Four Letter Word For Intercourse

Сэм отказывается забирать лишние деньги. Он, черт возьми, смеется по телефону, будто двести или триста баксов в месяц — это вообще ни о чем. — Дин, ты позаботился о том, чтобы у меня было больше свободных денег, когда я был в Стэндфорде. — Да, но, — говорит Дин, но Сэм его перебивает. — Мое обучение, может, и стоило дороже, но мои развлекаловки — нет, — говорит Сэм. — Оставь деньги себе, Дин. Вложи их в книги на следующий семестр или типа того, если тебя это так сильно беспокоит. Дин закатывает глаза, хотя Сэм его и не видит, но вот, что бывает, когда споришь с юристом. — Ты же знаешь, что Бобби покупает мои книжки для собственной библиотеки. — Тогда возьми себе новый ноут или еще что. Или отложи, как хочешь. — Чувак, забери деньги или я, я не знаю, спущу их на секс по телефону или какую-нибудь еще глупость. Сэм усмехается. — Главное, чтобы ты был счастлив, старик, — говорит он, и все, это, по сути, его разрешение. — Как вообще занятия проходят? — Мозги сохнут, — третья неделя сейчас в самом разгаре. Дину возможно придется вписать посещения библиотеки по пятницам в свою рутину, потому что задания скапливаются быстрее, чем надо. — Знаешь, первые несколько дней я думал, что Бобби ведет себя со мной, как с первоклашкой, когда спрашивает какую-нибудь хрень из разряда: «А чему ты сегодня научился?». Вот только на деле он сам хочет это знать. — Он не просто так накупил тебе этих книг, — подмечает Сэм. — Ну, у него много причин. Дин чувствует себя последним дерьмом, когда приходит домой, и ему нечего рассказать Бобби, поэтому он начал делать записи на парах и просто отдавать их ему. Хотя Бобби это не так впечатлило, так что, наверное, Дин перестанет их показывать. — А ты как-нибудь социализируешься? — спрашивает Сэм спустя длинную паузу, в которую Дин слишком глубоко задумался. — Вот с тобой разговариваю, например? — отвечает Дин, вероятно, уж слишком перенимая повадки Бобби. — Я не говорю, что ты должен вступить в кучу клубов или типа того, но учебная группа определенно не помешала бы, — он говорит это так, будто это должно стать новостью для Дина, будто Дин и сам не в состоянии понять какие-то элементарные вещи лишь потому, что он так и не закончил старшую школу. — Я уже в одной, — врет Дин. — Да? — Да, — отвечает Дин. — В смысле, в ней пока только я и еще один парень, но он помогает нам не отвлекаться, а я снабжаю нас кофеином, так что это работает. — Классно, — говорит Сэм, к счастью, не спрашивая имени. Беседа двигается дальше, возвращается к тем рабочим моментам Сэма, о которых он действительно может разговаривать. Потому что такая вот теперь у Сэма жизнь: он теперь адвокат в модном костюмчике, соблюдающий политику конфиденциальности. Дин слушает, как Сэм рассказывает о том, что может, и цепляется за нити разговора, как за веревку, словно Сэм — плохо пришвартованная лодка, которую вот-вот унесет при следующей смене прилива. Это глупо и слишком драматично, но Дин ничего не может с этим поделать. Ему нужно расслабиться. Выпустить пар. Он не потеряет Сэма — не больше, чем уже потерял, да и с колледжем все нормально. С ним все будет нормально. Он держится еще пару дней, прежде чем вновь позвонить Джимми. В очередной вечер четверга, просто чтобы увеличить шансы попасть именно к Джимми. Конечно, Дин мог бы выбрать и другого парня, но не факт, что другой парень в конце сделает такую же дыхательную штуку, как Джимми, когда он говорил тихо и спокойно, так умиротворяюще, пока Дин пытался запаниковать. Нет, это должен быть Джимми. Именно это Дин и заставляет себя сказать, когда оператор извиняется со словами о том, что Джимми занят. А еще дамочка на том конце линии, кажется, совсем не удивляется тому, что Дин спрашивает «Джимми», а не «Джеймса». После того как она говорит ему, что он может либо бесплатно повисеть на линии, либо перезвонить примерно через десять минут, у Дина появляется время обдумать эту деталь, пока