***
К тому времени, когда люди начали собирать по кусочкам всё, что было разрушено войной, все слизеринцы исчезли с лица Земли, что означало, что большинство друзей Драко либо оказались вне зоны доступа, либо ушли из его жизни. Отца Драко посадили в Азкабан, а их с матерью Министерство лишило всего имущества и всех сбережений, за исключением нескольких тысяч галеонов. Они приобрели маленькую квартирку, затерянную где-то в отдалённой части Лютного переулка, и Драко пытался найти хоть какую-то работу, чтобы держаться на плаву, но без особого успеха. Месяц спустя его отец, не покидая Азкабан, был приговорён к поцелую дементора, а мать распалась на части от горя и отчаяния. Она упала без шанса когда-либо снова подняться, и поэтому Драко приходилось держать на ногах их обоих. Долгое время ничего не получалось. Заведений на Лютном переулке осталось не так уж много — многие закрылись из-за постоянных аврорских рейдов; в поисках сбежавших Пожирателей смерти Министерство отслеживало любую подозрительную активность, а Лютный всегда был полон этой самой подозрительной активности. Поэтому и разнообразия рабочих мест ждать не стоило. А под рабочими местами он подразумевал те, которые не требовали ЖАБА, но всё же приемлемо оплачивались. Он не смог вернуться в Хогвартс, чтобы закончить образование. Не так давно — всего через месяц после суда над ним, сразу же, как были приняты новые законы против Пожирателей смерти — авроры выследили его и взяли прядь его волос. Из того немногого, что Драко знал о магловских исследованиях в области ДНК, он сделал вывод, что волосы использовали для того, чтобы идентифицировать его личность и не дать ему и шагу ступить в те места, которые требовали крайних мер безопасности и предосторожности. Хогвартс, очевидно, являлся одним из таких мест, как и другие учреждения магического образования, само Министерство и больницы. Через несколько дней после вступления законов в силу ему пришло письмо от профессора МакГонагалл — с глубокими и искренними извинениями. Естественно, она мало что могла с этим поделать, но Драко всё равно оценил такой жест. Декан Гриффиндора — а теперь новая директриса Хогвартса — в школьные годы не питала к нему нежных чувств, а после того, как он стал причиной первой волны смертей и разрушений в Хогвартсе, он, наверное, стал нравиться ей ещё меньше, но всё же она почему-то захотела пожелать ему всего наилучшего, и Драко почувствовал, как в тот момент его сердце немного смягчилось к этой женщине. Попытки найти работу рядом с домом не увенчались успехом, и тогда Драко расширил круг своих поисков. Он подавался в те места, где, как он был уверен, его ни за что бы не приняли, но мысль о сломленной матери и заканчивающихся деньгах заставляла его отважиться и идти. Ему повезло, и добрая старая ведьма по имени Хельга взяла его на работу в свой магазин, специализирующийся на различных ботанических штучках, в качестве помощника. Но новоиспечённая удача — или, если точнее, её отсутствие — ударила по нему достаточно скоро, когда дезиллюминационные чары Хельги рассеялись в самый неподходящий момент, и его узнали. Работник Пожиратель смерти — очень плохое обстоятельство для ведения бизнеса; это непременно сказалось бы на его зарплате, но больше его волновала Хельга, которой он слишком восхищался, чтобы позволить себе лишить её средств к существованию. Поэтому он уволился и попросил её, чтобы она, если вдруг кто-то спросит, сказала, что он её обманул и она не знала, кто он на самом деле. Он надеялся, что никто не станет размышлять об этом слишком глубоко и не додумается до того, что у него даже не было палочки, чтобы наложить на себя заклинание. К тому же, Хельга была довольно стара, и это могло сыграть на руку. Он продолжал отчаянно пытаться удержать на плаву и себя, и мать, но безрезультатно. Везде его встречали одинаково — различалась только степень недоброжелательности, гнева и страха — и отвечали, что не позволят кому-то вроде Драко работать с ними или что никакой клиент не захочет прийти туда, где работает кто-то вроде Драко. По прошествии двух лет они с матерью оказались пугающе близко к полному разорению. Тогда матери удалось уговорить какую-то старую знакомую одолжить им немного денег, ровно столько, чтобы они продержались ещё год. Пришло облегчение, но вместе с ним на плечи Драко взвалилось ещё одно бремя — выплата долга. Однажды утром Драко нашёл свою мать, лежащей на кровати, с пустым флаконом в руке, а её старая знакомая больше не возвращалась за своими деньгами. После этого Драко перестал искать работу. Он перестал делать всё. Он просто… Перестал. Перестал есть, спать, мыться. Он упал, как когда-то упала его мать, и долго, очень долго не поднимался. Он потерял всю свою семью и иногда (большую часть времени) подумывал о том, чтобы снова с ними воссоединиться. Отправившись на Косой переулок в надежде купить в аптеке снотворного, Драко увидел Поттера с его девушкой, друзьями и маленьким ребёнком, который умел менять цвет волос. Поттер смеялся над чем-то, стоя рядом с девчонкой Уизли, а Уизел улыбался и что-то говорил малышу. Тот взглянул на него, а затем изменил цвет своих волос на ярко-рыжий, и в то время как его сестра, Грейнджер и Поттер разразились