***
— Это так… необычно, — говорит Рон. Его лицо в каминном пламени зеленеет и выглядит так, словно он напрочь сбит с толку. — Действительно необычно, — соглашается Гермиона. — Некоторые даже думали, что он… ну, умер. Он вдруг так внезапно исчез. — А теперь он живёт у тебя. И у него есть сын? — от изумления на лбу у Рона появляются складки. — Я даже представить себе не могу, что он может быть отцом. Раньше Гарри тоже не мог этого представить, как и того, что Малфой может петь своему сыну колыбельные, и целовать его в лоб, как будто он — самое ценное в этом мире, и с болезненной нежностью прижимать его к себе. И теперь ему интересно, как отреагируют друзья, если он скажет им, что очарован этой стороной Драко Малфоя. — А кто мама? — спрашивает Гермиона. — Не знаю. Я не спрашивал, — Гарри пожимает плечами. — Это просто… так странно, наверное, пытаться вести с ним вежливый разговор. Это на нас совсем не похоже. Но он изменился, и ему со мной так же неловко, как и мне с ним, так что… всё так странно, знаете. — Да, — понимающе тянет Гермиона. — Представляю, каково это. — А как у вас дела, ребята? — с улыбкой спрашивает Гарри. Гермиона сейчас на седьмом месяце беременности, их первенец должен появиться на свет в январе следующего года. — Я не буду отвечать на этот вопрос, — Рон прочищает горло и с поднятыми в знак капитуляции руками откидывается назад. — Хорошо, — говорит Гермиона, натянуто улыбаясь своему мужу. — Очень хорошо, да, Рон? — Да! Да. Так и есть, — когда Гермиона отворачивается, лицо Рона принимает преувеличенно умоляющее выражение, и он произносит одними губами: — Она чудовище, и всё, что она ест, — это соус ранч. Гарри не так уж силён в чтении по губам, но всё же вынужден скрыть улыбку и отвести взгляд в сторону, чтобы Гермиона не уловила их молчаливый диалог и после окончания звонка не обрушила на своего бедного мужа целый ад. Попрощавшись с друзьями, Гарри замечает, что из гостиной доносятся приглушённые и неясные звуки, высокие и неестественные, почти как крики. Когда он подходит ближе, он слышит взрывы смеха — знакомого и незнакомого одновременно. Он знает этот голос, но никогда не слышал его таким, как сейчас. А за этим смехом слышны детские визги и хихиканье. — Вы же сказали, что больше не будете! — кричит Тедди, но в его голосе слышится явное веселье. Гарри заворачивает за угол и, остановившись в дверном проёме, видит Тедди, который нещадно атакует рёбра Драко своими ловкими пальцами. — Скорпиус, спаси своего… бедного отца от этого… от этого чудовищного ребёнка! — голос Драко срывается, и он с трудом пытается дышать между приступами неконтролируемого хохота. Скорпиус, вместо того, чтобы спасти своего бедного отца от этого чудовищного ребёнка, присоединяется к нему и начинает водить своими пальчиками по рёбрам Драко, повторяя за Тедди и неудержимо хихикая, выставив напоказ все свои молочные зубки и прищурив зелёные глаза. Гарри не может отрицать, что этот малыш довольно красивый и мир заслуживает видеть его улыбку гораздо чаще. Тедди подбадривает Скорпиуса, который, похоже, воспринимает это как призыв довести Драко до истерики. Гарри молча прислоняется к дверному косяку и незаметно наблюдает за происходящим; в уголках его губ играет едва заметная улыбка. В конце концов Драко хватает их обоих, прижимает каждого к своему боку, крепко целует Скорпиуса в макушку и с полуулыбкой на губах бормочет: «Маленький перебежчик», — а потом прижимается щекой к фиолетовым кудряшкам Тедди. — Вам надо остаться здесь навсегда, — шепчет Тедди, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Драко. Сердце Гарри сжимается, потому что он знает, что Тедди тоскует по семье, потому что чувствовал то же самое в его возрасте и, возможно, потому что это действительно означает, что одного Гарри мальчику всё же недостаточно. Гарри решает наконец заявить о своём присутствии, отталкивается