он слушает музыку вместо гудков. Джимми, скорее всего, пользуется именем, как средством сортировки клиентов. Он сказал Дину спросить его именно так, в конце концов, так что куда же определили Дина? В группу «мужиков, от которых нужно избавиться»? В группу би-любопытных? Дин раздумывает над этим почти целых восемь минут, после чего музыка прерывается. Оператор говорит ему, что Джимми сейчас доступен, и что как только она их соединит, звонок станет платным, и спрашивает, приемлемо ли это. Дин соглашается, она уточняет его имя, и он вовремя вспоминает, что надо ответить «Майкл». Звонок начинается. Джимми берет трубку. — Здравствуй, Майкл. — Привет, Джимми, — говорит Дин, закрывая глаза. Вместо того, чтобы напрячься и задрожать, как в прошлый раз, его тело просто… Нет, не замирает. Оно просто… останавливается. Прекращается ощущение спешки, которое и смысла-то не имеет. Он сидит на кровати в одной лишь футболке, положив фланельку к себе на колени из-за какой-то странной скромности. Он никуда не торопится. — Это, эм. Тот же Майкл с прошлого четверга. Полагаю, у тебя может быть не один Майкл. — Я узнал твой голос, — обещает Джимми, как будто бы Дина было невозможно забыть. — Натурал, который хотел услышать описание минета от того, кто знает, о чем говорит, — ладно, может, он и запомнился немного. Не совсем правильно, но запомнился. — Хочешь сравнить еще какие-нибудь данные? Желание поправить парня нарастает, но Дин по-прежнему об этом молчит. — В тот раз ты, эм. Делал ту дыхательную штуку? После всего. Ты делал ту дыхательную штуку. — Ты и вправду кажешься напряженным, — говорит Джимми, будто это как-то связано. Может, и так. Медленное, целенаправленное дыхание Джимми крутилось у Дина в голове на повторе, почти так же часто, как и его слова, словно пример того, как сохранять спокойствие на фоне возбуждения. — Могу я спросить, где ты? — У себя в квартире, — говорит Дин. Спальня звучит уж слишком нахально, и неважно, что это секс по телефону. — Не мог бы ты кое-что для меня сделать? — спрашивает Джимми. Это полная противоположность тому, что должно происходить, но Дин лишь слегка закатывает глаза, прежде чем ответить: — Что? — Не мог бы ты лечь на кровать для меня? Это «для меня» заставляет что-то в животе Дина сжаться. Он немного передвигается с тихим «окей». Он ложится поверх одеяла с рубашкой на коленях в качестве тонкого слоя защиты от прохладного воздуха и свечения люстры. Кажется, его спина хочет принять правильное положение, и он издает стон, который даже близким к сексуальному назвать нельзя. Если бы «сексуальный» значило Северный Полюс, то этот стон был бы Антарктидой. — Очень напряженный, — мягким голосом комментирует Джимми. Дин снова закрывает глаза, предпочитая не пялиться в потолок. — Я помогу тебе расслабиться, Майкл. Тебе хотелось бы этого? Уголок рта Дина приподнимается в ухмылке. — Ага. Медленно и звучно Джимми делает глубокий вдох. Выдыхает он так же громко. Это совсем не похоже на стереотипные «охи» и «ахи», которые, как Дин всегда думал, издаются во время секса по телефону. — Мне нужно, чтобы ты был со мной, пока я это делаю, — бормочет Джимми без какой-либо подоплеки. — Дыши вместе со мной. Дин дышит вместе с ним. Его плечи расправляются, неровно оседая на кровати, а рука, прижимающая телефон к уху, так и остается в напряжении. Остальные части тела тоже постепенно расслабляются. У него почему-то болят икры. У него болит спина, но это не новость. Это просто жизнь механика. — Тебе когда-нибудь делали массаж? — так же тихо спрашивает Джимми. Дин усмехается, но очень слабо, не желая сбивать атмосферу. — Боже, нет. Самый близкий к этому опыт — это «Волшебные Пальчики». — Не уверен, что понимаю, что это. — Что-то типа вибрирующей кровати, — в юности для него это было ярким событием, когда отец был еще жив и таскал их по всей стране. Дин тогда постоянно сворачивал в кучу все белье, что есть, чтобы сэкономить лишние