Самый родной

      После вечернего обыска у одного их подозреваемых Соколова и Шустов решили выпить по чашечки ароматного чая. Завершить рабочий день в приятной компании с вкусными угощениями – настоящее наслаждение практически для каждого сотрудника. А если эти самые угощения, как и в этот раз, были кулинарными изысками Вали, то можно смело сказать: «Вечер удался». Женщина иногда баловала коллег вкусностями собственного приготовления, особенно после выходных. Майский, особенно любивший стряпню Антоновой, часто ласково называл ее Марьей искусницей.       – Ну все, наконец-то мы закончили с этими обысками. Скорей бы домой, – Игорь устало улыбнулся и отпил напиток.       – Ну подожди, сейчас, попробуем тортик Вали, – Соколова аккуратно нарезала десерт, – не можем же мы её обидеть.       Женщина аккуратно подложила кусочек торта себе и напарнику.       – Мм, Валюша у нас, как всегда, – с наслаждением протянул Шустов.       – И на самом деле, очень вкусно, – Юля довольно улыбнулась, Шустову даже показалось, что глаза женщин заблестели. – Вот столько не пробовала, никогда так вкусно не поучалось. Соколова старательно улыбалась, вела душевный разговор. Однако Игорь знал, что именно сегодня все её положительные эмоции – всего лишь маска. Она думает, что никто не замечает её боли. Более того, она убеждена, что прекрасно справляется, пряча всё плохое за смехом, шутками и повседневными разговорами. Ага, как же, ещё пару дней назад проявляла безразличие практически ко всему, а сегодня такая легкая, улыбчивая.       Сегодня День Рождение Костя. Ещё утром Игорь знал, что весь день предстоит работать с в паре Соколовой . Капитан даже представить себе не мог, как вести себя с ней: поддержать или упокоить. Однако Юля предпочла делать вид, что у неё всё хорошо, не давая повода для утешений.       Шустов понимал, что женщине сегодня особенно непросто. Только вот что он может сделать? Нужны ли ей его утешения? Капитан решил не заикаться о Косте и не настаивать на помощи, раз Юля сама этого не желает. В прошлый раз, когда ей была просто необходима поддержка, она пришла сама. Возможно, сегодня Соколова решила всеми силами абстрагироваться от проблем. И всё вроде бы было хорошо, Игорь не напоминал ей о Косте и старательно делал вид, что сегодня такой же день как и вчера, и неделю назад. Просто был наготове, если Юля всё же решит поделиться своими чувствами.       Однако всю эту ситуацию неплохо испортил Майский. Буквально ворвавшись в буфет, он с наслаждением начал уплетать торт, а потом вдруг тяжело вздохнул и отодвинул тарелку.       – А ведь сегодня у Лисицына день рождения. Да, браток, не дожил ты до своего юбилей.       – Ну зачем? – мысленно произнёс Шустов и с обсуждением посмотрел на Сергея, а потом перевёл взгляд на Юлю.       Он видел Юля вмиг побледнела, но всё же продолжала старательно прятать свою боль за слабой улыбкой. Поскольку продолжать притвориться было сложно, она просто опустила взгляд в тарелку. В конце концов женщина не выдержала.       – Ребят, вы простите меня, но мне бежать надо, – она суетливо доела торт и начала собирать за собой посуду. Руки её дрожали, она даже чуть не уронила тарелку. Соколова торопливо помыла за собой посуду. – Всё, хорошего вчера. Пока! – не подняв взгляд на коллег, она покинула буфет.       – Ну и зачем ты? – с упреком обратился Игорь к Майскому.       – Не подумал. И кто меня за язык тянул?       – Вот не знаю, – капитан тяжело вздохнул. Теперь у обоих пропал аппетит.              