглаживают изнутри, Чанёль разводит их в разные стороны наподобие ножниц, а потом надавливает пальцем на простату, и омега прячет мучительный стон в измокшей от пота подушке. Слишком громко, даже Чанёль останавливается, но что-то Сехуну подсказывает, что этот стон вызвал в альфе нечто дикое, такое, когда он бы оставил растяжку и сейчас же насадил бы мужа на себя, но он сдерживается, и омега поднимает голову и устремляет лукавый взор на Чанёля. Кому тяжелее, интересно, да, любимый? Сехун должен был привыкнуть бы уже к тихому сексу, ведь под покровом ночи лишь он может помочь насладиться двум любящим родителям друг другом, но ощущения всё равно острые, всё тело дёргается от любых прикосновений и движений. — Прекрати. Мучить. Пак. Чанёль. — Сехун нетерпеливо тихо шипит, насколько это возможно, и не сдерживает жалобного вздоха. — Невозможный, — Чанёль вытаскивает пальцы и поднимается выше, встречая мерцающий взгляд Сехуна. — Нетерпеливый мой, — лукаво улыбается альфа и чмокает в раскрытый ротик. — Если ты сейчас не сделаешь это, я сам тебя оседлаю, Чанёль, — хрипло шепчет омега и тянется к губам мужа. Альфа поддается и углубляет поцелуй сразу же. Сехун чувствует член у сжимающегося колечка и облегчённо вдыхает воздух носом, когда наконец мягкие стенки раздвигаются под напором. Он чувствует каждый сантиметр, Чанёль входит медленно и не спеша, позволяет ощутить каждую венку. Чувство заполненности окатывает всё тело подобно волне, пальцы ног поджимаются, Сехун дрожит и силой подкидывает бёдра, требуя двигаться, и кусает нижнюю губу Чанёля. Альфа шипит и отрывается от губ, тянется к щеке и успокаивающе оглаживает бровь большим пальцем: — Тише, тише, котёнок, — и делает первый толчок. Омега силой душит в себе удовлетворённый стон. — Двигайся, — умоляет Сехун. В глазах темнеет, и Чанёль еле сдерживается, чтобы не начать двигаться, срывая громкие стоны с губ своего мужа и трахая как следует: до пошлых шлепков бёдра о ягодицы, до звёздочек перед глазами и срывающегося дыхания, чтобы кончить в пару движений, но он этого делать не будет. Он растянет удовольствие и позволит им обоим насладиться таким редким, сладким утренним сексом, хоть и тихим. Солнечные лучи уже во всю хозяйничают в комнате, распадаясь узором на стенах, постели, потных телах, горяча кожу. Чанёль садится на кровати и тянет Сехуна на себя, тем самым углубляя проникновение. Господи боже, какой же он узкий! Голова кружится от этого контраста. Чанёль как можно быстро разворачивается и опирается спиной на спинку кровати и хрипит, смотря прямо в янтарные глаза, горящие вожделением: — Поскачи на мне, малыш, давай, — альфа смотрит прямо в глаза, а потом проходится по нежной коже вниз, опускает взгляд на член, на раскрасневшейся головке которого проступила белесая смазка. Он обхватывает кожу пальцами в тот момент, когда Сехун подкидывает бёдра, и они оба стонут в унисон, не успев заглушить голоса. Чёрт возьми, это было очень громко. Оба замирают, но Сехун приподнимается и опускается на крепкий член ещё раз, откидывая голову назад и выгибаясь в пояснице. Чанёль, воспользовавшись моментом, целует нежную кожу и чуть прикусывает кадык кромкой зубов, а затем проводит по нему языком. Вкусный. Сехун силой сжимает зубы на нижней губе, терзая её, и мычит, когда ощущает мощный толчок навстречу своим движениям. От неожиданности Хун чуть не теряет равновесие и цепляется за шею пальцами. — Боже, да-да-да... — в исступлении шепчет омега в плечо мужу и просит, — Ещё, Чанёль, ещё. Волны наслаждения прошивают тела обоих, но Ёль не останавливается, делает три мощных и коротких толчка и ощущает, как зубы впиваются в его метку, и Сехун мычит, едва сдерживая себя. Альфа дрожит, приятно до ломоты, и Сехун сжимает его так сильно, что терпеть нет сил. Такой открытый и трогательный, но даже не понимающий, сколько власти в его руках. Смазка хлюпает, но омеге настолько хорошо, что он не обращает на это внимание. Сехун поднимает взгляд и видит такой же расфокусированный взгляд мужа. Какой же он красивый. Целует правую бровь, скулу, кончик носа, делает