четвертаки, проверял торговые автоматы и телефонные будки, и все такое. — Ты когда-нибудь сидел в массажном кресле? — Как в модных магазинах электроники? Джимми утвердительно мычит. — Да, пару раз. Хотя обычно меня выгоняют за то, что я нихрена не покупаю. — Но тебе понравилось? — спрашивает Джимми. Его голос и медленное дыхание — словно колыбельная. Кажется, будто он вот-вот уснет. Дин вытягивается немного сильнее, слишком отчетливо ощущая боль в спине и плечах, чтобы чувствовать себя по-настоящему комфортно. — Было неплохо. — Лучше, когда это делает другой человек, — говорит Джимми. — Машина не станет жаловаться на затекшие руки, но это другое. Теплота. Не только настоящий жар, но и само чувство. — Хм? — Когда кто-то буквально выталкивает боль из тела, — объясняет Джимми. Он медленно выдыхает, будто с печальной задумчивостью. — Добрые прикосновения говорят сами за себя. Дин снова закрывает глаза. Его сердце стучит сильно, но медленно, а тело становится странной смесью напряжения и расслабления. — Когда к тебе в последний раз прикасались с добротой, Майкл? — Я… — Дин сглатывает. — Я не знаю, — его мышцы заметно напрягаются. — Может… — Ты не обязан об этом рассказывать, если не хочешь, — говорит Джимми. Он перебивает Дина, но лишь формально. В этом нет ничего резкого. Его голос шероховат, а не груб, словно наполнен свинцом, в отличие от Дина. Шероховат, словно подушка. Приятен. Мягок. — Я и сам не уверен, когда со мной было такое в последний раз, — он доверяет этот маленький секрет Дину, словно делая подарок. — Я скучаю по этому. — Да, — с трудом отвечает Дин. — Очень скучаю. Мне бы хотелось… — он замолкает, и Дин ждет. Дин лежит и ждет; он платит за это право и даже не злится. Ему спокойнее, чем за всю неделю. Это было хорошим решением. Странным решением, но хорошим. — Чего бы тебе хотелось, Джимми? — Чтобы все было по-другому, — на этот раз Джимми вздыхает взаправду, после чего добавляет, — я не часто встречаю кого-то, кто чувствует то же самое, но довольно типично, что, когда такое случается, он оказывается натуралом. Это никак не связано. Дин это знает. Это парень, которому платят поминутно за разговоры о сексе, кинках и прочем, и у них не образуется никакой сердечной связи лишь потому, что Дин использует его скорее как средство для расслабления, чем секс-игрушку. Дин это знает. Неважно, насколько задумчивым звучит Джимми, Дин знает. Он не идиот. Он платящий идиот. Тогда уж он может и отработать свои деньги. — Что, если… — он может это сказать. Он почти разрушает приятное спокойствие, которого он, наконец, достиг, но его член все равно уже начинает подниматься под рубашкой. «Если бы я не был натуралом, то что бы ты сделал?» — Друзья могут делать друг другу массаж, это так, — говорит Джимми, и Дин не к этому вел. И это не то, чего Дин хочет от Джимми. — Что больше всего болит, Майкл? «Член.» Это не так, пока нет, но чем больше мысли Дина возвращаются к их последнему разговору, тем ближе к правде это становится. — Спина, — вместо этого отвечает он, как и любой механик. — Перевернись на живот, — спокойно и твердо распоряжается Джимми, и Дин ложится, как сказано, прижимаясь членом к матрасу и не помня, как это произошло. — Окей, — говорит Дин, и голос у него совершенно не дрожит. — Хорошо, — мягко говорит ему Джимми, и у Дина по коже пробегаются мурашки, которые никак не связаны с отсутствием штанов. Может, лишь немного. Воздух не слишком теплый, а простое лежание на месте тоже не согревает. — Прими удобное положение, чтобы у тебя оставалась возможность слышать телефон. Он кладет телефон на кровать, скрещивает руки поверх него и кладет голову на руки. — Меня слышно? — Слышно. А тебе? — Мхм, — от этого положения у него в плечах возникает какое-то напряжение, словно они растягиваются. Он пока не уверен, что ему нравится, но он не двигается. — Очень хорошо, — говорит Джимми, и член Дина воодушевляется чуть больше. — Сколько слоев одежды сейчас