удивлённым смехом, Уизел озадаченно смотрел на мальчика, который даже не понимал, чем так развеселил четверых взрослых, окружавших его. По какой-то причине, которую Драко никак не мог понять, его грудь, которую в течение последних нескольких месяцев населяла одна лишь пустота, наполнили тяжесть и неуверенность, и после этого, уже оказавшись в аптеке, он, возможно, гораздо быстрее, чем обычно, вышел из себя. Он не помнил, что сказал и как именно он это сказал, но мужчина за прилавком порядком разозлился — если его уже не разозлило понимание того, с кем он имел дело. Стоило добавить к этому дерзость Драко и его резкие, недобрые слова, и уже вскоре зельевар направил на него свою палочку и выставил его за дверь. Он вернулся в свою маленькую унылую серую квартирку и упал на импровизированную постель, устроенную прямо на полу рядом с небольшой кроватью, на которой спала его мать и где он не так давно нашёл её холодную, бледную и неподвижную. (Он больше не мог заставить себя даже взглянуть на эту кровать; призраки воспоминаний о ней по-прежнему преследовали его.) Драко не позволял себе плакать.***
Летом две тысячи второго года Драко влюбился в мужчину по имени Майкл Ланкастер. Он был на четыре года старше Драко, у него были зелёные глаза и вьющиеся тёмно-каштановые волосы. Он не носил круглых очков, и глаза у него были меньше, и волосы не такие взъерошенные и чуть длиннее, и мышц было побольше, и челюсть квадратная. Он был приятен и мил, но не чересчур благороден. Он прекрасно знал, кто Драко такой, но всё равно его любил, так что Драко любил его в ответ. Они встретились, когда Майкл врезался в Драко и тот выронил из рук пакет, полный ингредиентов для успокаивающего зелья. Драко даже не успел разозлиться, прежде чем Майкл быстро пробормотал извинения и присел на корточки, чтобы помочь ему всё собрать. Майкл встал, протянул Драко его пакет, а потом, когда поднял взгляд и увидел его лицо, застыл и просто смотрел на него целую минуту. Драко тоже застыл, не горя желанием огрызаться на первого человека, который за долгое время проявил к нему хоть какую-то доброту, но чувствуя, как вокруг него воздвигаются стены и как растёт готовность ответить, если понадобится. Он ждал услышать мерзкие оскорбления, а потом вдруг задумался, а зачем ему вообще ждать. Он уже собирался развернуться и уйти, пока Майкл не успел сказать ему что-нибудь обидное, но Майкл быстро встряхнулся, словно выйдя из транса, и пробормотал, отведя взгляд: — Извините, вы просто очень… Драко остановился и прищурился, будто бы защищаясь. — Какой? Майкл бросил на него быстрый взгляд. Он выглядел очаровательно-застенчивым, и этот образ отдалённо напоминал Драко кое-кого другого. — Красивый. Вы красивый. И это всё так странно. Я лучше просто пойду. Драко должен был дать ему уйти в тот самый момент, но он этого не сделал. Через три месяца, после бесчисленных свиданий и проведённых вместе ночей, Драко продал свою маленькую унылую серую квартирку и вместе с Майклом переехал в небольшой домик. Он любил, был любим, не был одинок и больше не беспокоился о том, как бы ему выжить. Всё, вроде бы, наконец-то налаживалось. Два месяца спустя они сыграли тихую свадьбу. Всё было сказочно и красиво, как в детской книжке: море, пляж, только они вдвоём и священник, который их обвенчал. Позже Драко понял, почему они никого не пригласили на свою свадьбу. Не потому, что Майкл не любил свою неблагополучную семью, и не потому, что он желал, чтобы этот момент был особенным и только для них двоих, а потому, что Майкл просто не хотел, чтобы кто-то знал, с кем он связал себя узами брака. Позже он задавался вопросом, знал ли Майкл, что в его руках был единственный ключик к запертой двери жизни Драко. Что у Драко не было ничего и никого, кроме Майкла. Что ему некуда было бежать. Но ему всё равно следовало. Драко быстро всему научился. Он узнал, что у Майкла есть привычка распускать руки, когда никого нет рядом, и совсем не возражал по этому поводу. Майкл любил чёрный кофе, сэндвичи с индейкой и тушёное мясо. Ему нравился вкус кислотных шипучек, чего Драко совсем не понимал, но Майкл говорил, что ему уже не больно их есть. Он не любил ни танцевать, ни готовить, и писал корявым, размашистым почерком. Драко высоко оценивал его чёрный юмор, а ещё узнал, что Майкл неряшлив и ленив, что контрастировало с его собственными опрятностью и неусидчивостью; что он знает, как выглядеть спокойным, даже когда это совсем не так; что он знает, как заставить своего противника выглядеть и чувствовать себя глупым; что он упрям и не всегда может принять «нет» в качестве ответа; что иногда ему кажется, будто он наделён большими правами, чем все остальные; что он импульсивен, самоуверен и экспрессивен, непунктуален и очень силён. Майкл был нетерпелив и вспыльчив, очень вспыльчив, но и Драко тоже, и в этом они были похожи. Они часто ссорились, и иногда в гневе Майкл говорил ужасные вещи. Ужасные, ужасные вещи, которые причиняли гораздо больше боли, когда их говорили не какие-то незнакомцы с улицы, а близкий человек. Драко узнал, что во время спора его довольно легко победить: Майклу нужно было лишь припомнить его прошлое, и Драко сразу же замолкал, нахмурившись и разрываясь от вмиг