от косяка и заходит в комнату. — Что у вас тут происходит? — Гарри пришёл! — восклицает Тедди, садясь прямо. — О, теперь мы можем играть в командах! Тогда будет справедливо, если вы будете помогать Скорпиусу, мистер Малфой. Драко тоже выпрямился и теперь, обхватив Скорпиуса руками и прижав его к своей груди, кажется, очень занят тем, что стряхивает пыль с его колена. Потом он просто накрывает колено сына ладонью и поглаживает его ножку большим пальцем. — Можно попробовать, — говорит Гарри, пожимая плечами, а затем подходит ближе к ним и плюхается на ковёр рядом с Тедди. Он предпочёл бы, чтобы баррикада неловкости между ним и Драко сломалась, что, безусловно, облегчит жизнь им обоим, и, возможно, настольная игра может положить начало этому процессу. Отсюда ему видно лицо Драко, его резкие, изящные и тонкие черты, без тени насмешки или бесстрастия, заправленные за уши белые волосы, устремлённые на макушку Скорпиуса серебристые глаза и напряжённые узкие плечи, скрытые свободным серым джемпером. Пока Тедди переставляет фигурки на доске, подготавливая её к новой игре, Гарри наклоняется чуть ниже, на уровень глаз Скорпиуса. — Привет, — с улыбкой здоровается он и машет ему рукой. Скорпиус смотрит на Гарри, неуверенно машет в ответ своей маленькой ручкой, но не произносит ни слова. Затем он снова обхватывает ладошкой игрушечного хвосторога, которого прижимает к груди. — Скажи мне, Скорпиус, как ты себя чувствуешь? — тихо спрашивает Гарри, склонив голову и приподняв брови. Его губы изгибаются в лёгкой улыбке, а лицо сохраняет выражение осторожной мягкости, которое он использовал для разговоров с детьми во время службы в Аврорате. — Знаешь, ты здорово нас напугал. Скорпиус ёрзает в руках Драко, сильнее сжимая пальчиками игрушку и закусив губу. Когда воцаряется тишина, которая оставляет Гарри в подвешенном состоянии, Драко тихо и вежливо отвечает вместо сына: — Он уже в полном порядке, Поттер. Гарри кивает, немного криво улыбается и снова опускает взгляд на Скорпиуса. — Хорошо. Я рад.***
Теперь, когда Скорпиус здоров, Драко полагает, что эта ночь станет для них последней здесь, в доме Поттера. Сейчас они едят свой последний нормальный ужин, сидя за столом на кухне у Поттера, а Драко уже тревожится от мыслей о следующем утре. Скорпиус, сидящий на соседнем стуле, отталкивает руку Драко, сжимающую ложку, обратно к нему. — Да, да, я тоже кушаю. У меня есть своя тарелка, — с каким-то нежным раздражением шепчет ему Драко, беря его маленькую ручку в свою и оставляя на ней быстрый поцелуй, прежде чем отпустить. Скорпиус делает это с тех пор, как они оказались на улице; с тех пор, как понял, что иногда им не хватает еды на двоих. То, что он так сильно беспокоится о вещах, о которых ему беспокоиться не стоит, удручает и расстраивает. — Что я тебе говорил? Маленькие вперёд. Если Поттер и Тедди и находили их отношения немного странными, они воздерживались от любых комментариев. Драко понимает, что мало кто кормит пятилетних детей с ложечки, но забота о сыне часто была для него единственным источником утешения, единственной вещью, которую он мог поставить выше всех своих проблем. И, может быть, так просто легче. Или, может быть, он просто не готов расстаться даже с частью родительских обязанностей. Или, может быть, это какая-то странная потребность компенсировать всё то, что в жизни его сына пошло неправильно. Но даже если Скорпиус уже может есть самостоятельно, Драко так и не перестал сам его кормить. — Никогда не видел ребёнка, который добровольно ест овощи, — комментирует Тедди, впечатлённый способностью Скорпиуса «добровольно есть овощи». Поттер слабо улыбается, хотя в его ярко-зелёных глазах что-то мерцает, словно поёт какую-то любопытную мелодию, рассказывает какую-то любопытную историю. Драко сохраняет лицо пустым и бесстрастным, несмотря на то, что изнутри его сжигает чувство