на тебе? Определенно не самое сексуальное «во что ты сейчас одет?», что спрашивали в жизни Дина, но его члену плевать. — Футболка, — его рубашка сейчас почти полностью под ним, а ноги и задница — совсем голые. У него покалывает кожа, и не только от прохладного воздуха. — Могу я залезть под одеяло? — спрашивает он, не совсем понимая, к чему ведет Джимми. — Тебе от этого станет комфортнее? — Да. — Под один слой. Если холодно, то больше, но начни с одного. — Окей. Самый пиздец в том, что Дин реально это делает. Он встает, расстилает кровать и натягивает на себя покрывало, когда ложится обратно. — Окей, я на месте. — Замечательно, — говорит Джимми. Почему-то это слово даже не кажется сарказмом в его адрес. — А теперь закрой глаза. — Ага. — И потянись. Разомнись и потянись, можешь для меня это сделать? — Мхм. — Выдохни и потянись. Хорошо. Вот так. Ты чувствуешь, как одежда скользит по коже? Его нижняя часть тела, обнаженная, под покрывалом, но Дин утвердительно мычит. — Если бы я был рядом, с чего бы ты хотел, чтобы я начал? — Эм. С плеч. — Хорошо, у меня теплые руки, — обещает Джимми. Это заставляет Дина улыбнуться в сложенные руки — искренность, стоящая за такой глупой фразой. Глупо это вообще делать по телефону, и точка, но Дин не просит его остановиться или сделать что-нибудь по-другому, когда Джимми начинает описывать. Прикосновения его рук. Где он мог бы надавить большими пальцами, а где ладонями. Тепло контакта. Твердые касания. Просто слышать такое успокаивает, и Дин обнаруживает, что он почти растекается по кровати. Голос Джимми такой же устойчивый, как и его продвижение вниз, и Дин едва сдерживает разочарование, когда словесное путешествие Джимми перескакивает с его поясницы на икры. Хотя ощущается оно и остро, разочарование на самом деле не так сильно его душит. Его выражение потребовало бы усилий, включало бы в себя пробуждение. Он плывет в непрестанной доброте в голосе Джимми. Те части тела, которые его беспокоят, теперь беспокоят его не от боли, а от потребности. Ничего не поменялось, правда ничего, совершенно ничего, но поменялось все. Боль становится приятной. Простыни кажутся чувственными. Под руководством Джимми простая растяжка тела становится чем-то роскошным, гедонистическим. Это то, что Дин никогда бы не подумал сделать в одиночку. Он расслабляется. — Мы можем на этом остановиться, — говорит Джимми, и Дин от этого просыпается. Не до конца, лишь по большей части, достаточно, чтобы уловить чувство «оу, серьезно?», прежде чем Джимми продолжает. — Или ты можешь перевернуться на спину. — Я на спине, — бормочет Дин, снова расслабляясь, не двигаясь. — Правда? — спрашивает Джимми, явно не веря ему. Дин стонет. Переворачиваться — болезненно, и свет лампы на потолке вдруг становится слишком ярким. Он прикрывает глаза одной рукой, а другой прижимает телефон к уху. — Ладно. Теперь да. Джимми одобрительно хмыкает. Члену Дина, которому долго не уделяли внимания, помимо давления собственного тела и кровати, требуется несколько секунд, чтобы понять, насколько его раздразнила простынь. Закрыв глаза от света, Дин опускает руку. Его пальцы прохладнее, чем ему казалось, и он немного шипит, но тихое «ш-ш-ш» Джимми, похожее не на возгласы злобного библиотекаря, а скорее на то, как ковбой убаюкивает любимую лошадь, его успокаивает. Это заставляет член Дина немного приободриться, а, может, дело в касании его собственной руки. — Ты бы позволил мне прикоснуться к своей груди? — спрашивает Джимми. Как будто Дин мог бы сказать «нет» на такую фантазию с детским рейтингом. Как будто Джимми понятия не имеет, что Дин медленно, тайно доводит себя рукой до полной готовности. Хотя Дин и сонный, он улавливает каждый издаваемый самим же собой звук. Не сказать, что случилось бы что-то плохое, если бы Джимми его за этим поймал — такая уж у парня работа, в конце концов, — но это все равно казалось бы в каком-то смысле невежественным. — Майкл? — спрашивает