наполнявшей его смеси предательства, боли и стыда. Но Майкл извинялся, клятвенно заверял, что совсем не имел этого в виду, и целовал Драко до тех пор, пока тот снова не улыбался. И Драко не думал, что хоть кто-то в этом мире сможет его полюбить, но Майкл ведь любил, и поэтому Драко любил его в ответ, несмотря ни на что. Во всяком случае, по большей части он был счастлив, разве не так? Гораздо счастливее, чем за последние три года, даже если иногда у них возникали трудности. Через десять месяцев они решили завести ребёнка — в основном по желанию Майкла. Драко был слишком глуп и влюблён, чтобы сказать «нет», и слишком отчаянно нуждался в нежности, которую, как он был убеждён, больше ему никто не подарит. И позже Драко понял, что если бы тогда не принял это решение — одно из ключевых решений во всей этой истории, — то уже давно бы ушёл. И что Майкл понял это задолго до него. Драко сам сварил зелье плодородия и выносил ребёнка, который однажды стал единственной причиной, по которой он всё ещё дышал и жил.***
— Знаешь, я работаю в бухгалтерии Гринготтса, — сказал Майкл, разрушив долгое уютное молчание. Он обнимал Драко, пока они лежали на кровати, сытые и довольные. Драко хмыкнул в подтверждение его слов. — И мне кажется, это несправедливо, что ты только и делаешь, что сидишь дома. Драко выгнул бровь, поднимая голову с его груди, чтобы посмотреть на него. — Я не совсем понимаю, чего ты от меня хочешь, Майкл. Ты же знаешь, что меня ни за что никто не возьмёт на работу. — Не знаю, — пожав плечами, ответил Майкл. — Делай что-нибудь полезное по дому или что-то в этом роде. — Как прислуга, — протянул Драко. Майкл усмехнулся, отведя взгляд и слегка прикусив губу, как будто он не хотел говорить то, что собирался сказать, но всё же не смог удержаться. — Как человек, который не сидит на шее у своего партнёра, не предлагая ничего взамен. — Извини? — Драко приподнялся на локтях, чтобы получше взглянуть на Майкла. Его глаза сузились, а лицо и грудь одновременно с этим залились краской злости и смущения. — Я вынашиваю чёртового… Майкл закатил глаза. — Я целый день работаю. А ты, Драко, что делаешь, кроме как тратишь мои деньги? — заявил он. — Разве я слишком много прошу, если хочу, чтобы от тебя тоже была какая-то польза? — О, а я и не знал, что у нас, оказывается, какое-то соглашение, а не отношения! — Драко скрипнул зубами и попытался скрыть внезапное жжение в глазах за сатирической, невесёлой улыбкой. Он полностью сел и принялся собирать свою одежду. — У меня даже нет волшебной палочки, Майкл. А твоя меня совсем не слушается. Тебе достаточно взмахнуть ею и сказать несколько слов, вот и всё. — Ага, значит, я возвращаюсь с работы, весь уставший… — огрызнулся Майкл. Драко пожал плечами, надевая рубашку, и насмешливо фыркнул. — Ну, ты только сидишь там и… и считаешь галеоны? Не так уж и трудно после этого поухаживать за чёртовым домом, который так мал, что в нём даже дышать нечем! Тогда Майкл впервые его ударил. Вскоре он извинился за это, говорил: «Просто мне показалось, что ты ведёшь себя очень неблагодарно и несправедливо, понимаешь? Я просто разозлился, а ты знаешь, что я довольно вспыльчивый. Извини. Это больше не повторится», — а потом целовал Драко до тех пор, пока тот снова не улыбнулся и не простил его. Драко полагал, что он, возможно, на самом деле говорил неблагодарные и несправедливые вещи, даже если был объективен и честен. Он едва сводил концы с концами, пока не встретил Майкла и не переехал к нему, так что, если посмотреть на это всё трезво, его гнев был совершенно необоснованным. Мать Майкла была маглорождённой, поэтому у них дома было много магловских приспособлений. Драко понятия не имел, как ими всеми пользоваться, однако, в конце концов, ему пришлось научиться.***
Скорпиусу было три года, когда Майкл отобрал его любимого игрушечного дракона, потому что тот издавал слишком много звуков и извергал слишком много безобидных всполохов пламени, и заявил, что либо он сломает игрушку сам, либо «Я разобью лицо твоему папочке. Что скажешь?» Три года назад Драко впервые взял на руки маленький тёплый розовый комочек и узнал, что отцовство может удивительным образом изменить даже самые холодные сердца. Оно сделало его безгранично самоотверженным и даже храбрым. И всё ради одного крошечного существа, которое пришло в этот мир благодаря ему и улыбнулось ему раньше, чем улыбнулось кому-то ещё. Драко никогда не был самоотверженным или храбрым, но ради Скорпиуса он мог стать каким угодно. Однажды Драко увидел, как огромные зелёные глаза распахнулись и уставились на него, как розовые, как цветочный бутон, губы, очень похожие на его собственные, изогнулись в сонной улыбке, как нос, такой же как у него, только поменьше, сморщился от недовольства от слишком яркого света, и тогда он невесомо коснулся маленького подбородка подушечкой пальца и прошептал: «Ты — моё всё, и в этом мире нет ничего, чего бы я не сделал для тебя». И это означало, что Драко был готов встретиться с любыми последствиями, если бы Скорпиус решил оставить своего дракона. Он просто не хотел, чтобы его сын потерял то, что делало его счастливым, особенно если счастья в его жизни и так было немного. Ему было всего три года, и он не