толчок, когда оказывается губами напротив раскрытого рта, встречает ответное движение. Грудная клетка вздымается, член сочится смазкой. Ему нравится ощущать на себе взгляд Чанёля: на него смотрят как на самого желанного, самого красивого, самого очаровательного и чертовски соблазнительного человека в мире. С обожанием, нежностью, страстью. — Я люблю тебя, — шёпотом вырывается из гортани Ёля, — люблю. — Я тоже люблю тебя, — тихонько, с надрывом, но твёрдо отвечает Сехун и обвивает плечи руками с обеих сторон, пряча пылающее лицо в изгибе шеи. — Повернись и откинься спиной мне на грудь, малыш, — Сехун делает сказанное. Чанёль обхватывает тонкую талию руками и насаживает мужа на себя, прижимает к себе и целует чувствительную кожу шею сзади, зная об этой эрогенной зоне, ощущая, как мурашки бегут по телу омеги. Сехун ложится грудью на простыни, выпрямляя руки перед собой. Вся эта поза сводит Чанёля с ума, его котёнок такой открытый, просящий, доверяющий. Он нависает сверху и возобновляет движения. Возбужденный член омеги трётся о ткань, и это доводит Сехуна до исступления. Кончики пальцев зудят, он будто пьяный, глушит стоны, глотая их, и лишь хриплое дыхание разносится по комнате. Чанёль толкается то резко, то с оттяжкой, трахая так, как обоим хочется. Накрывает ладонь Сехуна сверху и размашисто двигается. Твёрдая, горячая плоть внутри распирает, заполняет, кидая из стороны в сторону. Сехун хнычет в экстазе, хмурит брови, кусает и так распухшие губы и сжимает, сжимает Чанёля сильно, заставляя его теряться, опьяняя ощущениями. Слишком горячо. Сехун до безумия узкий, а ведь альфа растягивал его... Хочется втереть мужа в простыню и слушать срывающиеся хриплые вздохи, но Чанёль разворачивает мужа к себе лицом, не выходя из него, и продолжает толкаться, но в этот раз глубже. Отводит колено в сторону и попадает в нужную точку. Сехуна подкидывает, он содрогается на члене и кусает ребро ладони, хрипя: — Чанёль! — Его имя из уст мужа звучит лучше всех молитв и благословений. Альфа продолжает двигаться: ритмично, размашисто, сильно, найдя правильный угол. Он прижимается грудью к груди мужа, между телами струится пот, мышцы сжимаются, предвещая желанный оргазм, Чанёль обхватывает головку и начинает двигать рукой в такт своим движениям, прикасаясь к местечку под головкой, и грубо вторгается языком в рот Сехуна, вовремя заглушая рвущийся наружу гортанный стон. Омеге плохо, откровенно плохо, это слишком, слишком, слишком. В него долбится крепкий как камень член, его собственный оглаживают так, как ему всегда нравится, у него просто нет сил терпеть эту сладкую боль. Сехун выгибается и кончает, дрожа и сжимая в себе Чанёля. Глаза жмурятся в экстазе, он чувствует, как бешено бьётся сердце, а тело всё ещё мелко содрогается от пережитого удовольствия, словно его окатило волной огня и ледяной воды одновременно. Чанёлю хватает пару резких и мощных толчков, чтобы кончить в сочащееся от удовольствия колечко. Сперма разливается глубоко внутри, и Сехуну кажется, что он может кончить ещё раз от этого умопомрачительного ощущения. Оба мокрые, в сперме и смазке, но до дрожи в пальцах довольные и счастливые. Чанёль нависает над ним скалой, опираясь на локти, и шепчет в губы: — Восхитительный. Мой тихий котёнок, — в глазах столько обожания и удовольствия. Сехун краснеет ещё больше и игриво-капризно отвечает: — Невыносимый. Нам нужно будет сменить постельное белье и принять душ до того, как встанут родители с Минхёком. Сегодня Рождество! — Так точно, мой капитан! И с Рождеством тебя, милый, — весело салютует альфа и оставляет трепетный поцелуй на губах мужа. Чанёль заваливается на бок и притягивает Сехуна к себе ближе, укрывая их обоих скатившимся с постели одеялом, которое спасительно холодит разгорячённые тела. Комната полностью утопает в солнечных лучах, которые покровительственно обволакивают два тела. Апрель 2021 30, Dalmaji-gil, Haeundae-gu, Busan, South Korea Самый высокий Starbucks во всем мире находится в Корее, на девяносто девятом этаже гигантского здания, который открывает вид на весь Пусан и