До парковки Юля добежала, совершенно не обращая внимания на прохожих и, сев в машину, поспешила покинуть ФЭС. До дома она добралась быстро. То ли пробок не было, то ли светофоры ей уступали дорогу, то ли гнала, что были силы. Женщина не поняла. Она так же быстро вбежала в квартиру, но в прихожей остановилась. Оперившись спиной на стену, Соколова медленно скатилась. Нет, она не плакала. Сил не было. Она просто сидела молча, наслаждаясь тишиной. Только дома Юля поняла, что наконец-то может побыть наедине со своим горем.       Сколько Соколова так просидела – неизвестно, но нехотя поднявшись, женщина быстро переоделась в домашнюю одежду и зашла на кухню. Она достала из шкафа бутылку красного вина, два бокала и тёмный шоколад. Поставив на стол фотографию Лисицына, а рядом один бокал, наполненный вином, она стукнула об него свой и горечью произнесла:       – С днем рождения, Костя!       И тут Соколова почувствовала, как горячие слезы ручьём побежали по её щекам. Поглотив содержимое бокала, она закрыла лицо руками и заплакала.              Год назад.       Они так же сидели на кухне, это было утром, перед дежурством. Соколова поздравила любимого с Днём рождения и продолжила настаивать, что ему следует отметить праздник в ресторане с гостями, но Лисицын активно сопротивлялся.       – Как будто круглая дата, в самом деле. Посидим с тобой вечером и достаточно.       – Эх, Лисицын, Лисицын, – сдалась Юля. – Ладно, твой день и тебе решать, – Костя уже хотел вставить слово, но женщина перебила. – но имей в виду. В следующем году у тебя юбилей. Сорок пять как ни как. Так что от ресторана не отвертишься.       Мужчине ничего не оставалось кроме как с улыбкой посмотреть на любимую женщину и согласиться.              С того самого вечера, как Соколова увидела его под окнами дома, она всё больше и больше загоняла себя в ту волну сладких иллюзий, порой убеждая, что Лисицын всё же жив, и старательно искала любые оправдания всему этому, продумывала, как могли обыграть его смерть.       Однако выбираться из этих фантазий не собиралась. Возможно, так Соколовой было легче пережить горе. Только когда приходило осознание того, что реальность может быть другая и что Костя, скорее всего, мертв, а её аргументы – не более чем иллюзия, боль увеличивалась в разы.       Записи с камер видеонаблюдения, которые дал Иван, Юля внимательно пересмотрела. На них не было ни одного человека, который бы был хоть как-то похож на Костю. В тот вечер мало кто просто так прогуливался недалеко от её дома. Пусть камер на её подъезде не было, зато все выходы из двора попадали на камеры магазинов. Не мог же он просто из ниоткуда появиться. Он должен был бы как-то подойти к её дому, а значит и пройти те самые камеры. А если бы он въехал на машине, то с того момента, как Юля увидела его и выбежала во двор, прошли считанные минуты. Если спрятаться в машине он бы успел, то уехать бы не смог. Отъезжающих машин женщина в тот вечер не видела и по камерам приблизительно в то время никто из двора не выезжал, те что стояли рядом она проверила.       Казалось, что весь мир против неё. Но она же видела его своими глазами… он стоял перед ней. И хоронили его в закрытом гробу. Почему? А если она всего лишь приняла желаемое за реальность? А если всему этому есть разумное объяснение, а она не желает слушать и принимать. Ну какой смысли просто стоять возле подъела и даже не подойти? Не может же быть так, что все против неё? Юля окончательно запуталась.              ***       Не было весело и Косте. Отмечая свой юбилей, он в одиночестве поглощал содержимое бутылки коньяка. Одна рюмка, вторая, третья. Закусив алкоголь кусочком лимона, майор недовольно поморщился. Да, не так он представлял себе свой День рождения, а уж тем более Юбилей. Вместе того, чтобы отмечать с родными и друзьями, он, словно заядлый алкоголик, в гордом одиночестве распивает дорогой коньяк, подаренный сегодня утром полковником Грозовским.       