Мәс муhәббәт

Игорь всегда был пьян — каждый день своей жизни, каждую секунду своего существования. Тем не менее, говорил он достаточно внятно. Люди на улице, к примеру, прекрасно понимали его восклики и прятались от Катамаранова кто куда. Но бывало и так, что от какой-то конкретной смеси и количества алкоголя у Игоря то ли смещался мозжечок, как у соведущей Сапогова с Девятого Канала, то ли весь мозг размокал и связывал потом извилины заново… В общем, в таких случаях Игорь мог говорить только на уйгурском. Научил его кто-то этому языку, или он сам где-то выучился, Катамаранов уже не помнил. Одно было кристаллически ясно — в такие моменты ни один житель города не смог бы его понять. Даже Жилин цокал и мотал головой, пока Игорь путался в ногах и старался его остановить. — Т-тох-х-хта, — хрипел он, спотыкаясь. — Тох-хта, С-Серёг. — Опять ты что-то на своём турецком, — Жилин встал, подтянул Игоря к себе и взял его под руку. — А я тебе говорил, балда, что нельзя так пить! Или я не на киргизском сказал, и ты поэтому не понял? А? — К-кәчүрвәт… М-мени, — промямлил Катамаранов, когда они продолжили путь. — Ну все, все, — Жилин похлопал Игоря по плечу свободной рукой. — Хватит извиняться, голубчик. Если ты сейчас извинялся, конечно. А то наговорил бы мне сейчас слов каких-то нехороших, ху-ху-ху… Обидно бы было. Стояло морозное утро, и небо было почти таким же белым, как снег под ногами полковника и строителя. Где-то час тому назад Жилин откопал Игоря в сугробе и поволок в участок — либо сажать в тюрьму, либо греть, тут одно из двух. Игорь задумался, почему Жилин вообще прогуливался так рано. В голове промелькнула мысль — может, милиционер искал его? Катамаранов покрепче ухватился за локоть полковника. — Игорь, а тебе не холодно-то в этой старой курточке? — спросил вдруг Жилин. — Погоди, сейчас по-твоему скажу, как ты учил. Сок? Сог-ну? Согну тебе? — «Соғму», — поправил его Катамаранов и фыркнул. — Яқ. — Так, это я знаю, это «нет», — Жилин аж засиял от гордости. — Ну, нет так нет, «як» так «як». Бяк, шмяк… Пока Жилин придумывал, что еще рифмуется с «як», Игорь тихонько поднёс ко рту горлышко припрятанной в рукаве бутылки — ее Жилин конфисковать не смог. — Маяк, синяк… Оп-па, — бутылка, едва коснувшись губ Катамаранова, вдруг оказалась у полковника. — Что это тут у нас? Ты где её вообще спрятал, дурачина? Под каской своей, что ли? Катамаранов потянулся за скипидаром, но Жилин вытянул руку подальше. — Б-бәр-рсән, — Игорь нахмурился, взглядом говоря: «несмешно». И «хватит уже». И еще много-много чего скрывалось в морщинке между бровями, а через рот выходило только фырканьем. — Это тоже знаю, — хитро прищурился милиционер. — Не дам, дорогой мой. Той пустой бутылки, которая с тобой вместе за компанию в сугробе валялась, тебе уже хватило, ху-у-ху… Еще одна — и ты уже на африканском каком-нибудь затараторишь. Внимание Игоря было сфокусировано только на заветной бутылке. Такая близкая и такая далёкая, она манила Игоря больше, чем Восток — путешественников. Но даже в волшебный край находили путь, а значит, и до скипидара можно было добраться. Игорю нужно было всего лишь придвинуться чуть ближе, преодолеть расстояние длиною в руку Жилина и победоносно схватить бутылку. Он привстал на носки и подался вперёд. Скипидар был совсем рядом, стоило только ещё чуть-чуть извернуться, дотянуться, сомкнуть пальцы вокруг… — Дурашка, — подал вдруг голос Жилин. Он прозвучал совсем рядом. Слишком рядом. — Ну и чего ты лезешь на меня? Взгляд Катамаранова скользнул по до сих пор вытянутой руке милиционера, по его плечу, шее — а когда столкнулся со встречным взглядом, застыл. Оказалось, Игорь немного перестарался — перетянулся — и почти вплотную прижался к Жилину. Казалось, стоило неаккуратно дёрнуть головой, и на щеке полковника остался бы чёрный след от лба Катамаранова. Казалось, стоило сделать ещё шаг, и их с Жилиным позицию можно было бы назвать объятиями. Но ничего из этого милиционера как будто бы не смущало. В его глазах сверкали какие-то искорки; не то детское озорство, не то дружеская усмешка, не то отражение блеска глаз Игоря. Усы его то и дело забавно подрагивали от подавляемой каждый раз улыбки. Игорь знал, что Жилину было смешно из-за него; но самому Игорю вовсе не было весело. Странное нежное чувство захватило его. Оно было похоже на… Сугроб. Внутри, в самой сердцевине, снег уже слипся в прочный лёд, а снаружи его укрывали пушистые хлопья. Оно было контрастным, непривычным и знакомым одновременно — как лучший друг Катамаранова много лет назад, в школе, и этот же лучший друг сейчас, в сантиметрах от лица Игоря. Как холод и жара, в которых строителя бросало поочередно. — С-Серёг, — выдавил Игорь наконец. — И это слово знаю, — Жилин не сдержался и улыбнулся. — Это имя моё. Чего тебе, Игорюш? Слова на чужом языке пришли к Игорю одновременно с улыбкой на родном лице. — М-мән сени… — он старался произносить их максимально чётко, без запинки. Передать значение всеми способами: ладонью на плече Жилина, мелкими шагами ещё ближе. — Яхш-ш… Игорь сделал глубокий вдох. — М-мән сени яхши көримән, — произнес он на одном дыхании и зажмурился, ожидая реакции Жилина. —…С-Серёга. Ладонь Игоря сползла с плеча полковника. Жилин отошёл. Игорь осторожно приоткрыл один глаз, потом второй. Жилин всё ещё улыбался. — Игорь, — сказал он ласково. — Таких слов я уже не знаю. Катамаранов медленно выпрямился и так же медленно кивнул. Жилин игриво стукнул по его каске и снова повёл под руку. — Ничего, поскакали пока в милицию, кочевник мой, ху-у-ху-ху… Ты там протрезвеешь, умоешься, и снова мне скажешь. Андестенд, мой хороший? — Мақул. — Вот и хорошо. Пока полковник ухал над чем-то своим, Игорь отпил из бутылки, которую прятал под каской. Если бы Жилин стучал сильнее, то Игорь умывался бы скипидаром. Но не важно, чем — водой из-под крана или алкоголем из-под каски. Игорь всё равно не сказал бы Жилину ту заветную фразу снова, будь он даже трезв, как стёклышко. Даже если бы милиционер сказал в ответ такую же. Не хватило бы смелости, спирта в крови… И уйгурского словарного запаса.