должен был выбирать между такими вещами. Поэтому Драко, глядя Майклу прямо в глаза, спокойно сказал сыну: — Скорпиус, возьми свою игрушку и иди в комнату. Я приду к тебе через минуту. Скорпиус смотрел на него широко распахнутыми глазами и трясся, трясся, трясся, как трясся всегда, стоило Майклу только появиться в комнате. Он взглянул на свою игрушку, его розовые губы скривились, в его больших зелёных глазах, которые видели слишком много для ребёнка его возраста, блестели слёзы. А потом он перевёл взгляд на Драко и просто смотрел на него несколько долгих секунд. Драко мягко улыбнулся своему малышу и покачал головой в знак того, что всё в порядке, всё хорошо, внезапно гораздо меньше страшась любого насилия, которое готово было обрушиться на него. Тишина спокойствия, порождённого любовью, успокоила бурю страха у него в животе. Но Скорпиус швырнул своего игрушечного дракона в стену и подбежал к Драко, тихо плача — тихо, потому что недавно уяснил, что если слишком сильно шуметь, то случится что-то ужасное. И сердце Драко разбилось на кусочки, когда он подхватил своего сына на руки. Воспоминания об этом дне — это ещё один пункт в списке, который напоминает Драко о его неудачах и недостатках, о том, что он не смог быть достаточно хорошим отцом, чтобы защитить Скорпиуса от разрушений, от потери детской радости и невинности. Той ночью Драко задумался о том, чтобы уйти, как много раз до этого, как всякий раз, когда Майкл применял свои больные манипуляции по отношению к Скорпиусу. Драко не позволял ему поднимать палочку или руку на своего ребёнка, ни разу, никогда. Но защитить сына от подобных вещей он мог не всегда. Драко, лёжа в постели сына, который крепко прижался к его боку, молча наблюдал за ним и медленно перебирал пальцами пряди его шелковистых волос. Два месяца назад, когда кошмары Драко стали совсем плохи, Майкл выгнал его из их общей постели, сказав, чтобы он перестал, чёрт возьми, кричать или пошёл спать куда-нибудь в другое место. Драко не знал, что делать, поэтому, спотыкаясь, вышел из комнаты и уснул на диване в гостиной. Немногим позже он проснулся из-за того, что Скорпиус хныкал во сне у себя в комнате — теперь, когда он оказался за пределами закрытой двери спальни, эти звуки стали намного отчётливее. Он вошёл в детскую, чтобы успокоить сына и снова уложить его спать. В ту ночь он так и заснул там, и с тех пор Скорпиус не позволял ему спать где-то ещё и беспокойно хватался своими маленькими ручками за его руку, когда он вставал с постели ночью. Он задумался о том, чтобы уйти. Но куда? С его репутацией и статусом Пожирателя смерти у Драко не было никакой надежды найти работу, никакой надежды заработать свои собственные деньги, обзавестись своим собственным жильём и обеспечивать Скорпиуса всем необходимым без помощи Майкла. Никто не стал бы беспокоиться о нём и, следовательно, о его сыне. Они со Скорпиусом могли уйти прямо в тот самый момент, но тогда они бы мёрзли и голодали без крыши над головой. Казалось, в тот день, когда его сын, Скорпиус Гиперион Малфой, появился на свет, он был обречён на беспощадную и жестокую жизнь, и иногда Драко думал, что лучше бы он родился где-нибудь в более хорошем месте и у каких-нибудь более хороших родителей. Но Скорпиус был всем его миром, и, как бы жестоко это ни было, он не смог бы жить без него. — Пот, — сказал вдруг Скорпиус, но из-за его детского произношения это прозвучало не совсем отчётливо. Драко улыбнулся, не заботясь о жгучей боли в уголке рта из-за расцветшего там фиолетового синяка. Он притянул Скорпиуса поближе к себе, взъерошил его шелковистые вьющиеся белые волосы и поцеловал в макушку. — Пот, значит. Ну хорошо. И так начались рассказы о мальчике в круглых очках, с ярко-зелёными глазами (точь-в-точь как у тебя, Скорпиус) и взъерошенными волосами — чёрными-чёрными, как вороново крыло. Да, он немного туповат, но он добрый, храбрый и слишком благородный, и этот мальчик — тот, кто победил злого тёмного волшебника, когда был ещё совсем-совсем маленьким. Но злой волшебник возвращался снова, снова и снова, в разных обличиях. Драко рассказывал сыну сказки о Поте и человеке с двумя лицами, а затем о Поте и огромной змее в тайной комнате и ещё несколько историй. Однажды злой волшебник вернулся, обретя своё собственное тело, и теперь он выглядел как змееподобный человек без носа. Все называли его Тёмным Лордом, никто не произносил его настоящего имени, потому что его слишком боялись. Но только не Пот. Пот его не боялся. А даже если и боялся, то не показывал этого и всегда бесстрашно произносил его имя. Истории продолжались и продолжались; они затрагивали войну, героизм и победу света над тьмой, подарившую людям самую сильную, яркую надежду на будущее и самый благоговейный трепет. В конце концов, с помощью своих верных друзей — Уизела и Умной Ведьмы — Пот обманул Тёмного Лорда, заставив его поверить в то, что ему удалось победить, и Тёмный Лорд настолько затерялся в своём высокомерии и в радости от ложной победы, что даже не заметил этого. Тёмный Лорд пал, но благородство и героизм Пота не закончились на этом: потом он разобрался и с остальными плохими людьми, которые работали на злодея. (Однажды его сын узнает, что он был одним из тех плохих людей, и Драко до сих пор понятия не имеет, что будет делать в тот момент.) К концу рассказа Скорпиус едва размыкал потяжелевшие веки, и на грани сна он пробормотал неуверенным шёпотом: — Папочка? — Драко вопросительно хмыкнул, пропуская сквозь пальцы шелковистые белые кудряшки и нежно массируя кожу у основания головы сына. — Иногда я думаю, как Пот… как Пот разбирается с папой.***