вины. Скорпиус почти ни на что не жаловался и не причинял неудобств с тех пор, как ему было четыре года, а его отец чуть не сошёл с ума из-за того, что он отказывался есть овощи. Ближе к концу ужина Скорпиус пытается спрыгнуть со стула и случайно задевает ручкой стоящий на краю стола стакан, который тут же падает на пол. И всё внутри Драко вдруг встряхивается и леденеет. Какое-то мгновение Драко может только смотреть на осколки стекла, разбросанные по плитке. Он не может дышать, двигаться или думать, его сердце колотится так сильно, будто вот-вот вырвется из груди, а горло сдавливают ужас и тревога. Он снова в доме Майкла; Скорпиус сбил со стола стакан, осколки которого разлетелись по всему полу; Майкл поднимается на ноги, молча, медленно и притворно-спокойно, и, может быть, сейчас он пойдёт к Скорпиусу или, может быть, к Драко… Он действительно твой сын, не так ли? Тоже ни хрена не может сделать нормально. Драко моргает, и снова он на кухне у Поттера. Просто у Поттера. У Поттера, который, возможно, и ненавидит его так же сильно, как Майкл, но не настолько жесток, чтобы желать причинить боль Скорпиусу, и он никогда не причинит вреда Драко у Скорпиуса на глазах, так что, возможно… Горло Драко судорожно сжимается, дрожащие пальцы впиваются в край стола. Он поднимает голову и смотрит на Скорпиуса — он не может, не хочет смотреть в сторону Поттера, боясь того, что (кого) он может там увидеть. Скорпиус трясётся на своём стуле и смотрит прямо на Поттера широко раскрытыми глазами. Его лицо побледнело, подбородок сморщен и дрожит, уголки губ опущены вниз, а глаза затуманены и блестят от слёз. Драко быстро соскакивает со стула и опускается на колени рядом с ним, лишь смутно замечая, как осколки стекла впиваются в кожу сквозь ткань брюк. Он берёт маленькие ручки Скорпиуса в свои и проводит большими пальцами по тыльной стороне ладошек. — Скорпиус, всё в порядке, — он растягивает губы в улыбке, которая сейчас на его лице выглядит ужасно странной. — Не о чем беспокоиться. Это ведь не так уж и важно, правда? Это просто несчастный случай. У малышей часто такое случается. Скорпиус не смотрит на Драко, не слушает его. Он неотрывно глядит на Поттера и дрожит, и первым признаком того, что что-то не так, является тишина в комнате. Поттер не произносит ни слова. — Скажи ему, Поттер. Всё… всё в порядке, да? — сухое горло Драко сжимается, сухожилия на шее натягиваются до предела. Он слегка ёрзает коленями по полу, не чувствуя боли от осколков. Он пытается ради Скорпиуса сохранить улыбку на лице, но его губы дрожат и вот-вот не выдержат. Молчание растягивается, и внезапно Драко уже не уверен, что всё в порядке. Что, если именно на этом и закончится терпение Поттера по отношению к ним? Его терпение, конечно, не может быть бесконечным, если учитывать только годы взаимной ненависти и закрыть глаза на всё остальное: действия Драко во время войны и то, каким он был — отвратительным и омерзительным для большинства людей, для таких людей, как Поттер. Но, конечно же, он не станет… Конечно же, он не станет вымещать всё это на ребёнке, не так ли? Он всегда был добр и нежен со Скорпиусом. Это на Драко ему наплевать, и… Возможно, он примет это. Если Поттер действительно хочет… Драко примет всё, лишь бы не трогали его сына. Драко вдруг задаётся вопросом, о чём он вообще думал, обращаясь за помощью к своему бывшему врагу. Ты мог бы и получше постараться, чтобы научить своего сопляка не лажать, знаешь? …такой же никчёмный во всём, как и его отец… Драко хмурится, моргая, чтобы избавиться от тумана в глазах, и смотрит на свои колени, на крошечные кусочки стекла, застрявшие в ткани брюк и разбросанные вокруг. Его дыхание становится поверхностным, коротким быстрым. Он пытается сдержать дрожь, пытается взять себя в руки и не поддаться панике. Затем он снова поднимает глаза и улыбается Скорпиусу, поглаживая его маленькие ручки. — Всё в порядке. Всё хорошо. Извинись перед мистером Поттером, Скорпиус, а потом иди в комнату. Тедди пойдёт с тобой, правда, Тедди?***