Выпивая четвертую рюмку, он вдруг понял, что совершенно не ощущает вкус напитка, а уж тем более не наслаждается им, как раньше. Да и какое удовольствие в этом гребаном одиночестве?       Лисицын достал из ящика фотографии и начал пересматривать одну за другой. Их совместные фотографии с Соколовой возвращали его в то недалекое и счастливое прошлое. Одна фотография была сделана больше десяти лет назад. Юля на ней такая молодая, совсем девчонка. Глаза светятся, задорная. Как же она тогда зацепила его, а потом он осознал, что влюбился в этого юного капитана, гордого, своенравного, неприступного, но такого родного. Юля просто сводила Лисицына с ума. Поначалу он сам не понимал почему, но все время появлялось желание задеть это особу. Как же ему нравился этот нрав.       А вот другая фотография. На ней Юля уже взрослая женщина, майор, с более спокойным выражением лица. Но глаза её все равно сияли по-прежнему. Она нравилась ему и такой: более спокойно и рассудительной. Порой Костя вспоминал, что и в этой женщине можно разжечь огонь, если немного надавить.       Лисицын печально улыбнулся:       – Прости меня, Юля, прости, – проговорил он, выпивая очередную рюмку коньяка. – Прости за все. Я бы рад все изменить, но неё могу. Пока не могу. Знаю, что больно, но ты держись, – мужчина обвел пальцем черты лица на фотографии. – Хотел бы я быть сейчас с тобой рядом, но от этого только хуже будет.       В дверь позвонили. Костя нехотя поднялся, еле передвигая ноги, дошёл и открыл дверь. На пороге стоял его напарник Рокотов.       – Не помешал?       Лисицын отрицаемо покачал головой и отодвинулся, чтобы Геннадий смог войти.       – Проходи, – Костя поспешил вернуться в комнату, а напарник, разувшись, направился следом.       – Я вижу ты уже отмечаешь.       Рокотов обвел взглядом стол, на котором стояли полупустая бутылка коньяка, рюмка и тарелка с закуской, а рядом лежали фотографии.       – Да, – грустно отозвался Лисицын. – Как никак Юбилей. – он тяжело вздохнул и буквально плюхнулся на диван. – Проходи, вторая рюмка в серванте.       Рокотов поставил на стол ещё одну рюмку и вторую бутылку коньяка, купленную в подарок Косте.       – Думаю, что пить в одиночестве – не очень хорошая идея. – Геннадий разлил напиток, взгляд его застыл на фотографиях. – Жена?       – Угу.       – Не знал, что ты женат. Красивая. Любишь её?       – Больше жизни, – Лисицын взял рюмку и, чокнувшись с напарником, одним глотком проглотил алкоголь.       – Скучаешь по ней? – это был скорее риторический вопрос.       – Очень.       – Когда закончим дело, вернёшься к своей королеве. Потерпи немного, – он ободряюще улыбнулся.       – Не был бы у меня юбилей, она бы отчитала меня за то, что напился, как свинья, – Костя грустно улыбнулся, теребя в руке рюмку. – Иногда это меня так раздражало. Я вроде взрослый мужик, а вынужден скрывать запах перегара как школьник. А сейчас бы все отдал бы, чтобы она вот просто вошла, отняла бутылку, отругала бы, высказала бы всё, что думает, а на утро бы продолжила ворчать.       – Да, женщины они такие. Ругают, но любят. Они же и живут только ради нас, мужиков. Как её хоть зовут?       – Юля. Она напарником мои была. Майор Соколова.       – Не сложно Вам двум майорам ужиться.       Костя усмехнулся:       – Она когда и капитаном была, с ней нелегко было. Пришла такая смелая, дерзкая. Так мне голову и снесло. Сложно с ней было всегда. Только вот без неё ещё хуже. Можно даже сказать невозможно.       – А она знает, где ты сейчас?       – Нет, я же для всех умер. В том числе и для неё. Даже представить себе не могу, что она переживает. Если бы я только мог… – тяжело вздохнув, Костя выпил ещё одну рюмку коньяка.