Драко сидел за столом, усадив Скорпиуса себе на колени и дрожащей рукой сжимая ложку. Скорпиус выворачивался, отчего пюре из гороха и моркови разлеталось в разные стороны, а от дрожи, бежавшей по телу Драко, тряслись все столовые приборы. — Давай, Скорпиус, — почти умолял он. — Что я тебе говорил? Растущим мальчикам нужно кушать овощи. Скорпиус замотал головой, извиваясь то в одну, то в другую сторону, пытаясь освободиться от руки Драко, обхватившей его поперёк спины. — Нет, папочка. Нет. Я их не люблю. — Скорпиус, — предупреждающе произнёс Драко, но голос его дрожал, как и всё внутри и снаружи. — Нет! — Скорпиус, — Драко заскрипел зубами, стараясь не рявкнуть, не закричать, не… — Мерлина ради, нельзя есть только то, что тебе нравится. Тебе нужны все питательные вещества, если ты хочешь вырасти большим. Скорпиус разочарованно всхлипнул. Он прогнулся в спине, напрягся и выскользнул из хватки Драко. — Папочка, я их не люблю. Может быть, всё, что копилось в его душе последние четыре года и давило на его больное распухшее сердце, вдруг вырвалось наружу в один момент; может быть, пренебрежительные насмешки Майкла, его злые высказывания и оскорбления, брошенные прямо перед тем, как он ушёл на работу, отдавались в голове слишком громким эхом; может быть, так сказалось чистое, полное истощение, потому что прошлой ночью он совсем не спал. Хотя не то чтобы сон делал его менее измученным. Иногда ему казалось, что он мог бы проспать тысячу лет и всё равно проснуться с ощущением, будто его кости сделаны из свинца. Или, может быть, всё сразу. Но ложка выпала из его трясущейся руки и со звоном приземлилась на тарелку, другой трясущейся рукой он поставил Скорпиуса на ноги, а затем просто задрожал всем телом. Драко быстро отодвинул тарелку с едой, упёрся локтями в столешницу и прижал ладони к глазам. С его губ сорвался тяжёлый, задыхающийся всхлип, он обхватил голову руками и застыл на месте. Он очень долго просто сидел там, и единственными звуками, наполнявшими помещение, были его быстрые, тяжёлые и прерывистые вздохи, пока он боролся с необъяснимой волной паники и отчаяния, омывавшей его внутренности, а единственным движением — дрожь его спины, рук и плеч. — Папочка? — прошептал Скорпиус. Дыхание Драко стало ещё более прерывистым и тяжёлым. Он знал, что ему нужно что-то сделать. Знал, что расстраивает своего сына, представая перед ним в таком виде. Знал, что должен остановиться и вести себя как отец, а не как ребёнок. Но он не мог ни нормально дышать, ни перестать дрожать. Он не мог пошевелиться, не мог говорить, и ему казалось, что если он попытается двинуть рукой или открыть рот, то заплачет, закричит или просто сойдёт с ума. — Папочка, прости. Он слышал голос сына и чувствовал, как его маленькие ладошки вцепились в его руку и трясли её. Он не мог пошевелиться. Не мог говорить. Он трясся, его дыхание превратилось в короткие и судорожные вздохи, и всё, что он мог делать, — это сидеть на месте и пытаться держать себя в руках. — Папочка, прости, — Скорпиус тряс его за плечо, его голос дрожал от страха. — Прости. Я съем овощи. Драко пытался дышать глубоко и медленно, он делал это снова и снова, пока не почувствовал, как начало ослабевать давление в горле и в груди. Дыхание Скорпиуса превратилось в рваные всхлипы, он плакал, его подбородок сморщился и дрожал, и Драко снова развалился бы на части из-за того, что довёл своего сына до слёз, если бы ему не нужно было в первую очередь позаботиться о нём. Поэтому, наконец немного успокоившись и уже не чувствуя, что находится в опасной близости к тому, чтобы потерять всякий рассудок, он отодвинулся от стола и провёл руками по своему лицу. — Всё хорошо, — пробормотал Драко. Он подхватил Скорпиуса на руки, усадил к себе на колени и обнял. — Всё хорошо. Я в порядке. Смотри, — он слабо улыбнулся сыну, непослушными пальцами вытирая слёзы с его щёк. Он покрывал его лицо поцелуями до тех пор, пока его дыхание не выровнялось. Но розовые губки остались печально изогнутыми, а в глазах по-прежнему блестели слёзы. — Можем не кушать овощи сегодня, — Драко чувствовал какую-то отчаянную потребность компенсировать всё это. Он нежно ткнулся носом в щёку Скорпиуса, а затем слегка отстранился, чтобы взглянуть на него. — Но только сегодня, ладно? — Я скушаю. В горле у Драко встал ком, а к глазам подкатило жжение болезненного стыда и вины. То, что в будущем Скорпиус едва ли будет беспокоить его подобным образом, позже станет признаком его очередной неудачи. Тем вечером, укладывая Скорпиуса спать, Драко услышал, как тот тихо и неуверенно пробормотал ему в плечо: — Я люблю тебя, папочка. Он замер на мгновение. Обычно всё происходило наоборот: Драко говорил это первым, а Скорпиус отвечал ему широкой улыбкой и своим «И я люблю тебя, папочка». — И я люблю тебя, Скорпиус, — с улыбкой произнёс