Гарри думал, что после войны и ещё девяти прошедших лет некоторые вещи он оставил позади, что после бесчисленных сеансов с целителем эти вещи не должны так сильно на него влиять, что после того, как он понял, через что ему пришлось пройти, и смог исцелиться от травм, с этими вещами покончено. Но он не думал, что сможет когда-нибудь снова почувствовать себя тем маленьким мальчиком, дрожащим всем телом оттого, что над ним угрожающе навис дядя Вернон. Но сейчас, глядя на бледное лицо Скорпиуса, в его широко распахнутые глаза, отчаянно пытающиеся удержать в себе слёзы, он всё вспоминает. И внезапно Гарри снова шесть лет, он несёт целую стопку тарелок к раковине, к высокому табурету, на который он залезет, чтобы вымыть эти тарелки, пока его тётя, дядя и кузен готовятся ко сну. Но он устал, всё его тело болит от переутомления, а груда тарелок слишком тяжела для его детских ручек, и поэтому он падает и вся посуда летит на пол вместе с ним. Всё вокруг кружится, раздаётся звон разбивающихся тарелок, и он оказывается на полу на четвереньках, окружённый керамическими осколками, врезающимися ему в ладони. Он плачет, потому что ему больно и он испугался, когда падал; но ему нельзя плакать слишком громко, потому что это злит дядю Вернона, раздражает тётю Петунию и веселит Дадли. Тень над ним становится всё больше и больше, а гулкие шаги — всё громче и громче. Его хватают за рубашку и с тошнотворной скоростью поднимают над полом; лицо дяди так покраснело и распухло, что на лбу вздулись вены, и он так громко кричит Гарри в лицо, что сердце в груди колотится всё сильнее. Он дрожит и пытается не плакать, но всё его тело охватывают паника и ледяной ужас. Позже он будет дрожать и тихо плакать всю ночь, а тяжесть в груди не даст ему уснуть. И вот он снова в своём доме, ему снова двадцать семь, он снова смотрит в лицо Скорпиусу. Дыхание Скорпиуса прерывается, он слабо всхлипывает, по его щекам текут слёзы. — Почему Скорпиус плачет? — непонимающе спрашивает Тедди. — Думаю, он просто испугался звона, Тедди, — тихо говорит Гарри, не отрывая взгляда от плачущего малыша. — Ох, — голос Тедди звучит обеспокоенно; он смотрит на Скорпиуса. — Я могу его обнять. Тогда ему станет лучше. — Может, попозже, хорошо? Не хочу, чтобы ты наступил на стекло, Тед. Если ты уже закончил с ужином, то почему бы тебе не пойти в свою комнату? Я скоро к тебе приду. Тедди бросает взгляд на Гарри, и тот хмурит брови в знак того, что не стоит сейчас задавать никаких вопросов. — Да, хорошо, — пожав плечами, соглашается Тедди. — Спокойной ночи, мистер Малфой, — Драко нерешительно кивает ему в ответ. — Спокойной ночи, Скорп. И затем он встаёт со стула и уходит. Гарри смотрит на Скорпиуса, который теперь уже по-настоящему плачет. С его изогнутых розовых губ срывается всё больше сдавленных, неглубоких всхлипов, его лицо покраснело, а глаза блестят от слёз. — Пожалуйста, не бейте папочку, — дрожащим голосом шепчет он. Гарри печально хмурится и качает головой. Он соскальзывает со стула и медленно опускается на колени перед мальчиком, положив обе ладони на края стула по бокам от его ног. — Эй, — губы Гарри изгибаются в лёгкой успокаивающей улыбке. — Никто не будет трогать твоего папу, хорошо? Тебе не нужно бояться. Нижняя губа Скорпиуса дрожит, его лицо по-прежнему напряжено, и Гарри не может этого вынести. — Знаешь, мы с Тедди постоянно что-нибудь ломаем, — усмехнувшись, говорит Гарри, внимательно наблюдая за реакцией Скорпиуса. — Однажды Тедди кинул мне кружку, чтобы я её поймал, но она попала прямо мне в голову. А в другой раз, когда мы с Тедди играли в пятнашки, я упал на стеклянный столик и разбил его, — лицо малыша разглаживается, но глаза его всё ещё влажные, а подбородок сморщен, и