Джимми, и, окей, это немного резко. — Могу я прикоснуться к тебе? — Да, — выдыхает Дин. Он слегка приподнимает подбородок и приоткрывает один глаз, хотя и знает, что рядом никого. Убедившись, Дин очень быстро закрывает глаза, предпочитая фантазию. — Где, эм? — Я бы хотел снова начать с твоих плеч. Могу я попросить тебя о помощи? — Конечно, приятель. — В какой руке у тебя телефон? — Эм, в правой, — он прекращает движения левой руки. — Левой рукой делай, как я говорю. Дин неохотно следует указаниям и дотрагивается до себя выше. Намного выше. Он сжимает собственное плечо. С нажимом выводит круги у себя на груди. Он перемещает телефон к другому уху и повторяет все на противоположной стороне. Он трогает себя, но не трогает. Его трогает Джимми. Он просто использует руки Дина. — Можешь теперь положить телефон на подушку? — спрашивает Джимми. — Тебе понадобятся обе руки. И тогда Дин сжимает собственные бицепсы. Он давит большими пальцами под руководством Джимми, и ему все лучше и лучше. Когда приходит время поменять руки, Дин немного жульничает, потирая бицепс и поглаживая ниже. Медленно. Тихо. Он делает это через покрывало, как пришлось бы Джимми. — Теперь соедини руки, — указывает Джимми все таким же мягким, легким и нежным голосом. Дину пока, может, и не хватит смелости поцеловать мужчину, но ему хочется почувствовать этот голос у себя во рту. Ему хочется его выпить. — Соединить как? — спрашивает Дин хриплым голосом, а его руки неподвижно нависают над телом. — Друг с другом. Соедини свои пальцы. Дин чуть сильнее вжимается головой в телефон. — Взять себя самого за руку? — Да. Дин хмурится, но делает это. — Хорошо. — Потри большим пальцем свою ладонь, — говорит Джимми и хах. Даже здесь есть какое-то напряжение. Хотя это что-то простое, Джимми все так же помогает ему. Надавить сильнее. Выводить круги. Легкие прикосновения на грани щекотки, и было бы щекотно, делай это другой человек. Но здесь лишь Дин, и он делает это сам с собой. — Я хочу, — говорит Дин, прежде чем его мозг не успевает опомниться. — Да? — слово мягкое, но все равно требовательное. Напряжение вновь просачивается внутрь, словно его тело — отжатая губка, упавшая обратно в грязную воду. — Я… я не знаю, — врет Дин. Он ждет, что Джимми начнет настаивать, но все, что он говорит, это: — Не знать — это нормально. — Что, эм, — Дин смущается разговаривать с этим парнем больше, чем с кем угодно в этом мире. Это чертовски смешно. Дин платит за разговоры о сексе, но все, что у него выходит — это какие-то странные непонятки, и он до сих пор не сказал этому парню, что он не гетеро. Господи. — Подышишь со мной еще раз? — спрашивает Джимми и, да, хорошо. Дин этого хочет. — Хорошо, — говорит Дин и повторяет за ним. Он кладет руки на живот, поверх покрывала. Он дышит, и Джимми тоже дышит; и они дышат вместе, пока Дин уплывает куда-то далеко, в другое место, гораздо лучшее, чем его кровать. — Все в порядке, — говорит Джимми. — Ты в порядке. — Откуда ты знаешь, как все это делается? — спрашивает Дин, на грани между спокойствием и отстраненностью, между удовлетворенностью и болью. — Вам кучу скриптов выдают или что? — Один раз в жизни мне делали массаж, и мне пришлось брать несколько лет уроки медитации, — Джимми отвечает так серьезно, что Дин не сдерживает улыбку. — С этим материалом можно работать. — Хах. — Тебе стало лучше? — Да. Ему не приходится об этом думать. Он даже не врет. — Я могу подольше побыть на телефоне, — говорит Джимми, — но если ты уснешь, то тебе нужно знать, что мне нельзя вешать трубку. — Я не устал, — бормочет Дин. — Просто расслаблен. — Хорошо. Я рад, — у него даже голос такой, будто ему не все равно. Дин сглатывает. — Чувак, сколько бы тебе там ни платили, этого мало. Джимми звучно улыбается. — Спасибо. Если вы хотели бы оставить комментарий моему руководству, я могу вас соединить. Дин смеется. Скорее даже выдыхает, но у него в легких и во рту такое ощущение, что это что-то