он. Он забрался в постель, лёг рядом со Скорпиусом и обнял его маленькое тельце, немного ёрзая на матрасе, устраиваясь поудобнее. Когда он, наконец, нашёл комфортное положение, он взглянул на сына и они начали играть в придуманную ими игру «А ты знал?», в которой каждый из них мог рассказать другому что-нибудь новое. — А ты знал, что нас назвали в честь звёзд? — спросил Драко. — Скольких звёзд? — Очень многих, — ответил он с улыбкой и притворным изумлённым вздохом, а затем стал называть некоторые из них. Антарес, Саргас, Лесат, Этамин, Тубан. Он тихо смеялся и целовал Скорпиуса в лоб, пока тот повторял за ним каждое из названий, но не мог правильно их произнести. — Антаес, — повторял Скорпиус, качая головой, как будто это могло заставить его язык работать лучше (но на деле только заставляло кудряшки забавно подпрыгивать). — Са-агас. Туван. В конце концов, когда они вместе назвали почти все звёзды своих созвездий, комната погрузилась в тишину и в течение некоторого времени они просто лежали, каждый думая о чём-то своём. Драко повернул голову, коснувшись щекой подушки, чтобы посмотреть на Скорпиуса. — А ты знал… — он замолк, его горло судорожно сжалось, и это было слишком заметно в тишине, нарушаемой только звуком ровного дыхания Майкла, доносившимся из соседней спальни. Скорпиус, его прекрасный, умный малыш, в ожидании глядел на него. У него был разум Драко. Глаза, нос, рот и волосы Драко. Он весь был его. Весь его. Всё, что ему досталось от Майкла, — это дикие кудри и зелёный цвет глаз, и иногда Драко смотрел в эти глаза и воображал, будто он унаследовал их не от Майкла, а от кое-кого другого. Драко наклонился ближе к сыну, прикусил дрожащую нижнюю губу, тяжело выдохнул и прошептал: — Ты — моя звёздочка в огромном чёрном небе. Он думал, что Скорпиус не поймёт, что это значит. Надеялся, что не поймёт, потому что это совсем не то, что должны понимать маленькие дети. Но его малышу было всего четыре года, и он уже иногда улыбался только губами, но не глазами, и это могло означать, что он понимал гораздо больше, чем должны понимать маленькие дети.***
Драко ушёл на следующее утро после того, как произошло немыслимое. Майкл не поднял руку на Скорпиуса и никогда не сделал бы этого, пока Драко рядом, но он сделал что-то столь же мерзкое. — Дай мне сначала увести Скорпиуса в его комнату, — сказал Драко, стараясь казаться спокойным и собранным, изо всех сил сжимая руки в кулаки; стараясь, чтобы ни его голос, ни тело не дрожали, потому что Скорпиус стоял прямо в дверях и не должен был знать, что его отец не всегда чувствует себя таким сильным, как говорит ему. Скорпиус уговорил его поиграть в пятнашки с завязанными глазами и случайно разбил старую вазу, о которой Драко даже не знал и которая, как оказалось, имела какую-то фамильную ценность. Сын всё время вил из него верёвки, и поэтому Драко не смог отказать ему, даже предполагая, что может случиться что-то подобное. Это была целиком и полностью его вина. И как бы сильно он ни хотел сказать Майклу, чтобы он пошёл к чёрту, что у него есть палочка и он может починить эту вазу одним только заклинанием, он понимал, что проблема не в этом. Проблема была в том, что Майклу нравилось чувствовать себя большим, сильным и контролирующим всё, потому что во всём остальном он был маленьким, слабым и безвластным, из-за чего испытывал потребность сделать кому-то ещё хуже, чтобы он сам и его жалкая жизнь казались хоть чуточку лучше. — Нет, знаешь что, пусть твоё никчёмное маленькое дьявольское отродье посмотрит, что случится с его подонком-отцом, если он облажается, — прорычал Майкл. Он схватил тонкую ручку Скорпиуса и грубо затащил его в комнату, заперев дверь. Сдавленный стон, который сорвался с губ мальчика, мог быть порождён страхом, или болью, или всем сразу. Глаза Драко заволокло красной пеленой. Раскалённая добела ярость взорвалась в его голове и пламенем спустилась по венам в грудь. Тело напряглось ещё сильнее, ногти впились в кожу ладоней. — И в следующий раз он дважды подумает… Драко не слышал остального. В следующую секунду он пересёк комнату и с такой силой ударил Майкла кулаком по лицу, что тот врезался головой в стену. Это было одной из многих вещей, которые Скорпиусу не нужно было видеть. Которые не нужно было видеть ни одному ребёнку на свете. Он знал, что его ждут ужасные последствия, но в тот момент это волновало его в последнюю очередь. Во всяком случае, он чувствовал удовлетворение и облегчение, освободившие что-то в нём, словно он получил то, чего ждал очень-очень долго, словно дал выход тому, что копилось, копилось и копилось внутри до такой степени, что уже не давало ему дышать. Но палочки всегда побеждают, и уже вскоре Майкл прижимал его к полу, окровавленного и покрытого гематомами. И всё это произошло прямо на глазах у Скорпиуса. Сквозь ревущий звук собственной крови, шумящей в ушах в такт пульсирующей боли от ран, Драко слышал голос своего сына, который плакал и кричал, чтобы Майкл остановился, чтобы не делал ему больно, обещал, что больше никогда не будет так делать. Обещал, что больше никогда не будет ребёнком и не будет, как и любой другой ребёнок, совершать ошибки, которые едва ли что-то значат. — Скорпиус, всё хорошо, — изо рта