это никуда не годится. Он воображает, что Драко думает что-нибудь вроде «а чего ещё от тебя, Поттер, можно ожидать?», но, когда смотрит на него, видит, что тот только опустил голову. — Ничего страшного, если ты что-нибудь сломаешь или если это сделает твой папа. Это просто вещи. И если кто-то обижает тебя за это, значит, он неправ и он настоящий придурок. Когда Скорпиус после долгих уговоров и поцелуев Драко уходит в свою комнату, Гарри встаёт и направляется к стойке, где оставил свою палочку после приготовления ужина. Он оборачивается и видит, что серые глаза Драко устремлены на него и что он, застывший, напряжённый, бледный, дрожащими руками сжимает поднятые осколки стекла. Его взгляд мгновенно переключается на палочку Гарри, он сглатывает и начинает часто моргать. Он смотрит вниз, на беспорядок на полу, и лихорадочно принимается собирать оставшиеся осколки… — Что ты… Мерлин, Малфой, перестань. Хватит! — в следующую секунду Гарри уже стоит на коленях рядом с ним, сжимая пальцами его запястья. — Не надо. Я уберу… — Драко разжимает трясущиеся ладони, и окровавленные осколки стекла сыплются на пол. Гарри избавляется от беспорядка простым Репаро, все осколки собираются в целый стакан, который будто бы никогда и не разбивался, а затем он накладывает на руки и ноги Драко заживляющие чары. Он не силён в лечебной магии, это заклинание самое действенное в его арсенале, от него остаются шрамы, но сейчас оно должно помочь. — Кто это был? — тихо спрашивает Гарри. Он внимательно следит взглядом за тем, как Драко с трудом встаёт с пола, цепляясь за край стола, а затем садится на стул и прячет лицо в ладонях. — Кто тебя бил? Драко качает головой, не в силах вымолвить ни слова. Гарри уступает. Малфой явно не готов говорить об этом, тем более с ним. Но ему нужно знать. — Этот человек… — во рту у Гарри пересыхает, дыхание на мгновение замирает, а горло сжимается. — Этот человек когда-нибудь ранил Скорпиуса? Как только вопрос повисает в воздухе, его сердце подскакивает к самому горлу. Мерлин, он же такой маленький. Гарри дурно от одной только мысли… Драко качает головой, а потом сглатывает и хрипло отвечает: — Я никогда ему не позволял. Гарри остаётся только предположить, что он — это любовник. Гарри смотрит на свои руки. Кажется, после войны жизнь совсем не была добра к человеку перед ним. Жизнь не была добра ко многим ученикам ещё в Хогвартсе, но большинство из них двигались дальше и научились жить в спокойствии и довольстве. Но только не Драко, похоже. Мир этого не допустил. — Вы здесь в безопасности, ты же знаешь. Ты и твой сын, — говорит ему Гарри после долгого молчания. Наверное, больше он ничего не может сделать, кроме как предоставить им кров и дать знать об этом. — Здесь вас никто не тронет. Драко поднимает голову и смотрит на него своими покрасневшими глазами. И в этот момент Гарри видит всё, видит отражающиеся в них годы, которые убили громкого, оживлённого и самоуверенного мальчишку, которым он был в школе, видит тяжёлую боль и печаль, которые давят на него. Всё это прямо там, в его серебристых радужках. И есть в них что-то ещё, что-то непостижимое и почти спокойное, чему Гарри просто не может дать название. — Возьми его, — говорит Драко так тихо, что его слов почти не слышно. Гарри замирает. Лицо Драко болезненно искажается на краткий миг, он слегка наклоняется вперёд, как будто что-то внутри него просто разорвалось от этих слов, а потом снова берёт над собой контроль и стирает с лица лишние эмоции. — Моего сына, — уточняет он и откашливается. — Возьми его. Только его. Дай ему любящий дом или найди для него такой. Ты знаешь много хороших людей, которые могут… которые могут забрать его, если ты не скажешь им, что он мой. Но только убедись, что они позаботятся о нём и будут обращаться с ним правильно… Брови Гарри сходятся на переносице, и он даже не знает, что говорить или