слепящий голубизной океан. Сехун старается не смотреть на головокружительную высоту с птичьего полёта. Руки мягко накрывают трогательный животик, в котором теплится ещё одна маленькая жизнь. У Минхёка всё-таки будет маленький братик. Сехун по-доброму усмехается, вспоминая, как они с Чанёлем пытались рассказать эту новость сыну и объяснить, что малыш растет в папе, и как Минхёк на радостях скакал по всему дому, по дивану, креслам, в своей комнате прыгал на кровати, а потом позвонил дедушке Сухёну — папе Сехуна — и раскрыл секрет: «Дедушка, у меня будет братик, ты представляешь?!» Омега ждёт своего друга — Лухана. Они работают в разных филиалах одной компании, с тем учётом, что Лухан живёт вместе с мужем-корейцем — Ким Чонином — в Шанхае. Чета Ким приехала в Пусан на время отпуска. «Самое лучшее время года — весна, тем более в Корее!» утверждал омега и уговорил мужа оторваться хоть немного от постоянной рутины, цифр с отчётами и смет. Работа финансового директора иногда была до безумия скучной. Лифт звенит, оповещая о том, что нужный этаж достигнут, и несколько людей, включая красивого омегу, выходят из стеклянного помещения. Он видит, как друг стоит и смотрит на город, наслаждаясь видом, и решает окликнуть его, подходя ближе. — Сехун-и! — звонкий голос друга врывается в сознание, и Сехун оборачивается, встречая друга с улыбкой на лице. Карие глаза превращаются в полумесяцы, и солнечные лучики вокруг них лишь добавляют трогательности. — Лу, я так скучал! — радостно шепчет в шею друга омега, обвивая его плечи и осторожно прижимаясь круглым животиком. — Я тоже, мой хороший, я тоже, — Лухан отрывается и лукаво замечает, — а проказник растёт не по дням, а по часам, да? — и заливисто смеется. — Да, я даже и не заметил, как неожиданно он вырос и уже вовсю разговаривает со всей семьей, отбивая ритмы внутри, — Сехун коротко смеется и спешит сесть за столик у окна. Сам он кофе не пьёт, но от сока не откажется. — Сейчас есть сезонное меню от Starbucks, можешь попробовать новые вкусы. — Да, этим я и займусь. За что я люблю корейскую сеть кофеен, так это за сезонные меню с обновленным дизайном! Просто восторг! — воодушевленно тараторит Лухан, откидываясь на спинку кресла, и скептическим взглядом проходится по меню. Они делают заказ и болтают обо всём накопившемся за время разлуки. Официант приносит их заказы, и каждый из них пробует свой напиток. — Чонин и Чанёль скоро тоже приедут, они решили обсудить дела компании вдали от нас, чтобы не докучать нам всеми этими статистиками, терминами и прочими важными вещами, которые вгонят нас только в тоску. — И правильно! Я уже ревную собственного мужа к этой работе, — Лухан мило дуется, и Сехун не может сдержать широкой улыбки, а потом омеги оба прыскают от смеха. — И не страшно тебе было ехать на этом лифте, у меня коленки тряслись, пока я поднимался сюда, ух, — тихо замечает омега, выпивая кофе из чашки. — Здесь было наше первое с Чанёлем свидание в Пусане, он решил меня впечатлить, и я думаю, у него это получилось. Я люблю это место, с ним связаны хорошие воспоминания. — Это главное, милый, просто я беспокоился от тебе и малыше, — отвечает друг и мягко накрывает руку Сехуна. Запах своего мужа он угадает где угодно и когда угодно. Так и сейчас: он поднимает взгляд и видит, как Чанёль вместе с Чонином направляются к их столику, но глаз от своего альфы отвести не может. Он будто очаровывает и приковывает к себе. Такой родной, любимый, его. С такой нежностью и любовью Чанёль смотрит только на него, и это греет душу лучше, чем всё остальное на свете. Разве что сказанное Минхёком «папа» может сравниться с этим чувством. — Привет, — Чанёль наклоняется и целует Сехуна в лоб, вдыхая смягчившийся ещё больше аромат. Низкий голос пускает разряды тока по телу, и омега едва ли не мурлычет как кот, согревшийся на солнышке, от удовольствия. — Привет, — шепчет Сехун и поднимает глаза и теперь сам тянется к губам мужа, оставляет на них невесомый поцелуй и улыбается, ощущая такую же улыбку на губах Чанёля. Он рядом. Они вместе. А всё остальное не так уж и важно.