у него капала кровь. Он выплюнул её, пытаясь спрятать своё разбитое лицо. Он хотел посмотреть, но боялся, что вид его лица только ещё больше напугает малыша. — Просто отвернись. Тебе не нужно это видеть. Закрой глазки, как во сне, хорошо? Закрой глазки. Майкл схватил его за волосы, оттащил к пустому пространству между кроватью и стеной и наклонил. Когда к Драко пришло осознание, он понял, что больше не сможет говорить Скорпиусу, что ему не больно, и разве может быть больно, когда есть ты и твои поцелуи, и смог только дрожащим шёпотом выдавить из себя: — Майкл, что ты… Майкл не ответил, он продолжал, не собираясь останавливаться. Драко дико и отчаянно бился под тяжестью его руки и тела. — Майкл, какого чёрта? — в панике и ужасе крикнул Драко. Он дрожал, дрожал и даже не мог упрекнуть себя за то, что выругался перед пятилетним ребёнком. — Дай мне увести сына, пожалуйста, он не должен этого видеть… — Майкл его не слушал. — Майкл, пожалуйста, — рыдая, умолял Драко. — Мерлин, пожалуйста, только не перед ним… Скорпиус не понял, что произошло, но сдавленных криков Драко было достаточно, чтобы он не мог перестать трястись до глубокой ночи. Драко больше никогда не сможет говорить ему, что отец сильный и ничто не причиняет ему боли, когда его малыш рядом. Иногда от этого только больнее. Той ночью Драко обнимал Скорпиуса чуть крепче и прижимал его к себе чуть сильнее, чем обычно. Он не мог перестать целовать его волосы и пытался не плакать, потому что ему не положено плакать перед сыном, но всё равно плакал, потому что Скорпиус продолжал трястись, трястись и трястись и отказывался говорить. Драко рассказал ему все сказки о Поте, а потом долго-долго говорил, что он самый умныйхрабрыйсильныйхороший, я люблю тебя больше всего на свете, хорошо? Я так сильно тебя люблю, я рядом я рядом я рядом, и пел колыбельную, которую ему в детстве пела мама, снова и снова, пока Скорпиус, наконец, не заснул.***
Следующим утром, когда Майкл отправился на работу, Драко ушёл, забрав с собой сына и вещи.***
Сидя в безлюдном переулке со Скорпиусом на коленях, Драко прижимал его к своей груди и показывал ему драконов из маленьких светящихся шариков, наколдованных с помощью беспалочковой магии. Он напевал тихую мелодию, которая напоминала ему о сладком и мягком голосе его матери, которая вызывала в памяти образ того, как мама сидела на кровати рядом с ним и пела ему колыбельную, как локоны волос касались её плеч, облачённых в ночную рубашку, и как она улыбалась Драко, словно он был для неё всем миром — точно так же, как Скорпиус был всем миром для Драко. Он покачивал сына на руках и напевал колыбельную, неровно и слегка фальшиво. Города падут Под весом моей любви. Скорпиус запрокинул голову, устремив на него взгляд. Он молчал, его глаза слипались от надвигающейся дремоты, но он старался не заснуть, чтобы подольше послушать, как отец поёт для него. С того вечера он не произнёс ни слова, а прошло уже четыре дня. Я вознесу тебя к звёздам, Если всего мира будет недостаточно. Драко хотел, чтобы его сын заснул, чтобы он тоже мог заснуть и, возможно, забыть о голоде в животе, который как будто пожирает сам себя за неимением чего-то другого. Возможно, голод и вовсе не даст ему уснуть. Возможно, лучшее, что ему удастся получить сегодня ночью, — это лёгкое забытье от холода, жёсткого дискомфорта и умоляющего о еде желудка. Он умудрялся наскрести немного денег или еды очень сомнительными методами. Воровством в продуктовых магазинах, карманными кражами с помощью беспалочковой магии… проституцией. Это единственные варианты, которые оставались у человека с отсутствием образования и какой-либо надежды на то, что хоть кто-то примет его на нормальную работу. Сегодня он дважды покормил Скорпиуса, но сам в последний раз ел вчера утром и теперь чувствовал слабость и головокружение. Я достану тебе солнце, Чтобы согреть тебя. Я достану тебе луну, Чтобы ты не боялся темноты. Скорпиус уткнулся носом ему в грудь, полностью прижавшись к нему всем своим маленьким тельцем. Он тихо посапывал, когда выдыхал воздух, его дыхание стало ровным и даже успокаивающим в своей знакомой ритмичности. Драко медленно и осторожно лёг, удерживая тело Скорпиуса на своей груди. Он был слишком маленьким и лёгким для мальчика своего возраста, но, вдобавок к синякам на груди и слабости, его вес затруднял дыхание Драко. Однако он не мог позволить своему сыну спать на холодной жёсткой земле. Он крепко обхватил малыша поперёк спины, удерживая его на месте, а другую руку мягко уложил ему на плечи. Перед тем, как провалиться в сон, он подумал о матери. Он задался вопросом, наблюдает ли она за ним, наблюдает ли за ними, полюбила ли она своего милого внука так же, как любит его Драко, и разочарована ли она, грустит ли из-за того, каким Драко стал. — Да, любовь моя, я разрушу ради тебя весь мир, — тихо, невнятно и хрипло пел Драко уснувшему на его груди мальчику, пока сон медленно забирал его в свою власть. Его глаза, устремлённые в огромное чёрное небо, где высоко-высоко ярко светила одна-единственная звёздочка, закрылись. — И я буду делать это снова, и снова, и снова.***