большее. Такая же тяжесть, как и в его конечностях: весомая от удовлетворения. — Вы, ребята, принимаете отзывы на Yelp? — Я никогда не спрашивал. Они дышат вместе еще немного, и Дин снова начинает тянуться к своему члену. Однако, его рука останавливается над покрывалом. Это просто… странно. Как будто бы для Джимми это некий перерыв — пауза в типичных полных извращений ночах. Как будто бы Дин будет этаким внимательным и приятным парнем, если будет держать руки подальше от промежности. Вот только… Он позвонил, чтобы его удовлетворили. Нет, он позвонил, чтобы успокоиться, но… Это было бы неплохо, вот и все. Дин сглатывает. Он перекатывается на бок, прижимаясь щекой к телефону. Экран загорается, отсвечивая ему на лицо. — Как ты выглядишь? Дин почти ожидает, что Джимми увильнет со словами: «Как ты хочешь, чтобы я выглядел?» — но настоящий ответ таков: — Белый мужчина, тридцати с лишним лет. А ты? — Белый мужчина, чуть за тридцать, — отвечает Дин. Он мог бы спросить еще что-то. Заполнить некоторые пропуски. Но. Он спокоен. Он в порядке. А если Дин начнет задавать вопросы, то Джимми придется прекратить свои дыхательные штуки, и Дин уже знает, что ему предпочтительнее. Джимми хорош, как безликий голос, бесплотная сила спокойствия. Спустя полминуты расслабленной полудремы, Дин стонет, и вовсе это не связанно с мастурбацией. — Я должен повесить трубку, — говорит Дин, не совсем понимая, почему он извиняется. — Становится дорого. — Спасибо, что остался так долго. Такая смена ритма была освежающей, — либо Джимми умеет притворяться искренним, как никто другой, либо так и есть. — Надеюсь, что то, что тебя беспокоит, скоро решится. — Ага, это вряд ли, — со вздохом отвечает Дин. — Ты справишься, — говорит Джимми, не теряя серьезности. — Так или иначе. И если тебе когда-нибудь снова понадобится позвонить, я почти всегда работаю по понедельникам, четвергам и субботам. Этот звоночек должен пробудить Дина. Замануха в виде поддержки, расслабления, удовольствия или чего бы то ни было. Дин, черт возьми, это видит, но желания повестись на это все равно не убавляется. — Буду иметь в виду. Пока, Джимми. Спасибо. — Спокойной ночи, — говорит ему Джимми, слова прощания звучат гораздо более интимно. — Приятных снов. — Тебе тоже, — говорит Дин и тут же морщится. — В смысле, когда ты… пока, — он кладет трубку и снова стонет, но, если не считать смущения, ему все равно хорошо. А еще ему становится немного лучше, когда он дрочит, прежде чем лечь спать. Очередная пятница, очередной библиотечный день. С гаражом у него под квартирой, это просто неизбежно. Будучи неизменным человеком привычки, Дина тянет к тому же месту, что и на прошлой неделе. К сожалению, на стуле, который Дин мысленно уже называет своим, кто-то сидит. Она немного младше Дина — не подросток, а скорее аспирантка. Она полностью разложилась на одной стороне столика на двоих, и Дин не может даже занять другое место, потому что там опять сидит горячий парень с прошлой недели. Вместо этого Дину приходится сесть за соседний столик, с каждой стороны которого стоит по два стула. Он занимает целую сторону, а напротив него сидит пара подростков, и он заставляет себя погрузиться в груду книг. Ему становится легче переключаться между предметами, когда его мысли начинают блуждать, но это все равно утомительно. Наверное, так будет всегда. Ничего из этого не откладывается у него в голове так, как машины. Дин знает все о деталях. Он знает, как ремонтировать. Он знает об износе и о разных видах аварий. И что самое важное, он знает, как все чинится, как работать руками, потому что он всегда был тем самым дураком, нихрена не умеющим работать мозгом. Сэм, кажется, думает иначе, но когда дело касается мнения отца, Сэм всегда думает иначе. На самом деле, это ничего не значит. Он читает дальше. Он меняет книги. Он делает математическую домашку по бухгалтерскому учету. Он возвращается к чтению и закатывает глаза от того, что