думать. — Малфой, я не… — Я тебе доверяю, — Драко кивает и делает судорожный вздох, который, кажется, порождён распадом чего-то очень хрупкого. — Я немного опоздал с осознанием, Поттер, но ты хороший человек. Я… я знаю, что ты позаботишься о нём. О моём сыне. Гарри сидит, глядя на этого разбитого, сгорбленного мужчину, и всё ещё не знает, что сказать, не знает, что думать, потому что это уже слишком. Слишком быстро, слишком много всего за один раз. Он тихо выдыхает — сейчас он, похоже, способен только на это. Драко выглядит как человек, который вот-вот отдаст единственное, что у него осталось и что удерживает его в этом мире, и Гарри внутренне умирает от этого. Он может сделать так, как просит Драко; он может найти Скорпиусу другую семью, как хочет его отец, но не совсем уверен, как это отразится на Драко. На Драко, который поёт своему сыну колыбельные, и целует его в лоб, как будто он — самое ценное в этом мире, и с болезненной нежностью прижимает его к себе. На Драко, весь мир которого, кажется, вращается вокруг Скорпиуса. И Гарри думает, что если бы ему пришлось отдать Тедди кому-то другому, то потом он вряд ли бы заботился о том, чтобы его собственный мир продолжал вращаться. — Малфой, подумай о том, что ты сейчас говоришь, — тихо и осторожно произносит Гарри. — Ты не сможешь смириться с разлукой с сыном. Драко быстро моргает несколько раз, а затем хмуро смотрит на свои колени. — Он… он слишком много повидал для ребёнка своего возраста. Я не могу позволить этому продолжаться. Гарри понимает, о чём он говорит. Скорпиусу всего пять лет, но его глаза словно гораздо старше и более осведомлены о некоторых вещах, чем им следует быть. — Знаю, я прошу слишком многого, но… — Драко выдыхает, отчаянно дрожа. Он снова закрывает лицо руками, пытается дышать и восстановить контроль над собой, отнимает руки от лица и снова моргает несколько раз. Его серые глаза загнаны и суровы, но голос колеблется. — Конечно, ты согласишься с тем, что он заслуживает жизни лучше, чем та, которую я могу ему дать. — Но я не думаю, что он захочет жизни с кем-то другим. — Со мной у него её не будет, — Драко невесело усмехается. Он отводит взгляд и смотрит на свои руки, уже покрытые шрамами от недавних порезов. — Я его погубил. — Нет, это не так. — Он тебе нравится, — Драко снова смотрит на него, не принимая возражений. — Я знаю, что нравится. Тебе не нравлюсь только я. Если… — он замолкает, пытаясь собраться с мыслями о том, что он собирается сказать. — Если ты этого захочешь, то ты больше никогда меня не увидишь. Но Скорпиус — он замечательный. Он действительно замечательный. Он никому не принесёт неприятностей. Гарри видел, как Скорпиус смотрит на Драко: так, словно это он заставляет мир вращаться, и не понимает, как сам Драко не заметил этого. Ведь он точно не заметил, если говорит такие вещи, если верит, что кто-то сможет осчастливить его сына сильнее, чем он сам. — Я понимаю, Поттер, что мне почти нечего дать тебе взамен, — бормочет Драко, — но я сделаю всё, что угодно. Гарри кивает, осторожно и учтиво, показывая, что услышал его. Рассеянный взгляд его зелёных глаз прикован к тому месту, где сходятся стена и пол. — Что угодно? Драко устало и покорно смотрит на него. — Что угодно. — Тогда останься. В тумане, застлавшем всё перед глазами, Гарри переводит взгляд на Драко и видит, как его голова чуть приподнимается, как он озадаченно и недоверчиво хмурится, словно эти слова были последним, чего он ожидал. — Останься здесь, — Гарри придвигается ближе, слегка приподнимается на коленях и старается вложить в свои слова всю имеющуюся у него искренность. — Найди свой путь в этом мире и дай ему ту лучшую жизнь, которой, как ты говоришь, он заслуживает, потому что он, конечно же, не захочет этой жизни ни с кем другим. Твой сын так смотрит на тебя, Малфой… Он никогда не будет счастлив, если не будет с тобой.