Драко находил мужчин и женщин, прятал Скорпиуса в безопасном месте и велел ему никуда не уходить. Стараясь не причинять отцу лишних хлопот, Скорпиус всегда слушался и оставался там, где Драко его оставлял, пока тот не возвращался с деньгами в карманах. В первый раз, когда он вернулся с синяком на щеке, Скорпиус, увидев его, заплакал. Кажется, даже уйдя из этого ужасного дома, Драко так и не закончил губить своего сына. — Эй. Эй, ну же, чего ты плачешь, а? — Драко нахмурился, пальцами вытирая слёзы Скорпиуса и целуя его в кончик носа. — Я просто врезался в стену, вот и всё. В темноте не заметил. По щекам Скорпиуса катились новые и новые слёзы. Он обхватил лицо Драко своими маленькими ладошками и прижался губками к синяку точно так же, как Драко целовал ему колени, когда он сдирал их о ковёр в доме Майкла. Драко почувствовал, как что-то словно пробежалось по его коже, забрав с собой пульсирующую боль. Скорпиус весь засветился сквозь слёзы, потому что, когда Драко коснулся пальцами того места, где совсем недавно была рана, там уже ничего не осталось. Драко улыбнулся — так нежно, что губы лишь слегка разомкнулись, показав только проблеск зубов — и наклонился, коснувшись своим носом кончика носа сына. — Мой мальчик талантлив и умён, не так ли? Во второй раз всё было намного хуже, потому что этот мужчина слишком хорошо помнил его лицо, и теперь Драко уже не мог сказать сыну, что врезался в стену, ведь его мальчик слишком умён и умеет распознавать ложь отца. Отчаянные поцелуи Скорпиуса, которыми тот усыпал всё его лицо, никак не хотели помогать, и тогда Драко быстро притянул его к своей груди, позволив ему сорваться в неконтролируемые слёзы. Ему казалось, что отныне всё будет доставаться им ценой боли.***
В начале третьей недели Скорпиус заболевает. Это наверняка какая-то магическая болезнь — она, похоже, влияет на его магию. Ему больно, когда Драко пытается использовать свою беспалочковую магию (даже если заклинания никак не связаны с попытками его исцелить), словно он слишком чувствителен к ней. Но даже без неё Скорпиус всё время испытывает жгучую боль и дискомфорт. Драко знает, что его туда не пустят, но надеется, что хотя бы для ребёнка сделают исключение, поэтому он поднимает малыша на руки, берёт свои вещи и несколько часов пешком идёт до Святого Мунго. В такие моменты он особенно жалеет, что у него нет волшебной палочки. Он добрался туда, измученный и готовый в любой момент упасть в обморок, но какой-то невидимый барьер не пускает его внутрь и тут же запускает сигнализацию, стоит ему попытаться шагнуть на порог больницы. Барьер, должно быть, обнаружил тёмную метку у него на руке. Он знает, что это так, но это не может объяснить того, почему нельзя пустить Скорпиуса. Проходящий мимо санитар замечает его и подходит ближе, останавливаясь по другую сторону барьера. — Пожалуйста. Пожалуйста, мой сын, — Драко пытается не плакать и не паниковать, он уже так давно пытается не плакать и не паниковать, что, если сейчас ничего не получится, это может стать последней каплей. У него болят ноги, сердце бешено колотится, колени вот-вот подогнутся. Совладав, насколько это возможно, со своими эмоциями, он пробует ещё раз, говоря на этот раз яснее и громче. — Он заболел. Я… Ему больно. Может быть… может… может, есть способ… На лице санитара застыло непроницаемое выражение. — Чары наложены Министерством. Мы действительно никак не можем позволить вам или вашему сыну войти, — клинически бесстрастно объясняет он. — А даже если бы и могли, помогать таким, как вы, незаконно. Это может привести к разбирательству и стоить карьеры каждому, кто будет к этому причастен. — Мой сын не Пожиратель смерти! — резко шипит Драко. Ярость разгорается в его груди, и он сильно ударяет рукой по барьеру. Скорпиус хнычет ему в плечо. — Он имеет право на лечение, чёртовы вы ублюдки! — Кажется, чары намекают на обратное. Мне очень жаль, — он выглядит так, словно на самом деле сочувствует, но гораздо меньше, чем если бы на месте Драко был кто-то другой. — Но я уверен, что с вашим сыном ничего серьёзного. Просто безобидная и достаточно распространённая магическая лихорадка, сейчас как раз сезон. Вам стоит уйти, прежде чем нам придётся самим сопроводить вас отсюда. Драко понимает законы, даже понимает ненависть и неприязнь по отношению к себе и другим Пожирателям. Но как можно быть настолько чёрствым к ребёнку, неважно чьему, — этого он не понимает. На третий день лихорадки Скорпиусу становится ещё хуже. Им и так не хватает еды, но он не может удержать в себе даже то немногое, что Драко удаётся для него достать. Скорпиус слабеет, изнемогает от мучительной боли. Драко обнимает его и делает ему массаж, который, кажется, перестаёт помогать в тот самый момент, когда его заканчивают делать. Он держит на руках Скорпиуса, наконец-то, наконец-то уснувшего, и, прижимая его чуть ближе к своей груди, глотает ужас и слёзы. И в тот день он думает об этом. О возвращении к Майклу. От этой мысли его тошнит, но он не знает, что ещё делать. Он не знает, чем болен сын. А что, если это смертельно? Что, если Скорпиус не… Мерлин, что, если он… Если Драко потеряет свою звёздочку, то всё, что у него останется, — это огромное чёрное небо, и он не знает, что тогда будет делать. Не знает, что будет делать. И в тот самый день он встречает Гарри Поттера.