какая-то уж слишком дорогая книжонка пытается объяснить ему спрос и предложение. Или цепочки поставок, вот только Дин заказывает детали и у Бобби, и для него уже больше десяти лет. Иногда им нужны детали поновее, чем есть на складе, но это не значит, что Дин не знает цену всему этому хламу. Его мысли начинают блуждать. Он видит, как подростки напротив уходят. Какое-то время спустя он снова поднимает взгляд, глядя, как женщина напротив горячего парня тоже уходит. Вот оно — место Дина, так и ждущее, чтобы его заняли… вот только мешает тот факт, что Дин сидит один за огромным столом. Нет никакого смысла теснить горячего парня. К тому же, ноутбук Дина уже подключен и все такое. Он все равно думает пересесть, но обнаруживает, что горячий парень уже на него смотрит. Дин без зазрения совести встречается с ним взглядом, и горячий парень отворачивается. Ну и ладно. Дин ловит его взгляд на себе еще два раза, после чего осознает, что он оставил свой гигантский термос прямо на столе. На самом деле, этот кофеиновый торчок смотрит вовсе не на Дина. Разочарование скручивает живот Дина, однако он все равно не собирался ничего делать. Единственными геями, которых Дин успешно распознал, были Берт и Эрни, так что этот чувак, наверное, натурал. Наверное, дело в том, что Дин просто увидел откровенно красивого парня и начал надеяться. Он действительно великолепен, и это не подлежит обсуждению. Волевой подбородок с щетиной. Помятый видок профессора на стажировке. Дин поверить не может, что он заглядывается на мужчину в вязаном жилете, но пути назад уже точно нет. Сегодня у этого парня снова закатаны рукава, и он точно должен ходить в зал или что-то такое, чтобы иметь такие предплечья. Еще у него ослаблен галстук, а узел все равно виднеется из-под V-образного выреза темно-синего жилета. На этот раз парень ловит на себе взгляд Дина, но Дин, как никто другой, умеет обыграть ситуацию. Он просто указывает на старый термос отца и вопросительно поднимает брови. Слегка пожав плечами, горячий парень достает тот же самый крошечный тамблер, который использовал на прошлой неделе. Его лицо искажается от разочарования, превращаясь из горячего в очаровательное. Он снова пожимает плечами. Дин кивает и возвращается к работе. На этом их взаимодействие заканчивается, пока не приходит следующая группа студентов, состоящая из четырех человек. Они резко останавливаются, как нервные первокурсники, к которым Дин пытается никак не относиться, но у него не выходит. Видя, что за всеми четырехместными столами есть как минимум два человека, Дин убивает двух зайцев одним выстрелом и бросает свое пристанище, чтобы, наконец, вернуться на старое. Горячий парень даже слегка улыбается, когда Дин садится, как будто это какой-то благотворительный акт, который нужно вознаградить. Пожав плечами, Дин снова подключает ноутбук. Время идет. Дин тащится. Они переглядываются из-за компьютеров, ведя молчаливую беседу о взаимных страданиях. Горячий парень сегодня что-то печатает, и приглушенные щелчки клавиатуры оказываются единственным настоящим звуком в голове Дина. Винчестер возвращается к заданию по бухгалтерии, — насколько все плохо, если его любимый предмет — бухучет, — и на короткий промежуток времени все идет, как надо. Шуршание ручки об бумагу заставляет Дина вновь взглянуть на другого мужчину. Горячему парню, видать, скучно, потому что он передает ему бумажку. «Над чем ты работаешь?» «Математика», — пишет Дин, стараясь не показаться жалким. — «А ты?» — он возвращает бумажку, на которой черный цвет его ручки резко контрастирует с синими чернилами горячего парня. «Исследовательская работа.» Дин кивает. Они опять друг друга игнорируют, ну или опять не переписываются. Когда Дин меняет предмет и осознает, что у него в спине нарастают напряжение и боль, он вытягивается с хрустом в позвоночнике, и горячий парень бросает на него взгляд. Дин пожимает плечами, не желая смущаться, но затем этот парень тоже вытягивается, словно Дин напомнил ему об этом. И, черт, Дин почаще должен ему об этом напоминать, если это означает такое представление. Он поднимает одну руку над головой, тянет ее вниз за запястье другой рукой. Его голова наклонена, а шея выставлена напоказ. Он проделывает то же самое с другой стороной со слабым удовольствием на лице, закрыв глаза и приоткрыв губы. О, да, Дин будет потягиваться чаще. Затем парень очень широко открывает рот и двигает челюстью из стороны в сторону, что немного странно, но, может, он часто стискивает зубы. А еще горячий парень может открыть рот действительно широко, и эта деталь, возможно, будет преследовать Дина сегодня во сне. Они возвращаются к работе, и Дин старается не смотреть на него. Это сложно, когда работа настолько скучна, а парень настолько сексуален. Когда горячий парень ловит на себе его взгляд, Дину приходится написать еще одну записку, чтобы избежать неловкости. Первое, что приходит на ум, — это та же ложь, что он сказал Сэму. «Ты тут каждую пятницу?» — горячий парень кивает, еще в то время как Дин пишет, каким-то образом умудряясь прочитать его каракули вверх ногами. — «Круто», — добавляет Дин. «Я тоже. Объединимся в учебную группу?» Глаза парня загораются, и Дину пиздец. Горячий парень пододвигает бумажку к себе. Ручка кажется маленькой между его пальцами, и Дину серьезно пиздец. Когда горячий парень передает бумажку обратно, надпись синего цвета гласит: «Мы можем помочь друг другу не отвлекаться, но я совсем не смогу помочь тебе с математикой.» Дин улыбается. Он пожимает плечами, и горячий парень слегка улыбается в ответ. Великолепно. Притянув бумажку поближе, Дин быстро черкает два слова. «Я Дин.» Горячий парень пишет в ответ. «Кастиэль.» Наклонив голову, чтобы легче было прочесть, Дин немного хмурится, глядя на слово. Он проговаривает его одними губами, не желая рисковать тем, чтобы его выгнали, когда он только-только устроился. Горячий парень забирает бумажку назад, чтобы быстро провести линию. «Кастиэль.» Кас. Дин кивает и показывает парню — Касу — большой палец, но Кас протягивает руку через стол с очевидным предложением. Дин принимает его, пожимая руку. Ладонь Каса мягкая и теплая, а хватка крепкая, и солнечное сплетение Дина наполняется напряжением, которое никак не связано со страхом. Это полная противоположность страху. Возможно, Дин держит его слишком долго. Но опять же, Кас, кажется, и сам не торопится отпускать. Когда это происходит, они отпускают одновременно, и Дин старается особо в это не вчитываться. Не каждый парень — гей, далеко не каждый, а принятие желаемого за действительное ничего хорошего Дину не принесет. Они возвращаются к своим задачам: Дин — к чтению, Кас — к печатанию с хмурым лицом и поражением в голубых глазах. На этот раз, когда взгляд Дина слишком долго на нем задерживается, у него нет готовой отмазки, когда Кас его ловит. К счастью для Дина, он — просто непревзойденный балабол. Он берет термос и указывает на него, приподнимая брови. Кас смотрит на него, как на самое прекрасное существо на этой планете. Он достает пустой тамблер, открывает крышку и протягивает его, словно принимает причастие. C невыносимой осторожностью, Дин наливает столько, скольким готов поделиться. В процессе он проливает лишь немного, несколько капель оказываются на поверхности каждого термоса. Он проводит большим пальцем по собственному термосу, слизывает с пальца теплый кофе и вытирает его об джинсы. Когда он снова смотрит на Каса, тот уже пьет. Лишь глоток. Лишь один глоточек с закрытыми глазами и беззвучным вздохом. Черт, он великолепен. Дин снова пялится слишком долго, но это довольно легко скрыть. Он просто делает вопросительное выражение лица и снова показывает Касу большой палец, явно подразумевая кофе. Ответа выразительнее, в виде приподнятого большого пальца, Дин еще никогда не видел. Дин улыбается в ответ и возвращается к работе с просто огромным источником отвлечения.